Из пепла - Мир.

      Костюм для Андерсона выходит преотличнейшим. Лучшая мужская модель, что она сшила за всю свою жизнь. Пепельно-бордовая ткань костюма тройки отлично смотрелась в французском стиле — приталенный пиджак, зауженные на бедрах брюки. Но гордиться почему-то не получается. Эби едва сдерживается, чтобы не попрятать в швах иглы, и на предварительной примерке Кай через раз жалуется на уколы по телу — Хобс сухо бормочет извинения, сетует на плохой сон, и все надеется, что фрик прогонит ее прочь. Но он терпит. Терпит и дарит ей понимающие улыбки в отражении зеркала. — Ты ведь не успеваешь сшить себе наряд, — Элис застает ее в примерочной остервенело пихающей иглы в подушку-игольницу, и красноречиво выгибает брови. — Возьму что-нибудь из старых нарядов.       Хобс вдруг впервые становится интересно, куда девать столько помпезного барахла, совершенно бесполезного в повседневной жизни. — Мне нужны твои мерки.       Неожиданные слова женщины заставляют отвлечься от судорожного вонзания игл в мелкий клочок поролона и ткани, и удивленно обернуться. — Зачем? — Сделаю тебе наряд. Помимо меня, ты единственная, кто вхож в высший круг этого, — Элис прервалась, поджав губы, выкрашенные в темно-вишневый, в поисках более корректного определения, — общества. А потому ты должна поддерживать марку нашего цеха. Мы с тобой, можно сказать, лицо бренда. — С лицом нашему бренду не очень-то повезло, — Эби усмехнулась, но, встретив взгляд женщины, поспешила уточнить: — Я только про себя, если что. С тобой цеху повезло, да.       Неловко вышло, думается Хобс, пока Элис кивает следовать за ней. Они скрываются в кабинете Дольетто, и пока Эби бездумно прислушивается к собственным ощущениям, опытная швея уже во всю снимает нужные ей показатели. — Зачем мы шьем столько одежды? У меня уже в шкафу места не осталось.       Элис улыбается строгой улыбкой учительницы начальных классов и сверкает искристым взглядом поверх маленьких очков. — Это потому, что ты не удосужилась ни у кого спросить, что делать с ненужными вещами. А уже столько живешь в Святилище. Одежду утилизируют в отделе разработок, и, вроде как, делают из нее то ли новые ткани, то ли какие-то другие штуки. — Да уж. И к чему столько мороки? Вместо того, чтобы просто заниматься возвращением жизни на планету, люди тратят время и ресурсы на всякие глупости и развлечения.       Хобс пренебрежительно кривится, но где-то глубоко внутри понимает, что окажись порядок вокруг строже, и лично ей жить стало бы в разы сложнее. Да она бы кукухой двинулась, если бы весь ее распорядок дня состоял из ранней побудки, работы на благо общества, перерывы на перекус и отбой часов в десять. Она бы сама с той лестницы головой вниз сиганула. Неделю на вторую. — Сама представь себе общество, в котором люди ходят по шеренге и думают только о том, чтобы работать на благо общества. — Это, кажется, называется коммунизмом или чем-то таким. — Я к тому, что это, учитывая особенности нашего общества, собравшегося здесь, практически невозможно. Так что таким как мы, нужны развлечения, комфорт и ощущение собственной значимости, пусть и мнимое.       Элис была такой с самого начала. Не боялась говорить, когда спрашивали, не лебезила перед Майклом, если заходил о нем разговор, и была настолько интересным фруктом, что Хобс иногда невольно следила за начальницей. Только вот нормально поговорить до этого им все как-то не удавалось — Дольетто, до недавнего времени, словно намеренно держала с Хобс дистанцию. — Весьма, — Хобс запнулась, пытаясь подобрать подходящее слово, — интересный взгляд на действительность. А что скажешь насчет процедуры ЭКО? Кого-то уже оплодотворили? И почему в условиях, когда в лабораториях создаются продукты и предметы, мы не можем выращивать людей в «пробирках»? Зачем снижать эффективность стольких работающих женщин? — Ты не первая, кто задается этим вопросом, — старшая по цеху довольно улыбается, крутя Эби как куклу на подставке. — Но есть только теории, по факту Майкл просто распорядился, что так нужно ему. И кто мы такие, чтобы задавать вопросы. И да, оплодотворенных в Святилище на данный момент семеро. Еще столько же процедур планируется на начало следующего месяца. — Погоди, то есть ты хочешь сказать, что люди это обсуждают?       