Полон слез тот день, Когда восстанет из праха Чтобы быть осужденным, человек. Так пощади его, Боже, Милостивый Господи Иисусе, Даруй им покой. Аминь.
Гермиона умела плавать, но поток её отнёс очень глубоко, лопатками придавив ко дну. Бороться с водой бесполезно, она не знает усталости. Хлопок. Тень, ныряющая за ней. Чёрт возьми, Драко, ты идиот, что ли? Он протянул руку, видимо, зрение у него было лучше, чем у обычного человека, раз нашёл её под тёмной толщей воды за долю секунды. И почему Малфой не умеет сдаваться? Зачем так рискует? Гермиона не знала ответов. Только понимала, что это всё — конец её жизни. Простой, даже дурацкий. Утонуть в источнике, где и метров десяти нет, наверное. Сознание её не покидало, но лёгкие горели, ведь дышать было необходимо. И тут течение перестало давить на неё и ринулось к плывущему за ней Драко с огромной скоростью. Силой оно выбросило его из воды, а Гермиона, воспользовавшись этим, начала плыть наверх, пока в лёгких всё ещё оставалось немного воздуха и мозг от недостатка кислорода не отключился. Грести наверх. Нужно грести. Потому что она не из тех, кто так легко сдастся, положив руки на грудь, камнем уйдёт под воду. Нужно бороться с течением, с водой, что так и норовит заполнить её лёгкие, с неминуемо слабеющим телом. Страха Гермиона всё ещё не испытывала, и, скорее всего, для неё сейчас это было своего рода спасением. Потемнело ещё сильнее и только приблизившись к поверхности на несколько метров, Гермиона поняла, что находится под коркой льда. Сейчас же лето, как это возможно? Несколько движений, которые ей удаются с трудом. Гермиона подплывает к самому льду и бьёт об него кулаками, надеясь, что её услышат. Пузыри воздуха вырываются из лёгких с каждым постепенно слабеющим ударом. Она еле различает сквозь лёд вдруг появившиеся прямо перед ней размытые ладони. Нет. Нет-нет, только не это! Чернильная тьма, не вода, окутывает её с головы до ног. Так сильно хочется вдохнуть. Пузырьки воздуха вырываются из её рта, грудь пронизывает боль и последнее, что она видит — ладони медленно растворяющиеся в черноте.***
Её переносит на замёрзшее озеро быстрее, чем Гермиона может осознать, что произошло. Вокруг ни души. Со всех сторон озеро окаймляет старый хвойный лес. Я только что умерла?.. Гермиона лежит на льду, сверху валит снег — крупный, пушистый, укрывающий всё вокруг своей белизной. Она пытается подняться, опираясь руками, но неведомая сила не даёт ей даже пальцем пошевелить. — Чего ты хочешь? — вопрос звучит ниоткуда и отовсюду одновременно. Ей очень хочется увидеть, кто же с ней говорит, но ничего не получается. Перед её глазами только снег, укрывший лёд, собственные покрасневшие от холода ладони, волосы, разметавшиеся повсюду. — Найти ответы на свои вопросы, — Гермиона отвечает сдавленно и её голос заметно дрожит от всего — страха, боли, всё ещё пронзающей её грудь, холода. — Говорят, Люцифер отнимает мою жизнь, чтобы быть в этом мире. Терзает душу, чтобы держаться за меня. Ещё говорят, что у меня есть способность, которую заблокировали, когда я была ребёнком, но о таком я не помню. И… ещё это, — она пытается протянуть кисть, чтобы показать чёрную полосу на своей руке, но вновь ничего не выходит. — Чёрная полоса появилась совсем недавно. Чтобы вы понимали, я никогда в своей сознательной жизни не верила, что есть нечто, создавшее этот мир. Мистика всегда оставалась для меня детскими несерьёзными страшилками, потому что в реальном мире есть вещи куда более страшные, чем в тех историях. И сейчас я не понимаю ничего, что происходит вокруг. Этот отчаянный шаг мне нужен для того, чтобы понять всё и… Гермиона замолкает, глядя на то, как её пальцы касаются снега, ощущает, как тело трясёт от холода, и слышит, как кто-то идёт к ней. Когда он подходит вплотную, девушка видит, что это босой мужчина, как края его белоснежных брюк касаются пушистого и мягкого снега. — Что можешь мне дать ты? — голос ровный и безразличный. — А что вам нужно? — Нерушимая клятва. Он встаёт прямо перед её лицом, и Гермиона видит ступни, аккуратные пальцы, округлые розоватые ногтевые пластины. На его ногах браслеты из необработанной бирюзы и тончайших