Господи Иисус Христос, Царь славы, Освободи души всех верных усопших От мук Ада и бездонного озера. Освободи их от пасти льва, Дабы не поглотил их тартар, И не пропали они во мгле: Но предводитель святой Михаил Да введёт их в священный свет, Который Ты некогда Аврааму обещал И потомству его.
Его ладони в крови. У одержимой кровотечение. Кровь пульсирующе бьёт из открытой раны на бедре. Драко это понимает только в то мгновение, как поднимает тело девушки на руки. Гермиона хрипит что-то, но он не может расслышать. Её голос слишком слаб. Он опускает её на землю, расстёгивает ремень и снимает его, чтобы перетянуть им ногу. — Глаза не закрывай, Грейнджер. Эй, смотри на меня. Он лихорадочно останавливает кровотечение, достаточно сильно перетягивая её левую ногу на несколько пальцев выше рваной раны. — Одержимая? — девчонка не отзывается, её взгляд постепенно стекленеет. — Гермиона, не шути так со мной, — он бьет её ладонями по щекам. — Нет-нет, не закрывай глаза. Дыши, Гермиона. Дыши. — Я вызову скорую, — Пэнси носится из стороны в сторону, ища сеть, но у неё ничего не выходит. Хагрид ловит Паркинсон, когда она поскальзывается на камнях и теряет равновесие. — Не мешай ему, — он указывает на правую руку Гермионы. — Смотри. На бледной коже, испачканной кровью, проявляется звезда. Пэнси замирает на некоторое время. Если Гермиона вернёт себе силы — все ранения, которые она получила, будут для неё не смертельны. Но звезда быстро меркнет и исчезает вовсе. Пэнси отводит взгляд от руки Гермионы и ощущает тревогу Малфоя, смешанную с гневом. Паркинсон всё ещё резонирует с ним, чтобы контролировать эмоции Драко. — Дыши, идиотка! — зло кричит он, сжимая плечи Гермионы в своих руках. Драко наклоняется над ней, прислоняется к её груди и прислушивается. Он задерживает своё дыхание, ожидая удара сердца. Одна, вторая, третья секунда. В ответ тишина. Драко складывает ладони крестом и опускает на грудь Гермионы. Всё складывается не самым лучшим образом и, конечно же, он и предположить не мог, что такое произойдёт. — А если нефилим убил её? — Пэнси испуганно смотрит на Малфоя. — Если Гермиона умерла? Она больше часа была под водой. Если душа ушла из тела Гермионы, Драко не должен пытаться вернуть её, но его руки в её крови напомнили тот вечер, когда он вернулся к вратам, а там было мёртвое тело его отца. Драко не мог его спасти, но, если бы он не препирайся со знакомыми и не хвастайся своим происхождением, а пришел на пять или десять минут раньше, всё, абсолютно всё было бы по-другому. — Гермиона смотрела прямо на меня и сжала мою руку, когда я вытащил её из воды, — его слова звучали отчаянно. — Была жива, — уточняет Пэнси, — а сейчас уже нет. — Но, — Драко смотрит на Люцифера, — он-то до сих пор здесь. Поэтому ты поможешь мне, Пэнси. На три ты будешь вдыхать в её лёгкие воздух. — Что? Но я этого никогда не делала! Паркинсон выглядит уязвлённой и слишком уверенной в том, что Драко совершает очередную глупость, но полностью взять его под контроль у неё силёнок не хватит. — Хагрид?.. — он смотрит на лесничего, ожидая согласия. Всё-таки Хагрид отличается от многих экзорцистов, которых он знает и которые бы не стали спасать Гермиону. Драко осознаёт, что впутывается в дела нефилима, который по какой-то причине решил отобрать жизнь у Гермионы, точнее он предоставил выбор им — смерть этой девочки или жизнь. И это выглядит смешно, что единственный, кто пытается её спасти, всего сутки назад желал отобрать её жизнь. — Давай дышать будешь ты, Малфой? — лесничий опускается на колени рядом с Гермионой и отнимает руки Драко от груди девушки.***
Дрожь проходит по её рукам. Тело Гермионы немеет и на последнем вдохе глаза перестают видеть. Смерть похожа на потерю сознания, только уже падать некуда — она лежит на руках Драко. Тело не то что непослушное, оно немое и глухое ко всему, даже к крикам и голосам, шлепкам по щекам и ударам по грудной клетке. Телу уже всё равно. Другое дело сознание. Тело лишь его сосуд. Ей нужно сейчас сделать нелёгкий выбор: жить её сознанию за пределами сосуда или умереть вместе с ним? Гермиона почувствовала, как в один момент она разделилась надвое. Одна — лежала на земле в собственной крови. Вторая — стояла в отдалении и наблюдала за всем, что происходит со стороны. Смерть пугает быстро и точно, как опрокинутый шот крепкого алкоголя обжигает горло. Пугает осознание, что ты не умираешь, а уже мертва и ничто, скорее всего, тебя не спасёт: ни провидение, ни дар, ни друг с другого берега. Люцифер тихо и безмолвно подходит, вставая за спиной. Его руки — сильные, крепкие, горячие — сжимают её плечи сочувственно и ободряюще. — Смерть всего лишь порог, через который переступают все. Не то чтобы это её успокоило, не то чтобы ей стало легче, но голос Люцифера был слишком мягок и нежен, будто одеяло из лебяжьего пуха. Он опутывал её, увлекал за собой, всё дальше отстраняя от тела. — Ты моя, дитя. Ты теперь только моя девочка. Идём домой. А где этот дом? Гермиона ведь не знала. Дом там, где вырос. Но Гермиона так много раз переезжала из одного дома в другой, что и сказать, где именно был её дом, она не могла даже себе. В сознании не всплывало ничего при этом слове — одна