Элис кивнула, жестом приглашая Эби присесть на стул перед столом, устроилась сама, и, склонившись вперед, продолжила значительно понизив громкость голоса: — В этом месте много трусов, не желающих сталкиваться с тем, что Лэнгдон может устроить в порыве злости, но покладистых смиренных дурачков тут немного. Конечно, люди говорят о том, что происходит. За закрытыми дверями. И я не удивлюсь, если рано или поздно, люди начнут совершать глупости, выступая против Майкла. — Ты думаешь, кто-то способен пойти на это? — Эби нахмурилась, чувствуя, как начинает посасывать где-то под ложечкой.       Элис была более вхожа в тесные круги местных, потому что жила здесь дольше и не отвлекалась на грызню с Графиней. И, Эби догадывалась, волнения Дольетто родились не на пустом месте. — Со временем некоторые начали забывать, что такое Майкл Лэнгдон. До недавних событий с Элизабет, он словно намеренно не демонстрировал своих способностей, и некоторые… усомнились. — В чем? В своем умении адекватно мыслить?       Острота вышла неуместной, судя по осуждающему выражению лица Элис, но Хобс ничего не могла с собой поделать. То, что ей рассказывала женщина, звучало как бред чистой воды. Кто в здравом уме попрет против танка с зубочисткой в руках? А у всех собравшихся здесь — обычных людей — силы против лэнгдоновских соизмеримы зубочистке против гранатомета. — Когда только началась эта заварушка, многие были уверены, что Майкл устранит последствия взрывов мановением руки. Что свершится чудо и через пару недель все элитное общество выйдет наружу в девственно-чистую природу и начнет по новой строить цивилизацию. Но прошло уже многим больше пары недель. — Он не оправдывает их надежд, — с медленно возрастающим пониманием шепчет Хобс, потрясенно разглядывая светлую столешницу офисного стола и потирая лоб указательным и средним пальцем. Под кожей там словно что-то зудело. — Да, и скажи мне, когда это заканчивалось хорошо. Майкл не просто политик новой партии, не просто человек, но люди, разочарованные в построенных ими же иллюзиях, нередко совершают глупости.       Элис выжидающе поднимает брови, предоставляя собеседнице самой додумать куда ведет ее размышление. — Хватит одной искры… — Этот мальчик, которого Майкл привел, его многие узнали. И общество разделилось на два лагеря — тех, кто с удовольствием выпнули бы новенького в ядерную зиму за дверями, и тех, кто уверен, что Андерсон может стать лучшей версией лидера, за неимением лучшего. Майкл уже не так уж их и устраивает.       Хобс потрясенно разглядывает начальницу, пытаясь понять в какой момент пропустила все это. Как умудрилась настолько уйти в собственные проблемы, чтобы не замечать того, что творится вокруг. А ведь вокруг творилось натуральное политическое расслоение. И в антураже того, что ходили они все под антихристом во плоти, это было дико, жутко и волнительно.       А еще волновал вопрос — знал ли об этом сам Лэнгдон. И если знал, почему ничего не предпринимал. — Во дела… — Да, если начнется заварушка — а она может начаться теперь в любой момент — в Святилище станет очень жарко. Потому что, как я уже сказала, Лэнгдон не просто человек, но многие предпочитают об этом забывать.       