Во мне ты можешь видеть время года, Когда слетел иль редок жёлтый лист На тех ветвях, что треплет непогода, Там, где весной звучал весёлый свист. Во мне ты видишь сумерки тех дней, Когда заря на западе блистает, А ночь за ней — всё ближе, всё черней — В подобье смерти мир успокояет. Во мне ты видишь тление костра На пепле чувств всего, что было мило, Достигшее до смертного одра, Снедаемое тем, чем прежде жило. И, видя это, любишь ты сильней Того, чья жизнь — вопрос немногих дней. Уильям Шекспир, Сонет 73 Перевод: М.И. Чайковского
В Пандемониуме праздник — правитель вернулся. Люцифер не жалует празднования в честь своего возвращения, поэтому исчезает в своих покоях раньше, чем его успевает поймать один из герцогов или, что ещё хуже, Лилит. — Во славу Владыки! — звучит стройный гул голосов в отдалении. Каменные коридоры его замка, закрученные, витиеватые, в которых так много ходов и троп, больше напоминающих чудовищный лабиринт без выхода и входа. Уйти подальше от главного зала он спешит быстрее, чем ребёнок, убегающий от негодующих родителей. По потайной лестнице на два этажа вверх, в открытую дверь справа, до конца узкого коридора, направо до тупика, после в зелёную дверь и, заперев её на несколько замков, вздохнуть спокойно и глубоко, полной грудью. — От меня убегал? — голос жены доносится со стороны мраморной купели. — Не отвечай, знаю и сама. Люцифер медленно разворачивается к Лилит, лежащей в горячей воде, лицом и смотрит в её янтарные глаза прямо, без особых чувств. — Надолго? — она усмехается тому, что её муж, особо не задумываясь, раздевается, бросая вещи на пол. — Нет, на месяца два-три. — Дела в бренном мире? — Лилит хмурится. — И… как?.. — Всё превосходно, — он заходит в воду, расслабляется и, закусив губу, опускает веки. — Горячо, милая. — В самый раз, — она упирается стопой в его грудь и придавливает к стене. — Раздражаю? — Бесишь, — Лилит шипит с еле скрываемой злобой в голосе. — Пропадал столько лет, и только сейчас вернулся в Пандемониум. Первым делом что ты сделал? Зашёл в свой кабинет? Спросил меня о войне и Аде? Пересчитал наши потери? Ты сбежал сюда! Ты хотя бы иногда задумывался, насколько мне тяжело одной управлять Преисподней и вести войну с Небесами? Гнетущее молчание, вдруг повисшее после её слов, нарушает только журчание воды. — Я могу передать права Совету, раз тебе так тяжело, — Люцифер смотрит на неё из-под опущенных ресниц и даже не думает уворачиваться от её пощёчины, разрезавшей тишину. Сильно, глубоко, но не отрезвляюще. — Только не этим ленивым мерзавцам, — Лилит хмурится. — Эти два месяца ты будешь делать всё, что должен, иначе я сделаю так, чтобы твоё имя здесь боялись произнести, а твоего возвращения ждали с ужасом, борясь за твоё место во главе и погрязая в алчности, — Лилит поднимается, и огненно-рыжие волосы укрывают её обнажённое тело. — Одевайся. Пора напомнить тебе, кто ты есть. Но Люцифер никогда об этом не забывал. Даже в редкие моменты желая забвения больше всего на протяжении своего существования.***
Люцифер помнил только взгляд пронзительно голубых глаз, обращённый на него в первое мгновение после его появления на свет. Белое пустое пространство вокруг и Отец в длинных одеяниях перед ним. — Этот мир пуст, — говорил Он, легко касаясь белоснежных крыльев Люцифера, — и ты поможешь мне его создать. Люцифер уже мог говорить, ходить, стоять. Он мог многое и даже знал то, что в него заложили. Основы, необходимые для существования, были в его сознании с первого мгновения: несколько нерушимых законов, много понятий, обозначений, слов — целая картина мира, который Отец желает создать, к которому должен стремиться и Люцифер. Люцифер, в отличие от остальных своих собратьев, отличался чем-то изначально. Возможно, более сильной волей к свободе и любознательностью. Ему не хватало всего, что в него заложили. Ему хотелось узнать, а что же там, дальше, если они есть здесь, то где-то ещё должны быть и другие. Безоглядной, даже слепой веры в то, что Отец был один такой всемогущий, в Люцифере не было. Он был приближён к Создателю. Отец с ним делился многим и отвечал на вопросы, что задавал ему Люцифер. Он стал его любимым ребёнком. Обласканным, удачливым, более свободным в выборе. Люцифер, находясь в Раю и глядя на клочок земли, который обрывался у самого края небосвода, смотрел на пустое пространство, которое с каждым новым ангелом, архангелом, серафимом, проще говоря, с каждым его братом и каждой сестрой, усыпалось звёздами, а пустоты становилось всё меньше. От Люцифера и самого исходил белый, искрящийся свет. Такой, что в любой тьме, в которой бы он не оказался, этот свет было невозможно очернить. Его тело, лицо и крылья были совершенными, чистыми. Он был сильным и храбрым. Люцифер любил подолгу сидеть возле деревьев, читать небольшие томики книг, взятые в небесной библиотеке. Любил слушать, смотреть, проверять. Любил жить и наслаждаться жизнью, данной ему Им. В Эдеме появлялись новые животные и растения. В чистых водах плавали разные рыбы, а в небесах летали птицы. Небесный город, возвышающийся над Эдемом, всё разрастался. Появлялись замки, библиотеки, особняки, дома, небольшие кварталы с узкими улочками, где можно было найти много разных вещей, недавно или очень давно придуманных Отцом, которые создавали братья и сёстры по Его чертежам. В Эдеме, на Небесах была жизнь, цветущая, радостная, в которой не было ничего плохого, холодного, неприветливого. Не было в ней серых и невзрачных оттенков, только яркие и звонкие, какие сейчас Люцифер бы не нашёл. То место и, правда, было настолько прекрасным, что, глядя на свои воспоминания сейчас, дыхание у Люцифера перехватывало. Он любил летать. Полёт