Изменница

      Наконец он прибыл на место. Арману не терпелось поскорее пройти в спальню, чтобы разбудить свою милую Адель, увидеть, как она сонно вскидывает руки, а потом открывает глаза и тут же пытается прикрыть лицо, со всей серьезностью кокетничая и ругая его за то, что не дал привести себя в надлежащий вид. Ему хотелось взбежать по лестнице, словно мальчишке, не заботясь о том, что подумают об этом слуги. В конце концов, он подбирал их и платил хорошие деньги не за то, чтобы они решали, как ему ходить по собственному дому.       Но сегодня, казалось, каждому из них обязательно нужно было узнать мнение хозяина о каких-то сущих безделицах. Не успевал он отделаться от мажордома, как его вниманием пыталась завладеть экономка, несколько шагов к лестнице, и путь почти преграждает повар. Потеряв всяческое терпение, Ришельё рявкнул, что со всеми этими заботами можно обождать, и решительно направился на второй этаж. Больше мешать ему никто не посмел.       Он и сам не заметил, когда же предвкушение встречи стало приносить ему столько приятности и радости ожидания. Он стал обращать на это внимание тогда, когда мысли об Адель начали появляться не только по дороге домой или в виде приятных воспоминаний, отвлекающих от скучного разговора, а и в самый разгар работы.       Кардинал и сам осознавал, насколько напряженным и выматывающим из него все жилы, было его теперешнее положение. Огромные проблемы, над разрешением которых нужно было не просто биться, но и находить такие обходные пути, до которых мало бы кто додумался, приносили чувство удовлетворения, когда ему удавалось обернуть их на пользу, но это не проходило даром для его здоровья. Он держал в руках все бразды правления, но при этом был так же уязвим перед волей короля, и мог в любой момент ожидать, что заслуженные милости обернуться не менее заслуженными гонениями.       Мало какой день его не был насыщен до краев множеством задач, бьющихся внутри слабого черепа так, словно желали разорвать его. Головная боль сжирала его изнутри, разрастаясь, словно терновые заросли, мешая ему думать, и особенно сильна она была в моменты наивысшего напряжения мысли, нервов, физических и душевных сил. В те самые моменты, когда от него зависело столь многое, и он не имел права на ошибку, боль затуманивала его разум и выжигала зрение, заставляя витиеватые почерки плясать перед глазами до тех пор, пока на него не накатывала дурнота.       Франция была куда более требовательной дамой, чем все те, с кем Арман когда-либо разделял ложе, и бессонные ночи, отданные служению ей, к утру оставляли от него только бледную раздражительную тень. Он чувствовал себя соломой, оставшейся после того, как с нее смолотили все зерно.       В дни и ночи, когда безотлагательные дела запирали его в кабинете, когда становилось совсем невмоготу, Ришельё выделял себе половину часа на то, чтобы положить на стол руки и опустить на них голову, давая отдых глазам и мыслям. Несмотря на измотанность, заснуть бы все равно не удалось, напряжение не отпускало его просто так, не желало вырвать из него свои терзающие зубы даже тогда, когда он ложился в кровать, мечтая о покое.       В такие-то моменты отдыха к нему и стали приходить мысли об Адель.       Арман считал, что ему повезло заметить юную провинциалку, получившую в наследство мизерную сумму денег, едва хватившую, чтобы перебраться в Париж, и имевшую такие же шансы на то, чтобы составить хорошую партию, но до боли желающую получить от жизни все то интересное, влекущее, манящее, что так быстро кружит голову молодым девицам. От него не укрылось то, с какой жадностью девушка смотрела на проходящую мимо нее жизнь, как отчаянно выискивала возможности добиться ее.        Адель была в достаточной мере образована, очаровательна и красива, чтобы на первом же балу, который она посетила, сопровождая даму, которой ей посчастливилось набиться в подруги, перетянуть на себя внимание кавалеров всех возрастов, окруживших ее плотным любезничающим кольцом. Она умела держать себя и успевала шутливо и премило давать отпор всем острякам, решившим слету добиться ее благосклонности. Хотя ей определенно стоило учесть неодобрительные взгляды дам, включая взгляд и ее подруги.       Будто ненароком оказавшись поблизости, на расстоянии, достаточном для того, чтобы все слышать, но при этом не казаться участником этого сборища, Ришельё наслаждался тем, как легко и непринужденно девица осаживала поклонников, имевших слишком малый вес в ее глазах, и невинно кокетничала с теми, чьи шансы исчислялись куда большими суммами. Стоя вполоборота, он незаметно усмехался в усы, слыша, как ловко девушка щелкала по носу не ожидавших отпора ловеласов, и уже понимая, что кого бы она ни выбрала, этому человеку лучше самостоятельно уйти с его пути.       