Эби представила на минуту, чем может закончится выступление хотя бы пары человек против Майкла и невольно содрогнулась. Память о том, какой ужас ее охватывал в аванпосте, пока ведьмы старательно пытались вывести Лэнгдона из игры, все еще были живы. И ей точно не хотелось бы пережить это снова в ближайшем будущем. Даже если его гнев обрушится на кого-то стороннего, ей меньше всего хотелось становится свидетельницей кровавых репрессий со стороны Майкла.       Да и в замкнутом помещении сложно будет остаться в стороне от подобного. И, черт возьми, неужели ей снова предстояло выбирать сторону? — Почему ты заговорила со мной об этом только сейчас?       Эби действительно было интересно. Это настораживало, и не слабо. — Потому что раньше было не ясно, за чью команду ты играешь. За команду правящей верхушки или за свою собственную, — Элис скупо улыбнулась, поправляя карандашницу на краю стола. — Да брось, — Хобс недовольно скривилась, окидывая собеседницу насмешливым взглядом. — Только дурак не замечал, какие искры летали между мной и Элизабет. Я была уверена, что это обсуждается всеми, кому не лень почесать языками. — Да, только с Амандой было так же. Она пришла и тут же между ними с Элизабет началась конфронтация, и это было куда жарче, чем между Графиней и тобой. Только вот позже выяснилось, что все это хорошо разыгранный спектакль, а Смит копает под всех и докладывает нашей белокурой нимфе, — Эби усмехнулась, следя как неприязненно кривится выразительное лицо Дольетто. — Тогда семерых людей выгнали из Святилища. С тех пор общество стало осторожнее к новичкам, и я тоже. — И теперь, когда стало ясно, что я не подруга Элизабет, ты решила со мной пооткровенничать? — Эби смеется тихо, и насмешливо разглядывает женщину напротив. Все это ее очень и очень забавляло. — Дай угадаю — ты одна из тех, кто не доволен играми Майкла, и точно одна из тех, кто предпочитает не мутить воду раньше времени. — Что-то вроде того, — Элис медленно, словно через силу кивает, откидываясь на стуле и скрещивая руки на груди. — А почему ты так уверена, что я не стану второй Графиней? Что не греюсь под боком Лэнгдона, собирая на окружающих компромат? — Считай это женской интуицией. — Даже если так. С какой целью ты рассказываешь мне все это? Чего хочешь конкретно от меня? — Учитывая слухи, я догадываюсь, что ты тоже не так проста, как кажется на первый взгляд, — Дольетто дарит Эби всё понимающий взгляд, растягивая выкрашенные в темный губы в улыбке. — А потому хочу, чтобы определилась ты как можно скорее. — Ты ведь понимаешь, что это вовсе не гарант, что я встану на вашу сторону? — Решать только тебе, — покладисто согласилась женщина, легко пожимая плечами.       Эби кивнула, решительно поднялась на ноги, торопясь как можно скорее вернутся к работе. Ей требовалось время, чтобы подумать обо всем, что она только что услышала. И чтобы решить, как к этому относится. — Думаю, как-нибудь нам нужно будет выпить вместе, — Эби выдавила улыбку через силу, в надежде показать, что расстаются они по-доброму.  — Разумеется. Можно будет после ужина в честь Андерсона, скажем, на следующий день. — Супер. — Я приглашу тебя завтра на примерку. — Спасибо.       Эби покинула кабинет начальницы и почти сразу столкнулась с несколькими заинтересованными взглядами. Еще бы — два вызова в кабинет Элис за один только рабочий день, это прямо отличнейший повод для новой сплетни. Хобс надеялась только, что никто из этих клуш не додумался греть уши под дверью.       Костюм для Майкла получался… типично майкловским. Темным, стилизованным под барокко, с ярко-золотой вышивкой вензелей и цветов. Может быть, ей стоило проявить больше фантазии, чтобы не кривить сейчас губы в недовольстве результатом, но выходило то, что выходило — психуя от необходимости шить что-то для Андерсона, она схватила для костюма Майкла первую попавшую под руки ткань. Возможно, там с ней и сыграла злую шутку привычка видеть Лэнгдона в чем-то подобном.       