всегда дарил чувство невозможной свободы, которую не давало ни что другое. Часто он залетал так высоко, так далеко от Рая, что казалось, будто ещё немного и Люцифер доберётся до края Света. И всегда, каждый раз его останавливало что-то, чему тогда он не мог дать названия, зато теперь знал прекрасно. Клетка. Они были заперты на этом клочке земли как скот в загонах. Заперты насильно, даже не понимая, что мир не заключался только в этом Раю. Он был дальше, гораздо шире, намного больше, что и представить себе было нельзя. На Небесах никогда не шли дожди или снег, не было холода. Здесь не было туманов, пасмурной погоды. Здесь всегда было тепло и весь их мир освещало солнце. Проведя так несколько бесконечных лет, может быть, даже столетий или тысячелетий — Люцифер не мог ответить сколько лет он провёл там, сколько лет возглавлял целый гарнизон воинов, сколько лет он боролся с Хаосом, что был за пределом созданного Отцом мира, — однажды он вернулся к Отцу и нашёл на его столе небольшую бумагу, клочок, который смог с лёгкостью прочитать, и понял, что все его догадки о том, что их держат в неведении — верны. Что они не одни, что есть ещё несколько тысяч, а может и больше, таких же миров, как этот, в котором их создали, что у их мира есть номер тысяча какой-то там, что всё пока что идёт по плану и сбоев никаких нет. Люцифер подсознательно ощущал лживость этого мира, что в нём не могло быть всё так… так… рафинированно, искусственно, слишком чисто, вылизано. Раз есть Хаос, границы которого так плотно пролегали к Раю, который повергал в страх и трепет, то, должно быть, не так много света было и здесь. И почему-то Люцифер тогда не испытал ни боли, ни злости, ни страха. Ничего. Лишь дикую пустоту, которую никто и никогда даже не думал заполнять. Поэтому, выйдя из кабинета Отца, Люцифер спрятал находку в складках своей одежды. Лист, который говорил, что они не одни. В гарнизоне у него было много друзей, братьев и сестёр. Там он показал отчет всем и сказал, что им стоит всем подойти к Отцу и спросить у него правду. Спросить о том, кто же они такие, что же это за место и почему их здесь заключили, для чего. Задать вопросы, которые было бы глупо проигнорировать. В тот день на свет появился Адам, первый человек, а вместе с ним и Лилит, которую Адам потом отвергнет. В тот день в Раю несколько тысяч созданий столпились у Врат, за которыми был Создатель. И их оттеснила от Врат куда большая сила, называя весь гарнизон отступниками. Не было восстания, была лишь бойня, во время которой отсекались крылья его братьев и сестёр, и их тела сбрасывались вниз, в никуда. Будто бы Отец всё знал, будто бы он сделал это специально и даже бумагу эту оставил с умыслом. Сражаясь с Михаилом, Люцифер то и дело обращал свой взор на Врата, надеясь, что Отец их откроет. Он говорил Михаилу обо всём, что узнал сам. Он говорил ему правду, но слова на брата не действовали. Михаил оглушил его в то мгновение, когда Люцифер увидел, как Отец поднимался по ступеням наверх. Он увидел его голубую мантию, его руки, сжимающие ветвь оливы. Он кричал ему: «Отец! Отец!». Сломленный, опущенный к земле лицом, Люцифер перестал сопротивляться. И в ту же секунду Михаил его же собственным мечом отрубил ему крылья. Тогда Люцифер, в первый раз, ощутил боль. Боль сильную, прошибающую насквозь. Михаил столкнул ногой его тело в яму, созданную прямо посреди площади, бросил вслед крылья и окровавленный меч. Люцифер не помнил, как падал, в его память врезался только удар о камни в самом конце.***
За круглым столом собрался Совет Преисподней. Люцифер стоит возле своего стула, то и дело посматривает на свою жену. Лилит делает вид, что не замечает его взглядов. На голове у правителя тонкий золотой венец, говорящий о его высоком статусе. Прежде чем всё-таки сесть за стол, Люцифер венец снимает и укладывает на бархатную подушку. — Я рад видеть вас снова, друзья мои. Адские герцоги переглядываются. Люцифер за последние несколько сотен лет на совещаниях говорил мало и никогда за несколько тысячелетий не говорил, что рад их видеть. Бафомет, глядя на карту Великой Охоты, лежащую посреди стола, усмехается и смотрит на правителя с пониманием. — Давайте начнём с потерь. — Они велики, владыка. Госпиталя на севере переполнены. Полудемоны неспособны исцеляться так же быстро, как и мы. Более двадцати миллионов ранены, около десяти убито. Подсчёты ведутся на полях сражений и они не всегда верны, — секретарь выводит цифры на доске и склоняется, когда завершает свой доклад. — Казначей больше двух лет отсутствует, — Вельзевул недовольно косится на стул рядом. — Вы слишком много ему позволяете, господин. — Я бы хотел попросить вас уменьшить налог на землю в восточной провинции, — Ваал щёлкает ручкой и косится на список своих просьб, — а так же… Но все мои просьбы бессмысленны без Астарота. Куда же он подевался? — Вот и мне интересно, — Абаддон стукнул по столу кулаком. — Этот, простите за выражение, проходимец взял у меня коня и не отдаёт его уже третье столетие. Требую своё имущество, нет, своего друга обратно. — Да он уже сдох, — Маммон расхохотался собственной шутке. Антихрист обвёл взглядом всех находящихся здесь, потом посмотрел на Лилит, свою мать, ожидая её одобрительного кивка, и только потом обратился к отцу: — Ваше Величество, я бы хотел возглавить легион и двинутся с ним на север. Можно? Люцифер нахмурился. — Нет, — сказал, будто отрезал. — Но разве наследник не должен возглавлять армию? — сын не отводил взгляда от отца. — Нет, — Люцифер опустил взгляд на документы. — Управляй столицей, у тебя это прекрасно получается. — Спасибо, но… Одного взгляда отца стало достаточно, чтобы принц замолчал и потупил взгляд на бумаги перед собой. — Я прочитал ваш план на ближайший год. Даже осмотрел ваши предположения насчёт будущих битв, — Люцифер встретился взглядом с каждым демоном. — Считаю, что стоять в обороне — не самая лучшая идея. С каких это пор мы стали трусами? Отступайте на севере и увлекайте небесные войска вглубь. — Сдавать свои позиции? — Да, я хочу, чтобы мы сдали свои позиции и отступали на севере. Мой план здесь. Нирог, раздай папки. Встретимся на Совете через два дня, ознакомьтесь за это время со всем. Лилит, дорогая, прикажи приготовить мою лошадь.***
