Затяни петлю на шее покрепче

      Кисаме поставил пустые тарелки в раковину и вновь сел за стол, чтобы вернуться к чтению свитка.       Вечером того же дня, когда Однохвостый был запечатан, с Итачи и Кисаме связался Пейн, оповестивший о том, что их цель движется в сторону селения Травы, и им лучше пройти через Амегакуре. Заодно отдохнут на основной базе и передадут деньги, заработанные благодаря мелким заданиям, которые напарники выполняли во время поисков джинчурики.       По крыше и внешним подоконникам барабанил дождь. Сперва этот звук успокаивал, затем — надоедал, и, в конце концов, становился настолько привычным, что получалось игнорировать его. Кисаме, взяв в руки свиток с информацией о Четырёххвостом, вдруг понял, что ему плевать на звук дождя.       «Наконец-то», — подумал он и погрузился в чтение. Но его спокойствие длилось недолго.       Шаркая ногами, на кухню зашёл Хидан и, заметив Кисаме, безразлично бросил ему: «Салют». Тот в ответ просто кивнул. Хидан открыл холодильник, пару минут изучал его содержимое и часто вздыхал.       — Жрать нечего, — констатировал он, хлопнул дверцей и обвёл взглядом помещение. Заметив тарелку с фруктами, он взял яблоко и плюхнулся на другой конец диванчика, на котором сидел и Кисаме.       Хруст и чавканье отвлекали от чтения, но он ничего не говорил — знал ведь прекрасно, что Хидан назло будет грызть яблоко ещё громче, если сделать ему замечание. Ему только дай повод разозлить кого-нибудь, дай только повод раздуть из мухи слона, чтобы дело дошло до перепалки.       Не хуже чавканья отвлекал запах Хидана. Острое обоняние Кисаме порой играло с ним злую шутку. От тела Хидана исходил совершенно неповторимый запах — которого Кисаме никогда и ни у кого не ощущал — здорового и сильного тела. Впрочем, ничего удивительного — Пейн выяснил, что он обладал высокой регенерацией клеток. Хидан не знал о болезнях, и этот запах абсолютно здорового, молодого тела бессовестно отвлекал. Его хотелось вдыхать, наслаждаться им… Интересно, как пахла его кровь? Какой она была на вкус, эта совершенно чистая, стерильная кровь?       Кисаме сглотнул.       Итачи, когда только вступил в организацию, пах кровью и ребёнком. Тем самым странным запахом юного тела, когда ещё сохранился сладковатый аромат детской невинности, но уже явственно чувствовался горький пот. Сейчас Итачи пах кровью и чем-то едким и прелым. Болезнь его убивала, и чем дальше она прогрессировала, тем дурнее становился его запах.       Какое же это было мерзкое чувство: видеть, как единственный важный человек умирал на глазах и гнил заживо. Какое же это было странное чувство: стараться облегчить его страдания и не позволять перенапрягаться, чтобы отдалить момент неминуемой гибели. Какая же это была глупая ситуация: чудовище Киригакуре, прославившееся своей беспощадностью и знающее о том, что у всех конец одинаковый, не убивал, а защищал.       Когда Хидан, покрутив в руках веточку от яблока, бросил её, Кисаме почему-то не выдержал.       — Не мусори, — сказал он. Тот лишь цыкнул.       Кисаме бы с радостью ушёл к себе в комнату, если бы не договорился с Итачи обсудить маршрут их будущего похода после ужина. Пожалуй, он дождётся его, а потом предложит уйти куда-нибудь в другое место, потому что кухня — это проходной двор. Она вечно полна или членами организации, или подчинёнными Пейна. К чёрту это место.       Когда зашёл Дейдара, Кисаме сразу понял, что ничего хорошего это не сулит. Он бросил испытывающий взгляд на Хидана. На его памяти не было ещё такого дня, когда эти двое оказывались в одном помещении и спокойно бы что-нибудь обсуждали или просто игнорировали друг друга. И на собраниях цирк устраивали. Вели себя, как глупые мальчишки во дворе, а не элитные преступники. Мало того — один считал себя великим творцом, а другой называл себя жрецом великого бога. Кисаме фыркнул. Когда человек действительно чего-то стоит, он преисполнен спокойной и твёрдой уверенности в себе, и он лучше всего знает, что только поступки говорят о талантах и силе, а не громкие слова.       