Эби скомкала ткань на краю швейного стола, судорожно зарываясь дрожащими пальцами в густые пряди. Откровения с Элис буквально взрывали ей мозг — Хобс казалось, она чувствует, как лопаются нейроны в ее сером веществе от перенапряжения. «Потише, Королева Драмы, так и до инсульта недалеко» — мысленно приказала она себе, с силой растирая лицо.       Вопросов в голове и в самом деле прибавилось, и теперь пунктик «как ей жить дальше» был там далеко не самым первым. Потому что на много позиций вперед вырывались вопросы из разряда «какого хера…». Ей необходимо было либо отвлечься, либо найти ответ хотя бы на парочку из них.       И именно по этой причине она была вынуждена встать из-за стола, собрать почти готовые костюмы и отправится к «клиентам» на примерку.       Странно было идти по коридорам отеля, держа в голове то, что услышала от Дольетто. Эби и сама не замечала, как внимательнее прислушивается к голосам, если встречала по пути беседующих людей, как жадно перехватывала каждый брошенный на нее взгляд. И казалось бы, совершенно ничего не изменилось в окружении, но Хобс была уверена, что чувствует назревающее напряжение. Словно слова Элис открыли ей глаза, впрочем, так оно и было.

***

— Тебе так хочется причинить мне боль? — Майкл тянет ленивую улыбку, пока Хобс подкалывает брюки по необходимой длине.       В общем-то, его предположение не далеко от истины. Особенно, учитывая, что за последние пять минут примерки она уколола его раз шесть. Эби и сама не знала, случайно ли. — Извини. — Сегодня после ужина я хотел бы провести с тобой время, — Эби вздрагивает, когда он нежно заправляет выбившуюся прядь за ухо, едва ощутимо оглаживая мочку.       А ведь утром он едва обращал на нее внимание. Лэнгдона бросало из крайности в крайность, и эта неопределенность выбивала почву из-под ног. — Да. Я думаю, нам есть о чем поговорить.       Это до странного дискомфортно, стоять перед ним на одном колене. Ситуация, конечно, требует того — как еще регулировать длину брюк, но ей почему-то вспоминался тот раз, когда он намеренно заставил ее встать на колени, демонстрируя свою силу и власть. И тогда воспринимать свое положение было значительно проще. — Вот как? Мне даже интересно, что такого ты припасла для меня на этот раз, — Майкл улыбается, когда Эби бросает на него мимолетный взгляд.       Следит за ней глазами и давит свою проклятую улыбку. Хобс приходится замереть на пару мгновений и вспомнить о благоразумии, потому что именно в этот момент ее посещает странная, как будто чужая — подкинутая кем-то — мысль бросится на него. С кулаками, магией, и попытаться стереть его и его улыбочку с лица земли. И только понимание, что Лэнгдон последний, с кем стоит разжигать войну без подготовки и четкого плана, помогло остановится.       Интересно, как часто он улавливал эти ее кровожадные порывы и улавливал ли? А если улавливал — что думал по этому поводу? — Мне очень интересно, например, что за пунктик с естественным вынашиванием детей? — она помечает обмылком, где и на сколько укоротить ткань, и начинает медленно убирать иголки.       Когда недошитые брюки остаются без поддержки швейных булавок, то почти сразу спадают, открывая вид на крепкие, бледные ноги. И это было непривычно, видеть его в обычных, человеческих боксерах и черной рубашке. Совсем по-человечески. — Почему тебя так волнует тема детей, Эби?       Майкл смотрит прямо, едва заметно гнет брови, выдавая заинтересованность. У Хобс на кончиках пальцев разрядами пробегает сила, и она почти уверена — он это прекрасно чувствует. — Просто я далеко не сразу поняла, что это странно, — признает Эби, неторопливо складывая брюки и не торопясь оборачиваться к собеседнику. — У нас в цехе разработок создают ткани, продукты, в том числе мясо, тебе когда-то создали натурального андроида, но при этом не могут вырастить пару десятков людей в пробирке? — Могут.       