Из пепла - Мир.

      Высокий потолок теряется в темноте, залившей комнату, и Хобс, кутаясь в тяжелое, плотное одеяло, пытается разглядеть его слабым, неприспособленным к темноте зрением.       Ей подспудно кажется, что в тишине, где-то на самом краю слышимости, звучит тревожная нота. Будто выбитая из расстроенного пианино. Однотонная, заевшая, ввинчивающаяся в мозг, подобно шурупу. После злосчастного письма эта нота звучала в голове Хобс неустанно. Была первым, что встречало ее по пробуждению, и последним, что она «слышала» перед тем, как провалиться в беспокойный сон. Кошмары ей не снились, но она практически каждый час просыпалась с неясным чувством, будто за ней пришли. Будто вот-вот ее уволокут на нижние этажи, чтобы оплодотворить ее матку неизвестно чьим семенем. Было страшно. Жутко от того, как все это должно было произойти. По чьей-то чужой воле, для смутных в своей перспективе целей.       Собственные метания, собственное, извечно трусливое состояние раздражало до зубного скрежета. Эби отчаянно пыталась найти, наскрести в себе душевных сил и стойкости, чтобы достойно принять то, что без конца подкидывала ей немилосердная судьба, и никак не могла найти в себе этого. Недостающей стойкости.       Одеяло с едва различимым шелестом взметнулось в сторону и опало бесформенной кучей на пол. Тонкие, длинные пальцы зарылись в густые волосы, царапая ногтями кожу на затылке. Она третий день подряд ломала голову, как ей относится к тому, что ее собираются оплодотворить, как какую-то племенную кобылу. Ответов, без подсказок извне, не находилось. Дар, прибегать к которому Хобс до последнего не хотела из-за банальной трусости увидеть что-нибудь столь же шокирующее, как ее роды — был единственным способом узнать возможный путь.       Магия, Сила, доставшаяся ей как последней из живущих ведьм, взбрыкнула, обжигая нервные окончания на кончиках пальцев огнем. Эби сцепила зубы, перебарывая наворачивающиеся слезы, и потянула с новым упорством — ощущения были, словно прикасаешься подушечками пальцев к боку раскаленного чайника.       Картинки замелькали перед глазами в безумном хороводе, то ускоряясь, то замедляясь, то перескакивая на знакомые, памятные ею картины прошлого, то на сценарии совершенно неизвестные и никогда не виденные. То ускорялись, то замедлялись, напоминая «слоу-мо».       И, наконец, Хобс, совершенно интуитивно, остановилось на том, что было значимо лично для нее.       Майкл сидел перед высоким зеркалом, рассеянным взглядом следя за отражением в гладкой поверхности. Элизабет за его спиной двигалась неспешно, грациозно, по-кошачьи сверкая изумрудными глазами. Когда ее изящная рука в украшении массивных перстней касается мужского подбородка, все внутри Хобс, наблюдавшей эту картину, переворачивается с ног на голову и обратно. — Пойми, у нас не так много ресурсов, чтобы разбрасываться потенциальными возможностями.       Голос у Элизабет вкрадчивый, тягучий, и ядовитой патоки в нем даже больше, чем было в голосе Майкла, когда в Третьем Аванпосте он соблазнял их на кооперацию. — В ней течет кровь ведьм, и если позволить ей продолжать этот род, они будут и дальше рождаться на земле, — то, как Лэнгдон выплевывает слова, в презрении кривя губы, режет Эби без ножа. — Я ничего не имею против Эбигейл, но не могу позволить, чтобы их род возродился…       Элизабет смеется мягко, гортанно, целует светлую макушку, выбивая у Лэнгдона своей нежностью скептичный взгляд, брошенный на ее отражение. — Ты прав, ведьмы весьма опасная сила. Но представь, если лично взрастить эту силу? Если вложить в их головы и души то, что нужно тебе, — Графиня обхватывает широкие плечи, остановившись за спиной Майкла, прогибаясь в пояснице скользит руками ниже, устраивая точеный подбородок на мужском плече. Проникновенно глядит в его глаза через отражение. — Отказываясь отправлять Хобс на ЭКО, ты лишаешь себя возможного оружия. Это недальновидно, мой дорогой.       