Итачи не вопил о своей гениальности, Конан не кричала о своих способностях, Какузу не заставлял других верить в свои идеалы. Потому что им это не было нужно — они знали себе цену, и самоутверждаться за счёт других им не было смысла.       Кисаме невольно вспомнил свою первую встречу с Итачи. Он предупредил своего новоявленного напарника о том, что пачкать руки кровью своих товарищей ему не противно, и потому Итачи пусть всегда будет начеку. Способы выживания у акул ровно такие же, как у людей, с той только разницей, что вторые противятся своей натуре и изо всех сил пытаются доказать самим себе, что они разумные существа, которым претит жестокость. И доказывают они это ровно до тех пор, пока их жизни не начнёт угрожать опасность или вдруг не запахнет деньгами — тогда-то и заиграют во всех красках инстинкты. Правда, человеческая жадность — продукт исключительно цивилизованного общества.       Забавно, что к убийствам ради наживы люди привыкли скрепя сердце, но к самому факту убийства — нет. Смирились, что убивать ради денег — обычное дело, с тайным восхищением говорили об убийствах из-за мести или в порыве патриотизма, и совсем не замечали за причинами самого главного — смерть оставалась смертью.       Люди говорят: убивать — это плохо. Мудрецы отвечают: нужно смотреть глубже, ведь пачкать руки в крови врагов — это во благо, но пачкать руки кровью невинных — грех. Кисаме резал и тех, и других, его называли чудовищем, а он лишь ухмылялся: смотреть глубже не значит смотреть на причины; смотреть глубже означает видеть картину в целом, а не по частям. Когда дело касается смерти, совершенно неважно, как, зачем, кто и кого убил. Важен сам факт убийства.       — О, Дейдара-чан.       Кисаме повернул голову в сторону Хидана. Нужно быть готовым ко всему.       Дейдара не обращал внимания на его выпады и был на удивление спокоен и мрачен, и отвечал на колкости Хидана, которые можно было проигнорировать, скорее по привычке или из вредности. Наверное, потеря руки или потеря товарища отразилось на настроении Дейдары. Как бы то ни было, Кисаме он таким устраивал. Кисаме, как и другие члены организации, кроме Хидана, вдоволь натерпелся выходок этого психа в своё время. Поразительно, как Сасори не только не убил его в первую же неделю совместной работы, но и смог повлиять на Дейдару — он стал спокойнее и серьёзнее, вспыхивал ярким пламенем гнева только при встрече с Итачи или в моменты, когда получал редкие выговоры от Пейна. А стычки с Хиданом — это пустое, просто жажда размяться и почесать кулаки о чьё-то лицо, почувствовать горячую кровь на коже и ощутить превосходство.       Ощутить пульсацию жизни.       Кисаме понимал это лучше всех остальных.       Когда Хидан вскочил со своего места, сжимая в руке кунай, Кисаме заметил, что это клон, а настоящий Хидан встал за кухонной тумбой. К клону приближался белый паук, и Кисаме, заметив его, вздохнул, сложил свиток и встал с места.       — Мудак.       Кисаме вовремя отскочил от взорвавшегося клона, попутно оценивая появление настоящего Хидана и реакцию Дейдары. Пару раз ему довелось тренироваться с ними, и сейчас он не без удовольствия заметил, что ловкость Дейдара отточил с их последней встречи, пусть он и не двигался так шустро, как Хидан. Стоило отдать должное засранцу — хоть и горланил постоянно об искусстве и о своих «шедеврах», но расслабляться он себе не позволял и усердно тренировался.       В руках Хидана блеснули кунаи. Кисаме это достало.