Голос его звучит неожиданно близко, в самые волосы Хобс, и она невольно вздрагивает от этой близости. Хотя давно уже стоило привыкнуть, что он не оставляет ей пространства порой даже для вздоха. — Тогда почему? — ей приходится обернуться, чтобы пытливо заглянуть в глаза своему главному кошмару и испытанию. — Упадет продуктивность стольких женщин, высокая вероятность конфликтов на фоне гормональных всплесков. Я ни за что не поверю, что ты затеял все это только для того, чтобы посмотреть на грызню пары десятков беременных женщин. — Подумай Эби, чем может отличаться ребенок, рожденный от наследницы Евы и ребенок, выросший в инкубаторе.       Думать над вопросом было сложно. В основном потому, что под ее плотной серой водолазкой совсем не неожиданно оказались горячие широкие ладони, медленно скользящие от поясницы к лопаткам. Вынуждая теснее прижаться к крепкой мужской груди.       Еще сложнее стало сосредоточится, когда Майкл рывком подсадил ее на стол, с жадностью впиваясь в губы не то укусом, не то поцелуем. Это можно было бы назвать страстью, если бы каждое его прикосновение не отдавало такой жестокостью. — Хватит, — Хобс упирается руками в обтянутую темной тканью грудь, когда Майкл принимается расстегивать ее брюки.       Хватает его за руки, но попытки прекратить все это проваливаются очень быстро, он просто скидывает ее руки со своих кистей. А когда она предпринимает еще одну попытку — опрокидывает на спину, без каких-либо церемоний стискивая шею пальцами так, что сложно вдохнуть.       Хобс не сопротивляется больше. Даже когда рука с шеи спускается ниже, оттягивая ворот водолазки и больно стискивая грудь сквозь ткань одежды и поролон лифчика. Просто лежит, гипнотизируя взглядом потолок. Здравая часть сознания советует замереть — она почти уверена, что, если продолжит сопротивляться, не получит в ответ ничего кроме боли. Поэтому Эби решает отключится. Пусть берет ее тело, если ему так нравится идея трахнуть бревно, она это переживет.       Каково же ее удивление, когда Майкл, прерываясь от методичного избавления Эби от штанов и трусиков, нависает сверху, опираясь руками в столешницу по обе стороны от ее лица. И как-то совершенно непередаваемо глядит ей прямо в глаза. Без улыбки, без привычного превосходства в глазах. Смотрит так, будто вспомнил вдруг что-то. — Мне стоило убить тебя сразу, как только впервые увидел в библиотеке аванпоста.       Странное, не вписывающееся в происходящее прикосновение к щеке выбило из Эби воздух и понимание происходящего. Слишком невесомым и нежным было прикосновение для того, кто мгновением ранее собирался взять ее силой. — Что мешает тебе сделать это сейчас? — она небрежно пожимает плечами, не отводя от Майкла немигающего, стеклянного взгляда выцветших глаз.       Он поджимает губы на мгновение, а потом целует. Как-то неправильно целует — понимает Эби, вяло шевеля губами в ответ, не смыкая глаз глядя на его дрожащие ресницы на смеженных веках. «Да что, блять, с ним творится?» — успевает подумать она, а потом он толчком входит в нее. На сухую, до отвратительного больно и неприятно, и Эби морщиться сквозь поцелуй, понимая, что нет, все с ним в порядке. Он по-прежнему остается эгоистичной сверхъестественной тварью, берущей все, что угодно его черной исковерканной душе.       Это забавно, размышлять об абстрактных, отстраненных вещах вроде ограниченного времени для работы, когда тебя при этом долбят на столе. Хорошо так имеют, с чувством — Хобс чувствует, как ягодицы начинает натирать лаковая поверхность столешницы.       Еще она чувствует странное удовольствие от всего происходящего. Не физическое, с этим аспектом как раз наоборот — внутри от его резких грубых проникновений без капельки естественной смазки печет и щиплет; удовлетворение рождается где-то глубоко под ребрами. Странное, мрачное, вызванное смутной догадкой. Будь она чуть безумнее, вцепилась бы ему в широкие плечи до крови и стрясла бы признание, что невысказанное навязчиво повисло в воздухе комнаты. «Я должен был тебя убить…» «Отчего же не убьешь, например прямо в это мгновение, сукин ты сын?!»       