Он не знал об этом месте ничего. Не было в нём ничего ему знакомого. Разве что пустота… На камнях лежали его братья и сёстры, сброшенные с Небес. Лежали в собственной крови. И слышался в этой тьме, в черноте, в этом новом пристанище, куда их сбросили, только стон. Протяжный, ноющий, отчаянный стон. У Люцифера была только одна по-детски наивная мысль: «За что Отец так с ними обошёлся?». Этот вопрос хриплой печатью застыл на его губах. «За что?» Движения давались с трудом и первым, кто смог подняться, был Уфир. Он стал лекарем. Люцифер первым нашёл свой меч, первым стал отстраивать город, ставший им пристанищем, первым встал на его защиту. У него были знания, которыми Отец когда-то с ним делился. Были умения, в которых он не сомневался. Была сила, которую у Люцифера никто не посмел отобрать. Ему отрубили лишь крылья и сбросили в бездну, в черноту, состоявшую из осколков старых миров. И каждый осколок, каждый клочок земли, всё, до чего можно было дотронуться, самые сильные бывшие дети Его, теперь уже не ангелы, а демоны, собирали по крупицам, создавали свой собственный мир. Преисподняя когда-то была крошечной, едва умещавшей небольшой замок, в котором теснилось несколько тысяч демонов. Но она стала разрастаться, в этом самом Хаосе, на обломках других миров. Тужиться, силиться, с горем пополам оживать. Люцифер не создал ничего уникального, лишь повторял за Отцом. Реки, деревья, животные… всё многообразие видов и форм, которые когда-то встречал сам, которых касался, восхищаясь гениальностью их устройства, гениальностью Отца, теперь и он их мог творить, подобно своему создателю. Рвы, горы, реки, болота, моря и даже океан. Он шёл, следуя плану своего Отца, повторяя каждый мазок кисти, каждую деталь, так, будто от этого зависела его жизнь, нет-нет, жизнь всех братьев и сестёр, за которых он возложил ответственность на свои плечи. Пустота в его душе заполнялась противоречивыми чувствами, он становился целым, живым, не игрушечным. Он, пусть и следовал программе в своей голове, заложенной ещё когда его создали, всё-таки пошёл против системы, которая задавила и выбросила несогласных, ущербных, задававших вопросы и пытающихся узнать, что же они такого совершили, за что же их так наказывают. И эти мысли не давали ему покоя очень долго, а однажды, выйдя из Пандемониума, он последовал к самому краю Преисподней, чтобы создать там небольшую пещеру, чтобы о ней не знал никто, даже Отец, создавший чертёж этого мира в его голове. И он, дойдя до края, создал её, уходящую глубоко вниз, с подземным озером, дно которого было цвета глаз Отца. Возвращаясь в столицу, Люцифер нашёл девчонку, сброшенную на то же самое место, где и лежали его братья и сестры, где был и он сам. На камнях лежала человеческая девочка, Лилит, его будущая супруга.***
Ад стал частью его. Люцифер поднимается по лестнице, проходит по коридору и заворачивает за угол. Перед ним две двери: первая — его спальня, вторая — спальня его жены. Он подходит ко второй, нерешительно касается кончиками пальцев медной ручки, отворачивается, заходит в свою спальню. Он сбрасывает грязную одежду со своего тела, приказывает подготовить ему ванну и стоит несколько минут возле окна, глядя вниз, но не замечая ничего. Идёт дождь несколько дней к ряду. Люцифер опускает веки и представляет, как несётся сквозь эту стену дождя и насколько же сильно ему хочется разнести эту стену между двумя мирами, будто её никогда и не было. — Ваше Величество, всё готово, — юная демоница стоит в паре метров от него, не шевелясь, в глубоком поклоне. — Можешь уходить. Она бесшумно разворачивается, и, молча, покидает его покои, закрывая за собой дверь. Младшая дочь Вельзевула красива, но Люцифер её красоты не видит. В его голове всё хуже, хуже и хуже видится ему этот мир. Всё чернее, чернее и чернее. Болезненнее, болезненнее и болезненнее. И так без конца и края. Он часто думает, что нет в этом мире даже проблеска света. Когда-то он был увлечён созданием Преисподней, потом войной с Небесами, теперь же одержим желанием проломить стену и вырваться из этого места. — Не просто вырваться, а объединить эти два мира, — говорит он самому себе, опускаясь в ванну и закрывая глаза. Несколько дней к ряду его дух вселяется в людей, которые находятся поблизости с девочкой, Гермионой, которую он оставил совсем недавно. В прохожих, соседей, воспитателей и учителей. Она повзрослела, пошла в школу, теперь Гермиона одержима знаниями. Люцифер вселяется в пожилого мужчину, который выгуливает собаку в парке. Он оглядывается, понимая, что они находятся в Японии. Гермиона играет в этом парке со своим отцом. На плечо Люцифера в чужом обличье опускается маленькая женская ладошка. — Ну, здравствуй, — голос и ощущения родственного тепла берут Люцифера врасплох. — И как только ты меня нашла, Белла? — он обращается к дочери по её человеческому имени. — Я очень хорошо знаю тебя. Люцифер искренне улыбается. — И правда, очень хорошо, — говорит он, расслабляясь до конца. Она обнимает его сзади, целует в щёку. Несколько мгновений они не двигаются, глядя в одном и том же направлении. Дочь размыкает свои