***

      — Может, нам стоит позвать подчинённых Пейна-сама? — вздохнул Кисаме, смотря на беспорядок, устроенный на кухне. Убирать за другими не было никакого желания.       — Мы и сами справимся, — спокойно ответил Итачи и положил фрукты, которые прежде были разбросаны, в раковину. — Ты мог бы и раньше их разнять.       — Ты меня обвиняешь в том, что они не могут находиться в одном помещении и не драться? — с каплей раздражения усмехнулся Кисаме и сложил несколько печатей. Вода из крана, который включил Итачи, чтобы помыть фрукты, устремилась к чёрным пятнам на потолке и стене, слизала грязь с поверхности с помощью чакры и затем устремилась обратно к раковине, чтобы шумно упасть в слив.       — Я никого не обвиняю, — сказал Итачи. — Но ты был свидетелем их потасовки и прекрасно знал, чем заканчиваются их ссоры.       — Я не… — начал Кисаме, но Итачи его перебил:       — Здесь не такой бардак, уборка которого может занять полдня.       Кисаме завершил технику и бросил на Итачи недовольный взгляд.

***

      К счастью, следующим утром они покинули хмурое Амегакуре и отправились на север, к стране Земли. На привалах они изучали карту местности, заранее думая о том, где им остановиться, когда Узумаки Наруто будет пойман. А по подсчётам Какузу это должно было произойти примерно через неделю.       В гражданских поселениях они снимали хламиды и хитай-ате, спрашивали у людей в магазинах и ресторанчиках о Роуши, говоря, что это их пропавший друг или сбежавший жених сестры Итачи. Ему такая ложь не нравилась, и, замечая его мрачный взгляд, Кисаме говорил: думаете, если сказать, что сестра — моя, то ложь будет выглядеть правдоподобнее? Губ Итачи касалась улыбка, а в следующую секунду он тихо смеялся.       В стране Земли они продвигались на запад, туда, где был океан и острые скалы. Кисаме надеялся, что они дойдут до тех мест: там и джинчурики будет легче ловить, коль поблизости будет вода, и искупаться, быть может, получится. Нырнуть в холодные и неспокойные воды он бы не отказался. От океана и морей исходила совершенно иная сила, не похожая на ту, которую Кисаме чувствовал у озёр и рек. Закрыв глаза, он мог явственно ощутить неповторимый запах: свежий и влажный, наполненный солью и йодом, а если рядом находилась бухта, то прибавлялся густой аромат дёгтя и горький пот мужчин да их едкий перегар. У моря была сила, которая заставляла изрыгать шквалы высоких волн, разбиваться, словно с разбегу, нарочно, из злости, о скользкие и острые скалы. Море могло быть яростным, как сам дьявол, могло быть ласковым, как любимая женщина, могло быть игривым, как щенок, могло быть… пугающим. Во время штиля, когда голубизна неба сливалась с синевой воды; во время безлунных ночей, когда тьма смывала линию горизонта. Даже Кисаме мог честно сказать: по его коже пробегали мурашки, стоило в такие ночи взглянуть на море, которое размеренно выплёвывало волны на берег. Что было там, в самой гуще тьмы?.. что было там, в холодной воде, которая словно дышала, жила?..       — Выпьем чаю?       Кисаме резко повернул голову в сторону Итачи.       — Что-то не так? — спросил он.       — Просто задумался, — отмахиваясь от собственных мыслей, ответил Кисаме. — Да, не откажусь от чая.       Итачи внимательно посмотрел на него, но тот молча шагал вперёд, продолжая представлять перед собой пугающую тьму ночного моря.       Представлять, как солёный холодный воздух щекочет нос, ленивые волны бьют по крепкому торсу, а тьма медленно принимает его в свои ледяные объятия.