Майкл недоверчиво поджимает губы, слишком очевидно задумываясь о прозвучавшем предложении. Эби обрывает видение так поспешно, что даже не сразу умудряется сориентироваться в упавшей на нее темноте. Новость о том, что идея с ЭКО принадлежала Элизабет — сбивала дыхание. Понимание того, что Лэнгдону противна ее природа, противно то, что сидит в ней с рождения, порождало вполне логичную глухую боль в груди. Новости, поистине, выбивали из колеи. Не зря матушка в детстве советовала Эби не задавать вопросов, если та не уверена, что готова услышать ответ. Эби теперь понимала смысл этого совета как никогда четко.       Лифт тихонечко поскрипывал механизмами, вынуждая Хобс с опасением поднимать глаза к потолку. Мысль о том, что что-то могло пойти не так, и она как в самых паршивых ужастиках могла рухнуть вместе с кабиной лифта, вызывала легкий страх. Впрочем, недостаточный для того, чтобы расшевелить ее из ее эмоционального ступора окончательно.       Путь Эбигейл лежал к бару. Не смотря на то, что время давно перевалило за полночь. Не смотря на то, что после отбоя отель фактически принадлежал призракам. Кира как-то обмолвилась, что в Святилище существует негласное правило — после двенадцати в баре собирались призраки, и так как никто из живых не желал сталкиваться с загробной жизнью — до чертиков боясь любого напоминания о возможности смерти, как решила для себя сама Эби — своих комнат люди старались не покидать. А если и покидали, то холл и небольшой бар на втором этаже обходили окольными путями. Проблема заключалась лишь в том, что сейчас перспектива встречи с призраками была самым последним в списке ее возможных страхов. — А я ему говорю: ты вообще-то сидишь на моем месте, козлина, — Эби слышит неясный обрывок рассказа, поведанный мужским голосом и голоса других людей, срывающихся на смех.       До того, как она выходит из-за поворота коридора, скрывающего лифт от основной залы бара, Эби еще слышит неясный гул голосов, разговоры, но когда ее фигура становится видна всем собравшимся, на этаже повисает гробовая тишина, вышибающая у Хобс мурашки по всему телу. Совершенно детское желание развернуться и убежать со всех ног, щекотало нервы. — Надо же, кто-то из живчиков решил присоединиться к полуночным посиделкам, — лохматая женщина с потекшей тушью и зажатой в зубах сигаретой желчно усмехается, высекая искру небольшим зиппо. — О, а это та самая Эбигейл Хобс, о которой я вам рассказывал на днях, — уже знакомый Джеймс Марч расплывается в добродушной улыбке, распахивая объятия и шагая ей на встречу.       От импульсивности поведения мужчины, Хобс невольно сбивается с шагу, на полном серьезе подумывая сбежать, пока не поздно. Тот факт, что это были настоящие призраки, не испытывающие боли, неуязвимые, как в чертовых фильмах минувшей жизни, кружил голову. — Девочка, что решила показать зубки нашей Королеве? — долговязый сухопарый мужчина, отчего-то лысый и раскрашенный совершенно несуразным подобием макияжа, манерно упирает кулак в талию, глядя на Эби поверх маленьких, аккуратных очков. — Поздравляю, скорее всего, ты скоро присоединишься к нашей тусовке, — парень с черно-красным хохолком на голове проходит мимо Эби, даже не удостоив ее взглядом и ловко запрыгивает на барный стул.       От количества глаз, направленных в эту минуту на нее, становится так неловко, что пропадает голос. Впервые за последние несколько недель в обществе она чувствовала себя неуютно. Осознание, что все они здесь — мертвецы, совершенно меняло восприятие постороннего «внимания». — Не набрасывайтесь вы так, дайте девочке выдохнуть.       Эби ловит взглядом участливо-заботливое лицо Марча, устраивающегося от нее по левую руку за барной стойкой, и переводит уставший взгляд на странного бармена трансвестита. А она-то думала, что с подобными проявлениями людских странностей, вроде женщин в мужском теле, в новом мире больше не столкнется. И вот нате вам — привет из прошлой жизни. — Можно мне немного виски?       