Из пепла - Мир.

      У Хобс с самого утра все скручивает в груди и переворачивается. Она вдруг задается вопросом, а хватит ли у Элизабет отчаяния и ярости, чтобы напасть на нее посреди толпы. Или изворотливая сука выждет окончания банкета и попытается пришить ее где-нибудь наедине. Эби вдруг понимает, что это самый слабый момент ее, казалось бы, идеального плана, и это не дает уснуть ей всю ночь.       Впервые за очень долгое время Хобс достает из шкафа платье и долго разглядывает серебрящуюся ткань органзы, в несколько слоев уложенной на юбке. Это платье она готовила еще до того, как Аарон погиб. В этом платье она хотела пойти с ним на очередной понедельничный бал и блистать уверенной улыбкой женщины, чувствующей себя интересной хоть кому-то.       Ей становится интересно, а знал ли Аарон что она беременна. И если не знал, то узнав стал бы защищать ее от Элизабет? Или как многие мужчины в подобной ситуации, оскорбленно отошел бы в сторону, позволив бывшей любовнице делать с Эби все что угодно?       Ответ остался в прошлом и Эби не хотелось его искать. Светлые воспоминания о мягко улыбающемся ей Хармоне дарили тепло глубоко внутри.       На завтраке Хобс долго топчется у столов раздачи, а после неуверенно присаживается за стол напротив Сьюзен, одной из самых молоденьких девочек в швейном цехе. Глузуорд всего на год младше самой Эби и в Святилище девушка ведет себя подобно маленькой серой мышке — неприметно. Хобс неловко улыбается, на силу выдавливая вежливую улыбку, и тихо интересуется: не помешает ли она трапезе девушки.       Сьюзен Глузуорд несколько растерянно качает головой и дарит в ответ такую же неловкую улыбку. Они завтракают в тишине, но Эби чувствует эти неуверенные взгляды и понимает, что, возможно, действует верно. Надеется, что ее неожиданное для всех присутствующих в столовой желание составить кому-то компанию, выглядит как попытка следовать указаниям Боудэна. — Прости, — ей приходится немного откашляться, потому что в горле ужасно сухо и от попыток говорить ощущается першение. — Я в последнее время несколько выпала из привычного ритма… Не подскажешь — балы все еще проводят? — Да, по понедельникам…       Сьюзан обескураженно сверлит взглядом ее лицо, пока Хобс выдавливает из себя неуверенно-облегченный вздох. Выдавливает, потому что на самом деле не хочет вздыхать. Она хочет удовлетворенно улыбаться и взглядом дать понять каждому присутствующему, что она больше никогда не позволит кому-то сделать ей больно. Только вот такая демонстрация совершенно не вписывается в необходимый образ, и Эби действительно «давит» из себя нужное и необходимое. — Ты хочешь пойти? — Сьюзан задает вопрос и тут же пряча взгляд, словно пугаясь своего любопытства.       Хобс позволяет себе улыбнуться, размазывая по тарелке овсянку с сушеными ягодами. Играть побитую жизнью ей удавалась слишком просто. Так просто, что Хобс иногда начинала сомневаться — а верят ли ее образу окружающие. Она бы, наверное, с нынешним багажом опыта, не поверила. — Я… не думаю, что смогу еще хоть сколько-нибудь вариться в собственных мыслях. К тому же, Боудэн советовал мне развеяться и отвлечься от проблем, и у меня нет причин сомневаться в его профессиональных советах, — Сьюзен напротив понимающе кивает, даря Хобс обнадеживающую улыбку.       А Эби глядит в серые глаза девушки и гадает, какие демоны могут скрываться за этим невинным взглядом. И хотя ей отчаянно хотелось верить, что Глузуорд действительно так мила, как кажется на первый взгляд, долгие месяцы жизни в Святилище отучили быть слишком наивной.       До вечера день тянется мучительно медленно. Хобс отсчитывает минуты на каждых часах, что попадаются ей на глаза — в швейном цехе на одной из стен, в столовой над столом раздачи еды, в ее комнате.       