***

      Как и говорил Какузу — джинчурики Девятихвостого был пойман через восемь дней. Только самого Какузу с ними теперь не было.       Хидан рвал и метал, и Кисаме с удивлением следил за его реакцией. Зомби-комбо, конечно, работал слаженно во время боя, это все знали, но что между напарниками неприязнь была показной — никто и не думал. Иначе как ещё можно было объяснить ярость Хидана, который вот уже минут десять размахивал руками, как ветряная мельница, и рассыпался в угрозах?       — Успокойся, — твёрдо произнёс Пейн, когда Хидан выплюнул очередное ругательство. — Я выясню, жив ли он.       О случившемся в Конохе все узнали от Зецу, который спокойно объяснил ситуацию. Проследить за шиноби, которые увели Какузу без сознания, ему не удалось — на охрану члена Акацки поставили, помимо АНБУ, людей из клана Инудзука и Хьюга. Они сразу бы почуяли и увидели неладное, рисковать не стоило лишний раз.       В помещении наконец воцарилась тишина. Кисаме в это время осматривал убежище: огромную пещеру, посреди которой лежало тело Трёххвостого.       — Он жив, — сказал Лидер, открыв глаза. — Какузу ответил на мой зов, но ничего не сказал.       — Да в Конохе он! — воскликнул Хидан. — В какой-нибудь вонючей тюрьме! Пока мы тут будем сидеть и выуживать из этого козла биджу, Какузу наверняка на опыты отправят!       — Какузу сильный шиноби, — сохраняя спокойствие, ответил Пейн. — Сейчас мы будем запечатывать Трёххвостого, пойманного Дейдарой и Тоби, «козлом»и Девятихвостым займёмся в самую последнюю очередь.       — Ну и на хрена мы его ловили?! — вновь вспыхнул Хидан.       — Я говорил об этом и повторять не собираюсь, — с нажимом ответил Пейн. Терпение его подходило к концу. — Тебе придётся вспомнить причины и принять их. Какузу поступил, как настоящий шиноби…       — Слушай, не говори так, словно он пожертвовал собой, — процедил сквозь зубы Хидан. В тоне его слышалась явная угроза. — Он, если ты не заметил, из-за твоей горелой конторки сейчас в плену. И если ты не хочешь помогать ему, то это сделаю я.       — Хидан, стой, — твёрдо сказал Пейн, и тот, пронзая силуэт Лидера гневным взглядом, остался на месте. — Нас осталось семеро, если уйдёшь, времени на ритуал потребуется больше, и мы не сможем прийти на помощь быстрее…       — Да пошёл ты на хер, — бросил Хидан и в ту же секунду исчез.       Кисаме весело хмыкнул. Прежде буйный нрав Хидана держал в узде Какузу — даже если первому что-то не нравилось, второй всегда находил нужные слова для того, чтобы напарник, пусть и с крепкими ругательствами, успокаивался. Теперь Какузу с ними не было, а никого другого Хидан не слушал. Впрочем, неудивительно: он и в Акацки вступил только ради бессмертного с пятью сердцами. Хидану стало интересно посмотреть на второго человека, после себя, имеющего иммунитет к смерти. Про Сасори он знать не знал, потому что тот был слишком скрытен и не имел привычки говорить о себе хоть что-либо. Кисаме, пробывший в Акацки десяток лет, лишь несколько месяцев назад совершенно случайно узнал о кукольном теле Сасори — когда ненароком услышал разговор Дейдары и Какузу в один из тех редких дней, когда вся организация была на базе Амегакуре.       — Разберёмся с ним потом, — произнёс Пейн. — Приступаем к ритуалу.       Кисаме послушно сконцентрировал чакру в ладонях и постепенно начал отдавать её в самое нутро огромного зверя. Он ощущал чудовищную чакру Санби, ощущал чакру товарищей. Этот ритуал — забавная штука. В нём водоворотом смешивались силы всех участников, и Кисаме буквально чувствовал, как невербально прикасался ко всем присутствующим. В какой-то степени это сближало. Но только на трое суток.       