серебряных нитей. — Я согласна. — Даже если я попрошу поклясться убить человека? — в голосе слышатся насмешливые нотки. Гермиона пытается дёрнуться, но нефилим опускает руку на её макушку. — Обычно клятва не подразумевает чью-либо смерть. Это может быть служение, отказ от чего-либо… — Хорошо, тогда это было обдуманное согласие с твоей стороны. Я его принимаю, — он гладит её по волосам и вкрадчивым шёпотом спрашивает: — Ты знаешь, что само существование твоей силы нарушает баланс? — Нет. — Тогда я расскажу тебе всё, что ты не знаешь о себе, но взамен ты поклянёшься, что не будешь возвращать умерших к жизни, иначе я навсегда запру тебя в этом льду. Ты никогда не умрёшь, но и жить не сможешь, будешь смотреть на снег всю оставшуюся бесконечность бытия, — в доказательство своих слов он покрыл инеем её волосы и ещё сильнее вдавил в лёд. — Вы так много знаете обо мне? — голос Гермионы дрожит, а страх всё сильнее сковывает тело, прямо как лёд воду. — Я знаю всё.***
Сидя на кушетке в кабинете матери, Гермиона сжимает в руках своего зайчика. — А ещё тётенька подарила мне его, — она протянула игрушку родителям, но те видели только воздух и руки дочери, сжатые так, будто она держит игрушку за туловище. — Что подарила? — голос миссис Грейнджер был почти механическим. — Зайчика. Сама же Гермиона прекрасно видела свою игрушку — розовые длинные уши, яркий зелёный бант, нос у него красный, и хвостик беленький. Он легко умещался в её объятиях, а нежный бархатный плюш щекотал кожу. — Милая… но ведь зайчика нет, — шёпотом на ухо жене сказал отец. — Гермиону срочно нужно показать детскому психотерапевту. Это был не первый раз, когда Гермиона вела себя так. Когда смотрела на пустое место или вела кого-то за руку. У неё было много рассказов о людях, что живут «по ту сторону». Рассказов таких, что ребёнку её возраста невозможно придумать. К тому же Гермиона никогда не лгала, поэтому у её родителей выбора и не было. Их дочь пела старинные песенки, играла с невидимыми людьми и животными, носила воображаемые игрушки в руках. А ещё в их доме часто пропадали вещи. Хоть их и искали, но они будто сквозь землю проваливались. Запасные ключи, кружки, вилки, ножи, одежда и еда. Могла испариться кастрюля с супом или целый пирог. Вор, барабашка? Нет, в это никто не верил, пока на их глазах не исчез стол в воздухе, как только Гермиона к нему прикоснулась руками, при этом разговаривая с невидимкой о жуках, которых увидела вчера на прогулке под пнём. Галлюцинация? У обоих родителей и няни одновременно? Первый приём прошёл дома. Врач приехал утром и разговаривал какое-то время с Гермионой у неё в комнате, пока родители ходили по коридору из стороны в сторону и иногда останавливались возле двери, прислушиваясь к разговору. Как только психотерапевт вышел из комнаты, мама Гермионы сразу же заглянула к дочери и, улыбнувшись, сказала, что им нужно проводить дядю, поэтому девчока может поиграть в своей комнате. Проводив врача в кабинет, Грейнджеры выжидающе смотрели на мужчину, пока тот быстро писал номер телефона и адрес профессора, что сможет им помочь. — Моей квалификации недостаточно. Скажу лишь одно — ваша дочь здорова. — Но как же… — Понимаю, но вам всё объяснит профессор Дамблдор. — Это точно не шизофрения? — миссис Грейнджер коснулась руки психотерапевта. — Я уверен, что нет. Не так уж и было тяжело бремя силы, что находилась в девочке. И мир, который она видела за той стороной вовсе её не страшил. Играть с теми детьми было весело. У Гермионы даже был лучший друг — мальчик по имени Том. Сероглазый, с вьющимися тёмными волосами. Она любила играть с ним. Они строили замки из песка на берегу моря. Играли в догонялки в парке у дома, ели оладьи, испечённые няней, за столом в гостиной. В отличие от остальных людей, которых Гермиона встречала, только Том мог быть с нею постоянно и заходить в любое здание. Для него не было препятствий и границ. А ещё он делал потрясающие вещи и показывал разные трюки. Однажды Гермиона увидела чудовище, точь-в-точь такое, какие бывают в сказках. Голова у него была бычья, тело будто человечье, но такое огромное, с Токийскую телебашню, не меньше. И шёл он, круша