Господи, помилуй. Христос, помилуй; Господи, помилуй.
Она свесила босые ноги с кровати, не открывая глаза. Зевнула, прикрывая ладошкой рот. Нащупала белые пушистые тапочки и просунула внутрь стопы. Поморщилась, так как внутри тапочки были холодными. Открыла глаза, щурясь от рассветных лучей солнца, светящих прямо в окно. Штора почему-то была открыта. Пожав плечами, Гермиона встала, потянулась, подняв как можно выше руки и, не глядя, побрела в ванную, открыв дверь спальни. Выйдя в узкий коридор с шестью дверями —спальни, кухня-гостиная, ванная и туалет — Гермиона не стала включать свет, поэтому на ощупь нашла круглую ручку двери ванной комнаты, дёрнула её, открывая, и зашла внутрь. Включила свет и подошла к раковине, над которой висело зеркало. Она не выспалась. Зеркало отразило синяки и мешки под покрасневшими глазами, опухший нос и полоски от подушки на щеках. Волосы, заплетённые в косу, расплелись и спутались. Гермиона смутно помнила свой сон, но забыла, как только открыла глаза, что именно ей снилось. — Ужасно выглядишь, — хрипло прошептала она своему отражению, открыла горячую воду и сполоснула зубную щётку. Почистив зубы, умылась холодной водой, еле расчесала волосы, болезненно кривясь, и решила, что ей необходим контрастный душ. Тело казалось тяжёлым и ватным. Выбравшись из кабинки и накинув прямо на мокрую кожу белоснежный банный халат, Гермиона забрала вещи и отнесла их в спальню, убрав в шкаф. Затем прошла на кухню, открыла холодильник, достала молоко, пармезан и яйца, чтобы сделать омлет с сыром и специями. Зевнув, поставила чайник, насыпала в чашку растворимый кофе, немного сахара, разбавила водой и тёплым молоком, и, наконец усевшись перед окном, съела завтрак. Её пальцы слегка дрожали. На часах было чуть больше шести утра. До занятий оставалось около трех часов.***
Всё пошло не так. Гермиона раздражённо посмотрела на Гарри, вошедшего в класс. Он сжимал в руке тубус, в котором были ботанические зарисовки, а сама девушка про свой проект забыла и оставила тубус в общежитии. — Ты злишься на меня? — Гарри удивлённо смотрел на подругу. — Конечно, нет. Я злюсь на себя, Гарри. — Пойдём вместе, — Пэнси положила на её плечо ладонь. — Я тоже забыла свои работы. Вы же предупредите профессора Стебль, что мы задержимся? Гарри кивнул: — Конечно. Они быстро спустились со ступенек и выбежали из аудитории, помчавшись по коридору к лестнице. — Не понимаю, — говорила Гермиона, — как это случилось! Я же никогда не забывала ничего! Пэнси сжала её ладонь в своей. — Всё бывает в первый раз. Это нестрашно. Гермиона была довольно замкнутой. Но всегда старалась относиться к окружающим ее людям дружелюбно и вежливо, получая в ответ хорошее отношение к собственной персоне. И хотя они мало общались с Паркинсон из-за совершенно разных интересов, Пэнси не была исключением. Гермиона заметила на шее девушки длинную серебряную цепочку и кулон с тёмно-красной жидкостью внутри, похожей на кровь. — Красивый кулон, — сказала она, улыбнувшись и протянув к нему руку. — Что внутри него? Пэнси остановилась, глубоко дыша, но позволив Гермионе взять в руки кулон и повертеть его на свету, разглядывая. Серебряные лозы обвивали стеклянную колбочку, наполненную жидкостью. — Это семейная реликвия. Передаётся от матери к дочери. Я сама не знаю, чем наполнена эта колба, — Пэнси мило улыбнулась и убрала короткие чёрные волосы за уши. — Интересно, — Гермиона выпустила из рук цепочку. — Надо поспешить. Они быстро добрались до кампуса, зашли в комнаты и Гермиона нашла тубус, свернула все рисунки, сложила их внутрь и замерла, увидев один из последних, который рисовала после возвращения с прогулки. Она скользнула пальцами по линиям, нарисованным с помощью угля. — Всё равно он не такой, — произнесла Гермиона, — нужно будет сходить ещё раз. Вернувшись, девушки зашли в аудиторию, извинившись за опоздание, и поднялись на свои места. Гермиона села рядом с Гарри, а Рон — с другой стороны от друга. Гермиона открыла тубус, достала рисунки растений и приложила их к своему докладу. Профессор Стебль всё ещё отмечала отсутствующих в журнале. Закончив, она поднялась со своего места и встала посреди аудитории. — Сегодня у нас необычная лекция. Её буду проводить не я, а вы, мои дорогие студенты. Я выбрала несколько студентов, которые станут лекторами и расскажут вам, надеюсь, что-то интересное. Первым выступит Невилл Лонгботтом с докладом о необычных плотоядных растениях. Невилл поднялся со стула, держа рисунки и доклад в одной