объятия. — Милая девочка, — Беллатрикс подходит к Люциферу ближе и обнимает его крепче, чем обычно. Она опускает на его грудь голову и гладит морщинистые кисти рук. — На неё больно смотреть. Гермиона собирает цветы и смеётся над шуткой отца. — Почему? — вопрос Беллы звучит тревожно. — В моих глазах, привыкших к тьме, она подобна лучу света. Беллатрикс замирает и несколько долгих минут не отводит от Гермионы взгляд. — Я чувствую, — вдруг проговаривает она. — Очень слабо, но ощущаю. — Ты права, Белла. Она отрывается от него, садится прямо, не пытаясь даже скрыть своих чувств. — Скажи, а если бы у нас родилась дочь, ты бы смог унять свою боль любовью к ней? — Когда Амаш оказался на дне моря, я дал себе обещание, что больше никогда не прикоснусь к тебе как мужчина, потому что я тебя слишком сильно люблю, чтобы суметь пережить боль от потери ещё одного нашего ребёнка. — Нет, наш сын не умер, — Беллатрикс качает головой и смотрит на Люцифера так, будто бы он сходит с ума. — Он на дне моря, но не погиб. Амаш всё ещё жив, ведь он бессмертен. — Жизнь со священным копьём в груди, на дне моря, в которое не может войти ни один демон… — Люцифер отрывает взгляд от Гермионы и переводит его на свою жену. — Как ты думаешь, что это за жизнь? — Тогда… — Беллатрикс хмурится. — Неужели ты не смог отпустить нашего сына? Не смог простить Его? — Не смог. — И эта девочка… — Беллатрикс закрывает лицо ладонями, как-то надломленно сгибается пополам, будто изнутри её терзает сильный приступ боли. — Я не знала, Люцифер. Прости меня, что не успела остановить тебя. Он успокаивающе и ласково гладит её по спине, очень осторожно, почти невесомо. — Со мной всё в порядке. — Только мне не лги, пожалуйста, — она отталкивает руку Люцифера. — Я возвращаюсь и ни ты, ни Астарот мне больше не помешаете.***
Уфир, осматривая Лилит в первый раз, лишь качал головой и делал пометки на листах пергамента. Люцифер же о людях знал мало, только как о желании Отца создать тех, кто будут похожи на него самого. Ангелы же отличались от Него, по крайней мере, Люцифер пришёл такому выводу спустя годы. Дело было даже не во внешних различиях, если говорить о крыльях, а в чём-то внутреннем. Спустя многие тысячелетия Люцифер решил, что он был с каким-то браком внутри. Но тогда, глядя на смертную, на человеческое дитя, Люцифер не знал совсем ничего ни о ней, ни о себе. — Говорят, что в Раю есть ещё двое таких же — Адам и его жена, — Уфир перебирал лечебные травы. — Я попытаюсь ей помочь, но ощущаю, что жизнь её еле теплится, исчезает. — Как это? — Люцифер впервые видел подобное. — Смотри, ты срываешь плод с дерева и съедаешь его, он же не жив, значит, становится мёртвым. Срываешь цветок, и в то же мгновение его жизнь быстро утекает, спустя несколько часов он завянет и погибнет. Так и с этим дитя, — Уфир переворачивает девочку на живот, убирает её длинные волосы, открывая взгляду Люцифера пропитанные кровью повязки. — Её раны не затягиваются, как у нас. Человеческое тело и, правда, очень хрупкое. Люцифер трогает пальцами лицо девочки, касается ран на руках. Её дыхание становится всё тяжелее, пока не обрывается. Впервые он увидел, что у смертных есть душа, а их тело — лишь сосуд. Перед своим телом стояла Лилит и смотрела на него, не понимая, что же случилось. Смерть некрасива, но быстра. — Кто ты такая? — Люцифер смотрел на неё прямо и рассмеялся, когда девчонка испуганно отпрыгнула от них и своего тела, а потом забилась в угол. — Дикарка. Стоило им приблизиться к ней хотя бы на шаг, она бросала в них вещи Уфира — склянки, веники из засушенных трав, небольшие бочонки с мазями и примочками, всё, до чего её рука дотягивалась. И громко кричала, да так, что вскоре возле дверей Уфира столпились прохожие, то и дело заглядывающие внутрь. Когда всё, что она могла в них бросить, закончилось, Лилит встала так, чтобы ей было хорошо всех видно и никто не смог подойти к ней сзади. Люцифер вышел вперёд, двинулся к ней осторожно, не поднимая рук и не произнося ни слова. Она нерешительно смотрела на него, подпуская ближе, пока он не встал с ней рядом. Демон думал, что она поняла, что с ней ничего не сделают, поэтому решил её обнять и спокойно поговорить, как делал это со своими младшими братьями и сёстрами, но ничего не вышло. Лилит замахнулась и вцепилась ему в лицо ногтями, пинала ногами что есть мочи, зубами укусила за правую руку. Наверное, тогда он в неё и влюбился.***
Лилит заходит в его покои без стука. Только ей это позволено, только она это может сделать. Её полупрозрачная одежда ничего не скрывает, лишь подчёркивает тонкую талию, высокие бёдра, небольшую грудь. Её кожа нежная, бархатистая, тёплая. Взгляд же… Люцифер устало отворачивается от неё на левый бок. Взгляд ледяной и острый, аж мурашки бегут по его спине от такого взгляда. Она забирается на его кровать, ложится за его спиной, укрывается одним с ним одеялом и лежит так в полумраке, слушая его тихое дыхание. — Я скучала, — говорит она в пустоту и молчит какое-то время. — Знаешь, я… думала, что больше не буду по тебе скучать, но всё-таки это снова повторилось. Спасибо, что запретил Антихристу ехать на север, но твоё предложение я не поддержу. — Я знал, что ты так скажешь. — Я встану рядом с тобой. Я верна тебе. Но я не пущу их в Преисподнюю, потому что люблю её так же, как и ты. Я мать Преисподней, как и ты отец. — Твоё право, — Люцифер зажмуривается, когда она касается его волос пальцами и дышит ему в затылок. — Я знаю, что тебе наскучило быть всемогущим владыкой Ада, но для меня ты никогда не был кем-то иным. Для меня ты не бывший престол, я ни разу не видела тебя с ангельскими крыльями и не понимаю твою тоску по миру, который тебя отверг. Не