Из пепла - Мир.

      Хобс не знает, зачем с утра пораньше, стоит только открыть глаза и обнаружить себя в собственной комнате, она настраивается на внутренние силы. Просто ей вдруг хочется знать. И силы так призывно, впервые с момента попытки вернуться в прошлое, наполняли тело без остатка вернувшись разом словно по мановению чьей-то руки.       Ей хотелось прояснить все раз и навсегда. Не смотря на страх столкнутся с противостоянием куда более могущественным, чем доводилось видеть прежде. И если Сатана все-таки даст ей на орехи, она хотя бы сможет утешиться мыслью, что попыталась. Если выживет.       Темнота под веками расцвечивается картинками. Смутными образами работы в швейном цехе, еще более сумбурными картинками ее близости с Майклом, а потом вдруг все чаще возникают образы ее общения с Каем и Эби понимает, что в недалеком будущем по какой-то причине она будет прислуживать этому синеволосому засранцу. Носить ему кофе, разбирать какие-то бумажки по другую от него сторону стола, сцепив зубы терпеть мимолетные, словно случайные прикосновения, мужественно делая вид, что ничего не происходит. Понимание причин таких событий жаром обжигает внутренности и Хобс сама не замечает, как выныривает из ведений и срывается прочь из комнаты.       Несколько этажей в кабине лифта проносятся мимо сознания падающей кометой, и Хобс сама не смогла бы сказать, как скоро без стука распахнула двери в чужой рабочий кабинет. — Ты, черт возьми, издеваешься надо мной?!       Майкл удивленно вскидывает брови, поднимая взгляд от бумаг. Кажется, подобное начало разговора между ними он никак не предполагал этим утром. И уж точно не ожидал, что вопрос этот прозвучит столь истерично. — Ты не доверишь управление мне, но безропотно поставишь на эту должность Кая Андерсона?! Ты вообще в курсе, кто он такой? Неужели не видел вчера, чего он добивается?       Лэнгдон довольно и понимающе скалится, откладывая в сторону белые листы. Сцепляет пальцы, подставляя их под подбородок. — Уже подсмотрела будущее? — насмешливо журит он, скользя взглядом по застывшей перед ним Эбигейл. — Да, верно, я хочу оставить его на должности управляющего. Это вызывает у тебя трудности? — Ты хоть знаешь, что это за человек? — у Хобс внутри булькает и кипит негодование.       Такое сильное негодование, что она почти готова напасть на Майкла, останавливаясь только при мысли, что это заведомо проигрышный вариант. А Лэнгдон словно намеренно проверял границы ее терпения и смирения. — Я знаю о нем намного больше, чем тебе кажется, Эби.       Ей на мгновение слышится предостережение в мужском голосе, но это отнюдь не убавляет ее возмущения. — Тогда ты должен знать, что все, кто оказывались с ним в одной лодке, рано или поздно погибали.       Эби опирается ладонями в стол напротив Майкла, нависая над ним с недовольным лицом. Потемневшие глаза в окружении потемневших от недосыпа теней нездорово блестят на девичьем лице. Ей вовсе не хочется признаваться в истинных мотивах своего возмущения, а потому она апеллирует общими фактами, тщетно надеясь воззвать к здравомыслию сидящего перед ней мужчины. — Манипулятор, нарцисс, шизофреник. Я знаю, Кай кладезь талантов, умение управлять людьми, среди которых, далеко не последнее. — Майкл, он болен, — Эби проникновенно-убедительно заглядывает в голубые глаза, пытаясь достучаться до разума местного папочки. — Ты ревнуешь, Эби? — лукавая улыбка на лице Лэнгдона продирает Хобс до самых костей. — Ревную? — она удивленно поднимает брови, отстраняясь. — Да причем здесь это! Мне плевать, кто будет стоять в управлении. Но предпочитая мне Андерсона, ты меня оскорбляешь. А еще ставишь под угрозу всю свою партию. Майкл, да ты ведь оглянуться не успеешь, как среди твоих подданных он наплодит своих последователей, — ей отчаянно хочется добавить, что заинтересованных в Андерсоне среди жителей Святилища много уже сейчас, но что-то внутри одергивает это желание, вынуждая молчать. — Моя мать работала с ним, пока он был заключенным психиатрической клиники для душевно больных преступников, и она говорила, что это самый опасный психопат из когда-либо наблюдаемых ею. А я склонна верить матери — уж если кто-то умудрился ее впечатлить на этом поприще, это говорит о многом! — Ты разводишь неуместную панику, — Майкл поднимается, обходит стол, направляясь к ней и Хобс вынуждена стоически замереть, выдерживая его подавляющую близость. — Я предпочитаю Кая, потому что знаю, чего от него ожидать. И даже если он устроит саботаж, это меня не удивит — я знаю, как с этим справляться. А вот чего ждать от тебя, я до сих пор не всегда понимаю. Именно поэтому ни за что не доверю тебе Святилище.       