звенящая пустота. — А где мой дом? — её голос такой тихий, что спутать его с шорохом ветвей легче лёгкого. — Дом там, где тебя любят и ждут. Ей не за что держаться здесь. Не существуют эти места и цели. Но есть за кого. Нет ничего прочнее кровных уз. Если только подумать, что случится с бабушкой, когда она узнает о её смерти, Гермионе не кажется правильным то, что сейчас происходит. Они одни друг для друга на этом свете — самые близкие люди, самые родные и бесценные. Раньше Гермиона не ценила этого. Ещё до смерти родителей. Она с неохотой ездила к бабушке. Ей не нравилось, что она лезла к ней с расспросами, хотя родителей мало интересовало то, что происходило в её личной жизни, кроме учёбы. Для бабушки была важна Гермиона. Друзья, которых у неё не было. Парни, которых тоже не было. Именно бабушка познакомила её с Гарри, который жил неподалёку. Именно бабушка оберегала её в больнице, когда родители Гермионы погибли, когда умерла её собственная дочь. Бабушка ловила её руки и прижимала к своему лицу. Целовала её пальцы, лоб и кончик носа, укладывая спать. Бабушка… она любит её больше, чем кто-либо сможет. И она её тоже любит. Любит сильно, как никого и никогда полюбить больше не сумеет. — Ты сказал про дом, думая, что то место, куда ты изгнан, я назову домом? — Гермиона замолкает, наблюдая, как Драко касается её губ, вдыхая в её лёгкие воздух. — Нет, это не мой дом и там меня никто не любит. Его ладони опускаются вниз. Люцифер скрещивает их у неё на груди, зарывается в копну волос лицом, вдыхая запах её души, и сжимает так сильно, что Гермиона не может пошевелиться. — Есть человек, ради которого я должна жить дальше, — уверенно говорит она. Люцифер ощутимо вздрагивает. Она понимала, что отказ для него стал болезненным. Он его не ожидал. — Ты сказала мальчишке: «Прости меня», — голос Люцифера стал отчуждённым. — За что ты извиняешься? Что-то уже успела натворить? Если это её личный ад, то Гермиона собирается опротестовать решение сверху. И свою безвременную смерть тоже! — Это не ад, дура, — прочитав её мысли, Люцифер не удерживается от раздражённого комментария. — Туда не так легко попасть, как ты думаешь. Гермиона хмурится. Манипуляции Драко с её бесчувственным телом длятся слишком долго. — А вот это уже интересно, — её голос звучит бодрее. — И где же мы? Люцифер разворачивает Гермиону лицом к себе и хлопает в ладони. Звук хлопка разносится по всему пространству еле заметной рябью. — Мы в лимбе, — демон говорит так, будто это самая очевиднейшая вещь из всех. — Его создал я, чтобы предотвратить уход твоей души в Преисподнюю. — Лимб? — Гермиона качает головой. — Не понимаю. То есть… я умерла? — Время здесь идёт по-другому. Минуты здесь — секунды там. В Аду же… — Люцифер хмурится от удара Гермионы по его груди. — Не уходи от моего вопроса, Том. Я умерла? Люцифер проводит ладонью по её волосам. — Да, но я хотел сначала рассказать о лимбе. Лимб — это такой маленький Ад посреди земли. Небольшое тонкое пространство с постоянно повторяющимся циклом времени — день заканчивается и начинается снова. Такое изобретательное наказание для смертных, совершивших жестокие злодеяния, или же дело рук демонов, чтобы такие смертные, как, например, этот мальчишка, — Люцифер указал на Драко, — никогда не оказались в Преисподней после смерти. Самое главное — лимб может уничтожить только создатель или сущность, умеющая управлять такими пространствами. Есть две новости для тебя: одна хорошая, другая, по-моему, отвратительная. С какой начать? Гермиона пожала плечами. Ей целую вечность сидеть в каком-то лимбе, похожем на мыльный шар. — С любой. — Отлично, — Люцифер ухмыльнулся, — первая — ты можешь сделать выбор в первые минуты: идти за мной или оставаться здесь; вторая — ты можешь вернуть своё тело даже после «смерти». — То есть?.. — она посмотрела на него с зарождающейся надеждой. — Я ещё не мертва? — Мертва, но ты не простой человек, Гермиона. И тут в ней начала зреть злость: — Ну я как бы догадалась. И всё по твоей вине, — Гермиона пошла в обвинение. — Это же ты меня такой сделал. — Не в этом дело, — Люцифер пожал плечами, — даже если бы я не встрял, ты бы родилась такой всё равно. Не я отнял твои воспоминания и запечатал способности, — вздохнул он. — Посмотри на руку своей души. Гермиона опустила взгляд на правую руку. На кисти мерцала чёрная восьмиконечная звезда. Она впервые ощутила, что и душа может ощущать касания, теплоту и холод, даже течение «энергии», как обозвала она тонкие ниточки, расходящиеся от этой звезды по всей душе. Эта «энергия» будто давала ей силы стоять здесь, всё ещё бороться её телу, от которого она была отделена. Эти же нити невидимыми сплетениями всё ещё соединяли её тело и душу, как пуповина мать и ребёнка. — Чёрная звезда была на твоей душе с самого рождения, — продолжил Люцифер, — поэтому ты можешь вернуться обратно. Пока мальчишка пытается спасти тебя, ты сможешь вернуться в сосуд твоей души. С моей помощью, конечно же, — он широко заулыбался. — Для меня нет ничего невозможного. Возможно, за небольшими исключениями, — демон, самодовольно ухмыльнувшись, подмигнул ей. — У меня ещё есть время? — Да, несколько часов, думаю, здесь, а там минуты две. — Отлично, у