В тишине ее голос звучит надломлено, утомленно, как у столетней старухи. Но от собравшихся раздаются тихие одобряющие смешки. — Позволь, я представлю тебе своих друзей, — Марч привлекает ее внимание легким прикосновением к плечу, и сквозь тонкий хлопок ее водолазки отчетливо ощущается могильный холод его руки. — Это Салли, моя давняя и хорошая знакомая.       Эби вновь обращает внимание на женщину с размазавшимся макияжем, отчетливыми следами засосов на шее и чуть безумным взглядом черных глаз. Салли похожа на потасканную жизнью проститутку или наркоманку, не чурающуюся отсосом за десять баксов. Салли улыбалась едко и надменно, с надломленностью давно пережеванного жизнью человека, и Салли чертовски сильно походила на почившую далеко не мирно Венейбл. И совсем немного — на Корделию, оставшуюся хладным трупом лежать в Третьем Аванпосте. От неуловимой схожести черт тошнило и выворачивало, и смотреть на гротескную Салли было равносильно глубоко втянутому коксу — прошибало до последней извилины мозга и порождало легкий тремор рук. Бокал дорогого виски застучал Хобс по зубам, заставляя досадливо морщиться на откровенно выдающую ее слабость. — А это несравненная Элизабет Тейлор.       Марч кивает на того самого лысого мужчину в изумрудном платье с пайетками, с черным боа из перьев, и Хобс вглядывается внимательнее в тощую морщинистую шею, чтобы отмести возможность, что перед ней просто очень страшненькая женщина. Кадык рушил все надежды, наглядно демонстрируя, что перед ней просто мужчина с очень болезненным прошлым и непонятными ей наклонностями. — Лиз у нас исполняет роль бармена и жилетки для слез. Просто обожает раздавать советы всем сирым и убогим.       Марч усмехается, стреляя черноглазым взглядом в сторону улыбающейся Лиз. Эби молча кивает, салютуя трансу бокалом, и пытается не вдумываться, не анализировать. Не задаваться вопросом, что привело всех этих людей к такому вот результату. Меньше всего ей сейчас хотелось вникать в чужие драмы. — Тут у нас Тристан. Бывший любовник моей несравненной Графини и любовь нашей Лиз.       Парень в черных кожаных штанах в обтяжку, красной распахнутой рубашке и с совершенно нелепым эрокезом на голове улыбается трансвеститу так нежно и трепетно, что Хобс воротит от идиллии, что растекается между этими двумя невидимым шлейфом. Остатки виски проваливаются в желудок одним махом, когда Эби опрокидывает в себя бокал. Тристан тоже напоминает Эби кого-то, но она по своему обыкновению предпочитает не думать об этом, не вспоминать, страшась воскресить в памяти еще одного призрака боли. — Это Уил Дрейк, предпоследний владелец отеля и один из лучших модельеров почившего мира.       Эби вглядывается в лицо стильно выглядящего мужчины внимательнее и недоуменно хмурится. Дрейка она когда-то знала лично. Точнее, лично была ему представлена, как организатор одного из благотворительных показов, которое заказал его модный дом. — Мы знакомы, — Уил подтверждает ее догадки, приподнимая бокал и криво улыбаясь в ее сторону. — Весьма шапочно, — не может не уточнить Эби, салютуя вновь наполненным бокалом в ответ.       Ситуация казалась ей смешной. Комичной, если точнее. Достойной какого-нибудь анекдота. Пришли как-то в бар: ведьма, призрак-модельер и шлюха… Салли с другого конца барной стойки косила в сторону Эби откровенно недружелюбные взгляды. Хотелось передернуться и уже свалить к чертям из этого дурдома. Но в дурдоме было все же чуточку лучше, чем в полнейшем, попахивающем клиникой одиночестве ее холодной, темной комнаты. — Ну что ж, рассказывай, как поживает нынче мир, — Лиз замирает напротив, растягивая тонкие губы в кривоватой улыбке и Эби стоит больших усилий не пялиться.       Мать учила ее, что проявлять предвзятость, даже если ты не разделяешь чьих-то интересов — невежливо. — Мир рухнул, остатки пытаются выживать, но это похоже на дурной фарс, — Эби куксится, пытаясь изобразить лицом иронию, но получается у нее не важно, судя по сочувствующим взглядам со всех сторон.       