Эби кипит, хоть и умудряется разглядеть в его словах комплимент. Он не боялся Андерсона, но опасался ее. Это льстило, но злило куда сильнее. — Понятно, спасибо за уделенное время.       Хобс пятится назад, стараясь, чтобы взгляд, направленный ему прямо в глаза, оставался спокойным и уверенным. — Эби, — рука, протянутая в ее сторону и почти умоляющий взгляд, что в исполнении Лэнгдона, казалось бы, невозможная пантомима, заставляют ее закрыть глаза и отвернуться к выходу. — Эби, я тебя очень прошу…       О чем там просит ее Майкл, она не слышит, потому что закрывает за собой дверь очень громко. Приятно было хлопнуть дверью перед его лицом. Немного, конечно, жаль, что не дослушала до конца, но она опасалась, что, услышав его дальнейшие слова, сказанные таким увещевательным, нарочито успокаивающим и убедительным тоном, уже не сможет вот так просто шагнуть за порог, в очередной раз наступив на горло своих чувств к нему.       В комнате Хобс баррикадируется основательно — никаких подпирающих нагромождений, только мощнейшие защитные барьеры. Наследие учениц школы Робишо. Даже если Лэнгдон вздумает во что бы то ни стало добраться до нее, ему понадобиться минимум пару суток, чтобы переступить порог.       Она действительно готова видеть кого угодно в роли Управляющего, и совсем не собирается уступать Андерсону это место. К счастью, она прекрасно знает, чья кандидатура сможет Майкла переубедить.       Найти спрятанное ведьмой непросто. Но когда в подсмотренном прошлом ты отчетливо видишь, где ведьма организует тайник, поиски упрощаются в разы. Сокрытие за семью Соломоновыми печатями сложное в исполнении и еще более сложное в снятии. Эби представляет в воображении могилу Фионы — красивую надгробную плиту с мраморными завитками цветов, с южной стороны новоорлеанского кладбища. Внутренним видением зарывается в землю, до самой крышки гроба, под него, в темную тесноту последнего пристанища предпоследней Верховной.       Небольшой кулон, чуть больше десятицентовой монеты, лежит на груди заметно разложившегося тела с тех пор, как был помещен туда Корделией. Эби снимает соломоновы печати одну за другой, чувствуя, как тяжело ей это дается. Мышцы всего тела напрягаются, словно она пытается поднять пятитонный транспортер. Она не видит, но вены на ее руках и шее набухают, чернеют, словно по ним текут чернила.       Последняя печать падает, пуская через все тело Хобс вибрацию, и Эби дергает кулон к себе, заставляя старенькую безделушку материализоваться на ее ладони. Глаза открыть удается с трудом. Опухшие веки норовят вновь закрыться.       Она с волнением оглядывает себя, пытается абстрагироваться от мысли, что эта затея может ее погубить. Очевидно, Корделия оставила помимо скрывающих печатей какую-то ловушку. Вполне возможно, последствия этой ловушки сейчас струятся по ее венам.       За дверью раздаются голоса и Хобс наконец понимает, что комната вокруг нее похожа на пепелище — везде черно-сероватый уголь, обои истлели подчистую, оставив на стенах только гарь. Паркет вздулся и так же обратился головешками. По логике, все вокруг должно сверкать тлеющими угольками и быть залито удушливым дымом, но огня словно и не было — словно огонь отбушевал здесь многие недели, а то и годы назад.       Голоса за дверью становятся громче. Скрипит дверь под мощными ударами, предположительного, портативного тарана. Гудит барьер, поставленный ею по периметру комнаты — явный признак того, что пробиться к ней пытается и Лэнгдон тоже. Хобс хрипит, усмехается, мысленно хваля себя за хорошо проделанную работу. По губам на белый ворот блузы льется черная жижа, на вкус напоминающая землю и гной.       