меня есть пара вопросов, — Гермиона скрестила руки на груди, уверенная, что вот сейчас-то она точно до всех его скрытых мотивов докопается. — Во-первых, почему ты убил родителей Гарри и Невилла? Люцифер хмыкнул: — Тебя серьёзно сейчас это волнует? — Во-вторых, ты убил отца Драко, когда вы оказались в Преисподней вместе? Теперь Люцифер засмеялся в открытую. — Его я не убивал. Зачем мне убивать своего праправнука? — он сделал страдальческое выражение лица и комично поднял руки к небу. — Отец, что же это за наказание такое с твоей стороны? Почему меня подозревают в убийстве того мальчишки все, кому не лень? — Том, серьёзнее, пожалуйста. — Не я это был. Может, кто-нибудь другой. К слову, с Люциусом мы, можно сказать, подружились, — Люцифер прикоснулся пальцем к своим губам и задумчиво нахмурился. — У него была небольшая интрижка с моей первой женой в его первый визит… Знаешь, моя Лилит не в меру любвеобильна и падка на человеческих мужчин, особенно живых. Я ей не позволяю из-за этого проникать на землю, всё-таки я самую малость ревнив. И вот она… Думаю, это она не смогла вынести его грубого отказа, бедняжка. Сердце демониц такое хрупкое, милая. В любом случае, после смерти он всё равно оказался в её власти. Сам видел. У неё целая коллекция мужских душ в замке. По мере того, как Люцифер говорил, Гермиона всё сильнее мрачнела. И как только он закрыл рот окончательно, девушка громко фыркнула. — Какой ужас! Это что же, и на том свете есть рабство? Гарем из мужчин у демоницы? Да по какому праву? — Гермиона была вне себя. — Весь мир идёт огромными шагами к демократическому обществу, в котором все равны. Почему же там?.. То есть, по какому такому праву вы из людей скот делаете? — Оставь свои комментарии при себе, Гермиона. Мне тоже подобный расклад не нравится, но должна же моя жена с кем-то забавляться, пока я отсутствую. У нас все свободны, да и тех мужчин никто не держит. Просто поверь мне на слово, что в Пандемониуме намного спокойнее душам, чем вне его, вот они и живут там. Если им понравилась или они влюбились в мою жену, а, тем более, если она влюбилась в них, никто не в праве лезть в их отношения. Если Лилит нравятся смертные, что же я могу сделать? Не запретить же мне ей гарем? Если запрещу, она меня выпускать не будет надолго, да и остальных моих жён попытается унизить и извести. Какой бедлам будет, мне аж тошно сразу становится. А ей ещё Адом в моё отсутствие управлять. Начнутся гонения, репрессии, революция, а у нас и так война с Небесами целую вечность идёт. Всё-таки ты больше человек, Гермиона, раз такие простые вещи не понимаешь — Ад и мир смертных не одно и то же. Гермиона недовольно поджала губы. — Ладно… — она развела руками. — А почему ты убил родителей моих друзей? — Видишь ли, я не обязан отвечать на все твои вопросы. — Тогда я не обязана помогать тебе ни в чём. Разве нет, Том? Люцифер отвернулся от неё, походил туда-сюда, делая вид, что задумывается о её словах. — Нет, Гермиона. И не надо называть меня этим именем, — Люцифер растягивает губы в улыбке. — Ты знаешь моё настоящее имя. Это человеческое имя мне чуждо. — Тогда почему назывался им с моего рождения по тот вечер, когда оставил меня? — Гермиона наступала на него, задавая вопросы. — Почему был со мной так долго в теле ребёнка, а потом юноши? Откуда эта звезда на моём теле? — Она встала вплотную и её карие глаза почернели, когда она тихо и чуть ли не по слогам спросила: — Кто я такая? Люцифер рассмеялся. — Так много вопросов, милая. Если буду отвечать на все, тебе времени не хватит вернуться обратно. Гермиона положила ладони ему на грудь и ощутила, как злость в ней крепнет. — Отвечай, — она смотрела прямо в его глаза, не обращая внимания на всё, что их окружает: ни на дым, начавший укрывать их, ни на собственные руки, прожигающие одежду Люцифера, ни на дрожащее пространство вокруг них. — Тише, малышка, иначе всё плохо… — Люцифер поморщился, отстраняясь от неё, но его остановил край лимба, в который тот упёрся, — …закончится. Очень-очень плохо закончится, милая. Успокойся, я скажу. Кратко. Ты полудемон, поэтому я охранял тебя. Я знал, что ты будешь способна перемещать из Преисподней всё, что угодно, на другую сторону. Тебя не должно было существовать, но я тебя создал, довольна? — он оторвал ладони Гермионы от своей груди. — А теперь возьми себя в руки. Тебе надо вернуться в своё тело и снять печать старика, чтобы выжить. Гермиона опускает руки и глубоко вдыхает воздух. Слёзы наворачиваются на глаза. Его сила давит на неё со всех сторон, влияя на решение и надламывая её упрямство. — Полукровка, значит? — голос Грейнджер дрожит от едва сдерживаемого гнева. — Всё лучше, чем обычный человек, — Люцифер довольно хмыкает. — И кто же мои родители? Демоны по-твоему? Шутишь? О, я поняла… это такая игра моего мозга. Чёрт, а я почти поверила, что всё это правда. Она не верила ни слову. Ни единому слову, которое он произнёс. Но раз это сон… всего лишь сон, не явь, Гермиона позволит длиться ему, пока не придёт в себя. — Ты такая глупенькая. — Ненавижу тебя, — призналась Гермиона. — Слов нет, чтобы описать насколько, — она резко разводит руками. — А мне ты нравишься, малышка. Теперь давай