Чертовы призраки, давно отживших свое людей, по неясной причине были куда сострадательнее живых людей Святилища. Благодатная почва для диссертации какому-нибудь социологу. — Мы слышали, Лэнгдон планирует запустить программу по восстановлению. — Ага, планирует оплодотворить всех дамочек, чтобы взрастить новое поколение с удобными понятиями о жизни. Удобными для него, конечно же.       От обиды в словах Эби слишком много желчи. Но ей не стыдно. Совсем нет. Она была бы даже не против, если бы эти слова ему кто-нибудь передал. Она не уверена, что смогла бы высказать ему все это в лицо. Но уж если бы ее слова ему передали, она не стала бы отпираться. — Лэнгдон маленький уродец, достойный самой жестокой смерти, — Салли выплевывает слова так, словно они жгут ей язык. В черных глаза слезы стоят непролитой пеленой, делая взгляд еще безумнее. — В тот миг, когда многие из присутствующих только начали жить, он разрушил все, что мы спустя многие годы обрели. Сломал ту идиллию, что мы установили.       Эби вслушивается в слова женщины, заглядывая на дно своего бокала. Лиз упредительна и бокал в руках Хобс не простаивает пустым дольше пары минут. Эбигейл в целом немного интересно, каким именно образом заточенные в отеле души могли начать налаживать свою жизнь, но спрашивать вроде как неудобно. Или слишком лениво. Или ей на самом деле плевать и она в очередной раз стесняется в этом себе признаться. — Ты не одна, чью жизнь он сломал, не строй из себя супер-жертву, — Лиз с упреком хмурит вычерненные брови, совсем не незаметно стреляя глазами в сторону Хобс.       Намек на бедственность ее положения коробит. Эби накрывает бокал ладонью, когда Лиз тянется обновить ее порцию виски. Утомленно качает головой — сострадание, на первых порах вызвавшее благодарность, теперь раздражало. — Думаю, мне все же пора. Не хотелось бы, чтобы с недосыпа у меня ухудшилась работоспособность. В этом месте кто не работает, тот не ест. — Ага, особенно жирненькие дамочки, просиживающие задницы в игральной комнате, — Тристан скептично выгибает брови, совсем как Боуден щурит светлые глаза.       К лифту она движется поспешно. В голове привычный сумбур, но Хобс решается наконец, что просто сидеть и жалеть себя не вариант. Сегодня она узнает, что ждет ее в будущем. Задаст четкий вопрос, чтобы получить четкий ответ. — Постой, — чужая холодная рука перехватывает ее за предплечье за несколько шагов до кнопки лифта.       Эби оборачивается к Марчу с явным нетерпением на лице, побуждая выкладывать суть проблемы как можно скорее. Ей не терпелось оказаться у себя, и пока не растаяла ее решимость, начать намечать четкий план по решению своих проблем. Эби была уверена, что пора прекращать прятать голову в задницу. — Если когда-нибудь тебе понадобится помощь, ты всегда можешь обратиться за ней сюда.       Марч сверкает обсидиановыми глазами, улыбается заговорщицки не убирая руки с ее плеча. Призрак держит крепко, провалами черных дыр вместо глаз пожирая удивление, проступающее на ее лице. — Помочь с чем? — у Хобс хрипит и ломается голос, потому что давно умерший мужчина пугает ее по всем параметрам. И то, что он призрак, играет тут далеко не первую роль. Просто в Джеймсе есть что-то, леденящее кровь в жилах. — Помочь убить Элизабет, разумеется.       Джеймс улыбается самой сладкой из возможных улыбок, и Хобс не сдерживается, выдирает руку из его цепкой хватки. Ее почему-то переполняет недовольство, помноженное на нешуточный испуг. Когда на убийство тебя начинают подбивать, очевидно и напрямую, говоря об этом без утайки, это пугает намного сильнее, чем когда ты готовишься к этому сам. Чем когда ты сам принимаешь решение. — Я не собираюсь больше никого убивать!       Хобс шипит это Джеймсу прямо в лицо, позволяя себе подобную смелость и вольность. Подспудно ожидает, что призрак размажет ее по стене за подобную дерзость, но ответом ей только елейная улыбка в обрамлении совершенно дурацки тонких усиков. Кто вообще придумал такой стиль ношения растительности на лице?! — О, но мы с тобой оба прекрасно понимаем, что это единственная возможность остановить Графиню.       