всё на своём пути, и кричал от боли, ведь всё его огромное тело было в струпьях, язвах и гниющих ранах. А Том встал перед ним, закрывая Гермиону спиной, и крикнул нечто невыговариваемое, от чего чудовище уменьшилось и затихло. Тело его осталось лежать на асфальте, пока и вовсе не пропало, оставив после себя лишь лужицу. — Нет ничего страшнее, — сказал он ей тогда, — потери рассудка в этом месте. — А что такое рассудок, Том? — Рассудок… Хороший вопрос. А я и сам ещё не знаю, — и улыбнулся ей. — Давай у твоего папы спросим. — Угу. Чудовищ было много и все хотели подобраться к девочке, чтобы воспользоваться её телом для возвращения в земной мир. И чем дольше Гермиона была по ту сторону, тем больше было желающих. За день до консультации с профессором Дамблдором Гермиона проснулась с криком. Её рука болела, горела огнём, будто она засунула её в раскалённую печь. И Тома рядом не было, лишь мама прибежала на крик дочери. На кисти была чёрная восьмиконечная звезда, от которой исходило тусклое свечение. Гермиона подставляла руку под струю холодной воды из-под крана и говорила о звезде на руке, но мама лишь качала головой — она ничего не видела. Заплаканное лицо дочери и точное описание октаграммы, которую Гермиона никак не смогла бы придумать сама, заставили миссис Грейнджер схватить дочь, быстро одеть её и, дозвонившись до приёмной профессора Дамблдора, поехать к нему. У него было свободное окно, пятнадцать минут, которые доктор обычно тратил на обед, однако вместо этого мужчина осматривал маленькую девочку с примечательной отметиной на кисти и, более того, не менее удивительными и опасными способностями экзорцисткого толка. Девочка была порталом. Не вратами между мирами, а человеком, находящимся в прямом смысле между миров. А цвет… Чёрный цвет… Профессор рассматривал кисть, думая о том, что изгнанный из рая архангел, лишённый света и надежды, всё равно не принял свою участь, породив такое… Он хотел бы назвать её «чудовищем», но не смог. Девочка была обычным ребёнком, не вступившим на тропу зла, с удивительно сильным уже сейчас чувством справедливости и таким добрым сердцем. Дамблдор решил, что запечатает силу Гермионы во имя её же блага, а когда придёт время — сорвёт печать, наложенную на неё. Сначала профессор Дамблдор решил, что ему удастся сделать это самостоятельно, но проблема была в том, что его человеческое тело было слабым для наложения печати такого уровня. Первая попытка не удалась, девочка была отправлена домой с рецептом на сбор трав, ослабляющий как её способности, так и тело. Гермиона много спала, мало ела и пила, но её дар не ослабел, даже усилился, а души умерших стали ещё сильнее чувствовать, где же именно находится открытая дверь, что вела их в мир живых. Пока профессор Дамблдор собирал сильных экзорцистов для проведения обряда, в один из дней, в комнате Гермионы исчезла кровать, вместе со спящей девочкой. — Я давно не видела тебя, Том. — А я тебя видел всё это время. — Мне очень жаль. Мама говорит, что я больна. — Это неправда. Гермиона стёрла слёзы со своих щёк и открыла глаза. Сон был мучительным и тяжёлым. Хотелось позвать маму, но даже произнести два простых слога она была не в силах. В комнате стоял особый запах, напоминавший запах сгнившего чеснока. Так часто несёт из мусорного ведра. Но её кровать была чиста и свежа, правда, этого нельзя было сказать о пожилом мужчине, сидящем на самом краю её кровати. Его одежда была изодрана, кожа испачкана давно засохшей грязью, в спутанных волосах был мелкий мусор, а ногти были длинными и чёрными. — Милая малышка, — как только он произнёс эти слова, девочка сразу же поняла, откуда так несло, и поморщилась. — Ты потерялась? — Н-нет. Гермиона вжалась в кровать и подтянула одеяло к лицу, зажмуриваясь. — Давай вернёмся домой. Ладонь страшного человека была близка к её ноге, когда в комнате послышался звон колокольчиков и лёгкое движение воздуха коснулось волос девочки, что-то очень тяжёлое упало на пол. Гермиона ощутила, как сильные руки сжали её в объятиях, подняли на руки прямо в одеяле. Она вдохнула запах человека, обнимавшего её. От него пахло росой. Дверь скрипнула, и Гермиона открыла