Должно быть, девица Бэссэт была о себе довольно высокого мнения и все же надеялась на добропорядочный брак, давший бы ей прочное положение в обществе вместе с доходами, недокучливыми обязанностями посещать двор, и, желательно, не противного супруга, потому что один за другим кавалеры оставляли ее, потеряв надежды. Хорошеньких и бойких на язык девиц было немало, но мужчин, желавщих бы разделить с ними свои доходы, вместо того, чтобы обогатиться за счет жены с хорошим приданным, было куда меньше.       Соглядатаи, которых подослал к ней Ришельё, не имея ни времени, ни желания торчать возле ее дома, как влюбленные юнцы, каким и он был когда-то, сообщили, что Адель была вынуждена сменить хороший дом почти в центре Парижа на дом попроще и поменьше, а главное — подальше от шумной и красивой жизни столицы и поближе к отчаянию, грозящей нищете и ужасным перспективам. А когда один из них сообщил, что слугам было велено распродать некоторую мебель, Арман понял, что пришло время ему действовать.       Он загодя послал слугу спросить, будет ли мадемуазель Бэссэт угодно принять его следующим вечером, и, получив взволнованное согласие, откинулся в кресле, позволив себе строить весьма приятные планы.       Как он и ожидал, на следующий вечер Адель предстала перед ним во всей красе. Он знал, что она испытывает стеснение в средствах, но по дому, и по ней самой этого заметно не было. По крайней мере, сразу. Со вкусом подобранные драпировки наверняка скрывали потемневшие пятна на стенах, запахи цветов, расставленных в комнатах, почти замаскировали сырой дух, нередкий в домах, стоящих поблизости от реки, а мебель и ковры, он был уверен в этом, находились ровно на тех местах, где пол был выщерблен или прохудился сильнее, чем в прочих местах.       Сама же Адель была очаровательна и непринужденна, будто и не догадывалась, зачем кардиналу, матримониального интереса к ней точно не имевшего, понадобилось наносить визит столь незначительной особе.       «Наверняка это платье — лучшее из оставшихся, точно также как украшения точно последние», — думал он, внимательно наблюдая за девушкой, через чью выдержку все равно выбивалась нервозность.       Она была похожа на дуэлянта в тот момент, когда он не смог отразить направленную против него атаку. Острие еще не коснулось его плоти, но он уже осознал, что допустил ошибку, что оказался недостаточно силен, и сталь уже неотвратимо приближается к его телу, и нет ни времени, ни возможности избежать этого. Точно так и Адель, чьи радужные надежды быстро вскружить голову дворянину, имевшему достаточное состояние, обратились в панику надвигающейся бедности и безысходности, была готова принять предложение и куда более невыгодное, чем-то, с каким пожаловал его Высокопреосвященство, однако изо всех сил маскировала это за легкостью беседы и обворожительными полуулыбками.       Но насколько бы она ни была готова услышать то, что Арман предложил ей, все равно побледнела, как только эти слова были произнесены вслух. О, конечно, будучи непревзойденным политиком, Ришельё нашел подходящие слова, которые помогли Адель быстро перейти от горечи к надеждам, но он желал сразу обозначить ее место, и тем избежать ненужных волнений, которые могла бы создать ему эта девица, окажись она менее благоразумной, чем он о ней думал.       Один из его домов стоял почти необжитым, он нравился кардиналу, с ним было связано много хороших воспоминаний, да и место расположения было донельзя более удачным: дом находился на тихой улочке неподалеку от пересечения его основных маршрутов.       Изначально, когда он раздумывал над тем, как лучше будет поступить с Адель, Арман пришел к выводу, что самым разумным было бы незамедлительно перевезти ее туда, дав быстро порвать с прежней жизнью и позволив заняться обустройством новой. Однако сейчас, глядя на бледное испуганное лицо, на судорожно сжатые пальцы, он изменил планы. Пересев на софу рядом с ней, Ришельё чуть ли не силой разжал холодную руку, обхватывая ее своей, и подождал, когда Адель переведет на него взгляд, видимо успокоившись, что за прикосновением к руке ничего больше не последовало.       — Я понимаю, не этого вы хотели, приехав в Париж. Вы рассчитывали обрести семейное счастье, достаток, и если с первым я вам помочь не в силах, то второе могу с уверенностью гарантировать. Вы не будете нуждаться, и вам не стоит бояться меня, Адель, я не из тех, кто бывает груб с женщиной, кто заставляет ее со страхом вздрагивать, только лишь показавшись ей на глаза. Конечно, у меня есть и свои требования, но вам не стоит беспокоиться об этом.       Он поднялся, постаравшись, чтобы лицо выглядело ласково и участливо.       — У вас будет весь день на то, чтобы собрать все необходимое, а вечером следующего дня я пришлю за вами карету. Если желаете, мои слуги могут помочь с переездом, и, если желаете, можете взять кого-то из слуг, без которых не можете обойтись, с собой. Я навещу вас, как только выдастся такая возможность.       Кардинал поглядел на нее на прощание, словно предлагая высказать все возражения, которые у нее могли возникнуть, но их не последовало.

