Затяни петлю на шее покрепче

      Дейдара стоял у окна и вглядывался в мрачный пейзаж Амегакуре. Рука с частью чужой плоти саднила, но он старался не обращать на это внимания.       Из головы почему-то не выходили мысли о напарнике.       Это было так странно: иногда он и Сасори могли часами не разговаривать и за весь день перекинуться всего парой фраз. С таким же успехом Дейдара мог путешествовать в одиночку или в сопровождении глиняного клона. Сасори временами был невыносим, да только... с ним забавно было спорить. Когда у него было хорошее настроение, он мог поделиться советами по ведению боя, знаниями в области мирового искусства, или рассказать о казусах в организации.       С ним было интересно. С ним было сложно. Но Дейдара никогда не любил и не искал лёгких путей.       Можно было представить, что Сасори сейчас работал в своей мастерской и просил его не беспокоить. Просто смирись, Дейдара, что отныне Сасори всегда будет работать в мастерской, в которую ты не сможешь зайти, пока не покинешь своё тело.       Только не забывайте отдыхать, данна.       Стук в дверь.       — Открыто.       — Как рука?       Дейдара напрягся. Во сне Конан тоже приходила, но там — понятно, он лишился обеих рук и отказывался выходить из комнаты, чтобы никто не видел его жалких потуг. Первые трое суток не ел — слишком больно было, и пальцы отказывались держать даже ложку, а падать лицом в миску (как предлагал Хидан) он бы не стал из принципа. Конан, заметившая, что его порция несколько дней подряд оставалась нетронутой, без лишних слов всё поняла и молча приносила еду в комнату. Потом просто навещала и справлялась о его самочувствии. А сейчас-то зачем приходить, когда он в состоянии не то чтобы есть, а даже тренироваться?       — Всё хорошо, — ответил он.       Конан стучалась в дверь каждые двое суток. Наверное, потому что так ей велел Пейн. Только что проку? Здоровью и жизни Дейдары ничего не угрожало. Он мог уже сейчас отправляться в бой.       — Могу я присесть?       — Конечно.       Конан устроилась на стуле около маленького стола, испачканного глиной. Она привычно стала медленно и осторожно сминать края белой бумаги. Конан всегда это делала, и порой доходило до абсурдно забавного, когда они сидели друг напротив друга на кухне и задумчиво мастерили: Конан превращала шероховатые листы в нежные цветы, Дейдара скатывал между ладонями глиняный круг, который должен был стать туловищем паука, и феерией всего действия был Сасори, смешивающий краски на палитре — он говорил, что хочет поэкспериментировать с цветом марионеток, а у напарника и единственной женщины в организации неплохой цвет кожи, если его смешать, то получится…       Дейдара с горящими щеками вдруг заметил грязную майку, висящую на спинке стула, и клок волос, который он выудил между зубчиками расчёски сегодня утром, в углу стола. Быстро он схватил майку — благо, что Конан никогда не опиралась на спинку и сидела прямо — и как можно незаметнее спрятал в кулаке волосы, после чего бросил всё непотребство под кровать.       Сжал кулаки. Разжал. Откашлялся. Вновь подошёл к окну. Кажется, Конан ничего не заметила. По крайней мере, половина розы уже была готова…       — Конан-сан? — позвал Дейдара. Она подняла на него спокойный, печальный взгляд. Забавно, что она была родом из Амегакуре. Дейдара вспомнил мрачный пейзаж селения. Небо здесь всегда плакало, но глаза Конан, кажется, уже выплакали все слёзы. Когда Дейдара впервые увидел её и скрытую деревню, то невольно отметил сходство между Конан и Амегакуре. Если бы у него спросили, как бы он изобразил селение в человеческом облике, то не задумываясь ответил бы, что — в виде Конан. Только дома здесь были в большинстве своём кривые и некрасивые, в отличие от прямых и благородных черт Конан. Зато в сердце Амегакуре всегда было оживлённо и ярко, оно сияло и источало тепло. Дейдара не сомневался, что это было отличительной чертой не только селения. Сжал и разжал кулаки. Чёрт, совсем не об этом нужно думать. Шумно вобрал носом воздух. — Конан-сан, я тут подумал… вы ведь тоже творец.       Молчание.       — Спасибо?..       Дейдара не понял её интонацию. Он никогда не мог понять женщин. У них почему-то всё было другим. Даже Сасори он научился понимать, хотя тот либо молчал, либо говорил вовсе без каких-либо интонаций. Молчание куклы было яснее сказанных вслух слов — под которыми наверняка скрывались сотни мыслей и мотивов — женщин.       Впрочем, коли на то пошло… если представить, что так же ответил бы Сасори, что бы это значило? Наверное, осознание внезапной похвалы, изумление. Она не знала, как реагировать на его фразу? Не знала, как её воспринимать? Дейдара тоже не знал.       — Что для вас искусство, Конан-сан? — почему-то само сорвалось с языка.       