глаза, как только оказалась на диване, что стоял в их гостиной. Перед ней был Том, и девочка протянула к нему ладонь. — Настоящий. — Прости, что опоздал. — Я рада, — она выбралась из-под одеяла и бросилась к нему на шею. — Я очень-очень рада. У неё было много вопросов: почему они так давно не виделись, как Том так быстро вырос и стал не мальчиком, а взрослым мужчиной, из-за чего ей так страшно... Но спрашивать его она не стала, потому что это стало неважным. Важное — он был рядом и всё стало таким, как прежде. — Ты сможешь сделать кое-что для меня? — Конечно. — Пожалуйста, — он тяжело вздохнул и опустил ладони на хрупкие плечи девочки, — разреши мне попасть в твой мир. Гермиона кивнула, а Том тут же оказался в мире живых, сам того не замечая. — Мама будет ругаться, если снова что-нибудь пропадёт, — девочка посмотрела на дверь, — но я не хочу снова идти туда. — Не бойся, — взрослый Том погладил её по голове, — когда ты вернёшься домой, кровать будет на месте. Гермиона заглядывает в его глаза: — Правда? — А я тебе когда-нибудь врал? — он мягко сжимает её маленькую ладошку в своей большой руке. Гермиона отрицательно качает головой и её кудряшки разлетаются в стороны. — Какого цвета хочешь платье? — Хочу бледно-розовый комбинезон и маечку с муми-троллями. Я видела их в магазине, но мама сказала, что это не детская одежда. Она для вот таких, — Гермиона встаёт с дивана и поднимается на носочки, стараясь правой рукой тянуться как можно выше, — девочек. Том улыбается и понимающе кивает. — И туфельки? — уточняет. — И носочки! — Покружись, — просит Том, а когда Гермиона кружится, хлопает в ладоши, и девочка вмиг оказывается переодетой. Она заливисто смеётся, остановившись, осматривает себя и щупает руками джинсовую ткань. — Ты волшебник? — Немного, — он протягивает ей плюшевый сиреневый рюкзак в виде муми-тролля. — Пойдём погуляем. — Спасибо! — Гермиона снова тянется к нему, Том встаёт и поднимает её на руки. Они выходят из квартиры, пока мама Гермионы занята на работе, а няня пошла в магазин за продуктами. Отец в командировке, и Гермиона на полчаса осталась одна. Этого вполне хватило, чтобы девочку украл Том. С возвратом, конечно же. На улице полдень, солнце высоко и светит очень ярко. Том болезненно щурится, пока его глаза не привыкают к яркости земного света. Он ведёт Гермиону по тротуару, сильно, но аккуратно, сжимая её ладошку. Они доходят до перекрёстка и садятся в тёмную машину. — Ваше Величество, — незнакомый мужчина приветствует их, — это чудо… Том поднимает левую руку, заставляя замолчать водителя. Он называет адрес, а Гермиона устало опускает голову на его колени, закрывая глаза. Дорога занимает от силы половину часа и, когда они приезжают в далёкий старый квартал, находящийся рядом с каналами и небольшим малолюдным сквером, Том выходит из машины и протягивает руку Гермионе. Она без раздумий следует за ним. Слышно, как каркают вороны в небе, а под землёй течёт вода. Гермиона видит сразу два мира, что накладываются один на другой, и лишь она выбирает, в каком из миров ей сейчас быть. В том мире это место — устье реки, в которую сливается множество ручейков. Здесь стоит белёсый густой туман, холодящий кожу, а вдали виднеется дом с витражными стёклами. Впрочем, и здесь он тоже есть — точь-в-точь такой же. Сюжеты, сложенные из мозаики. Глубокие цвета. Том без сомнений ведёт Гермиону именно туда. Не звонит в червонный колокольчик, не стучит в дверь из красного дерева. Он легко открывает её одним касанием к ручке. Внутри всё наполнено светом — здесь, в её мире, а в другом — полумрак. Света сюда попадает немного из-за тумана, окутавшего это место. В большой комнате много книг стоящих на полках, а возле стен холсты, которые отвернули ото всех, будто они не угодили хозяину. Гемиона ходит по полу осторожно, ведь здесь аккуратный паркет, а там пол проломлен и весь в дырах. Можно упасть в темноту очень легко — стоит только оступиться. — Том? — Гермиона смотрит на него вопросительно. Он качает головой. — Давай я тебе кое-что покажу, — ладонь он свою разжимает, подходит к ближайшему холсту, переворачивает его и показывает Гермионе. — Красиво? На картине