Эби вдруг отчетливо и ясно понимает, что ей срочно стоит заканчивать этот спектакль. Запоздало сетует на свою импульсивность и дурную склонность к авантюрам и красивым жестам. Только вот назад пути уже нет. Если она даст попятную и откроет эту дверь, Лэнгдон без разборок свернет ей шею — его бешенство она чувствует по силе ударов, которые он наносит по барьеру.       Остается только довести дело до конца и бросить остатки сил на исцеление, если они останутся, эти силы. Если нет, остается уповать на хорошую команду реаниматоров в медицинском отделе и милость Майкла.       Из последних сил, сцепив зубы, она вынимает душу из затертого, до неразличимости оттиска-узора, кулона. Напрягается, силясь оставаться в сознании, и восстанавливает давно пропавшее тело из ничего. Буквально из воздуха. Атом за атомом, клетка за клеткой.       Смеется, представляя, что будет, если сдохнет она прямо сейчас. Падет ли барьер сразу или простоит положенные ему пару дней, прежде чем откроет доступ взбешенному Майклу к ее остывающему телу? Он, от радости, наверное, и заметит не сразу. — Где я?       Темноволосая женщина поднимается, оборачиваясь к Хобс, поджимает выкрашенные в черный губы, когда видит, как Эби, уперев ладони в колени, сплевывает на пол сгустки черной пакости. Настоящая Мириам выглядит в точности, как ее андроидная копия — ощутимо в возрасте, хоть и старательно скрывает это за макияжем и угольно-черной краской на волосах. Только в глазах эмоций многим больше. Удивление, опаска, тихая злость и брезгливость к непонятному недугу молоденькой незнакомки. — Топай к двери, там твой несравненный Майкл, — Эбс прерывается, скручиваясь в рвотном приступе.       Старается не упасть в черную лужу лицом. Картинка перед глазами рябит и играет цветами, словно не так давно она приняла ЛСД. — Кто ты такая? — Та, кто тебя воскресил. Не забудь об этом.       Хобс матерится, когда старуха медлит. Поспешно снимает барьеры, когда та приближается к дверям. Звуки по ту сторону настораживают Мид, вынуждая долго в нерешительности мять дверную ручку. — Мисс Мид…       Эби давно не слышала у Майкла такого растерянного голоса. Она, покачиваясь, оседает на пол, приваливаясь спиной к черной стене, и туманным взглядом старается разглядеть воссоединение антихриста и его дьявольской мамаши. Неловко приподнимает руку, как ученица начальных классов, когда понимает, что ее время очень сильно поджимает. Силы утекают из нее с такой скоростью, словно кто-то спускает их в унитаз.       Лэнгдон переводит взгляд с Мириам на Эби и в глазах его тепло сменяется холодной яростью. Кристаллизованной, даже радужка выцветает, начиная напоминать арктический лед. Когда он размашистыми шагами приближается, Эби почти отключается от реальности. К сожалению, хлесткая пощечина возвращает ее в мир живых и бодрых очень быстро. И пока Хобс хлопает глазами, ошалелым взглядом ведя по комнате и чувствуя как с уголков губ сочится настоящая смерть, Майкл наклоняется, хватает ее за грудки и, приподняв, жестко целует ее вялые губы.       Эби думает о том, что поцелуй в данном случае неуместен от слова совсем. Содрогается от отвращения, чувствуя, как его горячий влажный язык вылизывает ее рот от черной дряни, и далеко не сразу понимает, что слабость отступает. Смерть отступает. От символичности исцеляющего поцелуя ей хочется хохотать в голос, что она и делает, когда Майкл отстраняется. Впрочем, еще одна пощечина быстро возвращает Хобс холодный рассудок. — Больше никогда не смей играть с силой без моего ведома и разрешения.       Эби совершенно глупо улыбается, пожимает плечами, смотря на Майкла снизу вверх. — С днем рождения, Майкл.       От былой ярости и строгости на его лице ни следа. Удивление молодит его на пару лет минимум. Он словно снова мальчишка, которого она видела в своих видениях. Да, сегодня у Лэнгдона было день рождения. И это было очень удобно. Непередаваемо удобно для оправдания ее глупости и наглости. Хорошо хоть, она вообще вспомнила об этом после пережитого ритуала, сочтя за достойное оправдание. — Майкл…       Мид, казалось, до сих пор не отдавала себе отчета в происходящем.       