Из пепла - Мир.

      Когда они почти скрываются за дверями, ведущими из зала, Хобс слышит позади визгливый крик, а обернувшись наблюдает, как графиня, а точнее ее дух — учитывая, что тело ее несколько человек выносили в другие двери — горит ярким пламенем. Эби поежилась, пытаясь справиться с тем ужасом, что заворочался в груди — насколько могущество Майкла было велико, раз он мог уничтожить не только тело, но и душу человека?       В комнате Бартоломью Лэнгдон без промедлений движется к детской кроватке, не останавливаясь, чтобы осмотреться. Хобс идет в нескольких шагах позади, не зная, чего ждать от этого визита и как себя вести. С одной стороны, ей следовало бы продолжать придерживаться плана, который более-менее вырисовался в ее голове за последнюю неделю. Следовало бы играть роль удивленной девушки, впервые попавшей в мрачное убежище для элизабетского отродья. Но она устала. Правда, очень сильно устала за эту неделю. Когда она все это планировала, то была почему-то уверена, что у нее будет время, чтобы подготовится к встрече с Майклом. Что будет время успокоиться и устаканить свои мысли и эмоции. Но Лэнгдон, как всегда, выбился из всех планов. И сейчас, что бы она не отыгрывала лицом, она была уверена, что мрачного удовлетворения от случившегося ей от него не скрыть. А потому она даже не пыталась хоть что-то изображать. Только молча следовала за ним по пятам, преисполненная решимости и какой-то даже обреченности.       Майкл замер над кроваткой, небрежно, двумя пальцами отодвинул кружевной полог и абсолютно равнодушно заглянул внутрь. Бартоломью, не видимый с того места, где замерла Хобс, закряхтел и принялся то ли попискивать, то ли кряхтеть искаженным голосом, и Эби даже показалось, что звуки уродец издает какие-то радостно-приветственные.       Лэнгдон хмыкнул, запустил руку в кроватку, а через пару мгновений в его ладони сверкнула та самая заколка, которую Эби старательно прятала в складках матраса и простыней. Майкл вертит в руках жестяную маленькую безделушку, лишенную какого-либо украшения, и бросает на Эби уставший, полный разочарования взгляд. — Иллюзия, Эби, — он не спрашивает, просто констатирует факт.       И Хобс понимает, что Майкл догадался. Обо всем, что произошло в этой комнате меньше, чем пол часа назад. Пусть и не видит картину полностью, но понимает четко и почти правильно. Это окончательно убеждает ее, что пытаться скосить под дурочку не выйдет и в конце концов она просто кивает, подтверждая его догадку и все, что крылось под короткой фразой.       Майкл не вспыхивает яростью, как ожидала Эби. Даже не смотрит на нее, по сути, а потом утомленно трет веки и бросив безделушку обратно в люльку, отходит на несколько шагов. Хобс не сразу понимает, что именно происходит, но, когда хрипы в кроватке становятся совсем уж судорожными, бросается к той и только увидев, как обмякает посиневшее тельце Бартоломью, бессильно замирает рядом, вцепившись в борта кровати похолодевшими руками.       Бартоломью был мертв. Окончательно и бесповоротно, в этом не стоило даже сомневаться. И хотя Эби умом понимала, что это правильно и в какой-то степени даже гуманно, справится с гадливым сожалением в груди ей никак не удавалось. Даже глаза заслезились, вопреки всей ее уверенности, что бывшая ее сентиментальность осталась в прошлом. — Тебе следовало убить его сразу.       Майкл стоит в нескольких шагах, внимательно вглядываясь в Эби прямым, строгим взглядом. От недавней утомленной расслабленности нет и следа. Лэнгдон скрещивает руки на груди, глядя в ее сторону выжидательно, и Эби понимает, что киванием и угуканьем ей все же не отделаться. — Я думала об этом. А потом поняла, что пусть это и милосердно, с какой-то стороны, все же бездушно. — Противоречишь сама себе.       