Хобс поспешно вышагивает в сторону лестницы, не решаясь тратить время на ожидания лифта. Марч очевидно подталкивал ее к кардинальному решению проблем. И Эби была совершенно не согласна марать руки еще одной порцией крови. С нее достаточно, она сделала то, что сделала для того, чтобы сохранить жизнь Майклу. Но она никогда не пойдет на убийство, чтобы освободить место рядом с Лэнгдоном. Слишком низким поступком считала подобный ход.       Она найдет другой выход, чтобы заставить Элизабет оставить ее в покое. Найдет способ, отстранится от Майкла, если потребуется. Нет, она все еще чувствует к нему болезненно нежные чувства, все еще до дрожи хочет быть рядом, ловя каждый его взгляд. Но она ни за что и никогда не опуститься до вульгарной драки в грязи с другой такой же очарованной женщиной. Или не очарованной, но очень заинтересованной в мужчине.       В комнате теплее, чем в коридорах, но все равно приходится прятаться под одеяло в поисках благодатного тепла. Эби накидывает одеяло на голову, кутается в него, оставляя открытым только лицо, и устраивается в бесконечном ворохе подушек, принимая полу-лежачее положение. Прикрывает глаза и задается вопросом, а о чем ей спрашивать будущее. Что случится, если она пойдет на поводу решений Элизабет и Майкла? Что будет, если безропотно примет ситуацию и просто продолжит жить, игнорируя посторонние раздражители? Игнорируя тот факт, что к Лэнгдону ее тянет словно канатами.       Картинки охотно вспыхивают перед глазами, проявляясь, как изображение проявляется на полароидных карточках — медленно, из полной цветовой неразберихи в четкую картину.       Эби видит свою комнату, ярко освещенную смененными лампочками. Вместо привычного тепло-желтого света, каждый уголок озаряется синевато-белым, режущим глаз. Слишком ярко, с непривычки. На мягком ворсистом ковре, между ножек двух стоящих рядом кресел — маленький малыш с россыпью темно-каштановых волос неторопливо рисует что-то на альбомном листе.       Хобс замирает, забывая дышать, во все глаза глядит на ребенка, сидящего к ней спиной, и не знает, как реагировать на то, что она перед собой видит.       Малыш выпрямляется, отрываясь от рисования, поворачивает голову в сторону застывшей Хобс и вглядывается прямо в нее пронзительно голубым взглядом. Смотрит на нее до дрожи знакомыми глазами, и в первые минуты Эби кажется, что он смотрит прямо на нее. Только вот за спиной ее раздается тихое «привет» и иллюзия развеивается.       Мальчик поднимается на ноги, оставляя рисовальные принадлежности, оборачивается, и Эбс понимает, что ему от силы лет пять. Невысокий, худенький и угловатый, какими и положено быть детям. С вьющейся шапкой густых, отливающих каштаново-золотым, волос. С точно такой же родинкой под глазом, как и у нее. — Мастеришь для мамы подарок? — от знакомого женского голоса у Эби по коже бегут мурашки.       Оборачиваясь к обладательнице бархатного голоса, ей хочется выгнуть спину, зашипеть, подобно рассерженной кошке, спрятать мальчика за спиной и предотвратить всякий контакт с Элизабет. — Думаешь ей понравится? — мальчик шагает ближе к гостье, протягивая в ее сторону не оконченный рисунок, и Эби успевает разглядеть на белом листе неумело начерченных человечков.       Палка-палка-кругляшок. Изображенные люди были исключительно схематичными, стандартным изображением людей в исполнении ребенка, но Хобс различила, что картина изображает высокую темноволосую женщину в треугольном платье и малыша. Они держаться за руки и улыбки-полоски на их лицах нарисованы от уха до уха, как у погибших вместе с прошлым миром смайликов. — Это просто чудесно, Ник, я уверенна, Эби будет в восторге.       