Она щелкает костяшками пальцев, понимая, что время всего шесть и до начала бала еще целых три часа, и принимается за дела, которые способны хоть как-то отвлечь от ожидания. Набирает полную ванну с ароматной пеной, отдающей чем-то персиковым и манговым. После растирает кожу полотенцем и наносит крем с легким кофейно-кокосовым запахом. Не то, чтобы это правда было нужно, но просто сидеть и ждать она не могла. А желание выглядеть хорошо после всех тех бед, что на нее свалились, не выглядело бы подозрительно со стороны.       Хобс долго разглядывает свое разрумянившееся отражение в зеркале на трюмо и проговаривает шепотом заклятие иллюзии. Она вчера додумалась снять иллюзию. Додумалась вернуться в комнату и даже вернуть Бартоломью нормальный, не магический сон. Просто потому, что никак не могла успокоиться, терзаемая мыслью, а иллюзия ли все это и жив ли ее несчастный, невольный подопытный. В конце концов если бы монстр умер по ее неопытности и неосторожности, Майкл вряд ли счел бы ее действительно невиновной и непричастной.       Теперь заколка, надежно запрятанная в складках простыни, являлась якорем и ждала лишь своего часа, чтобы погрузить Бартоломью в сон и наложить сверху необходимые иллюзии. Для этого Хобс даже не понадобиться подниматься в его комнату — заклинание само сработает. Ровно в пол одиннадцатого вечера, в самый разгар вечеринки.       Легкая тональная основа выглаживает тон лица, Эби старательно замазывает мешки под глазами, подчеркивает веки сверкающими перламутровыми тенями и на несколько раз прокрашивает ресницы, пытаясь сделать их как можно пышнее и выразительнее. Подчеркивает брови, укладывая волоски воском, смазывает губы полупрозрачным вишневого цвета блеском, закрепляет результат небольшим количеством румян на скулах. Ее образ сегодня — свежесть и естественность, насколько это вообще возможно с применением косметики.       Волосы она старательно пытается уложить в какое-нибудь подобие собранной на затылке прически, но пряди разной длинны нахально выбиваются из общей композиции и Хобс позволяет им свободно струиться по плечам. Разве что завивает легкие волны, используя для этого лишь ловкость рук и пару десятков невидимок.       В банкетном зале она оказывается едва ли не одной из первых. Приходит без пятнадцати десять и неловко вышагивает меж небольших и немногочисленных компаний людей, кляня себя за то, что не могла выждать еще немного и прийти после открытия мероприятия. Потому что ходить здесь в одиночестве было неловко. А подойти к кому-то и завести уверенную беседу, как делала она прежде, означало с треском провалить собственную игру в слабую, потерянную, уязвленную девочку, которая не знает, как и зачем жить дальше. Хобс впервые в жизни поняла, что образ забитой идиотки, опустившей руки, ей претит и вызывает неудобство. Сама она с удовольствием бы вписалась в какую-нибудь компанию и обсудила последние новости, или просто позубоскалила бы с кем-нибудь, кто отвечает ей взаимной неприязнью. С кем-нибудь из жен ученых, например, которых она с самого первого дня здесь подспудно недолюбливала. — Эби, Вы все же решили последовать моему совету и сменить обстановку? — Сэм Боудэн отделяется от одной из компаний, мимо которых проходит Эби с бокалом в руке.       Хобс давит в себе тяжелый вздох и старательно убеждает себя, что это было неизбежно. К сожалению, Боудэн, каким бы хреновым психотерапевтом не был, учитывая его странные наклонности, был все же психотерапевтом. А значит, умел читать людей. Во всяком случае, должен был уметь, и Хобс очень опасалась, что Сэм может увидеть ее притворство. И что еще хуже — выдать свои знания, когда начнутся разбирательства. — Я подумала, что Вы правы, и мне в самом деле стоит попробовать жить дальше. А для этого перестать прятаться от общества, — Хобс ведет глазами по набирающейся толпе, режет взглядом по часам на стене и понимает, что до момента, когда сработает иллюзия, осталось всего пятнадцать минут.       