Майкл хмыкает, делая шаг в ее сторону, но Эби смещается так, чтобы кроватка с мертвым уродцем разделяла их. Меньше всего ей сейчас хотелось ощущать его подавляющую близость. — Знаешь, о чем я подумала, когда смотрела на него в последний раз? Что убить его и правда проще и милосерднее по отношению к нему и его нелегкой судьбе. И что, в общем-то, это нормально с моей стороны — быть к кому-то жестокой и беспощадной, — она прервалась, вглядываясь в обезображенное природой лицо, пытаясь собрать в кучу тот сумбур, что представляли ее мысли в этот момент. — Что вообще это в природе человеческой. Что все мы действительно хуже животных в своей жестокости. А потом я вдруг подумала, а не попытки ли противостоять этой жестокости делают нас людьми? Я не захотела становится животным, способным без разбора резать всех, кто так или иначе стоит у меня на пути. Тем более тех, кто на нем не стоит. Я не жалею, что не убила его. Я правда верю, что могла бы ему помочь. — Ты смешная, Хобс. Правда, иногда очень раздражаешь своей наивностью и любовью озвучивать прописные истины.       Они помолчали какое-то время, разглядывая друг друга. Майкл смотрел с легким недовольством и даже презрением, Эби же пыталась разглядеть то, что когда-то так сильно зацепило ее в нем, что она пошла на умышленное убийство двух женщин, что, по сути, пытались спасти и предотвратить тот ужас, что этот человек совершил со всем миром. — Зачем ты убил его? — она не знает, зачем спрашивает это.       На самом деле ей просто начинает надоедать та напряженная тишина, что повисает между ними. А в купе с его пронзительным взглядом это и вовсе становится невыносимым. — Потому что я не милосерден. И я не просто хуже животного — Я есть сын Зверя.       Эби не сдерживает желчной улыбки, цедя почти раздраженно: — Ты тоже иногда раздражаешь своей манерой выражаться так пафосно.       Темные брови на красивом лице взлетают в недоумении, когда Майкл снова делает шаг по направлению к ней. А потом еще несколько, обходя кроватку и замирая у Хобс за спиной. — С каких пор озвучивание правды принимается тобой за пафос? — Не важно.       Она молчит некоторое время, пытаясь расслабиться от столь близкого присутствия мужчины, к которому в последнее время испытывала исключительно недоверие. — Почему тогда, на аванпосте, ты решил, что я достойна жизни в этом месте? — глухо спрашивает Хобс, переводя взгляд на маленькое уродливое лицо Бартоломью.       Майкл стоит за ее спиной, и судя по ощущениям, гипнотизирует ее затылок тяжелым взглядом. А стоит ей повернуться в его сторону, шагает вперед, сокращая расстояние между ними почти до минимума. — Почему ты выбрал меня?! — Эби срывается на крик, бросаясь на Лэнгдона, сжатыми кулаками дважды ударяя его по груди.       Плакать было легко после напряжения, скопившегося за последние пол часа. Хобс, конечно, могла и не плакать — испуг в ней был не настолько сильный, чтобы впадать в истерику, да и все произошедшее было хорошо составленным планом, долго и скрупулезно приводимым в исполнение. Тем не менее, эмоции в ней все же были, и они требовали немедленного выхода. А просто тихо плакать над кроваткой Бартоломью и жалеть о своей и его судьбе казалось Эби попросту жалким. Поэтому Хобс решила сдобрить слезы яростью, просящей выхода.       Правда руки ее Майкл очень быстро перехватил, сжав с достаточной силой, чтобы Эби замерла, прекратив попытки вырваться и вновь его ударить. — В тебе всегда была тьма, которую я жаждал видеть в новом мире.       