изображены поле и красные маки в пшенице, голубое небо, лес вдали. Птенцы, которых кормит мать, и отец, подлетающий к гнезду. Гнездо птиц прямо перед её глазами. Мужчина с косой в паре шагах. В этом мире — красиво. Но Гермиона подходит ближе. Всматривается в полумрак в том мире. Те же краски, та же картина, те же цветы, поле, птицы и крестьянин с косой, только всё движется, даже перистые облака медленно плывут. Мужчина косит пшеницу и всё ближе подбирается к гнезду. Коса быстро поднимается вверх и одним резким движением опускается прямо на гнездо, убивая птиц. Красная краска брызгает на обветшалый пол. Она должна выбрать только одно. Настоящее. Гермиона в ужасе шагает назад, оступается, каблук туфли застревает в широкой щели, и девочка падает на пол, но Том подхватывает её, роняя бесценную картину. — Нет, — отвечает Гермиона, — некрасиво. — Так говорил и художник, который жил здесь, — Том поднимает её на руки. — Его картины оживали спустя время, только он и существа из другого мира могли видеть это. Люди же называли картины красивыми и очень яркими. Буйство красок поражало их. Такого не бывает в природе, потому что большинство цветов, которые люди могут видеть, приглушённые. Только в начале прошлого столетия, когда появились искусственные красители, художники смогли передавать такие яркие цвета. Гермиона надулась. — Трудно. Не понимаю, Том. — Ты всё поймёшь, когда вырастешь, — он гладит её по голове, прижимая к груди. — Посмотри наверх. Длинные стеклянные бусы цвета молодой зелени, медовые ромбы, сиреневые кружочки, бирюзовые звёздочки, алые треугольники и жемчужные квадраты. Они были подвешены на люстре из чёрного металла и сквозь них сейчас проходили цветные солнечные лучи. — А это красиво, Гермиона? Девочка кивает, сжимает пальцами ткань его рубашки и утыкается лицом в грудь. — А я скоро?.. — несмело и сдавленно шепчет она. — Повзрослею?.. — Люди быстро взрослеют. Ты и не заметишь, как станешь взрослой. Усаживая Гермиону на пол, продолжающую рассматривать люстру, Том садится рядом. Несколько минут проходит в тишине. — Я хотел сюда вернуться, — он встаёт на ноги, помогает Гермионе, отходит к дальней стене, поднимает одну из досок и забирает небольшой свёрток, — но нам нужно уходить. Дверь также легко открывается, Гермиона выходит первой, спускается по ступенькам и встаёт на тротуар, выложенный плиткой. — А зачем он рисовал? — она спрашивает мягко. — Потому что не мог бросить. Они сели в машину и поехали к Тауэру. Как только машина остановилась, Том сообщил водителю, чтобы тот ждал его здесь. Гермиона вышла и последовала за другом. Ров давно засыпали, он порос травой, пики не торчали, да и охраны поубавилось. В замке никто не жил, там находился только персонал, что обслуживал это место. Том подошёл к стене, положил ладони на камень и исчез внутри. Гермиона осталась одна. Она стояла возле алых цветов и смотрела на то, как гиды проводили экскурсии. К ней несколько раз подходили люди и обеспокоенно спрашивали, где же её родители. Гермиона говорила, что не потерялась и старший брат сейчас к ней подойдёт. Она села на скамейку. Рядом с ней сидел фотограф и настраивал свою камеру. Он не обращал внимания ни на что вокруг себя. И иногда цокал языком и говорил, глядя в объектив: «Не то». Деревья шумели, доносился сладковатый запах еды, приготовленный на старинной кухне специально для посетителей. Гермиона мотала ногами и рассматривала свои блестящие туфельки, когда мимо неё прошла женщина, одетая в чёрное платье в пол. Её лицо было неестественно белым, а губы алыми, вымазанными чем-то. Она говорила об оспе, о том, что нужно уезжать из столицы, иначе все умрут. Гермиона огляделась. Её никто не видел, кроме неё. Снова. Женщина брела, старательно избегая прикосновений со всеми. Гермиона следила за ней, пока Том не вернулся и, присев перед ней, надел на девочку небольшой кулон на слишком для ребёнка длинной цепочке. — Красиво, — девочка повертела кулон в руках: крупный рубин был почти полностью опущен в черненое серебро. — А зачем? — Здесь заключены воспоминания. Гермиона посмотрела в его глаза и ей вдруг стало грустно. — Как в твоих сказках? — Да, — его голос звучал простужено. — А почему ты мне их отдаёшь? Они же бесценны, — Гермиона сжимает пальцами цепочку, готовая тотчас снять её с шеи и вернуть ему обратно. — Верно, бесценны, как и ты, поэтому оберегай их. Спрячь далеко-далеко, как только вернёшься домой, чтобы никто, кроме тебя, найти их не смог. — Даже ты? — Особенно я. Она отнимает руки от цепочки. Пальцы девочки мелко дрожат.***