А это значило, что, сработав, иллюзия развеется уже к одиннадцати. У Эби было всего лишь пол часа на то, чтобы Элизабет увидела приготовленную для нее картину, пришла в достаточную ярость и покинула комнату своего сына. Иначе увидит любопытный фокус с рассеиванием кровавых сцен и появлением живого и невредимого Бартоломью на положенном ему месте. — Вы прекрасно выглядите сегодня, Эбигейл, — Сэм со звоном прикасается своим бокалом к ее, щуря довольные карие глаза, улыбается по-настоящему довольно, и Хобс едва ли не ежится от его приторного оскала. — Спасибо. Я старалась.       Она в пол уха слушает обмен любезностями между Сэмом и каким-то незнакомым ей мужчиной, подошедшим к ним, а сама старательно разглядывает толпу собравшихся, пытаясь и надеясь отыскать графиню. Двадцать минут одиннадцатого основательно поджимали ей сроки. Увидев ее Хобс позволила себе облегченно выдохнуть и извинившись перед мужчинами, составлявшими ей компанию, двинуться в сторону блондинки.       Элизабет была, как и всегда элегантна. Черное платье-футляр с такими же черными стразами изящно облегало фигуру, подчеркивая яркие и пышные формы. Белые локоны струились по спине, уложенные волосок к волоску, и сверкали в свете ярких люстр белой платиной. Женщина была прекрасна, но Хобс под этой красивой внешностью мерещилось что-то гнилое и отвратное. — Графиня? Позвольте отвлечь Вас на пару минут, — Эби подошла со спины и позволила себе наглость отвлечь женщину от разговора с тремя другими, являвшимися, вероятно, представительницами ученой касты. — Эбигейл? — Элизабет кривит губы в надменной усмешке и вежливо кивает своим собеседницам, извиняясь за прерванный разговор. А потом делает шаг в сторону Эби. — Да, конечно.       Они отдаляются к столикам с закусками, и в этот раз Эбс не без злорадства ведет Элизабет за собой. Та отстает буквально на пару шагов, но это тоже дарит какое-то приятное ощущение. А может всему виной было то, что предвкушение близящегося возмездия распирало Эби грудную клетку и мешало дышать ровно. — Я должна извиниться перед Вами, — Хобс улыбается своей самой вежливой и невинной улыбкой, какую только способна изобразить на своем лице, и старается глядеть в глаза женщины как можно спокойнее и дружелюбнее. — Не знаю, передавали ли Вам мои слова, но в первый день после того, как я пришла в себя, я обвинила в трагедии Вас.       Элизабет почти не меняется в лице, продолжая изображать лицом вежливый интерес, но Хобс чувствует — та прекрасно знает о словах, брошенных Эби в первые дни после пробуждения. — С тех пор я много думала о том вечере, пыталась вспомнить, и вынуждена признать, что выпитый мною алкоголь и горе вполне могли сыграть со мной злую шутку. Я хочу извиниться за то, что обвинила Вас в случившемся. Надеюсь, Вы сможете простить мне мои слова.       Элизабет улыбнулась так сладко, что будь у Хобс диабет, она могла вполне словить анафилактический шок. Теплая мягкая ладонь графини коснулась обнаженного плеча Эбигейл и Хобс не сдержалась — вздрогнула. — Все мы совершаем ошибки, Эби. Я рада и благодарна, что Вам хватило смелости их признать и принести извинения. А еще я рада, что Вы в порядке. То, что случилось с Вами, любого может сломить, — Эби нервно улыбнулась, чувствуя, что ее маска вот-вот даст трещину. — Но я знаю и верю, что Вы справитесь с этими испытаниями. И хочу, чтобы Вы знали — я всегда протяну руку помощи, если она Вам потребуется.       Хобс скользнула взглядом по часам, висящим на одной из стен, и позволила тому злорадству и предвкушению, что вертелись в груди, проступить на лице. — Спасибо, графиня, — Эби не без удовольствия отметила, как удивленно нахмурилась женщина из-за произошедших метаморфоз. — В таком случае и я Вам хочу оказать помощь.       Эби замолчала, не в силах отказаться от эффектной паузы. Улыбнулась явно растерянной ее переменами Элизабет и произнесла тихо и томно: — Вы бы проверили как там Бартоломью. Вдруг малышу что-то понадобилось.       