К счастью.       — Хер с вами, — послышался голос Хидана через пару часов. Кисаме удивлённо открыл глаза и увидел его широкоплечую высокую фигуру. — Я уйду завтра. И мне потребуется помощь, ясно?! Я Какузу не оставлю!       — Никто его не оставит, — отозвался Пейн. — Но ты уйдёшь не завтра, а когда я скажу. Будем действовать в зависимости от ситуации: если Какузу даст понять, что его жизни грозит опасность или под угрозой будут наши секреты, тогда я приму соответствующие меры. И ещё, Хидан. Это последний раз, когда я терплю подобную выходку.       — Ага, — небрежно бросил он, и в следующее мгновение Кисаме почувствовал, как в общий водоворот чакры ворвался новый поток.       Следующие двое суток прошли в том же темпе, что и всегда, только Пейн иногда прерывался на то, чтобы установить с Какузу связь, и затем передавал его слова членам организации, да Хидан время от времени ругался.       Кисаме невольно вспомнил свой длинный сон, в котором он пожертвовал собой ради сохранения тайн Акацки и ради себя — он никогда не был заключённым и не собирался терпеть подобного унижения. Какузу же цеплялся за жизнь всеми силами, — все свои годы, практически век, — неудивительно, что и в нынешнем положении он не думал о том, чтобы освободить душу из плена. Он, наверное, просто привык жить и бороться за своё существование. Поразительно было то, что он позволил себя заковать в оковы и дать возможность Хидану сбежать и выполнить задание. Кисаме плохо знал Какузу, мало общался с ним и не жаждал этого общения — Хошигаки было неприятно иметь дело с тем, кто без зазрения совести убивал напарников. С тех пор, как Кисаме пришлось убить своих товарищей, утекло много воды, он это понимал, но смутные воспоминания о том дне, словно эхо, иногда продолжали душить его по ночам.       Там, где он действовал по приказу, Какузу поступал по собственному желанию, едва ли не с наслаждением. Оправдывал он свои поступки вспыльчивостью, которую подогревало киндзюцу, неспособностью сработаться с «такими болванами» и нужде в новых сердцах. Но в Акацки совершенно было неважно, что из себя представлял каждый из членов организации. Ценность имели способности, сила и ум.       (Безжалостность, бессовестность, беспрекословное подчинение)       Остальное — пустое.       — Я сам пойду за Какузу, — сказал Лидер на исходе третьего дня, когда на статуе Гедо открылся новый глаз.       — Пейн! — послышался голос Конан. Все взгляды устремились на неё. Она предпочитала молчать на общих собраниях, а если говорила, то только по делу, и коротко, лаконично, чётко. Без эмоций. Сейчас в её голосе… словно волнение было?       — Ты будешь рядом, — спокойно отозвался Пейн. — Хидан, оставайся на месте и охраняй убежище. Если его обнаружат и попробуют захватить, твоя задача — защищать Девятихвостого. Дейдара, Тоби, вы сейчас в стране Огня?       — Мы на границе, — отозвался Дейдара. — Если использую птиц, то до Конохи сможем добраться за несколько часов. Приблизительно пять или шесть, хм.       — Хорошо. Выдвигайтесь в полночь. Без моих указаний ничего не делайте. Возможно, вы понадобитесь для отвлекающего манёвра, чтобы избавить нас от хвоста.       — Понял.       — Поняли! — отдал честь левой рукой восторженный Тоби.       (Или кто ты там на самом деле, если сон окажется вещим?)       — Итачи, Кисаме, — позвал Пейн. — Продолжайте поиск Четырёххвостого. Я свяжусь с вами через несколько дней. Если захватите цель — отдыхайте и ждите моего сигнала.       — Есть, — ответили они синхронно.       — Начинаем.