***

      Адель стала жить у него. Конечно, Арман не стал пугать девушку слишком быстрым переходом к тому, что, собственно, составляло суть их договора, давая ей некоторое время на то, чтобы обжиться, чтобы перестать дергаться в сторону, стоило ему сесть поближе, но это время не было слишком долгим. Он мог наведаться в течение дня, занеся какую-нибудь приятную вещицу или редкое лакомство, спросить и внимательно выслушать, что и как Адель собирается обновить в доме, придирчиво осмотреть результаты роботы портного и модистки и дать несколько советов, выдающих в столь высокопоставленном духовном лице знатока женской одежды. Девушка подхватила правила игры и начала стараться, чтобы ее общество было приятным его Высокопреосвященству, так что едва ли минуло больше недели, как Адель выдавила из себя предложение остаться, и кардинал, от которого не укрылось ее фальшивое воодушевление, принял его.       Поздним утром следующего дня Ришельё направился в Лувр, чувствуя себя заметно помолодевшим, а вечером Адель получила небольшую изящную шкатулку с колье, которое могло бы порадовать взор любой из женщин. Арману было приятно смотреть на то, с какой радостью и детским восторгом девушка примеряет украшение, поворачивается перед зеркалом, подбирая волосы, чтобы посмотреть, как легло оно на тонкую белую шею.       В скором времени Адель поняла, что выгоды, получаемые ею из отношений с кардиналом, во многом превышают те, что она могла бы получить в браке. Арман был добр с ней, и, хотя она не смогла бы подчинить его и заставить обожать себя, как какого-нибудь другого, менее выдержанного мужчину, но мало-помалу поддавался и он. Конечно, какие бы уловки Адель ни выдумывала, ее не оставляло чувство, что кардинал видит ее насквозь и тихонько посмеивается про себя, и так оно и было, но со временем она изучила его настолько хорошо, что могла понять его настроение, даже если он и намеревался скрыть это от нее. Она научилась видеть признаки приближающихся болей еще до того, как Арман с уставшим вздохом закрывал глаза, откидывая голову, и старалась как могла, чтобы облегчить их. Она вполне понимала, как шатко положение содержанки, и что в любой момент мужчина, от которого она зависела, может выставить ее на улицу без гроша, если не еще чего похуже. И Адель старалась изо всех сил, чтобы ненавязчиво, но крепко привязать его к себе, стать источником радости и покоя, и хоть продвигалась она медлительно, но именно благодаря ее усилиям кардинал теперь все реже ночевал в Пале-Кардиналь, и все чаще у нее, стараясь бывать там при каждой возможности.       Ришельё уже давно был немолод, и это было заметно по его телу. Полуседые волосы, покрытое морщинами лицо также подчеркивали возраст, особенно когда какие-то сильные эмоции искажали его черты. Но Адель сумела свыкнуться с этим, и его вид, его ласки перестали вызывать у нее отторжение, напротив, очень скоро она научилась находить удовольствие и в них, и в его обществе.       Дни сменялись месяцами, за вечерами, проведенными в приятных беседах, следовали ночи, наполненные ласками и будто случайными вырвавшимися нежностями. С ней кардиналу было легко, девушка дарила весь тот отдых, так необходимый ему, но не вызывающий скуку, Адель же успокоилась насчет своей дальнейшей судьбы. Она откладывала некоторые суммы денег из тех, что Арман выделял ей на ведение дома и на личные прихоти, кроме того однажды он обмолвился о том, что назначил ей пожизненный доход, на который можно было бы вполне безбедно существовать, на тот случай, если с ним что-либо случится.       Услышав эти слова тогда, Адель порывисто обняла его, прижав к себе почти седую голову, и, роняя слезы, принялась покрывать его лицо поцелуями. Она тихо говорила о том, чтобы он даже не думал говорить подобного, что он должен беречь себя, если только не хочет причинить ей боль, она шептала еще множество нежных слов, а на ее лице застыло такое трогательное выражение, что Арман прогнал мысли о том, на какую часть все это действо было притворством, и позволил себе согреться мыслью, что он может быть хоть немного дорог этой красавице.       