Чувство неверия и ужаса, отразившегося на холеном лице блондинки, фейерверком удовольствия отозвалось в груди Хобс. Видя, как медленно все краски сходят с идеального лица Элизабет, Эби думала лишь о том, что этот момент стоил очень многого из того, что Хобс пришлось пережить за последнее время. Стоил бессонных ночей, потраченной магии и нервов, что она убила, теряясь в догадках получится ли у нее свершить задуманное.       Элизабет бросается из зала прочь едва ли не бегом. Эби провожает ее с самодовольной улыбкой на лице и отчаянно давит в груди зарождающийся злорадный хохот. Если она начнет распугивать людей своим безумным весельем, сложно потом будет изобразить непричастность.       Люди провожают убегающую женщину недоуменными взглядами и непонимающе шепчутся между собой. Хобс цедит нагревшееся шампанское и гипнотизирует взглядом часы. Первичное возбуждение сходит на нет и сейчас Эби вынуждена варится в очередных сомнениях.       Три минуты. Этого вполне достаточно, чтобы из этого зала бегом добраться до лифтов.       Насколько Элизабет расчетлива и хладнокровна? Хватит ли ей силы духа успокоится и выстроить против Эби действенную тактику. Или она тут же схватится за оружие и с застеленными яростью глазами бросится прямо в этот зал мстить убийце ее сына? Хобс надеялась, что графиня очень сильно любит своего ребенка.       Семь минут. Этого времени вполне достаточно, чтобы лифт доехал с первого этажа на тринадцатый.       Ей приходится на расстоянии, надеясь исключительно на удачу, вешать на комнату повышающее эмоции заклинание. Простенькое, по своей структуре, оно было призвано усиливать эмоции людей, находящихся в определенном месте. Это заклинание изобрел один ведьмак, живший в далеком шестнадцатом веке. Оно было изобретено для того, чтобы успокаивать людей во время переговоров. Сейчас Хобс впервые в своей жизни работала с магией удаленно — делала так, чтобы любой находящийся в той комнате, испытывал дикую, всепоглощающую ярость. Это повышало шансы того, что графиня ринется мстить сюда, не взирая на множество лишних взглядов.       Пять минут. За это время на тринадцатом этаже можно добраться от лифта до комнаты Бартоломью и даже открыть дверь. Если Элизабет весь путь преодолела бегом, то этих пяти минут так же хватило бы и на то, чтобы оценить приготовленную для нее инсценировку.       Хобс перехватывает с подноса проходящего мимо официанта очередной бокал шампанского, и отсалютовав часам, делает большой, жадный глоток. Сердце у нее колотится где-то в горле, словно по коридорам к комнате Бартоломью бежала на самом деле она. — Что такого ты сказала Графине, что она так поспешно покинула зал? — Боудэн стоит за плечом Эби и внимательно разглядывает девушку, когда она недоуменно приподнимает брови. — Прости? — Вы разговаривали, и она вдруг срывается с места, словно ужаленная.       Сэм с подозрением щурит глаза, и Хобс очень хочется свернуть ему шею. Просто крутануть кистью, применив немного силы, и услышать, как хрустят его позвонки похоронный марш. Было бы здорово, потому что любопытство местного мозгоправа изрядно напрягает саму Эби в эту минуту. Ей справедливо мерещатся сложности в каждом жесте окружающих, и приходится прикладывать очень много усилий, чтобы не сорваться. — Да мы вроде не обсуждали ничего особенного. Я просто извинилась за то, что оклеветала ее. — Ты ее… Оклеветала? — Сэм насмешливо кривит губы и впивается в глаза Хобс таким взглядом, что Эби вдруг отчетливо понимает, что Боудэн на самом деле без ума от таких вот скандалов. Что мужчина ловит кайф, наблюдая или слыша что-то подобное. — Когда я пришла в себя после операции, мне показалось, что с лестницы меня столкнула Элизабет. Я сказала об этом Брустоку.       Хобс бросает очередной взгляд на часы и нервно опрокидывает в себя остатки из бокала. Прошло уже восемнадцать минут, как иллюзия действует. Еще двенадцать, и она рассеется. — И теперь ты уверена, что тебе просто показалось?       