знаю, почему ты хочешь показать Его жестокость, зачем ты создал то дитя, способное перемещаться между мирами… — Люцифер заметно вздрагивает от её слов. — Да, я знаю о ней. И я не считаю, что стена, разделяющие бренный мир и наш — не так уж и плоха. Я смотрю на всё не твоими глазами, напротив, я хочу сказать тебе кое-что: ты не нужен смертным — ты нужен здесь. Только здесь. Понимаешь? И ты ничего не решишь, как бы сильно этого не желал, потому что Он сильнее. Он всё равно прав в своих мирах, а здесь — только здесь, понимаешь? — ты, как создатель этого мира, только ты прав и никто больше. Лилит говорит очень убеждённо, будто бы её слова — истина, которая не может быть оспорена. Люциферу это не нравится, но он понимает свою жену, так как она это делает не со зла, а во благо, не из-за ненависти — ради любви. — И если Провидением своим Он в нашем Зле зерно Добра взрастит, мы извратить должны благой исход, в Его Добре источник Зла сыскав*. Не только я создал Преисподнюю, Лилит, — Люцифер переворачивается на спину и поднимает правую руку вверх. — Её создал каждый, кто живёт здесь. Я лишь заложил фундамент, больше ничего не сделал, — он сжимает пальцы в кулак и тут же разжимает их, потом опускает руку себе на грудь. — И не мне быть правым, я тоже могу ошибаться, поэтому, когда мы построили Пандемониум, первым делом создали Совет. Моё место может занять любой член Совета, так как оно их по праву, — Люцифер поворачивает голову к жене и смотрит ей в глаза. — Ты же прекрасно знаешь, что людские души слишком хрупки, что они теряют себя легко, ломаются быстро, а затем рождаются чудовища. Да, сейчас ты скажешь, что это даже хорошо, потому что эти чудовища сражаются на Охоте у Врат, так как желают только одного — выбраться отсюда и вернуться домой, — он замолкает, зажмуривается и некоторое время молчит. — Но я не могу смотреть на это, потому что я тоже, Лилит, хочу выбраться отсюда и быть свободным. Хочу освободить всех. Желаю этого больше всего. Она ему ничего не говорит в ответ, лишь лежит рядом и смотрит на идеально ровный потолок, расчерченный рисунком теней от ветвей деревьев. Люцифер и не хочет слышать от неё никаких слов, только опускает ладонь на её щёку, поворачивает лицо Лилит к себе и целует в губы, наверное, впервые за это столетие. Целует не привычно, не страстно и не нежно. Поцелуй больше похож на попытку сбежать, в нём весь он. А она покрыта коркой льда, медленно оттаивающая от его искренности. Такие мгновения стали редкими в их отношениях. Слишком редкими, кажется. Оба увязли, как сказали бы праведники, во грехе, в своих страстях. — Я тебя… — он не договаривает, Лилит целует его в ответ. Она прижимается к Люциферу со всей силы, а кусает его губы до боли. Жадно, грубо, остервенело, будто это и не она вовсе. Раньше Лилит была другой. И он тоже.***
— Это — еда, — Люцифер, глядя на человеческое дитя, глубоко сомневался, что она хоть что-нибудь знает, поэтому падший отрезает от копчёной говяжей рульки небольшой кусок и опускает его на ломоть хлеба, откусывает и прожёвывает. Девочка за ним наблюдает с интересом, повторяет все действия за демоном и удивлённо смотрит на еду. — Вкусно. Я ела там только фрукты. «Потому что убийство в райском саду запрещено», — думает Люцифер, но ничего не говорит вслух. — Отлично, ты умеешь говорить. Лилит кивает. — Ты знаешь, за что тебя с Небес сбросили сюда? Она снова кивает. — Я сама ушла. Адам хотел, чтобы я ему подчинялась. А почему я должна ему подчиняться? — Лилит изогнула бровь. — С чего бы вдруг? Поэтому он сказал, что такую жену не хочет — непослушная, не соблюдаю правила. А почему эти правила написаны только в пользу мужчин? Непонятно. И когда Он сказал, чтобы я исправилась, я ответила, что не буду. Поэтому Он сказал, что у меня есть выбор между падением в неизвестность и… этим. Я подумала, что уж лучше так, чем Адама терпеть и ломать себя. Люцифер её желание не понимал. Он бы сам ни за что не хотел бы здесь оказаться. Но её стремление к свободе было ему знакомо. А если даже не к свободе, то к равенству. За ней было интересно наблюдать и разговаривать тоже. Наверное, он впервые узнавал что-то новое за очень долгое время. У Лилит было много эмоций, в то время как у него и его братьев и сестер были почти каменные лица, редко на них возникали тени чувств, но они были настолько неясными, что быстро исчезали. Впервые Люцифер рассмеялся по-настоящему, до колик в животе, рядом с ней и из-за её неловкой, но очень смешной шутки. Впервые он расплакался тоже рядом с ней, но не от горя, а счастья, тоже неожиданно пойманного в такие нелёгкие времена — Люцифер узнал, что может обращаться в птиц и зверей. Ему так сильно не хватало крыльев, что в первые несколько дней он не хотел возвращаться в своё тело и всё летал, парил в небе над Пандемониумом и лесом вблизи него. Но приближалось первое заседание Совета, поэтому Люциферу было необходимо вернуться в замок. За круглым столом заняли место тринадцать павших — первых адских принцев или как уже потом их стали называть — герцогов. Люцифер сел между Ваалом и Астаротом. Тогда он еще не был тем, кто возглавляет Совет. — Нужно вызволять братьев и сестёр, — убеждённо произнёс Вельзевул. — Для начала необходимо узнать, что происходит, и собрать больше информации, — возразил ему Астарот. — Думаю, что для начала нужно узнать о себе больше, — начал Люцифер. — Мы ничего не знаем о себе. Ни о наших телах, ни о нашем разуме, ни о наших возможностях. — Всё равно мы слабее, — Асмодей уныло улыбнулся и опустил голову на руки. Из всех бывших ангелов только он был склонен к такому открытому неверию в собственные силы. — Зачем пытаться? Для начала, я считаю, нужно лучше