Лэнгдон кусает ключицу, как раз в тот момент, когда Хобс тянет губы в довольной усмешке от собственных мыслей, и это заставляет ее «проснуться». С силой, не жалея чужих чувств, она впивается короткими ногтями в покатые каменные плечи, выбивая протяжный мужской стон.       Они не целуются — вгрызаются друг в друга, и в какой-то момент Эби различает на языке отчетливый привкус крови. Только вот не может разобрать чьей. Упираясь пятками в ягодицы Лэнгдона, Хобс податливо подставляет шею, пересчитывает позвонки на его пояснице и наконец начинает получать удовольствие от происходящего. Странное, граничащее с болью, удовольствие. И чем сильнее Майкл стискивает ее ягодицы и бедра пальцами, чем яростнее подается навстречу, тем ярче Эби ощущает подбирающееся удовольствие.       Оргазм накрывает ее аккурат, когда Майкл вновь ловит ее губы — как подгадал — и Хобс бесстыдно стонет ему в рот, отпуская собственное тело. Оно теперь не ее, принадлежит Лэнгдону, ускорившему ритм в попытке нагнать ее. Даже укус в ключицу и то, как наполняет Эби его семя, будто бы, проходит мимо сознания. Хотя, укус однозначно заболит чуть позже. — Я…       Майкл давится собственными словами, судорожно дыша ей в висок. Оглаживает ее спину какими-то до абсурда неловкими движениями, совсем не свойственными ему, и опустив на столешницу неторопливо отстраняется. — Ты всегда будешь моей, Эби, запомни это.       Фраза, должная звучать угрозой, звучит как-то нелепо. Хобс гнет брови, приподнимая тяжелую голову, но взглядом упирается в красивую спину и скрывающуюся за тканью плавок задницу. Майкл одевается, не торопясь подарить ей еще хоть один взгляд. А Эби вновь накрывает нездоровое желание вызвериться на нем, потому что даже после этого спонтанного секса отношения их не становятся яснее.       Она натягивает белье с брюками по-солдатски быстро, словно в соседней комнате уже горит пожар и ей нужно вот прямо в эту минуту покинуть здание. Впрочем, думается Эби, лучше бы тут и правда все полыхало, вместо того, что происходит по факту. Ясности было бы больше. — Что между нами происходит, Майкл? — она замирает перед дверями, оборачиваясь в надежде на то, что разговор все-таки состоится.       На самом деле, она до рвотных позывов ненавидела такие разговоры. Всегда старалась избегать их с Томом, ни разу напрямую не заводила с Майклом. По крайней мере, ей казалось, что не заводила, до этого момента. И как же тупо она ощущала сейчас себя, замерев в ожидании ответа и пытливо разглядывая его блондинистый затылок.       Смотреть в глаза, при таком разговоре, еще хуже — понимает она, когда Майкл поворачивается и на нее устремляется привычно насмешливый взгляд уверенного в себе мужчины. — Ты одержима мной, я к тебе благосклонен, — лениво тянет он, небрежно пожимая плечами. — Так было, и так будет столь долго, сколь долго ты будешь хранить благоразумие.       Майкл покрывает разделяющее их расстояние в три широких шага, а потом запечатывает на ее лбу короткий, целомудренный поцелуй, действующий едва ли не страшнее, чем прицельный выстрел в голову. Эби чувствует, как мутнеет перед глазами и торопится сбежать.       Хорошая у него тактика отвлечения — в лифте понимает Хобс. Она так легко отвлекается от всех своих вопросов и подозрений, стоит ему развести её ноги, что становится смешно и грустно от самой себя. Эби костерит себя всеми самыми неприглядными эпитетами, вышагивая к комнате Андерсона, а потому совсем забывает о том, как может выглядеть в эту минуту. — Ну и видок, — синеволосое чудовище скалится в насмешливой улыбочке и во все глаза разглядывает Эби, пока она проходит в комнату и достает из сумки костюм на примерку.       