Майкл смотрит на нее немного утомленно, но отвечать на вопросы не прекращает, вероятно, выбитый из колеи всеми событиями, что встретили его в Святилище по приезду. — Она была и в Мэллори! — Эби входит в раж, чувствуя, как легко ее захватывает ярость, давно хранимая на затворках души. — Я знаю, ты говорил ей то же самое! Так почему в итоге выбрал ты именно меня?!       Отчасти, этот вопрос мучал ее очень давно. Хобс не врала, когда говорила, что Мэллори передала ей все слова Лэнгдона — это и в самом деле было так. Просто во время событий на третьем аванпосте Эби не успевала задуматься об этом, а в Святилище проскакивающие мысли быстро затмевались настигающими проблемами. Сейчас же был невероятно подходящий момент для выяснения отношений. Тем более что Майкл не торопился сворачивать ей шею за очередную истинно бабскую истерику. — Потому что в тебе надлом моральных ценностей был намного глубже. Из вас двоих именно в тебе было больше безрассудства, не смотря на твое умение видеть причинно-следственные связи, ты не редко действуешь в порыве эмоций — Мэллори часто не хватало смелости действовать так, как советовало ей ее темное начало.       Майкл замолкает, отходя к буфету. Неторопливо наливает себе почти полный стакан виски, непонятно откуда взявшийся в, казалось бы, детской комнате. И как-то совсем неумело, будто в первый раз, опрокидывает в себя, шумно втягивая воздух сквозь плотно сжатые зубы. — Вы действительно обе были полны мрака. На самом деле, многие люди им полны. Просто кто-то эту тьму упорно отрицает. Ты отрицала тоже, но в дерьме собственной жизни варилась многим дольше. Стоит признать, жизнь ломала тебя задолго до моего прихода, — Майкл оборачивается с кривой улыбкой, теперь сосредотачивая все свое внимание на Эби. В голубых глазах столько злой издевки, что становится неуютно и неприятно. — Развод родителей, смерть любимого отца, смерть лучшей подруги на твоих глазах, смерть возлюбленного. Раз за разом жизнь давала тебе пинка, выбивая из тебя все то «светлое», что вкладывало в людей «современное» общество. Ты была надломлена давно и безвозвратно. Оставалось только немного додавить, чтобы ты собственноручно расправилась со всеми жителями аванпоста. Венейбл, правда, сориентировалась быстрее, но и озлобленности в ней было больше, чем в тебе. — Так значит, из всех выживших Третьего Аванпоста ты выделил не меня и Мэллори, а меня и Венейбл? — Мэллори? Серьезно? Маленькая трусливая девочка, которая чуть-чуть ненавидит девку, заставляющую подтирать ей зад? В ней было намного больше страха нарушить общепринятые правила, хоть она и не терпела всех собравшихся под сводами убежища. Она бы никогда не пошла на массовое убийство. А вот ты была готова заразить их всех смертельной болезнью, которую в себе порой подозревала, из мелкой мстительности. Просто потому, что считала их недостойными этой жизни. Изначально я ставил на вас с Венейбл, — Майкл обходит Эби со спины, ведя длинными горячими пальцами по плечу правой руки, вниз, до кончиков пальцев.       У Эби от его откровений першит в горле, и принять истинную причину его выбора уже многим легче, чем те же пару месяцев назад. Услышь она тогда эти слова, провалилась бы в глубокую яму самосожаления. Сейчас лишь слегка царапает слух. Тем не менее, она все еще жива, и со своей тьмой примирилась. — А ты, наконец, приняла свои пороки, — Майкл с интересом оглядывает всю ее фигуру, вытянутую в звенящую струну перед ним. — Это не может не радовать, но порождает вопросы. — Здесь мне пришлось отстаивать свое право на жизнь. Времени на жалость к самой себе и подбор святых личин попросту не оставалось. — Впечатляет, — Майкл склоняет голову к плечу, медленно ведет фалангами указательного и среднего пальца вдоль ее подбородка, прикрывая покрасневшие, будто