Она не любила говорить на эту тему. Она в принципе не любила говорить. Но, судя по особому оттенку молчания (уж в тишине Дейдара научился разбираться после тесного общения с Сасори), понял, что Конан готова обсудить эту тему. Готова, потому что теперь ему не с кем было об этом рассуждать.       — То, что вызывает эмоции, — в своей привычной манере ответила она. Дейдара облегчённо вздохнул — такую интонацию он понимал. — То, что красиво и отпечатывается в душе. На что хочется смотреть и не отводить взгляда.       Молчание.       — Тогда… ваши оригами — это тоже искусство? — тихо сказал Дейдара почему-то с быстро бьющимся сердцем, и взглянул на длинные пальцы, перебирающие бумагу. У неё были красивые руки, жаль, что невооруженным взглядом было видно — они принадлежали куноичи. По этим рубцам и бледным шрамам от остро заточенных сюрикенов и кунаев, покрывающих кожу, всегда можно узнать шиноби. — Ну, если судить по вашему определению. Пусть это и не истинное искусство, да.       — Не совсем, — спокойно и ровно ответила Конан. — Искусство должно нести смысл. Красиво написанная картина не будет искусством, если её не наполнить смыслом.       — Так и с жизнью, да? — горько усмехнулся Дейдара. Конан подняла на него глаза. Шорох бумаги исчез.       — Да, — немного тише ответила она и продолжила складывать лист. — Искусство — это отражение жизни сквозь призму собственного восприятия.       Дейдара рассматривал собственные руки. Они так и кричали: да, мы принадлежим шиноби! Да, мы были в крови! Мы убивали и творили! Кричали незаживающей глубокой царапиной, которую Дейдара постоянно ковырял, кричали заусенцами, которые постоянно кусали крепкие зубы, кричали волдырями от ожогов, шрамами, сухой, отслаивающейся кожей. Не руки — катастрофа.       Изо рта на левой ладони выскользнул язык.       — Поэтому и ты, и Сасори правы, — продолжала Конан. Дейдара перевёл на неё взгляд, услышав имя напарника. — Никто не может смотреть на мир одинаково.       Грудь Дейдары скрутило странное чувство. Конан побледнела. Выражение её лица осталось прежним, движения рук не стали быстрее или медленнее.       — Искусство должно нести смысл и быть отражением внутренних переживаний. Или показывать злободневные вещи, осмеивать их, показывая весь ужас мира.       Дейдара сжал кулаки.       — А что показывают ваши оригами? — разжал.       Молчание.       Конан подняла на него глаза; встретилась с его взглядом. Еле заметно улыбнулась.       — На самом деле, ничего. Мне просто нравится делать оригами. Это помогает отвлечься от ненужных мыслей. Надеюсь, я не утомила тебя разговором. Мне пора.       Дверь с тихим стуком закрылась за Конан.

***

      Хидан крутил в пальцах веточку — единственное, что осталось от съеденного им яблока — и думал, чем бы ещё ему перекусить. Как хорошо, что готовили побочные члены организации. Готовили много и хорошо, чтобы главная, «ударная» сила никогда не испытывала голод, когда находилась в стенах убежища. Комнаты на базе были обустроены крайне скромно, но зато кормили как на убой. Оно и верно: хороший боец — сытый боец. Впрочем, это было единственным преимуществом присутствия на базе в Амегакуре.       Из-за чёртового Дейдары приходилось торчать здесь несколько дней, видите ли, Какузу должен следить за тем, как приживалась рука. Это же не Хидан, у которого всё заживало за пару минут. А даже если не заживало, то и хер с ним, всё равно бессмертный. Помрёт — ну, значит, двойку поставить тем, кто проводил над ним опыты с вечной жизнью. Чего только не наслушался Хидан, когда начал сетовать на время, которое они тратили на Дейдару.       — Время — деньги, разве нет? — язвил он, когда Какузу объявил, что через три дня им можно будет смело отправляться в путь.       — Он наш товарищ и он предан организации, — отвечал Какузу. Хидан закатывал глаза. — И он приносит нам крупные суммы.       Веточка от яблока благодаря щелчку пальцев отлетела на добрый метр. На базе только и оставалось, что сидеть целыми днями в четырёх стенах, тренироваться да есть. По Амегакуре не погуляешь — завеса дождя осточертела донельзя, да и промокнешь, как собака. Злачных мест в селении было всего пару штук, и в каждом уже готовы были встречать фразой «Вам как обычно?»       — Не мусори, — с упрёком сказал Кисаме, читающий рядом свиток, когда он заметил летящую на пол веточку. Хидан цыкнул. Как назло, на базе сейчас были все. Через неделю здание будет пустовать, потому что все отправятся на миссии, и Пейн с Конан будут наслаждаться тишиной и покоем. Хидан не любил ни тишину, ни покой, но желание отдохнуть и не видеть рож этих ублюдков становилось с каждым днём всё сильнее и все менее исполнимым. И гибель Сасори в этот момент казалась очередной насмешкой судьбы: как раз-таки этот тип Хидану мешал меньше всего. Он даже не ел, а потому и на кухне не появлялся. Сидел в своей мастерской и никого не трогал.       — О, Дейдара-чан, — фыркнул Хидан, когда в помещение зашёл мрачный Дейдара. В каком бы настроении он ни пребывал, всегда хотелось его задевать. Наверное потому, что он всегда готов был подраться, в отличие от Какузу. Хидан осмотрел невысокую, мускулистую фигуру, пробежался глазами по распущенным и лохматым волосам. Как же он по-дурацки выглядел. Глянешь на волосы — и подумаешь, что девчонка. Глянешь на накаченные, пусть и не широкие плечи, на совсем узкий таз и квадратную талию — и увидишь мальчишку. Хидана передёрнуло. Нужно быть маньяком или слепым, чтобы увидеть в нём что-то женственное.       — Что-то ты больно хмурый, Дейдара-чан, — продолжал измываться повеселевший Хидан. — Тебе вроде только одну руку отхерачили, дрочить можешь, тогда зачем такое лицо сложное делать?       Кисаме громко, заразительно рассмеялся. Хидан терпеть не мог, когда он хохотал, и вместе с тем готов был бесконечно нести всякий бред, только чтобы слышать этот проклятый смех. Наверное, все в организации разделяли эти чувства. Потому что у Кисаме был потрясающий, раскатистый смех, и все ненавидели его за это — самим хотелось расхохотаться, слушая его. А они ведь серьёзные люди, чёрт возьми.       — Ты умеешь шутить про что-нибудь, кроме членов? — презрительно и сухо бросил Дейдара и достал из холодильника онигири. — Или это тоже часть твоей религии?       — А тебя задевают мои шутки? — вдруг оживился Хидан. — Нет, я понимаю, если бы они задевали, вон, Кисаме или Какузу, у них хотя бы есть, что задевать. А у тебя-то что?       — Давно хотел тебя спросить, Хидан, — остановившись у двери, сказал Дейдара. — Как часто по ночам ты мечтаешь о том, что в штанах у Кисаме и Какузу, и чем ты задеваешь их: ртом или задницей?       — Я вообще-то здесь, — напомнил переставший смеяться Кисаме, хмуро смотря на Дейдару поверх свитка.       — Ничего личного, — безразлично пожал плечами он и отвернулся, готовый уйти. Не успел он сделать и шага, как мимо его уха пролетел кунай, задевший локон. На пол опустилось несколько пшеничных нитей. Дейдара резко повернулся и увидел поднятую руку Хидана, глаза и зрачки которого были расширены от гнева.       Сжал кулаки. Разжал.       — Мудак.       Глиняный паук, что незаметно подкрался к шее Хидана, взорвался. Вспышка, хлопок, дым. Кисаме отскочил в сторону.       Дейдара едва уклонился от удара справа.       — Зря тебе Какузу руку пришивал, сука, — злобно прошипел откуда ни возьмись выскочивший Хидан, сжимавший в обеих руках кунаи. Ага, значит, то был клон. Или техника замены. Каким иногда он бывает предусмотрительным.       Он делал резкие выпады, целясь прямо в лицо, и Дейдара, уклоняясь от нескончаемых ударов и рефлекторно поставив руками блок, быстро подметил это. С Хиданом стоило быть осторожным — Дейдара в тайдзюцу проигрывал. Нужно было, по крайней мере, покинуть тесное помещение, иначе без располосованного лица он не выйдет. В коридоре будет полегче. Пускай это будет похоже на побег, ему плевать. Отступление, в конце концов, это тоже стратегическое решение. А коридоры у них широкие, там есть, где развернуться. И он развернётся, да, потому что внутри всё кипело от желания подраться с Хиданом.       Дейдара бросил в него первую попавшуюся под руку миску, от которой противник увернулся, и этой доли секунды хватило бы, чтобы толкнуть Хидана, проскользнуть мимо и выскочить из кухни. Не вышло —  между ними неожиданно возникла могучая фигура Кисаме.       — Вы вообще в своём уме? — вяло протянул он, схватив руки Хидана. Тот ощетинился и предпринял попытку вырваться из чужой хватки. — Запястья сломаю, если будешь дёргаться.       — Урод, — выплюнул он в лицо Кисаме.       — А ты нам не доверяешь, верно? — спросил Кисаме, кивая на острые кунаи, и угрожающе сверкнул глазами. — Никто в убежище не носит с собой оружия.       — Ну и придурки.       Дейдара, возмущённый тем, что Кисаме вмешался в их сражение, хотел было высказать своё недовольство или атаковать их обоих, но стоило ему открыть рот и вобрать в лёгкие воздух, как в дверном проёме появился Итачи.       — Что здесь происходит? — бесцветно спросил он, осматривая гарь на потолке, разбросанную посуду и продукты на полу.       Дейдара стрелой выскочил из кухни, по дороге толкнув плечом Итачи. Тот лишь слегка нахмурился. Поднял глаза на Кисаме, который отпустил руки Хидана.       — Просто разминались, — обнажив острые зубы, ответил он. Взбешённый Хидан бросил кунай в противоположную стену и вышел из кухни, что-то причитая под нос.       — Клоуны, — фыркнул Кисаме и принялся вместе с Итачи убираться в помещении, радуясь тому, что он вновь оказался в его компании.