Эби бросает на Боудэна полный подозрений взгляд и маячит очередному официанту об обновлении порции шампанского. Любопытство мужчины, замершего рядом, было как никогда несвоевременно. — Я находилась под таким количеством алкоголя в тот вечер, что было бы глупо утверждать, что хоть в чем-то я правда уверена. Так что я извинилась перед Элизабет и предпочту забыть эту историю. — Забыть не значит принять, Эби, — Сэм тоже меняет бокал, когда вышколенный официант замирает рядом с ними с наполовину заставленным подносом. — Прошу, давайте хотя бы сегодня не будет заниматься трепанацией моей души, Сэм.       Эби выпивает шампанское за пару минут, бросая взгляды то на часы, то на людей, окружающих ее со всех сторон. Присутствие рядом ее психотерапевта вынуждает быть осторожной и не выглядеть слишком подозрительно, так что на часы она бросает взгляд украдкой, а в сторону выхода из зала и вовсе старается смотреть как бы невзначай.       Когда бокал пустеет в очередной раз, Хобс чувствует приятное головокружение, почти забытое чувство опьянения, но оно слишком легкое, чтобы избавиться от переживаний о том, где именно сейчас Элизабет и что планирует сделать.       Руки касается теплая ладонь, Хобс давит в себе раздражение и оборачивается со строгой улыбкой на губах, чтобы попросить Сэма оставить ее в покое. И едва не выпускает бокал из руки, сталкиваясь взглядом с двумя голубыми глазами.       Майкл стоит совсем рядом. В черном костюме тройке, классическом, самом простом, без всяких готических атрибутов, и смотрит на нее с мягкой спокойной улыбкой на губах. — Добрый вечер, мисс Хобс.       Эби давится нервной икотой, в последнее мгновение сумев удержать этот порыв внутри. Распахивает глаза пошире и пытается собраться с мыслями. Потому что первая эмоция от его присутствия — страх и растерянность. А еще разочарование, медленно разрастающееся в настоящий ужас.       Майкл склоняет голову к плечу, позволяя золотым локонам скользнуть с плеча по груди, и улыбка медленно сползает с его лица. Словно он чувствует ее состояние. — Ты вернулся? — Эби сует кому-то в руки свой бокал, не глядя, и шагает к Лэнгдону ближе, пытаясь заставить себя успокоиться. — Как давно? — День назад.       Он совсем не изменился с их последней встречи. Все такой же.       Хобс разглядывает голубые глаза, чувственные мягкие губы, плавную линию челюсти и густые брови вразлет. Волосы, все так же аккуратно расчесанные. Когда они в последний раз виделись, он был слегка растрепан, раздет и светлая кожа лоснилась от выступившей на ней испарины. — Я не знала, — она не знает, зачем озвучивает это.       Она теперь делает вид что все так же разглядывает его, пытается выдавить из себя хоть какую-то радость, но понимает, что радости этой вроде как и нет. Майкл появился слишком рано.       А может он появился здесь вместо Элизабет — думается вдруг Хобс. Может быть он тоже видел ту иллюзию, а разобравшись, что к чему, снял ее и вот пришел задать Эби трепку за попытку саботажа. — Мы решили не афишировать это слишком сильно в этот раз. Впрочем, я не особо и скрывался, в отличии от тебя.       Он улыбается как-то криво, протягивает Эби ладонь, и она несколько секунд отупело глядит на его руку, пытаясь предположить, куда он ее поведет. На плаху? Или выведет в ядерную зиму и отправит скитаться в поисках своей смерти? Чисто из уважения к тому, что между ними было.       Эби почти против воли вскидывает на него растерянный взгляд, чувствуя, как разочарование опускает ей руки. Фигурально. По факту — свою руку она все-таки вложила в его ладонь. — Ты как будто бы не рада меня видеть. — Я… О, нет, что ты. Я очень рада тебя видеть. Просто это… Весьма неожиданно.       Майкл ведет ее сквозь толпу, в центр зала, а потом очень близко притягивает к себе, вынуждая прислушиваться к тихой фоновой музыке и что более сложное — подстраиваться под его ритм. — Рано или поздно я должен был вернуться.       