воспалившиеся глаза. — И что дальше? — Дальше мы будем двигаться в изначально заданном направлении. Я подберу замену Элизабет, чтобы в Святилище в мое отсутствие был порядок, восстановлю силы и отправлюсь в четвертое убежище. — Я могла бы присмотреть за всем в твое отсутствие. Ты ведь знаешь, что когда-то я была успешным организатором, — Эби предлагает свою кандидатуру с легкой улыбкой, находя такую идею вполне ироничной. Она была ничем не хуже Элизабет, и прекрасно справилась бы с организацией полутора сотен людей. — Ты, правда, думаешь, что я доверю Святилище в твое управление? — Майкл бархатисто смеется, вновь открывая глаза и обращая к ней взгляд. — После того, как ты целенаправленно спровоцировала Элизабет, добиваясь того, что в итоге получила.       У Эби едва различимо ползут мурашки по коже, и наливается тяжестью желудок, словно ее вот-вот стошнит. То ли от того, как просто он сказал об этом, то ли от того, что постепенно ее охватывала ярость. В этот раз свежая, концентрированная.       Стекла в окнах звонко зазвенели, грозя рассыпаться дождем битого стекла. — Я была беременна, Майкл. Без всякой процедуры ЭКО, — она гневно выплевывает слова, с удовольствием наблюдая, как на холеном лице распускается искреннее недоумение. Выходит, о произошедшем Майкл не знал. Эби было немного любопытно, как Элизабет удалось скрыть случившееся, и знал ли о сокрытии кто-то еще. Обходительный Брусток, к примеру. — Я думаю, ты и сам понимаешь, чей это был ребенок. Твоя несравненная Элизабет отправила меня в полет со ступеней в холле, позаботившись, чтобы твой сын никогда не родился. Ты, правда, думаешь, что мои действия были необоснованной блажью?!       Хобс оставляет Майкла в комнате одного, полностью удовлетворенная его ошеломленно распахнутыми глазами. Судя по его лицу, бедняга даже не задумывался, что от незащищенного секса с женщинами могут быть дети. Впрочем, может быть причины его удивления крылись в другом — Хобс было насрать. Она немного жалела, что мужчина не мог испытать той же боли, что испытала она, впервые проснувшись после операции. Но и глубокого удивления ей было достаточно.       В одном из коридоров Марч появляется прямо из воздуха, удивительно слаженно шагая с ней в ногу. — Поздравляю, моя дорогая, — в голосе его помпезная бравада и нескромное удовлетворение, выдающее гордость за ученика. — Ты добилась желаемого и осталась жива. — Да, но ты так и не получил того, чего хотел, — Эби с опаской смотрит на духа, переживая, что за веселостью того может скрываться озлобленность. На нее, в частности.       В конце концов, теперь с душой женушки Марч не увидится никогда. Хотя рассчитывал на несколько другой результат. — Ну, иногда некоторые вещи идут не по плану. Прискорбно, конечно, что душа Элизабет низвергнута в ад, но я, во всяком случае, получил истинное удовольствие, пока наблюдал за ее расплатой.       Хобс не торопится разуверять призрака в том, что на самом деле произошло с душой его жены. — Ты ведь знаешь, что это не Элизабет заложила тебя копам?       Хобс понятия не имеет, зачем раскрывает этот маленький секрет, подсмотренный ею в давно минувшем прошлом. И почти сразу жалеет о сказанном, когда Марч сбивается с шага, чтобы в следующую минуту немилосердно пригвоздить ее к стене. Ледяные руки на ее шее запускали целые табуны мурашек по телу. — Повтори, что ты только что сказала, — от злости его верхняя губа почти по-звериному приподнимается, демонстрируя белизну ровных зубов. И взгляд черных глаз, словно высасывающий из нее душу, смотрел прямо в глаза. — Тебя сдала твоя помощница, прачка, не помню, как ее зовут, — Хобс хватается пальцами за держащую ее руку, судорожно пытаясь вздохнуть. Кислород начинал стремительно заканчиваться. — Мисс Эверс? — в глазах Джеймса полнейшее неверие и еще какая-то эмоция, смутно напоминающая боль от предательства.       