возвращаться обратно. Сожми мою руку в своей и не отпускай. Иди следом за нитями, пока я перемещаю лимб. Как только коснёшься собственной правой ладони, я отпущу тебя, а лимб исчезнет. Ты вернёшься, если захочешь. Есть только одна попытка. Гермиона неловко протянула к нему левую руку. Он сжал её в своей ладони. — Нет ничего невозможного, Том? — спросила она с издёвкой. Люцифер поднял руку вверх и шагнул вперёд. — Нет ничего невозможного, — он ответил ей серьёзно. Идти было недалеко и это радовало, потому что всё вокруг вибрировало и троилось, будто она попала в плохое 3D, а прямо недалеко случилось землетрясение. Гермиона вытянула вперёд правую руку, ощущая, как нити, утекающей из неё «энергии», тянулись к её телу. Шаги давались с трудом. Она видела, как Драко медленно отстранялся от её губ, как он что-то шептал или говорил — звуки она не слышала. Так медленно, так безумно медленно и расфокусировано. Ещё шаг на неровной поверхности, и она начала падать прямо на землю. Люцифер поднял их сжатые руки вверх, удерживая её на ногах. — Не запутайся в струнах души и не порви их. — Ах вот как эта штука называется! — Гермиона давилась словами из-за накатившего на неё приступа смеха. Истерика, от которой она была так недалека, подступилась к ней и захватила в заложники. — Нет, хватит, я так больше не могу, — сделав ещё один шаг, проговорила она. Теперь Гермиона ничего не видела из-за своих слёз, которые бежали градом. Она тяжело дышала. — Я не уверена, что мне это нужно, что я этого хочу. Её пугала реалистичность, смешанная с абсурдом. Демон, экзорцист, её происхождение… Всё такое, мягко говоря, ненастоящее, что для Гермионы было страшно ощущать, как ей тяжело дышать, собственные слёзы и тупую, приглушённую боль. — Правда? — Люцифер ей не верил, Гермиона это сразу поняла по голосу. — Не знаю, — и она отвечала не совсем на его вопрос, скорее самой себе. — Открой глаза — остался всего шаг. Протяни руку, можешь не смотреть на себя. Я тебя отпускаю. Она же его не отпустила, крепко-накрепко вцепившись в кисть. Если это её сон, разве не она должна устанавливать правила игры? Для Люцифера этот вопрос был смешным, поэтому он ей широко улыбнулся. Слишком довольно, будто всё шло по его плану. — Я не смогу. Потому что ей страшно, потому что ей больно, потому что она не хочет участвовать в этом карнавале из лжи, потому что этот сон слишком сильно затянулся и он чудовищно реалистичен во всём, кроме обоснования, самой концепции, этого безумного сюжета. Гермионе хотелось вцепиться в лицо создателя этой истории и разодрать его, потому что это, правда, худшее, что ей снилось в её жизни. — Сможешь, — Люцифер разрывает их руки с силой, и Гермиона переплетает пальцы правых рук своей души и тела. Такой подставы следовало от него ожидать, но она надеялась, что хотя бы иногда герои этого сновидения будут её слушать. — Ненавижу тебя, ублюдок! — хрипло и еле слышно прошептала Гермиона, открыв глаза, прямо Малфою в губы. Драко моргает один раз, потом второй, ощущая онемение, вдруг появившееся из неоткуда. Его губы от её губ в паре миллиметров и это, вероятно, выглядит безумно двусмысленно, но он и подумать о таком не смел. — Это не то, о чём ты подумала, одержимая, — как только к нему возвращается дар речи, мямлит Драко и отскакивает от неё резко, переводя ошарашенный взгляд на Хагрида, ожидая от него подтверждения своих слов. Но, честно говоря, Гермионе было совсем не было дела до этой ситуации, возможно, позже она бы всё объяснила и извинилась перед Драко, но сейчас… каждый вздох дается ей с большим трудом. Боль пронзала её насквозь, а тело не хотело принимать душу обратно, выталкивая её из себя с каждым глотком воздуха. Она чувствовала сильную боль в ноге, под грудью, в животе. Ей было тяжело дышать, ведь каждый глубокий вздох причинял боль. Казалось, на ней не было живого места. Легко сказать — сломай печать, но сделать это гораздо сложнее. Гермионе было не понятно, где эта печать, как она выглядит, что нужно делать. Её будто поставили перед умирающим человеком и сказали «спасай», а как спасать — не научили. И даже делать скидку на сон не получалось, потому что боль была реальной. Самой реальной, которую её тело когда-либо ощущало. Если всё дело в руке, то, может быть, ей стоило бы сделать с этой рукой что-то? Сжимать пальцы? Не сработало. Царапать кожу на кисти? Тоже нет. Может быть, она не всё вспомнила? Люцифер стоял в отдалении, в шагах десяти и помогать ей не собирался. Он отряхивал свою одежду и даже не смотрел в её сторону, уверенный, что всё будет отлично. — Сволочь, — Гермиона прохрипела и сощурилась — солнечный свет очень неприятен для её глаз. Её раздирал кашель, отхаркивалась какая-то тёмная жижа, похожая на кофейную гущу. Гермиона ощущала, как Пэнси удерживала её голову, чтобы она не захлебнулась. — Печать… — вяло произносит Гермиона. — Как сломать печать? Будто в самом плохом кино, ей приходилось подталкивать второстепенных героев к действиям и умозаключениям. Она не ожидала, что люди вокруг неё будут такими непроходимыми тупицами и у них придётся, умирая, спрашивать, что же ей делать и как себе помочь. Разве это не они должны давать ей подсказки? Почему этот сон не комедийная