руке, а во второй пытаясь удержать три горшка, прижимая их к груди. Он медленно и осторожно спустился со ступенек, склонив голову, и подошёл к длинному столу. Опустив на столешницу все свои вещи, он выдохнул и повернулся к аудитории, в этот момент наступив на шнурки своих туфель и споткнувшись. Все дружно охнули, кто-то на задних рядах засмеялся, а Гермиона подумала, что, если бы Невилл упал с растениями, было бы очень обидно. Невилл горел биологией, но ему особенно сильно нравилась ботаника. Гермионе всегда было интересно с ним общаться на разные темы, касающиеся учёбы, хотя оба себя чувствовали неловко во время этих бесед. Собравшись, Невилл начал рассказ, сильно увлёкшись по ходу. После него выступило ещё несколько студентов, потом пришла очередь Пэнси, которая рассказывала о потерянном сорте розы, которая, по мифам, была одним из компонентов для получения эликсира вечной жизни. Невилл стал спорить с Пэнси о том, что это всё детские сказки, а они изучают науку, и дискуссия заняла ещё несколько минут, после которой профессор Стебль вызвала Гермиону. Пэнси поднималась по проходу, а мисс Грейнджер спускалась. Когда они соприкоснулись плечами, Гермиона заметила взгляд Паркинсон скользул по её пальцам. Гермиона тоже невольно посмотрела на свои руки и тут же смутилась. Кончики пальцев левой руки были все в чёрном, будто она стёрла о них весь уголь, хотя правая была чистая. Она быстро перехватила бумаги правой рукой, а левую спрятала в складках клетчатой юбки. Щёки предательски горели. — Мой доклад о лотосах, — начала говорить Гермиона, опуская рисунки на экран проектора, чтобы показать их на матерчатом белом экране. — Как известно, лотос относится к классу двудольных растений. Он единственный представитель семейства Nelumbonaceae. Гермиона рассказывала доклад, периодически сменяя рисунки, показывая на них указкой. Когда её доклад закончился, она открыла папку с гербарием и отдала её первой парте. — В этой папке находятся все виды лотосов. Профессор Стебль первая задала вопрос, уточняя: — То есть, мисс Грейнджер, вы сами собрали этот гербарий? — Да, — Гермиона кивнула. — Мой отец долгое время служил в Азии, и мы были там с ним вместе. Мама работала в госпитале, а я просто любила лотосы, поэтому собрала их все. Последний, Nelumbo komarovii, был найден мною в прошлом году перед поступлением в университет. Первые гербарии выглядят неряшливо из-за того, что у меня не было опыта, поэтому прошу прощения за такое исполнение работы. Ответив ещё на несколько вопросов, Гермиона вернулась с пылающими щеками на место и собрала вещи, стараясь не смотреть на свои руки. И как только лекция закончилась, она поднялась, подхватывая вещи. Гарри и Рон встали следом за ней, приглашая её в столовую, но Грейнджер отказалась. Сжав портфель, она быстро побежала к туалету вдоль коридора. Захлопнув за собой дверь, Гермиона бросила вещи на пол. Открыв кран, намочила руки, взяла мыло и стала усиленно намыливать левую ладонь. Чернота не смывалась, даже не побледнела. Пэнси зашла в туалет и встала рядом с Гермионой. — Что-то случилось? — спросила она, глядя на неё внимательно. — Нет, — резко ответила Гермиона. — Я рисовала вчера углём, но он не смывается с рук. — Дай посмотрю, — Пэнси прикоснулась к её кистям, поднося руки к свету. Её черты лица изменились, девушка нахмурилась и поджала губы. — Ты рисовала углём? — Да. — Это не уголь, — сказала она. — Твои руки чистые, разве не видишь? С тобой точно всё хорошо, Гермиона? Перед глазами поплыло. Гермиона схватилась за край раковины, но не удержалась и ударилась лопатками о стену. — Я в порядке. Наверное, просто не выспалась. Скоро же сессия, я волнуюсь. Паркинсон ободряюще улыбнулась. — Отдохни сегодня, ладно? Ты и так умница. Не надо так сильно стараться. Это лишь экзамены.***
После пар Гермиона зашла в общежитие, переоделась, немного перекусила и взяла скетчбук и карандаши. Она сложила всё необходимое в небольшой рюкзачок, переобулась в кроссовки и направилась в парк. Ей необходимо было развеяться, а значит, время заняться тем, что она любит больше всего — порисовать на свежем воздухе. Пройдя той же дорогой, которой вёл её Рон, Гермиона увидела ещё больше интересного, упущенного из-за ночной темноты. Она остановилась возле церкви и сделала пару набросков. Войдя внутрь, удивилась тому, как была разрушена эта церковь: осталось только две стены — главный вход и полуразвалившийся алтарь. Гермиона осторожно переступала через камни, подбираясь к самому центру. Она