Эби почему-то жаль мужчину. Даже не смотря на его полностью черную, склонную к жестокости душонку, ей его жаль. По-настоящему. — Да. Она любила тебя, как женщина любит мужчину. Ненавидела Элизабет, ревновала к ней. И в какой-то момент решила, что будет очень романтично вам умереть вместе. — Как жаль, что Майкл сжег эту старую суку, — Джеймс отстраняется от Эби порывисто, отпуская онемевшую шею, и Хобс валится на пол, принимаясь растирать сведенное судорогой горло. Язык у нее во рту распух настолько, что ей было даже больно им шевелить. — Почему ты не сказала мне? — Я думала ты в курсе.       Взгляд Марча, брошенный на нее сверху вниз, настолько полон злости, что Хобс кажется в первую минуту, что призрак наградит ее пощечиной. Но Марч не поднимает руки. Лишь растворяется в воздухе, уходя с молчаливым укором в неизвестность.       Эби, конечно, соврала. Она не сказала Джеймсу правды, потому что боялась, что это изменит его отношение к бывшей жене. Боялась, что он простит Элизабет и начнет защищать. Марч был удобным союзником, и терять его из-за правды давно минувших дней не хотелось. Какая разница, кто предал Марча, Элизабет все равно никогда не любила этого человека, находя место рядом с ним просто-напросто выгодным.       Хобс надеялась, что Марч окажется достаточно прагматичным и не слишком эмоциональным, чтобы принять ситуацию. Чтобы не скатываться в пошло-банальную ненависть к самой Эбигейл. Ей бы не хотелось, чтобы они с Джеймсом стали врагами. Он нравился ей, не смотря на все свои больные наклонности.       На своем этаже Эби замирает почти у самого лифта, удивленно глядя, как незнакомый парень шастает чуть впереди, растерянно разглядывая таблички на дверях. Она не узнает его, но сразу понимает, что он новенький — за прошедшее время она так или иначе увидела всех, кто населял Святилище до этого момента. А уж парня с ярко синими волосами она точно не пропустила бы.       Незнакомец, наконец, заметил ее и вежливо улыбнулся. — Простите, Вы не могли бы мне помочь? — Да, конечно.       Хобс вглядывается в смутно знакомое лицо. Ее озаряет не сразу, а когда озаряет, не пятиться назад становится очень сложно. Прямо перед ней — Кай Андерсон, лицо которого пару лет назад активно крутили по телеку. Тот самый парень, которого Тереза лично наблюдала и настояла на переводе в клинику для душевно-больных преступников…       « — Мам, чего ты так вцепилась в этого шизоида? В чем кайф-то, работать с психопатами? — Эби лениво разваливается на шезлонге, поправляя съехвашие на самый кончик носа солнечные очки. — Сидела бы дальше в своем кабинете, наблюдая разваливающиеся парочки, да расклеившихся неудачников. — Кай необычный. Серьезно, — Тереза хмурится, когда Эби насмешливо кривляется, передразнивая воодушевление матери. Шутливо грозит кулаком. — Андерсон удивителен. Он действительно имеет психопатические наклонности, но в отличии от многих других социопатов, он поразительно умен. — Мам, социопаты все удивительно умны и расчетливы. Но мне лично сложно назвать умным того, кто перебил стольких людей ради места в сенате. — Это-то и отличает его от большинства других психопатов. У него была четко выверенная цель. Чаще всего социопаты склонны убивать просто ради удовольствия. Потому что им нравится ощущение власти над чужой жизнью. Чаще всего, именно опьянение от убийства их и губит. Кай не такой — у него была четкая система, четкий план, и, если бы не его жажда поддержки, жажда приблизить соратников, он бы мог дойти до своей цели. — Страшно представить, что было бы, если бы такой, как он, оказался в сенате. Война бы вспыхнула моментально. — Безусловно. Агрессия, женоненавистничество, садизм, нарциссизм, социопатия, шизофрения, и, возможно, раздвоение личности. Насчет последнего пока не уверенна. — О да, теперь понимаю — настоящий сундук с сокровищами для любого мозгоправа.       