Спустя несколько часов они возвращаются во двор дома Гермионы. У неё в руках и рюкзаке много сладостей, несколько воздушных разноцветных шаров привязаны к запястьям, а на детской площадке в это время, как бы это не показалось необычным, никого нет. Гермиона ничему не удивляется и аккуратно опускает на скамейку три большие сладкие ваты на палочке, несколько леденцов и яблоки в карамели, которые заботливо упаковали в прозрачные пакетики, повязав нежно-голубыми ленточками. Она не рада. Для ребёнка Гермиона обладала слишком сильной злопамятностью, а обида в ней с каждой новой покупкой только крепнет. Девочка садится на качели и отпускает без всяких сожалений воздушные шары в небо. Том молча удивляется её поступку: обычно дети плачут, когда шары улетают, особенно если их только что им подарили. Он молча качает Гермиону, ожидая её единственного вопроса, а ещё он смотрит на пронзительно голубое небо, которое у самого горизонта начинает раскрашиваться в золотисто-персиковые оттенки. Она же вспоминает сказку про принца, с позором выгнанного из собственного дома. Вспоминает, потому что там был камень, который в принца бросил собственный отец, и сын его подобрал, крепко сжав в руке и храня долгое время. Однажды старая и мудрая колдунья случайно увидела камень и рассказала, что он способен вернуть ему всё, чего его лишили. Это не только знак гнева и жестокости, но и возможность для изгнанного принца. Она сказала ему поднести камень к уху, и тогда принц увидит правду, как только закроет глаза. В камне были запечатаны все воспоминания отца о сыне, поэтому король, проснувшись в одно утро и увидев своего «незнакомого» наследника, решил того изгнать, посчитав, что кто-то хочет захватить власть и убить его руками «ненастоящего» сына. Когда изгнанный принц вернулся в своё королевство, отца он не встретил. Король умер спустя год после изгнания сына. — Почему я больше не увижу тебя? — спрашивает Гермиона, затормозив ногами и перестав раскачиваться на качелях. Она понимает, что Том будет королём, а Гермиона тем принцем-изгнанником или же всё сложится наоборот. Если этот камень настоящий, то Том уйдёт сегодня и больше никогда не вернётся. Он решил её оставить, как только Гермиона позволила ему попасть в свой мир. Том грустно улыбается и смотрит виновато. — Так будет лучше. Следующее «почему» слетает с её губ сразу же и ответа не получает — только объятия и беззвучное «прости», сказанное в кудрявую макушку. — Мы же друзья. Не бросай меня. Девочка дрожит, сжимает верёвки качелей с силой, до побелевших костяшек. Она зажмуривается, чтобы не видеть, как он уходит, и открывает глаза спустя несколько минут от прохладного прикосновения ветра к мокрым щекам.***
Божественная одержимость* не проходит бесследно. Альбус Дамблдор нетвёрдо стоит на ногах, ощущая, как светлая сущность, что сильнее его во много раз, проводит ритуал над лежащей в круге маленькой девочкой. Он понимает, что это правильное решение — запечатать её силы внутри и стереть все воспоминания о том мире, но наложение печати настолько трудный ритуал, что он падает на пол, как только всё завершается, полностью обессиленный и еле дышащий. «Человеческое тело такое слабое. Впереди ещё двое. Приготовься». — Двое? — он шепчет, переспрашивая. Его помощники поднимают Альбуса, придерживая его, и доводят до стула. Люциус Малфой поднимает спящую Гермиону и направляется к двери, чтобы отдать ребёнка матери. — Сэр! — в зал забегает его секретарь. — Семья Поттеров погибла этой ночью, только их сын выжил. И Лонгоботтомы давно не выходили на связь. Мы отправили людей в их дом. Люциус замирает и оборачивается к Дамблдору. — Это Люцифер, — Альбус смотрит пустым взглядом на потолок. — Люциус, он снова проник в наш мир. Изгони его. Больше никто не сможет.