подняла голову вверх, усевшись на один из камней. Долгое время смотрела на кроны деревьев, образующие своеобразный купол. Ясень и два дуба, сквозь листья которых лились ласкающие лицо, солнечные лучи. Девушка открыла скетчбук на чистой странице и сосредоточилась на рисовании. Она слышала пение птиц, чувствовала запахи цветущих трав, которые росли в промежутках между обрушившимися стенами церкви. И быстро рисовала, закусив губу. Но вдруг Гермиона почувствовала, как на её плечи положил кто-то руки. «Уходи отсюда, дитя. Здесь опасно». Но Гермиона словно ничего и не слышала. Она лишь вздрогнула, прогоняя странное ощущение и списывая его на переутомление. Сделав набросок алтаря, Гермиона вышла из церкви и направилась к скульптуре Люцифера. Она шла быстро, не останавливаясь, ощущая, как часто колотится сердце от нетерпения. В свете дня она сможет лучше его рассмотреть и сделать более точный набросок. Когда тропинка начала сужаться, растения вокруг стали плотнее, преграждая путь, а кусты и ветви ощутимо начали царапать руки и лицо, Гермиона замедлила шаг. Теперь Грейнджер осторожно ступала, выставив вперёд руки и стараясь отгибать ветви. Крапива больно обожгла её кисти, когда Гермиона сделала последний шаг, выходя на поляну к статуе. «Неудивительно, что мало кто знает о ней, — подумала девушка. — Это несправедливо, что такая красота обделена вниманием». Осмотревшись, девушка поняла, что трава здесь была жёлтой и невысокой. Колкой и безжизненной. Деревья и кустарник словно отступили, образовывая правильный круг, стеной защищающий от внешнего мира. Даже воздух здесь казался гуще, тяжелее. Гермиона села в отдалении, прямо напротив лица Люцифера. Она сосредоточилась на работе, стараясь не обращать внимания на окружающий ее пейзаж. Но разница была так заметна. Стояла оглушительная тишина, птицы над этим местом даже не летали, а в пожухлой траве не было насекомых, ветви деревьев, стоящих у самого края, были несоразмерно маленькими, по сравнению с ветвями, обращёнными в другую сторону. Будто бы всё живое, что находилось неподалёку, старалось быть как можно дальше отсюда. Даже обрыв впереди был прямой, будто ровно половина холма обрушилась вниз, не выдержав такой тяжести. Когда Гермиона закончила с общим наброском, она решила сделать более подробные наброски лица, рук и спины падшего ангела. Она обошла его, зарисовала израненную спину. Провела пальцами по некоторым ранам, до которых смогла дотянуться. Они выглядели так, будто бы его плоть пронзали копьями и рвали когтями. Две огромные раны, шедшие параллельно друг другу, были настолько глубоки, что выглядели неестественно с анатомической точки зрения. Будто крылья выдернули, а не обрубили. Это пугало. Озноб прошёлся по её спине, когда Гермиона потянулась, пытаясь встать как можно выше, чтобы дотронуться пальцами до одной из ран. Ей было интересно понять насколько глубокими они были, но девушка поскользнулась и скатилась по его спине вниз, упав на траву и мраморные перья. Охнув и поморщившись, Гермиона села, отряхнула одежду, поднялась на ноги и достала из волос сухую травинку. — Возможно, в следующий раз стоит принести лестницу, — пробормотала она себе под нос, ощупывая локоть. Дальше она делала зарисовки рук, то и дело касаясь мраморных пальцев и кистей. — Какая тонкая работа… Ей в какое-то мгновение стало казаться, что его не мог создать человек. Потому что на руках было всё, вплоть до мельчайших складочек и отпечатков, даже ногтевая пластина была такой реалистичной, что Гермиона резко вздохнула. «Не может быть, чтобы о нём никто не знал!» — подумала она, перестав зарисовывать. Она приступила к лицу мраморного юноши — гармоничному, правильно построенному, красивому даже в муке и ярости. Эмоции не только легко читались по застывшему в камне, но ещё их можно было ощутить, будто он оживал прямо на её глазах, становясь человеком. — Живой, — прошептала Гермиона, ощущая дрожь, проходящую по всему телу. — Камень живым быть не может, — покачала головой она, отступая на несколько шагов назад. Сердце забилось быстрее, по спине скользнул холодок страха, заставив вздрогнуть. Но какая-то сила не давала ей уйти, хотя внутри неё всё сжималось от ужаса, захватывающего девушку полностью. Гермиона закрыла своё лицо руками, выронив карандаш и скетчбук. Её сердце замерло, стало тяжело дышать, казалось, что что-то давит на горло. Грейнджер медленно начала оседать на землю, а перед глазами стало темнеть. Жёлтая трава сияла, будто была раскалённой звездой.