Адель же, несмотря на то, что была счастлива услышать о том, что ее будущее обеспечено, если и притворствовала, то не полностью. Конечно, каждое движение ее лица, каждый взгляд и ласка были тщательно сыграны, но разыгрывая нежность и участие, она со временем стала действительно ощущать их. Кроме того, ей льстило, что самый могущественный человек во всей Франции дарит ей свою нежность и делится мыслями, которые побоялся бы обсуждать со всеми прочими. Со временем он научился доверять ей, понимая, что ей хватает денег, чтобы не предать его из жадности, и ума, чтобы не сделать это по любой другой причине. Она не стала бы шпионить за ним, купившись на чьи-либо посулы или угрозы, а те, кто мог бы использовать ее, боялись делать свои предложения даже через подставных лиц, зная, что она обязательно расскажет об этом своему покровителю, а уж тот найдет способ добраться до правды.       И Арман и Адель помнили тот момент, когда начали обращаться друг к другу «моя любовь», оба понимали цену такому признанию, но, тем не менее, с удовольствием произносили эти слова, позволив себе отыгрывать эти приятные роли.       О, конечно, не всегда их отношения были безоблачны. Адель восхитительно умела обижаться, возмущаться и гневаться, но делала это, вымеряя чувства более тщательно, чем аптекарь свои микстуры. Она видела, когда кардинал начинал скучать или когда ему необходимо было сорвать внутреннее раздражение, и провоцировала его, никогда не переступая черту, отделяющую легкую будоражащую ссору от неприязни и разрыва. За ссорами следовали слезы, а за слезами — примирения.       Ришельё было привычно пользоваться расположением женщин, в том числе и за деньги, выгоды или содержание, однако, он признал это, Адель сумела упрочить свое положение еще и тем, что никогда открыто не вымогала ничего у него. Она искренне радовалась каждому его подарку, она могла смотреть на понравившуюся ей вещь глазами голодного ребенка, робко переводя на него взгляд, так что не требовалось даже просьбы, чтобы кардинал с улыбкой покупал то, что ей так приглянулось, а когда он спрашивал ее, какая сумма ей нужна, совершенно спокойно называла ее. Но Адель принимала его заботу так же естественно, как и любая из его кошек, так, словно он просто воздавал ей должное, и это она одаривала его своим присутствием.       Арман улыбался, поднимаясь по лестнице и не обращая внимания на горничную, торопливо семенящую за ним. У девушки действительно было много общего с его пушистыми любимицами: как и любая молодая кошка, Адель была лениво грациозна, она ластилась, когда сама хотела этого, и выпускала коготки, когда была не в духе, она чувствовала, когда ему становилось плохо, и перед теплом ее мягких рук отступали и заботы, и недуги.       Всего несколько ступеней отделяли его от двери, и Ришельё почувствовал, как радостно сжимается сердце в предвкушении.       За дверью послышались быстрые шаги, и когда он распахнул двери, застал Адель с наскоро напущенным невинным видом, какой бывает у юных воспитанниц, прячущих от гувернантки за спиной лягушку в коробке.       — Арман! Как я рада тебя видеть, — она подбежала к нему, быстро обнимая, целуя и изображая радость встречи чуть более преувеличено, чем было необходимо для того, чтобы мужчина почувствовал фальшь.       Вкус, мерзкий вкус чужой кожи, который она бесстыдно оставила на его губах, в одно мгновение заставил глаза Ришельё раскрыться, и разоренная кровать, небрежно и криво завязанный пеньюар, открытое окно и встревоженный вид Адель осветил ему всю картину в целом яснее, чем это сделала бы вспышка молнии.