Эби потирала ноющую грудину — привычная легкость дыхания воодушевляла. Она отчего-то была уверена, что это чувство с ней будет навсегда, но стоило вновь почувствовать, как легкие полнятся болезнью, и ценить легкость дыхания она стала намного лучше.       На милование этих двух Хобс не обращала внимания, растерянно осматривая черные стены. В некоторых местах видно, как вздувались, пузырясь, обои. — Не могу поверить, что спустя столько лет, — Майкл по щенячьи преданно разглядывает Мириам, прижимаясь бледными руками к ее морщинистому лицу. — Как ты… Как ты себя чувствуешь?       Эби морщится, поднимаясь на ноги. Надеется, что ей найдется еще одна комната и не придется спать на холодном, обуглившемся паркете. Двигаясь вдоль стены, Хобс ведет пальцами по шершавой черной гари, оставляя на подушечках черные разводы. — Эби, подожди меня в моей комнате, — Майкл на мгновение обжигает ее непонятным взглядом и вновь обращает свое внимание мисс Мид. В глазах Мириам — океаны непролитых слез.       Сведя лопатки вместе, стараясь держать тяжелую голову высоко поднятой, Эби, по факту, курсирует от стены к стене пьяным зигзагом. Ее штормит и покачивает, и отчаянно хочется прилечь возле одной из стен — чтобы та, в случае чего, поддержала. Исключительно вредность заставляла идти дальше, в сторону лифта и комфортного лофта на самом верху.       Эби почти доходит до кнопки вызова лифта, когда одна из дверей на ее пути отворяется, демонстрируя едва живой Хобс наглые глаза. Андерсон был похож на Чеширского кота. С такой же нахальной улыбкой и неизмеримым безумием в блестящих глазах. — Плохой день?       Хобс ведет плечами, мимолетно полосуя Кая рассеянным взглядом. — Отвали. — Грубо… — парень морщится, скрещивая руки на груди, подпирает плечом косяк, с интересом наблюдая за кривым передвижением Хобс по коридору.       Девушка зажимает кнопку вызова кабины, тяжело вздыхает и рывком оборачивается, прекрасно зная, что Кай все еще смотрит. Улыбается, нахально и утомленно, вскидывает руки и самозабвенно демонстрирует парню средние пальцы. Вовремя подъехавший лифт позволяет эффектно зайти внутрь спиной вперед, выдержав эффектную позу ровно до тех пор, пока створки не сомкнутся. Уже только потом Эби привалилась к надежной опоре стены и нажимает на нужный этаж.       Не то, чтобы эта ее показная дерзость была большой необходимостью. Просто ткнуть факом в лицо Андерсону было до одури приятно. Даже слабость и тошнота на время отступили прочь.       В комнате у Майкла шикарно и очень неуютно. Словно хозяин бывает здесь пару раз в год. Что примерно так и бывает.       Хобс устраивается на одном из мягких диванчиков, подгибая под голову собственную руку. Рассеянно разглядывает интерьер, и сама не замечает, как слипаются ее глаза. Сон утягивает в темноту так неожиданно, что Эби даже не успевает стянуть с ног тесные лодочки.       Ее будят легкие прикосновения к щеке и чувство тепла, созданного накинутым пледом.       Майкл сидел рядом, невесомо очерчивая ее лицо пальцами. Голубые глаза смотрели прямо и серьезно, приковывая к месту получше парализующих заклятий. — Извини, но я лучше бы сдохла, чем позволила Андерсону взять правление. — Ярая феминистка? — Скорее здравомыслящий человек. Майкл, он умеет находить слабых духом людей, умеет внушать им свое видение. Ты можешь с уверенностью утверждать, что Кай не устроит тут культ с их резней? Я нет. — Я знаю, чего ждать от Андерсона. Знаю так же, как пресечь его порывы, Эби. Не держи меня за избалованного идиота, это меня очень сильно злит.       Они молчат какое-то время, и пока Хобс прогоняет остатки сна, Майкл прохаживается по комнате. Под взглядом Эби он неторопливо зажигает огонь на небольшой тумбе, и огонь этот не чадит, выдавая свою декоративно-ненатуральную природу. У мини-бара он разливает по бокалам виски и перед тем, как вернуться к дивану, зажевывает тонкую дольку лимона, заботливо нарезанную им же на блюдце.       