мелодрама, в конце концов? Экзорцисты перешёптываются друг с другом совсем недолго. Драко хмурится. — Понятия не имею, о какой печати она говорит, — единственное, что Гермиона расслышала, поэтому она подняла правую руку и поднесла кисть к его лицу. — Эту. Дамбл… — новый приступ кашля и рвоты не заставляет себя долго ждать. Гермиону бесит сложность фамилии профессора, которую в её состоянии было действительно сложно проговорить. — Её воспоминания запечатали вместе со способностями, — говорит Пэнси. — Это сделал профессор Дамблдор, когда она была ребёнком. Нам с Роном об этом говорили, когда приставили к ней. — Этот ритуал очень сложный, — Драко закусывает губу, будто обдумывая что-то. — Он забирает всю духовную силу человека, который накладывал эту печать. Чтобы сломить её, необходима не меньшая сила, исходящая изнутри. Я могу только помочь тебе, — Драко выглядел неуверенным, предлагая этот вариант. — Неужели ты о кровных узах? — Пэнси схватила его за руку, останавливая. — Иначе она умрёт, — Малфой оставался твёрд в своём решении пойти до конца. — А потом?.. Ты об этом подумал? — Паркинсон пыталась его вразумить, но Гермиона отчаянно не понимала, что такого в этих кровных узах и почему Пэнси так отчаянно не желает помочь умирающей Гермионе, хотя совсем недавно она выглядела так, будто почти стала её лучшей подругой. Двуличие людей в который раз глубоко поразило её. Вот уж точно от Пэнси она этого не ожидала, а Малфой, напротив, её приятно удивил. — Она не справится одна, — Драко указал на Люцифера. — Демон присосался к её душе и питается от её сил. Она не сможет сломать печать в одиночку и выжить. А профессора здесь нет. — Ты её хотел убить, забыл? — Я передумал, — в ушах Гермионы чуть было не прозвучали свадебные колокольчики, настолько круто это прозвучало. Драко достал из-за пояса небольшой серебряный кинжал, разрезал лезвием свою ладонь и сделал тоже самое с рукой Гермионы. Он лёг рядом с ней на землю и сжал её ладонь. — Драко, это безумие, — Пэнси удерживала трясущееся тело Гермионы на месте. — Уже поздно, — он мягко улыбнулся ей. — Гермиона, слушай меня внимательно, — Драко опустил веки и замолчал. Закрыв глаза, Гермиона последовала за голосом Драко вглубь, в черноту. Страх наваливался на неё с каждым вдохом и выдохом всё сильнее. Зыбкость собственного положения ей было сложно описать, но казалось, что одно неровное движение и всё исчезнет вместе с ней. Но вскоре она перестала ощущать гнетущую тяжесть, боль при каждом вдохе и выдохе. Ей стало легче, будто вместе с ней ещё кто-то стал нести непомерный груз. Темнота не пропала и, хотя она открыла глаза, ощутив под ногами пол, Гермиона не доверяла своим чувствам. Ей открылся величественный зал из чёрного мрамора, скамьи, покрытые глянцевым чёрным лаком с бордовыми бархатными сидениями, белые свечи, тёмные стены и пол, витражи, через которые не проходил свет, серебряный орган и разбросанные по всему полу ноты, испачканные брызгами ещё не высохшей багровой крови. — Где я? — она коснулась собственного лица пальцами, сделала шаг вперёд, к ступенькам, но остановилась, заметив залитые кровью клавиши. — У каждого человека есть храм, — голос Драко звучал рядом, поэтому Гермиона повернулась к нему. — Твоя душа живёт в этом храме. Это твоё тело не с анатомической точки зрения, а с духовной. Он улыбнулся и она ответила ему. Оказалось, что они до сих пор держатся за руки. — Это место — мой храм? — Да, он защищает твою душу от ран, а когда человек умирает, этот храм рушится, чтобы выпустить душу на волю. У тебя он очень тёмный, прямо как твоя звезда. — Неуютное место, согласна. Гермиона поёжилась. Действительно, высокие стены из мрамора, холод, почерневшие стёкла, постоянно дрожащие, будто за стенами сейчас ураган. Здесь всё в чей-то крови. И это место ей, хоть и близко, но чуждо одновременно. Она в нём ничего не угадала для себя знакомого. — Это совсем не так, — Драко указал Гермионе на потолок. — Подними взгляд. Оказалось, у чёрного есть оттенки всех возможных цветов. Не серые, а разноцветные, но закопчённые, глубокие, тяжёлые. Чёрный часто подавляет другие цвета, поэтому он и отливает их оттенками. Когда стоишь в центре зала — всё чёрное, но как только начинаешь двигаться, цвета переливаются, рождая целые картины невообразимой красоты. Ей это напомнило о том воспоминании, в котором Гермиона разглядывала люстру, сидя на полу с Томом в доме с оживающими картинами. — Люби себя, — уверенно сказал Драко. — Этот храм для тебя крепость, дом, источник твоей силы, самый главный защитник. И сила, которая заключена в этом храме, должна иметь возможность выходить наружу, чтобы ты оставалась собой. Он повёл Гермиону вперёд, держа за руку. Она смотрела в спину Драко, ей хотелось куда-нибудь сбежать и разрыдаться, а при нём она не могла себе этого позволить. Наверное, поэтому и держалась до сих пор. Белые одежды Малфоя так сильно контрастировали с тем, что находилось вокруг них, что Гермиона даже вздохнула с долей восхищения. Ей нравилось рисовать, и он выглядел прекрасно здесь и сейчас, будто актёр в кадре высокобюджетного фильма, получившего Оскар за коператорскую работу или работу художника-постановщика. Она его точно