всё обустроить. Обсуждение шло долго и, в итоге, члены Совета пришли к тому, чтобы спросить у других, что же сейчас для большинства важнее — идти на выручку к своим братьям или же для начала позаботиться о себе. Голоса с небольшим перевесом склонились к тому, что нужно спасти себя, а потом уже спасать других. И, правда, город только строился, демоны изучали скотоводство, земледелие, учились ковке оружия и созданию одежды. Многие только учились жить без крыльев, отходили от ран и не все были готовы снова сражаться с теми, кто был сильнее их, а воспоминания о падении до сих пор были для каждого кошмаром наяву. Замок постепенно становился менее многолюдным. Всё больше демонов уходили жить в свои дома, которые они строили поблизости. В огромном же замке оставались жить немногие, в основном те, кто не заботился о собственном быте и кому были нужны большие пространства для работы. Например, Уфир создал на втором этаже небольшое больничное крыло, где был большой зал, в котором были узкие кровати для больных, комната для осмотра и процедур, кладовая и его кабинет, в котором он ещё и жил. Люцифер вместе с Уфиром проводил много времени здесь, чтобы понять собственное устройство и ощущения, которые вызывала в нём та человеческая девочка. Они все были надломленными, но Лилит казалась изломанной полностью, хотя Люцифер этого тогда ещё не осознавал, хотя видел очень отчётливо. Они были очень похожи телами, будто созданные по одному чертежу снаружи, но внутри… Люцифер понимал, что они отличались слишком сильно. Через неделю, когда стало понятно, что тело Лилит умерло и его нужно куда-то деть, а она сама каким-то чудом жива, Люцифер сам спустился в ледяной подвал и поднял на руки закоченелое тело девчонки. Даже как-то слишком символично лил дождь, а падший копал яму лопатой под раскидистым дубом. Он уложил её тело в глубокую яму и засыпал чёрной землёй. Лилит наблюдала за ним из-под небольшого укрытия от дождя, созданного наспех из непромокаемой ткани. Уфир помог ей пробраться сюда, но сам её оставил спустя некоторое время. Когда Люцифер закончил, Лилит сделала несколько шагов в его сторону, чем выдала себя. Он поднял на неё взгляд и почему-то, а он честно не знал почему, не хотел её видеть. — Почему ты сам зарыл моё тело в землю? — вопрос прозвучал совершенно неожиданно для Люцифера, хотя был очевидным для Лилит. — Зачем марать руки? — её слова были колкими, как будто было мало дождя, нещадно хлеставшего его последние часы, обдавая холодом. — Потому что… его нельзя было оставлять, оно погибло и начало разлагаться. — Уфир мне так и сказал, я понимаю, но… — Подумал, раз я не спас тебя, значит должен сам всё сделать. Он отвёл взгляд, а она встала совсем рядом, почти на расстоянии руки от него. — Ты чувствуешь вину, верно? — Вину? — Люцифер был озадачен, а Лилит кивнула ему, подтверждая. — Не знаю, я испытываю это чувство на протяжении всего времени, что вижу тебя. И с каждым днём оно сильнее и сильнее. Я не знаю его, но… — он порывисто обнял её, а ткань выпала из рук девочки прямо на траву. — Мне трудно дышать, когда я обнимаю тебя. Что это? Но Лилит не знала ответ.***
Владыка входит в зал Совета самым последним. Он окидывает взглядом собравшихся. Спустя много тысячелетий стол стал больше и вступивших в Совет участников прибавилось. Заметив Астарота, повелитель кивнул ему и встал рядом со своим высоким стулом. Перед ним стояла коробка, куда уже положили свои голоса собравшиеся члены. Люцифер встречается взглядом с Махаллат, которая этой ночью вернулась в Преисподнюю, а за ней, видимо, последовал и Астарот, и неловко улыбается: «И почему моя старшая дочь так сильно похожа на меня?». Лилит встаёт по правую руку от мужа и открывает шкатулку, чтобы провести подсчёт голосов. — Давно мы не собирались полным составом, — Астарот кашляет в кулак и встречается взглядом с Аббадоном, который добродушно и одновременно слишком пугающе полускалится-полуулыбается ему. Герцог белеет и опускает взгляд на свои руки, выискивая причины, по которым Аббадон собирается его прикончить после Совета. — Говорил я тебе, что не надо было сюда возвращаться, — шепчет он на ухо жене, но в ответ получает пронзительно ледяной взгляд, говорящий, что он полное ничтожество, раз с каким-то там громилой и оборванцем Аббадоном справиться не может. — В последнее время только казначей с женой отсутствовали, — резонно замечает Маммон, смиряя Астарота недовольным взглядом. — Да-да, — Вельзевул передаёт через других членов Совета Астароту толстую папку, — дел накопилось немерено. — Сочувствую, — Антихрист приобнимает Астарота и счастливо улыбается старшей сестре. — Дорогая, ты будешь свободна в ближайший год, я думаю. Можешь пожить у нас с родителями. — Так и сделаю, брат, — Махаллат смотрит на отца задумчиво и даже как-то мечтательно. — А чем вы были заняты? — Ваалу не терпится узнать о человеческом мире побольше нового, поэтому он прекращает поток издевательств над Астаротом. Махаллат накручивает каштановый локон на палец и сладко улыбается Ваалу, облизывая кончиком языка алые губы: — Распутством. — О-о, — Астарот покрывается краской и не знает, куда деть взгляд. — Да неужели? — Бафомет вставляет свои пять копеек в разговор, и Астарот в ответ на его вопрос икает. — Н-нет, ничего такого. — Не скромничай, — Антихрист похлопывает Астарота по плечу. — Моя сестрица самая красивая демоница в Преисподней, я охотно верю её словам. Люцифер прокашливается, пресекая начавший выходить за рамки приличия разговор и спасая тем самым своего друга от позора. — Результат готов, Лилит? — Да, — она сжимает в руках бумаги с голосами. — Мы придерживаемся тактического плана Люцифера. Семнадцать голосов