***

      Изредка Кисаме вспоминал о своём сновидении, но с каждым днём он терял веру в его правдивость. Да, были события, которые исполнились: гибель Сасори, незначительные детали походного быта, поиск Четырёххвостого… А вот путешествие Хидана и Какузу перевернулось с ног на голову, и ничего общего с ночным видением Кисаме не имело. Хорошо это или нет, он не знал, потому что по-настоящему его волновал совершенно другой вопрос.       Судя по тому, что в некоторых районах страны Земли начинали распускаться цветы генциана, это означало одно: скоро объявится Учиха Саске.       Скоро Итачи отправится на битву с ним, и погибнет.       Получится ли у Кисаме уговорить его не идти на верную смерть? Или сражение братьев останется лишь воспоминанием о тревожном сне? Или стоит всерьёз подумать об этом в том случае, если окажется, что Саске убил Орочимару, а Дейдара решит подраться с ним? Да, сейчас нечего лишний раз думать об этом. Необходимо как можно скорее поймать джинчурики — Кисаме порядком устал бегать за ним.

***

      Привычный щелчок, тугая боль в затылке. Кисаме стало легче. Во сне Лидер погиб после битвы в Конохе, теперь, судя по знакомым ощущениям, он выжил. Настроившись, Кисаме впустил в сознание Пейна, попутно наблюдая за тем, как Итачи, с помощью огненной техники, разжигал им костёр.       — Как обстановка? — спросил голос Лидера.       — Мы выследили джинчурики, в ближайшие пару дней цель будет захвачена, — отрапортовал Итачи и вытер губы тыльной стороной ладони.       — Как у вас прошла миссия? — поинтересовался Кисаме. Во сне не было ничего подобного, предположить исход было невозможно. Кто выжил? Кто погиб? Любопытство царапало грудь.       — Успешно, — ответил Пейн. — Большинство джоунинов Конохи выполняли задания за пределами селения, в частности, некоторые искали Узумаки Наруто. Пятая Хокаге оказалась строптивой, пришлось убедить её в нецелесообразности битвы известными способами. Опуская детали — Какузу жив и сейчас находится в убежище вместе с Хиданом и Девятихвостым. Конан, Дейдара и Тоби живы.       — Понятно, — осмысливая сказанное, произнёс Кисаме и с помощью незамысловатой конструкции установил котёл над костром.       — Свяжитесь со мной, когда захватите джинчурики.       — Есть, — вновь синхронно.

***

      Тучи сгущались над горами страны Земли. Время шагало вперёд, каждый день становился похож на предыдущий, и только предчувствие предстоящей битвы скрашивало однотипность последних нескольких суток. А чуть позже…       — Орочимару захватил тело Учиха Саске. Будьте предельно осторожны. Он сделает всё, чтобы помешать нам. Я буду связываться с вами и остальными каждый день.       Так сказал Пейн.       Итачи ничего не говорил. Кисаме ничего не спрашивал.       Саске не просто так выжил в ту кровавую ночь, когда клан Учиха был уничтожен, и сейчас особенно чётко по бледному лицу Итачи было видно, как тяжело ему давалось осознание смерти младшего брата.       Заморосил дождь.       — Впереди, если не ошибаюсь, пещера, — сказал Кисаме, вглядываясь вдаль. — Давай поторопимся, Итачи-сан, ты можешь простыть.       Он молчал. По щекам его стекали капли дождя, отсутствующий взгляд смотрел перед собой. Шаги стали медленнее.       Прямо как в тот раз.       Кисаме тогда сказал: по-моему, ты плачешь; жаль твоего брата, конечно. Он рассчитывал подобным образом вызвать Итачи на откровенность. Кисаме готов был выслушать, и он не осудил бы его слёз или горечь. Даже монстры имели чувства, в конце концов, он это знал по себе. Но Итачи молчал, переживая затаённое горе в одиночку. Это немного огорчало — Кисаме думал, что они давно доказали друг другу взаимное доверие. Но, возможно, Итачи было легче именно так справляться со своими чувствами — в тишине, без поддержки и лишних разговоров? Потому Кисаме решил ничего не говорить о гибели Саске. К тому же во сне он выжил, а сейчас… Сейчас осталось только его тело и кровь Учиха. Сознание Саске поглотил Орочимару.       Наверное, поэтому молчание Итачи было таким тяжёлым.