Особенное внимание Андерсон уделяет волосам, губам и шее. Эби машинально дергает рукой, но вовремя останавливается — воротник ее водолазки на ладонь ниже ключиц и вряд ли способен скрыть что-то на шее. Да и смысла, по крайней мере перед этим человеком, она не видела. — Ты выглядишь не лучше.       На самом деле она врет. Волосы подкрашены и теперь имеют насыщенно синий оттенок, без отросших корней. И эта яркость на волосах придает удивительной живости его образу.       Эби отворачивается, пока парень примеряет пошитый для него костюм. Взглядом изучает книжные полки и вертит в мыслях странную неоконченную фразу Лэнгдона в конце их секс-марафона. Может быть она спятила, может Майкл вытрахал ей последние мозги, но как же непривычно уязвимо звучал его голос в этом коротком «Я». И он явно хотел сказать что-то, что поменяло бы многое между ними, Эби была уверена в этом потому, что Майкл очень быстро проглотил слова. — Ну, как я выгляжу? — Хобс прерывается от размышлений, машинально оборачиваясь на голос.       Подобрать слова удается с трудом. Потому что Андерсону очень идет костюмчик, и Эби сложно смирится с тем, что ей нравится то, что она перед собой видит. В ее понимании это тоже самое, что повестись на фантик с дерьмом внутри — так же до абсурдности тупо, как то, что она заглядывается на Кая.       Бордовый приталенный пиджак дает прочувствовать ширину разворота плеч и сужающийся к низу торс. То, что парень худосочнее того же Лэнгдона, не делает его менее привлекательным. А приталенные брюки не скрывают стройности длинных ног, и яркость ткани оттеняет и без того синие волосы, превращая Андерсона в яркое пятно, которое сложно игнорировать. И то, что это удивительнейшим образом сочетается, Эби бесит. — Ты так долго молчишь, что я начинаю нервничать, — улыбка у Андерсона кривая, в одну сторону растягивается сильнее, а потому выглядит насмешливой. — Выглядишь чудесно. — Спасибо.       Хобс методично подгоняет одежку по фигуре, убирая лишнее, быстро отмечает новые пометки обмылком и старается думать о чем-нибудь отвлеченном. Например, о том, что сегодня вечером ей стоило бы лечь пораньше и выспаться, а завтра добить мужские костюмы до конца. Это будет лучше, чем если она вновь не выспится и будет весь день раздраженная обкалывать себе пальцы иглами или косо прострачивать швы. — Это не выглядит здоровым, ты в курсе? — неожиданно выдает парень, как раз в тот момент, когда она склоняется для регулировки длины брючин.       Холодные пальцы касаются кожи на шее, там, где шея переходит в плечо, и Эби едва не садится на задницу из-за того, как резко отшатывается в сторону от этого неуместного прикосновения. Удивительно правдоподобное участие в голосе заставляет подумать о том, что перед ней совершенно нормальный, умеющий искренне сочувствовать молодой человек. Проблема была в том, что Хобс знала, что это не так. — Это не твое дело, ты в курсе?       Она догадывается, что шея у нее сплошняком синяя от наглядно продемонстрированной страсти Лэнгдона. И примерно представляет, как на самом деле это может выглядеть со стороны, когда женская шея украшена ожерельем отнюдь не из камней и драгметаллов. Но какое ему, в концов-концов, дело? — Действительно, — со смешком признает Андерсон. — Просто любопытно. Почему люди так покладисто терпят неуважительное отношение к себе. — Это не неуважительное отношение, просто страсть, — непонятно к чему поддерживает разговор Эби, выпрямляясь и расправляя ткань на мужских плечах.       Она могла бы не поддерживать этот ненужный ей разговор. Могла бы. Но что-то развязывало язык в присутствии этого человека, и это ли не было самым страшным в нем? — Ты так в этом уверена?       