Хобс растерянно молчит, вглядываясь в лица танцующих рядом людей, и пытается понять, что вообще происходит. Лэнгдон не выглядел как человек, злящийся на ее поступки и выходки. Он вообще словно не знал ни о чем, что здесь происходило. И Эби с трудом верила, что так могло быть. Чтобы хоть что-то в этом месте оставалось без его ведома.       Мысль о том, что это он мог подтолкнуть Элизабет к тому поступку, мог надоумить графиню убрать ее, кольнула ржавым гвоздем прямо в висок. Хобс почувствовала, как разрывает голову тугая, острая боль и непроизвольно поморщилась, устав держать маску. Она устала за эти пару дней играть кого-то другого. Просто устала. — Ты изменилась.       Хобс позволяет себе усмехнуться, беззвучно, но все же. И она почти озвучивает свои мысли о том, как сильно Святилище заставляет людей менятся, когда отовсюду вдруг слышится ропот людской толпы и так хорошо узнаваемый женский голос: — С дороги, Боудэн, иначе пожалеешь!       Хобс отрывается от остановившегося Майкла и оборачивается на шум. Картина замершей в паре десятков шагов Элизабет радует глаз: потекшая туш, красные пятна на щеках и шее, искусанные губы со стертой неизменно алой помадой. Графиня помята основательно. А еще дрожит, сверкает безумным взглядом, и тычет в сторону Хобс револьвером. Эби не сомневается, что он заряжен на всю обойму. — Сука!       Хобс вздрагивает, потому что выстрел звучит раньше, чем обвинения или еще какие-нибудь сопутствующие ситуации речи. Она ожидала, что Элизабет будет кричать и биться в истерике, будет обвинять ее в смерти сына и только после этого, возможно, выстрелит. Но боль обжигает плечо, и Хобс, переводя ошалевший взгляд на собственное тело замечает, как из достаточно небольшой и аккуратной дырочки, аккурат под обнаженной ключицей, стройными струйками вытекает кровь. — Элизабет, — Майкл зовет женщину по имени очень настороженно, приподнимает свободную руку, другой поддерживая пошатнувшуюся Хобс со спины, но сказать что-то еще не успевает.       Грохот выстрела звучит вновь и Хобс, жмуря слезящиеся от боли глаза, ждет очередной порции боли. Только боль не приходит. Она позволяет себе открыть глаза и посмотреть, а открыв видит бесчувственно лежащее на полу перед ними тело и плавающую прямо перед ее лицом пулю.       Майкл рядом неприязненно кривит губы, глядя на Элизабет и только спустя минут пять бросает на Хобс полный претензии взгляд. И по его глазам Эби очень хорошо видит, что просто жертвой он ее не считает. Он протягивает руку, подносит ее к раненному плечу и Эбс чувствует, как движется пуля в ее теле. Она падает Лэнгдону в подставленную ладонь, словно вытащенная за ниточку, и пока Хобс таращиться на медленно срастающуюся кожу на своем плече, Майкл неожиданно и властно обращается к толпе: — Что произошло?       Люди переглядываются, шепчутся и далеко не сразу откуда-то с дальних рядов слышится мужской голос: — Она сказала, что кто-то убил ее сына. — У нее был сын? — недоуменно переспрашивает кто-то из женщин и вокруг поднимается такой гвалт, что Хобс отчаянно хочется закрыть уши.       Майкл режет ее взглядом, полным вопроса, претензии и осуждения, и будь Хобс прежней, она бы непременно содрогнулась и рассыпалась в объяснениях. Возможно даже выдала бы всю правду, не имея сил выстоять против этих требовательных глаз. Но прежней Эби не была. А потому лишь растерянно пожала плечами, покорно ожидая вопросов. Пускай вначале докажет, что она это действительно сделала. А потом они поговорят. — Идем за мной, — повелительно бросает Лэнгдон, двигаясь в сторону выхода. — И уберите это отсюда.       Хобс видит, как небрежно он кивает головой на тело женщины, рукой показывая Эби следовать за ней, и на какое-то мгновение. Короткое, меньше секунды, Хобс становится жалко Элизабет. Жалко того, как легко этот мужчина убил ее и даже не остановился на мгновение над ее телом, чтобы отдать дань тому, что между ними было. Он просто прошел мимо, словно никогда не знал графиню. Словно она совершенно ничего для него не значила.