***

      В тот же день, ближе к вечеру, они загнали в угол Роуши — джинчурики Четырёххвостого, и Кисаме, зная его атаки, разделался с ним куда быстрее, чем в прошлый раз.       — Вот и всё, — сказал он, вытирая рукавом взмокшее лицо и смотря на обездвиженного мужчину. Подумать только, он выглядел ровно так же, как и во сне: рыжие волосы, средний возраст, довольно крупное телосложение. Правда, привидевшаяся битва была куда интереснее — Кисаме во время неё даже пару раз подумал о том, что он на грани проигрыша. Сейчас же всё оказалось намного легче. Намного скучнее.       — Славное сражение, — прокомментировал Итачи, наблюдавший за поединком на безопасном расстоянии. Кисаме взглянул на него. Он был подавлен, хоть и пытался скрыть своё душевное состояние, но Кисаме не стремился обсуждать с ним потерю брата. Если Итачи будет готов поделиться переживаниями, он с радостью выслушает. Если же нет — дело его.       — Я свяжусь с Лидером-сама, — сказал он, Самехадой поддевая тело Роуши.

***

      И вновь всё по кругу: выбор спокойного места, мощные барьеры, — потому что в западной части страны Земли у них не было убежищ — статуя Гедо, концентрация чакры и её водоворот. Хидан, который на радостях всех посылал к чёрту и снова сцепился с Дейдарой, потерявшим терпение и покой из-за Тоби. Пустующее место Какузу, потому что к ритуалу он должен был присоединиться только в последний день извлечения биджу — раны и изматывающие дни в плену лишили его сил.       Кисаме мог честно признаться: эта реальность ему нравилась куда больше, чем та, которую он видел во сне.       — Я с новостями, — произнёс Зецу, который все последние дни следил за Орочимару и Кабуто. — Во время спасения Какузу вы хорошо потрепали Коноху…       — Да, Пейн-сама и Дейдара-семпай задали им всем жару! Особенно семпай, он в прямом смысле сделал жарко!.. — встрял Тоби.       — Да заткнись ты! — вспыхнул Дейдара.       — В общем, — бесстрастно продолжил Зецу, — Орочимару сейчас занимается активным разрушением Конохи. То, что начали вы, завершает он.       Проекция Итачи моментально исчезла. Все с непониманием уставились на внезапно опустевшее место. Дейдара то ли с радостью, то ли со злостью предположил, что от этой новости откинулся последний Учиха, а Хидан в ответ предложил ему пойти и попинать труп ногами, ну или трахнуть, потому что никто так до сих пор и не понял, отчего Дейдара таким бешеным становился в присутствии Итачи. Тоби молчал.       — Кисаме, проверь его, — сказал Пейн, который не смог достучаться до Итачи.       — Всё в порядке? — спросил Кисаме, когда открыл глаза и взглянул на поднявшегося на ноги Итачи. Тот не ответил. Кисаме нахмурился и добавил серьёзно: — Ты можешь на меня рассчитывать, Итачи-сан. Если тебе нужна помощь…       — Спасибо, Кисаме, — перебил он. — Но мне нужно идти. У меня есть одно дело. Я не могу тебе всего рассказать, извини.       Итачи повернулся к нему, и в темноте ночи блеснул алый, демонический блеск его глаз. Кисаме помрачнел, понимая, что он хочет применить к нему гендзюцу, но вдруг… увидел перед собой бескрайнее, тёмно-синее море. Высокие беспокойные волны разбивались о скалу, на которой стоял Кисаме, и нос его щекотали запахи соли и йода. За пушистыми облаками скрывался солнечный диск, лёгкий бриз целовал щёки и оголённый торс, прохладная вода притягивала к себе. Внизу не было камней, и Кисаме с каждой секундой всё сильнее и сильнее хотел спрыгнуть туда, к белым гребням волн, к шумящему морю…       Секунда, — и сознание Кисаме погрузилось во тьму.