Хобс иронично приподнимает брови, склоняя голову к плечу и разглядывая мать через темные линзы очков. — Прекрати. Ты знаешь, что я люблю свою работу. И если люди найдут закономерность подобных отклонений, мы можем научиться их предотвращать.       Тереза цедит сухой мартини из бокала и старательно игнорирует поведение дочери и свое раздражение по этому поводу. — Мы с тобой обе знаем, что большинство таких проблем кроется в детстве. Насилие в семье или в школе, в ранние годы. Возможно, был свидетелем жестокости на улице. Отпечаток могло наложить все что угодно. — При всем моем уважении, Эби, ты не психиатр. И ты с ним ни разу не виделась. Не привыкай делать преждевременных выводов. А вообще, ты могла бы съездить со мной, и самой посмотреть за разговором. Тогда бы ты поняла, чем этот мальчишка цепляет. — Нет уж, уволь, такой цирк не по мне. Предпочитаю просмотр дешевых ток-шоу. — С отцом ты любила ездить на его работу. — Отец был хозяином авто-салонов и предпочитал ковыряться в корбюраторах, а не в чужих мозгах. И вообще, своим предложением ты вроде как нарушаешь профессиональную этику и парочку законов, если не ошибаюсь.» — Я ищу триста восемьдесят четвертый номер, не подскажите, где это? — Андерсон, а Хобс уверена, что это именно он, ведь у нее хорошая память на лица, вежливо улыбается, стараясь не слишком навязчиво разглядывать девушку, что каких-то пятнадцать минут назад стояла под дулом пистолета внизу. -Д-да, конечно, пройдемте, — Эби давит из себя такую же вежливую улыбку, надеясь, что та выглядит не слишком фальшиво, и с некоторым опасением выходит вперед, чтобы проводить синеволосого.       То, что его комната располагается в паре номеров от ее собственного, неприятно щекочет нервы. Эбс старается не думать о том, что Майкл специально мог поселить очередного психопата рядом с ней. От размышлений в данном ключе останавливало только нежелание окончательно скатиться в паранойю и манию величия. Лэнгдон, наверняка, за прошедшие два месяца уже и забыл, где находится комната Эби. — Вот, Ваша комната.       Хобс указывает на нужную дверь, с опаской и легким интересом разглядывая черты достаточно миловидного лица. Андерсон чем-то цеплял. То ли пронзительным взглядом черных глаз, то ли вежливой улыбкой и выражением полной расположенности на лице. — Спасибо… Вас ведь Эбигейл Хобс зовут, верно? Я Кай. Кай Андерсон, — парень кривит губы в неловкой улыбке, обнаруживая, что они так и не были представлены друг другу.       Эби жмет протянутую для знакомства руку, окончательно убедив себя, что парень с ярко-синими волосами ей не опасен. В конце концов, с ее силами, единственный, кого ей стоило здесь опасаться — остался в комнате Бартоломью с обескураженным выражением на лице. — Можно просто Эби, не очень люблю свое полное имя.       Они улыбаются друг другу в полной тишине, и когда ей кажется, что парень вот-вот задаст еще какой-нибудь вопрос, Хобс поспешно отступает в сторону: — Прости, но мне уже пора идти. Тут, знаешь ли, каждый занят каким-нибудь супер важным делом. — Восстановление мира обязывает, — Андерсон улыбается понимающей улыбкой, провожая Хобс взглядом, пока за ней не закрывается дверь.       И Эби еще очень долго сбрасывает то напряжение, что породил в ней внимательный, пробирающий до костей взгляд парня, что был старше нее всего на пару лет.