Все эти действия почему-то совершенно не вписываются в его образ, давно и, казалось бы, четко сформированный в голове Хобс. Майкл, безмятежно хозяйничающий у себя в комнате, был Эби совсем не знаком. Она ожидала, что он скорее сервирует стол одним щелчком пальцев, но эти совершенно человеческие манипуляции… Выбивали ее из колеи.       Они молчат и многим позже, после того как он подходит к дивану, и вручив ей ее порцию алкоголя, устраивается рядом, складывая ее ноги себе на колени. Эби видит, как Майкл оборачивается к позабытой на баре тарелке с лимоном. Как раздраженно он морщится, и уж теперь готовиться к тому, что мужчина продемонстрирует очередной магический «фокус». Только вот то ли цирк Дюсолей закрывается после десяти, то ли телепортация предметов слишком мелкий фокус для его программы, но Майкл просто откидывается на мягкую высокую спинку и расслабленно прикрывает глаза. Нарезанная закуска так и остается рядом с бутылкой в другой части комнаты.       Хобс не знает, почему делает это, но встает на ноги. Молча и неторопливо, ощущая какой-то едва ли не мифический покой, она забирает позабытую Лэнгдоном тарелку с лимоном, и так же неторопливо возвращается назад, подгибая под себя ноги и касаясь коленом его бедра.       Тишина наедине с ним кажется ей уместной. Впервые с момента их знакомства.       Она думает о том, почему Майкл не наказал ее за то, что она сделала. Точнее — за все, что она сделала. Но вопросов не задает — в конце концов, он уже сказал, что сам хотел видеть в ней это. То, что было в ней сейчас. Способность встать на горло любому, кто шел наперекор ее желаниям. — Я видела Ника. Нашего сына. В своих видениях. Он был так похож на тебя, что в первые пару мгновений это меня даже разозлило — то, что от меня в нем было так мало.       Хобс понятия не имеет, зачем вообще открывает рот в этой уютной тишине и тем более на такую тему. Жалеет о своей откровенности почти сразу. И больше всего на свете боится, что Майкл уколет в эту тему. Скажет что-нибудь насмешливое или выдаст что-то еще в том же духе.       Но Майкл молчит, замершим взглядом разглядывая пламя в камине, и Эби, словно приободрившись от этого безучастия, набирает в грудь воздуха, чтобы задать вопрос: — Скажи, почему так получилось? Ведь я видела будущее. Видела сына так отчетливо, что хоть картину рисуй. И Элизабет я видела тоже. Но вместо этого — графиня мертва, а Ник даже и не рождался. — Я говорил тебе однажды, что будущее переменчиво. Что любое принятое нами решение способно изменить грядущее кардинально. Кто знает, что послужило причиной изменений в будущем, — мужчина пожимает плечами, бросая на Хобс небрежный взгляд голубых глаз. — Быть может, сохрани ты в тайне, чей это ребенок, и Элизабет не захлестнула бы волна ревности и опасений, что ребенка я поставлю выше ее интересов. А может, наберись ты смелости и скажи мне об этом лично, я смог бы все это предотвратить.       Майкл говорит обо всем этом так отстраненно, что Хобс становится ясно — его не особо-то поколебало известие о возможности стать отцом. Об упущенной возможности. Это, вопреки ее же собственному желанию быть к нему равнодушной, режет прямо по сердцу. — Почему Брусток не передал? Он говорил, что должен сообщить. — Он и сообщил — Элизабет. Она отвечала за связь со мной во время отсутствий. Не Говард. Не кто-то другой. Только она. Это было необходимо, особенно в самом начале. Потом просто осталось привычкой, не идущей в разрез с моими интересами. — Теперь-то понял, что так доверять кому-то одному совсем недальновидно?       Майкл подарил ей странный, буквально кричащий о чем-то, насмешливый взгляд, но разобрать его истинный посыл Эби не смогла. — Ты говоришь о Элизабет так, словно совершенно ничего не чувствовал к ней. — Когда-то Элизабет очаровала меня. Когда-то именно она помогла мне добиться всего того, что у меня сейчас есть. Когда я решил, что Святилище будет располагаться именно в отеле, я подумал, что было бы не плохо познакомиться с хозяином этого чудного заведения. Узнать, кто же содержит целый притон для призраков и прочей нечисти. Не для того, чтобы просить этого хозяина о чем-то. Мне просто было интересно. И когда я познакомился с ней, то все стало намного проще. Она учила