Элизабет улыбается мягкой, «настоящей» улыбкой, присаживаясь рядом с малышом, чтобы внимательнее рассмотреть рисунок в его руках, а Эби чувствует, как все внутри нее обливается кровью от этой картины. Ее коробит одна только мысль, что рядом с этим мальчиком, рядом с ее чудесным, безумно очаровательным сыном находится Графиня. И все же, чувство тревоги и беспокойства затмевает очарованность. Она никогда бы не подумала, что ее сын может быть настолько красивым малышом. Она, если честно, никогда и не рассматривала детей с целью определить их милость или очарование. Ник походил на маленького ангелочка. На юного принца с уже сейчас безупречными чертами лица, пусть и пухлощекого.       Эби хотелось сесть перед ним на корточки, заняв место Элизабет, прямо сейчас, и познакомиться. Узнать его любимые предпочтения, его распорядок дня и о том, как ему живется здесь. Выяснить, не обижает ли кто его, и не голоден ли он в это мгновение. Разделяющая их граница времени вспарывает ей вены. — Я слышала, Билл опять перегнул палку, — Элизабет оглаживает топорщащиеся кудри на голове малыша и у Хобс, в каком-то совершенно инстинктивном жесте вздергивается верхняя губа. — Ничего страшного, он просто назвал меня мелким засранцем и сказал, что нам с Тиной не место в Святилище и новом мире.       У Эби екает в груди от мысли, что какой-то мерзавец смеет третировать ее ребенка. Да кем бы ни был ей Ник, как можно было оставаться равнодушным, слыша, что такого кроху кто-то обижает? — Расскажи маме, — мягко советует Графиня, поглаживая мальчика по спине. — Нет. В прошлый раз она заступилась за меня и разозлила мистера Лэнгдона. — Но ты ведь не можешь просто так оставить это. Билл поступает подло, ты имеешь права защищаться сам, Ник. Защита, это не нападение. Это защита.       Элизабет невесомо целует лохматую макушку мальчишки, поднимается в полный рост и последний взгляд, брошенный на него перед тем как она уходит, полон какого-то непонятного сожаления. Эби шагает вперед, надеясь поближе рассмотреть своего будущего сына, но видение перескакивает, растворяет картинку вокруг, чтобы в следующее мгновение показать следующую.       Просторная комната пребывает в полнейшем хаосе. Тут и там видятся обломки и щепки, оставшиеся от мебели. Посреди этого беспорядка, как памятник самому себе, возвышается Майкл, сердито взирая на Ника, сутулящегося под его взглядом. — Я говорил тебе, что использование силы запрещено!       Майкл цедит слова сквозь сжатые зубы, а Хобс задается вопросом, где она сама, живущая в этом времени, пропадает? Почему пропускает момент, когда ее сына отчитывает проклятый Лэнгдон? — Я всего лишь защищался! — в детском голосе море слез и обиды, и крича это оправдание, он вскидывает раскрасневшееся лицико к мужчине, демонстрируя явное противостояние.       Когда Майкл опускает на детскую щеку звонкую пощечину, Эби и сама давится криком, бросаясь к сжавшемуся на полу мальчику. Ее руки проходят сквозь худые детские плечи, одетые в темно-серый свитерок, и невозможность помочь и утешить рвет ей душу на части. Эбигейл совершенно безрезультатно бросает на Лэнгдона взбешенный взгляд, пожираемая собственной яростью. — Будь ты проклят! — слова с ее губ слетают зло и поспешно, не давая ей времени задуматься, что и кому она говорит. А главное, с каким смыслом, если ее все равно никто не услышит. — Я никогда не допущу этого дня, ты слышишь меня?! Никогда! Ты скорее захлебнешься собственной кровью, чем прикоснешься к моему сыну!       Видение обрывается, Хобс хрипит, прижимая дрожащие руки к груди, воет, закусывая край одеяла зубами. Злоба, желание растереть Майкла в порошок дробит ей кости. Она клянется себе, что никогда не допустит подобного. Что никогда не оставит сына одного противостоять несправедливости этого места. Если уж Нику суждено родиться, она сделает что угодно, чтобы его детство было наполнено светом и любовью. Никогда и ни за что неизвестный Билл не бросит в сторону ее ребенка косой взгляд. Никогда и ни при каких обстоятельствах жестокая рука Майкла не коснется ее сына.