за и один против. — Кто же был против? — Антихрист осматривает всех. — Я хочу знать его имя, чтобы понять, на кого не смогу положиться. — Я, — Лилит садится на своём место и сжимает руку мужа. — Потому что считаю, что мы не должны обращать внимания на всё, что происходит за пределами Ада. Это нас не касается и это безумие чистой воды. Вельзевул кивает ей. — Да, это безумие, и… — адский герцог замолкает на несколько секунд, обращая свой взгляд на Люцифера. — Если мы потерпим поражение — обречём себя на верную гибель. Но наша «жизнь» и так стала гулкой бесконечностью. Мы существуем, но не живём, потому что не способны на это. Мы умираем от скуки не одно тысячелетие, сражаемся с нашими когда-то братьями, ставшими врагами, но уже давно забыли за что. И я хочу вспомнить, за что именно хотел когда-то отдать свою жизнь и почему забыл о своём желании. — Раньше мы отказались от того, чтобы вернуться обратно и попробовать переубедить остальных, потому что боялись за себя, но сейчас я не хочу трусливо существовать, — Асмодей, до этого тихо сидевший на своём месте, поднимается и кивает. — Хватит защищаться. — Каждый день я вижу поле боя, — Бафомет уверенно смотрит перед собой, — с утра и до ночи, но даже во сне, казалось бы, война должна меня отпускать, но нет, она преследует меня без продыху. Не могу простить себе трусость и предательство, поэтому пытаюсь снова и снова, каждый день во время Великой Охоты достичь своей цели. Не могу прожить ни одного дня без убийства врага, а в голове каждую секунду только списки имён, фамилий, за кого, за что, почему. Я согласился на это ради мести за свою семью, за тех, кто был мне дорог и кого у меня отобрали. Пусть это эгоистично, пусть я думаю только о себе и своих чувствах, не заботясь об остальных, кто, возможно, не желает войны, кто не готов идти на смерть, но я не буду оправдывать своих желаний и скрывать их под благородной маской добродетели. Махаллат тоже встаёт, но держится за спинку стула, и костяшки её руки белеют. Вся напускная расслабленность исчезает, проявляются её настоящие чувства, которые она испытывала ещё вчера, встретившись с отцом и Гермионой. Тревога быстро перерастающая в страх. — Я доверяю отцу, поэтому проголосовала за. И я знаю, что он не позволит нам погибнуть. Впрочем… — взгляд она опускает, смаргивает непрошеные слёзы. — Я видела вчера… — Люцифер заметно напрягается от её слов, — …сестру. — Какую именно? — Антихрист спрашивает беззаботно. — Неру? Ошману? — Нет, — Махаллат качает головой, — у неё человеческое тело, а душа раздвоена. Полудемон. — И кто же отец? — Бафомет встревоженно спрашивает. — Я думаю, что… — она смотрит на правителя Ада, не в силах произнести его имени. — Мой первый муж впал в отчаянье после заключения нашего сына в Красном море. Он более не прикасался ко мне, стал холоден со всеми, исчезал на года, оставляя свой трон матери. Он планировал что-то и, воспользовавшись уязвимостью человеческих душ, создал дитя, способное нас уничтожить. Махаллат застывает после своих слов. — Демон, способный завладевать человеческими телами так, чтобы душа человека не погибала… — Белиар задумчиво касается своего виска, — а это умение очень важно, дабы донор тела не погиб… — герцог опускает веки, — впрочем… полудемоны не редкость, однако обычно их тело наполовину также демоническое… Всё-таки для зачатия подобного ребёнка нужно и семя смертного, — и тут он окончательно замолкает, полностью погрузившись в свои мысли. — Ты сказала, что она — твоя сестра, — Асмодей встречается взглядом с ней, — описала Люцифера… — Да, — Махаллат кивает. — И мы знаем, что двум демонам — моим родителям, нельзя совокупляться с живыми людьми, потому что… — …наши способности слишком опасны и могут передаться смертному ребёнку, — Лилит заканчивает фразу за дочь. — Да, я знаю о девочке, и она действительно дочь моего мужа. Она живёт между двумя мирами и её тело человеческое. Владыка считает её своим золотым билетом, я же проклятьем. Я узнала о её существовании слишком поздно — способности девочки запечатал один сильный экзорцист. Я хотела её убить, но меня грубо остановили, — демоница укоризненно смотрит на Люцифера. Зал сначала молча воспринимает всё вышесказанное, а потом все демоны перешёптываются. Вельзевул бьёт кулаком по столу, чтобы гул голосов замолк. — Неужели вы решили, что мы согласимся на её существование? — Вельзевул выходит из-за стола и вытаскивает меч из ножен. — Я избавлюсь от неё. — Делайте, что пожелаете, — равнодушно отвечает Люцифер, — и думайте обо всём, что вам лезет в голову, — он откидывается на спинку и поднимает правую руку, от чего стены зала Совета начинают легко дрожать. — Но не забывайте о том, что каждый камень в Преисподней, всё, что вы видите и ощущаете, подчиняется мне, — после его слов в воздухе слышится запах горелой плоти. — Если она умрёт от ваших рук — я замурую вас в так вами любимом Аду, в лаве или граните, может быть, как моего сына, на дне Мёртвого моря. Ему одиноко, как считаете?.. — Она — живые Врата в Ад, которые сможет открыть любой, — кожа Вельзевула покрывается трещинами, из которых сочится раскалённый металл. — Я вызываю вас, — он поднимает меч на Люцифера. — Она — живые Врата в мир смертных, которые сможет открыть далеко не любой, — Люцифер хмыкает. — Моя дочь впустит в Ад не всех, кого пожелает, — он смотрит на Вельзевула снизу вверх, но так, будто он ничем не отличается от куска глины. — Моя дочь будет подчиняться только мне. Дуэль через час, Вельз. Если проиграешь, я буду вырывать твоё сердце так долго, пока мне не надоест, — его губы искривляются в садисткой улыбке. — Если победишь, сможешь убить её собственными руками, я даже проведу