Он берет ее за предплечье аккуратно, бережно, но настойчиво заставляя обернуться к зеркалу и заглянуть в отражение. Синяки и в самом деле успели проступить достаточно отчетливо, и темная синева в некоторых местах пугала не на шутку. А еще можно было различить следы чужих пальцев, если знать куда и как смотреть. И это и в самом деле выглядело отвратительно, как не пытайся это завуалировать. А чего уж стоили красные отметины зубов на ключице с левой стороны и вовсе упоминать не стоило. Эби скорее походила на жертву жестоких побоев, чем на хорошо удовлетворенную женщину, и это удивительнейшим образом уязвляло. — В последнюю очередь ЭТО похоже на последствия страсти, — вкрадчиво шепчет Кай, стоя за ее плечом, но не делая ни малейшей попытки нарушить личное пространство.       Эби кривит губы в жалкой пародии на улыбку, отводя взгляд от собственного потасканного отражения и торопится закончить работу с Каем как можно скорее. — Я еще раз повторюсь — не лезь в это, Кай, это касается только меня и того, кто это сделал. — Как насчет сыграть в маленькую игру? — бросает совсем странное предложение парень, когда Эби принимается вынимать булавки. — Я не играю в игры с психопатами, — в этот раз достаточно грубо обрывает она, фиксируя взгляд на черных глазах напротив. Преступно похожих на другие, голубые, но так же цепко глядящие в самую душу. — А твоя мать не отказывала себе в таком удовольствии.       Андерсон улыбается широко, демонстрируя белые зубы задорной улыбки, а Эби чувствует, как широко и шокировано распахиваются ее глаза. От осознания того, что она слышит, чуть кружит голову.       Нет, она прекрасно знала, кто курировал принудительное лечение Андерсона после суда и признания его невменяемости. Это не было для нее секретом. Но уж точно она не подумала бы, что сам Кай упомянет об этом. И как бы ей не хотелось думать, что психованный мудак просто разводит ее на «поболтать», почему-то казалось, что ему есть что ей сказать. — Тереза давно мертва, и меня не интересуют ее секреты, — севшим от эмоций голосом бормочет Хобс. — Снимай костюм, мне нужно идти работать. — И что, тебе даже не интересно, как я узнал, что ты дочь моего психотерапевта?       Эбигейл отрицательно качает головой, во все глаза разглядывая парня перед собой. Нет, не парня — мужчину, и весьма опасного в своем безумии. Какую бы игру не запланировал с ней Андерсон, Хобс не собиралась играть в нее добровольно и по правилам. — Разговор окончен, Андерсон. Снимай костюм.       Странное противостояние взглядов в аккомпанементе его улыбки, отдающей безумием, продолжается даже когда он начинает медленно стягивать с себя вещи. Простая и логичная аккуратность, когда есть риск напороться на булавку от резких движений, но выглядит это все совсем не так. Это выглядит до отвращения неправильно, и Эби приходится прилагать усилия, чтобы не отвести взгляда и оставаться хотя бы внешне невозмутимой.       В лифте, по пути в свой рабочий цех, Эби задается очень животрепещущим вопросом — какого черта мужчины вокруг нее в последнее время, с кем ей приходится контактировать, так старательно акцентируют внимание на проявление сексуальности? Ей это мерещится, и она просто латентная нимфоманка? Секс, конечно, один из древнейших способов проявления доминирования, но вдруг это все только в ее голове? Тогда неловко выходит, но с этим определенно что-то нужно делать.       С Майклом, взявшим в дурную привычку опрокидывать ее в горизонтальное положение всякий раз, как она заводит неудобные для него разговоры. С Андерсоном, который пытается поймать ее на непонятные ей крючки и начать какую-то странную игру. Что он вообще ей предлагал там?       Эби понимает, что ее интерес к его предложению не свидетельствует ни о чем хорошем. И даже то, что она отказалась, не спасает ситуацию — потому что, если ей все же интересно, значит в какой-то степени она уже в игре. И тут вопрос только в том, сможет ли она подавить свой интерес. И если нет, чем все это в итоге обернется для нее.