когда-нибудь таким нарисует, если выберется и останется жива. Они остановились возле тяжёлой дубовой двери, которую, скорее всего, должен открывать не один человек, а специальный механизм, иначе ничего не выйдет. — Открой эту дверь. — Это же невозможно. — Открывай. Драко еле сдержал смех, когда наблюдал, как Гермиона опускала ладонь на ручку и, к её огромному удивлению, дверь поддалась ей, с лёгкостью открывшись и пропустив их дальше. Драко вести Гермиону после этого не пришлось долгое время, она сама водила его от зала к залу, открывая тяжёлые двери и осматриваясь в каждом. — Мы ищем выход, — напомнил Драко. — Он должен быть где-то здесь. В этом зале стояли только мольберт в углу и небольшой диван в центре. Гермиона посмотрела холст, кивнула сама себе, будто подмечая что-то. — Это не храм какой-то, а лабиринт, — сказала она, заправляя за ухо выбившийся локон. — Как ты думаешь, где этот выход? Гермиона тяжело вздохнула и плюхнулась на чёрный диван, увлекая за собой парня. — Понятия не имею. Мне кажется, мы здесь бродим целую вечность. Я устала. — Это только кажется, — Драко покачал головой и терпеливо ей улыбнулся. — На самом деле, мы здесь не так уж и много провели времени в реальном мире. — А сколько? Опять скажите мне что-то вроде «здесь минуты идут медленнее, чем в бренном мире»? — Что-то вроде того, — он усмехнулся. — Пусть кажется, что времени очень много, но на самом деле его может не хватить. А кто тебе говорил про время? — Люцифер, — Гермиона засмеялась. — Представляешь, я видела его там. И твоего отца. И даже тебя. Мы с тобой почти знакомы были раньше, оказывается. По крайней мере, твой папа несколько раз держал меня на руках. Он был добрый и храбрый. Драко молча кивнул: — Спасибо. — Кстати говоря, почему тебя отговаривала Пэнси? — Гермиона подметила, что он не совсем понял её вопрос. — Точнее, почему она тебя отговаривала от того, чтобы сделать то, что мы сейчас делаем? — Кровные узы… Это опасный метод, который церковь не одобряет, потому что он сравним с грехом прелюбодеяния в своей тяжести, — Драко смущённо отвёл взгляд в сторону, Гермиона в ответ усмехнулась. Ну что ж… люди преподносят сюрпризы. — Я в этом никакого греха не вижу, но даже если это грех, моя душа уже повинна в грехе гнева. Для меня уже нет спасения, поэтому я подумал, что моя помощь — самое малое, что я могу сделать для спасения твоей души. — Не жизни? — Нет, жизнь — это испытание, дарованное нам для того, чтобы мы познали истину. Моя душа погублена, но твою ещё можно спасти. — Наверное, тяжело жить в таких тесных рамках, — Гермиона коснулась его плеча своим. — Когда в них вырос, рамок не ощущаешь, но как только привычный мир рушится, уже невозможно выносить его тяжесть, не расправив плеч. — Твой мир разрушился, когда умер твой отец? — Нет, через несколько дней, когда одеревенение после похорон спало и гул в ушах затих, воспоминания накатили с такой силой, что я и не помню, как добрался до Врат с мечом. Но помню, что творили мои руки и как сильно мне хотелось уничтожить каждого, кто встанет у меня на пути. — И?.. — Эти желания меня не отпускают. Однажды почувствовав, никогда не забудешь. — Знаешь, а ты не такой уж и придурок, — Гермиона опускает голову на спинку дивана и вытягивает ноги вперёд. Драко радушно смеется: — Приятно слышать, — он поднимается на ноги. — Вставай, нам пора идти дальше. — Это выматывает, — шуточно кряхтит Гермиона и встает с дивана следом за Драко. — Ты можешь идти, поэтому будешь идти, а когда не сможешь, будешь ползти, одержимая. — Забираю свои слова, Малфой. Ты всё-таки придурок. В одном из залов был шахматный пол и живые шахматы, в другом — жили настоящие пантеры, в третьем жили чёрные какаду, ещё один был наполнен змеями. Гермиона бегом и вприпрыжку выбиралась из странных и опасных залов, где её не всегда встречали радушно. Скорее, к Драко относились не очень хорошо, а так как Гермиона была вместе с ним, ей приходилось улепётывать не менее быстро, чем ему. — Чувствую себя Алисой из Страны Чудес, — они только что выбрались из зала, в котором была тьма жуков, норовивших забраться на Драко и Гермиону, прямо как в фильмах ужасов. — Это вообще у всех так, или я одна такая особенная? Малфой пожал плечами. — Понятия не имею. Я не бродил по своему храму, — Гермиону недовольно хмыкнула. — Что? Нужды не было. — Я пить хочу, — честно призналась она, когда открыла следующую дверь, которая вела в бар. — Нельзя, — Драко протащил её через весь бар к следующей двери, которая вела в ресторан. — И есть хочу. — Грейнджер, не издевайся. Ты должна желать найти выход. За другой дверью была уже спальня. Гермиона ничего не сказала, но стон сдержать не смогла. — Оно бесконечное, что ли? — спустя несколько часов Гермиона еле передвигала ноги. Ей было абсолютно плевать на то, что они находились в зале, в котором, скорее всего, её душа хранила всевозможные пошлые мысли. Драко ничего не ответил, но не знал куда деть взгляд. — С-слушай, а чего это тут я делаю, а? — он указал на свою фотографию, якобы сделанную, когда Драко расстёгивал верхнюю пуговицу рубашки на заднем сидении машины. — Да плевать. Где эта проклятая дверь? — Прекращай так думать обо мне, — Драко стал