обряд, чтобы переместить твою тушу в бренный мир. За окнами слышится усиливающийся ветер и гроза, раздирающая небо. — Вы, в первую очередь, должны понести ответственность перед Советом, — Асмодей подходит к Вельзевулу и, рассекая своим мечом воздух, выбивает его из рук герцога. Раскалённый серебряный меч падает на гранитный пол со звоном и быстро остывает. — Не позволю поднимать оружие в зале и угрожать друг другу или вы забыли, в каком положении мы сейчас находимся? — Действительно, — Белиар поправляет очки. — Вы же братья. Угрожаете друг другу и нам всем. Тоже мне… самые сильные, что ли? — До решения Совета никаких дуэлей и драк, — Асмодей оттаскивает Вельзевула к двери. — Считаю, что Люцифера нужно отстранить от Совета до решения вопроса с его дочерью и повторно проголосовать насчёт плана, предложенного им ранее. Мы не можем рисковать, учитывая обстоятельства, и, думаю, нам всем нужно время для размышлений.***
Капли стучали по крыше. Люцифер лежал на ковре возле остывшего камина, в котором осталась только горка серого пепла. Лилит сидела рядом с ним и гладила маленького котёнка у себя на коленях. — Что-то случилось? — осторожно спросила она, не отводя взгляда от чёрного пушистого комочка у себя на руках. — Нет, — Люцифер покачал головой, — ничего серьёзного. — Ничего серьёзного или всё-таки нет? — Лилит нахмурилась. Сложно было сказать сейчас, кто из них был старше — человеческая девочка, которую создали не так уж и давно, или бывший ангел, существовавший почти с рождения времён. Психологически, кажется, всё же Лилит. — Мне кажется, что со мной что-то происходит. — Что-то? — она фыркнула. — И что же? — Хотел бы я знать, — Люцифер раздражённо перевернулся на правый бок, отворачиваясь от Лилит. — Опиши. — И описать не могу, да и толку от тебя… — он понизил голос, а потом и вовсе замолчал. Дождь усилился и вдали послышались раскаты грома. Гроза разрезала небо несколько раз к ряду. Девочка поёжилась и прижала к груди начавшего шипеть и дрожать котёнка. — Солнышко бы… — опечалено вздохнула Лилит. — А то льёт и льёт. — Мне кажется, я схожу с ума, — вдруг произнёс Люцифер, перебивая мечтательную речь о солнечных днях Лилит. — Мне плохо — идут дожди; я злюсь — воет ветер, метель, гроза и гром, град; счастлив — солнечный день и яркие звёзды ночью, всё безмятежно и полный штиль. И так до бесконечности. Послушай, — Люцифер указал на окна, — эта погода — отражение меня. Нет, я с ума сошёл. Я точно с ума сошёл. Порыв ветра ударил в окно и ставни заходили ходуном, чуть ли не отрываясь друг от друга. — У всех сейчас плохое настроение из-за погоды, — возразила ему девочка. — Правда? — в его голосе слышалась надежда. — Конечно же, да! — Лилит легла и обняла одной рукой Люцифера. Ветер постепенно утихал. Он снова перевернулся, но уже лицом к ней, и смотрел на её лицо. — Прости, я был груб, — прошептал и коснулся её лба своим. Жар охватил его тело, как только Лилит выпустила котёнка из рук и обняла его двумя руками, почти вплотную прижимаясь к нему. Это было самым необычным ощущением, которое он испытывал. Оно растекалось по его телу, плавило изнутри. Её дыхание обжигало, а голос отзывался эхом в голове. Капли больше не стучали по крыше. Она чуть слышно напевала песенку, которую услышала недавно в городе от двух падших ангелов, и запомнила её слова. Тихая, но тёплая. Объятий не хватало. Он хотел вобрать её всю в себя, без остатка. Люцифер считал, что это неправильно. Солнечный свет проник через стекло внутрь и коснулся их босых ног своими тёплыми лучами. — Ты не сошёл с ума, — Лилит провела ладонью по его груди, коснулась шеи и погрузила пальцы в густые чёрные волосы, пропуская их шёлк между пальцев. — Это я ошиблась. Так и есть, этот мир будто часть тебя. Береги себя, заботясь об остальных. Он касался её лица кончиками пальцев, вдыхал цветочный запах, сжимал в кулаке ткань её платья до треска. — Пусть так, — безразлично произнёс Люцифер, — как ты говоришь, — облизывает пересохшие отчего-то вдруг губы. — Позволь? — Чего ты хочешь? — Сними свою одежду. Я хочу понять, чем мы отличаемся и почему меня так сильно влечёт к тебе, будто бы ты моя вторая половина. — А ты разве никогда не видел обнажённое тело? — Меня к ним не влекло. И я никогда и ничего подобного не испытывал. — Тогда… — Лилит развязала ленту на своей шее и расстегнула несколько перламутровых пуговиц, — хорошо. Смотри на меня. Она обнажила небольшую грудь, спустила с плеч платье, вытащила руки из широких рукавов, села. Ткань с небольшим шорохом упала на пол, обнажая спину, острые лопатки, плоский живот. Её кожа была безупречно белой, несколько подростковые, немного угловатые изгибы девичьей фигуры быстро скрыла от глаз кудрявая копна рыжих волос. Лилит поднимается. Ткань падает к её ступням, оставляя девочку в белоснежных панталонах, отороченных воланами из кружев и с завязочками из шёлковых розовых лент на поясе и под коленями. Она наклоняется, чтобы развязать ленты на ногах, потом развязывает пояс и снимает панталоны, перешагивая через небольшую горку ткани. Она крутится перед ним, стоя на носочках и играя со своими кудрявыми волосами руками. — Нравлюсь? — Больше, чем просто нравишься. Он стоит перед ней на коленях, касается её стоп руками. Гладит бархатную кожу, поднимаясь вверх, к ягодицам, животу, спине, груди, ключице, шее, добираясь до её лица. Он хватает её за руки и тянет на себя, держит на своих руках и коленях. Почему-то одних касаний руками не хватает. Он прижимается к её щеке своей щекой, тычется носом в её шею, касается губами ямочки за ухом. Оказывается, касаться губами ещё приятнее. — Ты будешь моей? — Уже. Счастливей его нет никого на свете. За окном горит алая заря.