заикаться и вспыхнул ещё сильнее, когда перед его глазами предстала ещё одна фотография его полуголого. — А вон там Люцифер, — Гермиона указала пальцем на ещё одну фотографию. На ней Люцифер лежал на её кровати, а она была сверху. — Тебе легче стало или хуже? Драко сразу же побледнел. — Ты развратница! Ты хоть представляешь, кто он? — его возмущению не было предела, но, заметив, что Гермиона прохладно относится к его словам, он сделал самый невозмутимый вид из всех возможных и произнёс приказным тоном: — Не смотри на него. Уж она-то знала о том, кто такой Люцифер, очень хорошо и, если быть честной с собой до конца, её теперь тошнило от этих мыслей, которые ей пришли в голову, когда она зашла в свою комнату, а там лежал Том на её кровати. И ей сразу стало слишком жарко от мыслей, которые пронеслись в тот момент в её голове. Не то чтобы она хотела с ним заняться сексом. Нет, она была девственницей и совсем этого не хотела, поэтому в её голове были эти мысли. В тот самый момент она опасалась, что с ней это произойдёт. У Гермионы были странные представления о мужчинах, которые только и думали о разврате и пошлостях, но на самом же деле это она думала так, а не они. Хотя… Гермиона была скромной. Очень-очень-очень скромной. Максимально скромной, насколько ей позволял её интеллект. Чего уж скрывать, Гермиона сейчас опасалась, что этот чудик (Драко-экзорцист-недоделанный-с-проблемой-контроля-гнева-Малфой) в неё влюбится и будет преследовать всю жизнь. С Томом-то всё ясно, он порочный взрослый мужчина (поматросил и бросил), но от вот этого… Гермиона сглотнула. Честно говоря, он очень даже ничего, красивый, ладно, но с головой у него беда. И неизвестно, что от него ожидать-то. У Тома тоже с головой проблемы, да и он вообще не человек, а вот… Рон… возможно, Рон был бы прекрасным парнем, если бы она видела в нём парня, а не друга. С другой стороны, если на всё, что происходило сейчас, смотреть, как на её больную фантазию, то это было нестрашно. Во сне можно делать всё, что хочешь, поэтому можно расслабиться. Что ей сделает нереальный парень из её сна? Пхах… ровным счётом ни-че-го. Необходимо было срочно сменить тему, поэтому Гермиона переключила всё своё внимание на полки с кассетами. Странным ей показалось сначала то, что видеокассеты здесь находились, но, когда Гермиона увидела их названия, всё встало на свои места. — Ну да, ну да, — Гермиона закивала Драко, как китайский болванчик, делая вид, что она соглашается с его нравоучениями. — А здесь, видимо, я предаюсь фантазиям, которые снимаю на видео в своей голове. Прекрасный домашний кинотеатр… — совсем тихо произнесла она, смакуя название порно «Бали: эротические массажи и кунилингус». Её ладошки аж зачесались поставить его, потому что в голове всплыли воспоминания о предновогоднем вечере в общежитии наедине с ноутбуком и этим прекрасным… Её щёки стали пунцовыми. Драко такую смену разговора не оценил: — Эй! Я с тобой о чём разговариваю?! Гермиона остановилась и глубоко вдохнула. Драко, мягко говоря, ещё больше утомлял и так уставшую Грейнджер. — Слушай, — на выдохе сказала она, — он, — Гермиона тыкнула пальцем в фотографию Люцифера, — порочный демон, у которого горячее мужское тело. Это никак не зависит от моего мозга или сердца. Это гормоны. Мне что, глаза выколоть? — Выколи, — бескомпромиссно заявил Малфой. Гермиона аж задохнулась от его наглости. Да кем он себя возомнил? — Неужели ты никогда не смотрел на женскую грудь? — она ощущала самое сильное чувство несправедливости по отношению к себе. — Не удовлетворял свои пошлые мысли и желания? У тебя что, такой комнаты нет, что ли?! — и тут Гермиона взорвалась окончательно. — Не верю! — Это грешно, — Драко кашлянул в кулак. — Ой, да ладно? — из неё прямо-таки сочился сарказм. — Удивил ты меня, конечно. — Давай просто найдём выход, — Драко снова потащил за собой Гермиону. — Эта печать почти сломлена, будь уверена. Гермиона упёрлась и осталась стоять на месте: — Никуда я не пойду. Я не уверена, что это происходит на самом деле, что всё это реально, понимаешь? Мне кажется, я слетела с катушек, меня накачали психотропными препаратами и я вижу это в адском сне. Это какой-то бред сумасшедшего, понял? Потому что таких, как ты, идиотов, ещё поискать надо! Я устала и никуда не пойду, поэтому отпусти мою руку. Драко немного помолчал, а после подошёл к ней почти вплотную, взял и за левую руку: — Знаешь, а ты ведь права. Выхода нет, — говорит он, нагнувшись над её ухом, — а печать находится прямо на твоей душе. Ты же не веришь в это до сих пор. Удивительно, насколько профессор гениален. Как ловко он это придумал. И всё-таки я обещал, что помогу тебе, Гермиона… Драко немного отстраняется, его щёки горят, и он думает о том, что дороги назад уже нет. Они заключены здесь, а время идёт дальше, его совсем немного у тела Гермионы, а, следовательно, и у него самого. Он погибнет вместе с ней и их жизни сейчас связаны крепче, чем ребёнок с матерью в утробе. Поэтому, только поэтому Драко приближается к её губам вплотную. Уж в поцелуй она точно поверит, даже он весь дрожит от этой мысли. — …поэтому я сделаю это. Это его первый неловкий поцелуй. Скомканный, неправильный, наверное, и вообще не такой, каким он себе его представлял. Не у алтаря с невестой. Без разрешения. Без правил. Со вкусом греха. И, он почти уверен, с не той девушкой. В его голове рой мыслей, смешанные чувства и совершенное оцепенение, которое приходится преодолевать каждое мгновение. Драко знает, как целуются. Прекрасно видел, как отец касается губ матери, как обнимает её, проводит пальцами по щеке, обхватывает ладонью затылок. Он иногда смотрел фильмы, наблюдал за движениями актёров. Да, наблюдал, но не считал это чем-то греховным. Что такого в наблюдении? Наверное, ничего. Наверное... Но ведь не замереть же вот так? Что же делать дальше? Как вложить в движения чувства? Как показать ей, что это всё правда? Гермиона не двигается. Она замирает, как только их губы соприкасаются. И как долго? И что дальше? Осторожно и мягко он сжимает её руки, закрывает глаза, слыша тихий шум в ушах. Это приятно, даже очень. Драко отрывает губы, чтобы поцеловать левый уголок её губ, потом правый, после выдохнуть, дрожа от страха и запретного, точно греховного наслаждения. Слишком сладкого, чересчур одурманивающего. А если сделать поцелуй чуть глубже? И он пробует дальше, а она не отталкивает его. Драко ликует, когда она сама тянется к нему и целует его точно так же неловко в ответ. Она опускает на его плечо руку, касается пальцами его шеи, тяжело дышит. Гермиона расслабляется, и Драко слегка прикусывает её губу. Их поцелуй порождает слишком смешанные чувства, но они работают. На его губах появляется солоноватый привкус её слёз. Он собирает их губами. Зацеловывает её лицо. — Что ты?.. — произносит одними губами Гермиона, но не проговаривает до конца. А ведь, правда, что он делает? Драко её ненавидел и хотел убить. Она с ума сошла, раз тянется к нему и позволяет делать с ней такое. Боль напоминает о себе вместе с приходом новых воспоминаний. И стены этого замка дрожат всё заметнее и сильнее. Стёкла трещат и со звоном падают, разбиваясь на мелкие осколки. Гермиона вместе с Драко опускается на пол. Ноги её не держат. Воспоминания, в которые верить ей не хочется. Воспоминания, которые она готова списать на психическое заболевание, которые называет фантазиями воспалённого мозга про себя. Слишком болезненные, чересчур неправильные. С обычным человеком такое приключится не может. А Гермиона самый обычный человек, ничем не примечательный, средний, член серой массы. Она не героиня комикса, книги, фильма или, тем более, игры. Далеко не героиня. В ней нет ничего такого исключительного, необычного, но её почему-то выбрали, зачем-то, кто-то. И из-за чего-то это оказалось не игрой, а реальностью. Самой настоящей реальностью. Ей хочется Драко оттолкнуть, но она его не отпускает, хватаясь за него изо всех оставшихся сил, а он в ответ осторожно обнимает её, не разжимая руки. И, правда, поверить в случившееся с ней... — Ты бы хотела увидеть своих родителей? — спросила её бабушка, когда Гермиона собирала вещи в университет. — Очень, но это невозможно. Они погибли. — А я иногда могу видеть Мию, — пожилая женщина заправляет за ухо своей внучки локон. — Ты знаешь, когда-то давно я видела много необычного, и только недавно, увидев твою маму за обеденным столом, поняла, что это правда, а не плод моего воображения. — Бабушка, — Гермиона села рядом с ней на край кровати, — тебе тяжело поверить в то, что мама умерла. — Нет, Мию я отпустила, это она не хочет уходить. Говорит, что виновата перед тобой. ...сравнимо с потерей родителей и детей. В это не веришь, с этим свыкаешься. Драко и Гермиону выбрасывает из этого места. Обоим тяжело дышать и оба видят пронзительно голубое небо, испуганные лица Пэнси и Хагрида, две тени вдалеке. Гермиона чувствует не только свою боль, но и Драко; Драко слышит не только биение своего сердца, но и Гермионы. — Мы всё ещё связаны, — предостерегающе говорит он, чтобы Гермиона не посмела вырвать свою ладонь из его. Она чуть заметно кивает, но взгляд от него отводит, ищет кого-то вокруг, а Драко следит за ней. Тень вдали приближается, становясь призрачной фигурой. Драко понимает это быстро. Призрак настолько тонкий, что, вероятно, совсем скоро его время придёт и он исчезнет, медленно превращаясь в чудовище, потерявшее человечность. — Мама, — тихо зовёт Гермиона эту тень к себе. — Мамочка, я вижу тебя. Я люблю тебя. Не надо, — она сжимает её прозрачную руку в своей и Драко ощущает в этот момент острую боль, — винить себя. Ты не виновата. Уходи, пожалуйста. Уходи, там тебе будет лучше, чем здесь. Папа сильно скучает по тебе. — Всё, что с тобой произошло в детстве, всё, что тебе сказали здесь — правда, — миссис Грейнджер касается её лба своими губами. — Прости, что мы с папой скрывали это от тебя так долго. Мы боялись, что ты пострадаешь от этого. Я сильно переживала, Гермиона. Не могла оставить тебя. Не могу до сих пор. — Мама, я не виню тебя. Ты ни в чём не виновата. Прости, что в ту ночь меня не было в каюте вместе с вами. Прости меня за это. И уходи, пожалуйста. Уходи отсюда домой. Тебя там ждут так долго, а здесь ты больше не нужна. Я люблю тебя. Я тебя отпускаю. Печать ломается в то же мгновение, как силуэт призрачной миссис Грейнджер исчезает. На руке Гермионы загорается чёрная звезда.