меня, она делала меня сильнее и умнее, учила не вестись на провокации и грамотно рассчитывать каждый свой будущий шаг наперед. Близость с ней была лишь… бонусом. — Так значит, ты никогда не любил ее? — Не любил? Эби, посмотри на меня. Ты правда думаешь, что я могу кого-то любить. — О, да брось. Давай только без этого излишнего драматизма, ладно? Мы оба знаем, что ты способен любить. Ты в какой-то степени любил Констанс, насколько мог выражал ей свою привязанность. Проблема с ней была в том, что она не любила тебя. И именно история с Мид подтверждает, что на любовь ты способен. Ведь ее ты любил, чувствуя от нее поддержку и заботу. Ею ты по-настоящему дорожил. — Она была первой и последней, кто был способен вызвать во мне подобные чувства. Во всяком случае, на это не была способна Элизабет, отчаянно жаждущая доминировать над любым, кто ее окружает. Графиня всегда, пусть и ненавязчиво, желала моей покорности, и пока это было выгодно мне, я эту покорность демонстрировал. Не то, чтобы она давила, но манипулировать любила. А уж то, что я сумел это разглядеть… Чтож, учитель из нее и в самом деле вышел отличный, — Лэнгдон отсалютовал бокалом в пустоту, не сводя взгляда с огня. — Мы неплохо уживались, не желая друг другу смерти. Пока не появилась ты. — Я-то тут вообще причем? Элизабет, к твоему сведению, меня убить пыталась, — Хобс действительно, по-настоящему возмущается замечанию Лэнгдона, позволяя себе даже немного повысить голос. — Я ни в чем тебя не виню. В конце концов, ты стала тем, что я изначально так желал в тебе увидеть. Глупо с моей стороны было бы возмущаться последствиями. Иди сюда.       Хобс косится на протянутую к ней руку и несколько мгновений медлит, не желая вновь выходить на это минное поле. Но все же приближается, видя, как медленно гаснет в его глазах терпение.       Майкл настойчиво сажает ее на колени, с какой-то не свойственной ему порывистостью проводя свободной рукой по ее бедру. Прикладывая для этого чуть больше силы, чем требуется для нежного или хотя бы интимного поглаживания. Прикосновение вышло грубым, демонстративно властным. — Я не поблагодарил тебя за то, что ты сделала.       Неожиданный переход разговора к благодарности заставил Хобс повести напряженными плечами, и, отстранившись, удивленно уставиться в расслабленное лицо мужчины. — О чем ты?       Майкл скользит носом вдоль линии челюсти, горячо дышит ей в ушную раковину, а потом так ласково и бережно прикусывает нежную кожу под ухом, что Хобс вздрагивает и крепко стискивает бедра — возбуждение вспыхивает резко, почти болезненно. — Мид действительно много значит для меня, — Эби отчетливо слышит, с каким трудом мужчине даются эти слова, и недоверчиво замирает, едва ли не забывая дышать. И вовсе не от того, что горячие руки проникают под белую рубашку, принимаясь гладить поясницу и лопатки. — Твой подарок…       Горячий и влажный поцелуй обжигает ей ключицу и Хобс податливо откидывает голову, в молчаливом требовании продолжения ласки. Где-то на краю сознания еще зудит мысль отстраниться и немедленно прекратить очередную провокацию, но Эби усмиряет себя мыслью, что ее отказ может разозлить Лэнгдона. И этой отговорки вполне хватает для успокоения ее гордости. — Куда делись призраки девушек, Майкл? — сдавленно из-за ощущений, но тем не менее твердо спрашивает Хобс, стараясь выровнять сбивающееся дыхание.       Ловкие длинные пальцы неторопливо и ловко расправляются с пуговицами в тугих петлях — она с утра возилась с ними намного дольше — и вот ладони накрывают ее грудь, а голубые глаза с знакомым самодовольством оглядывают открывшееся взгляду тело.       Майкл разглядывает ее как удачное приобретение. Так Том когда-то глядел на купленный им новенький спорт-кар. Подобное сравнение уязвляет, и Эби тверже повторяет вопрос: — Майкл, куда делись призраки?       С отчетливо различимым причмокиванием он отстраняется от шеи, недовольно цыкает, демонстрируя ей закатывающиеся в утомлении глаза. — За прошедшее время эти девки неплохо сблизились с Элизабет, — нехотя выдает Майкл, глядя на нее прямо и предельно серьезно.       Хобс непонимающе выгибает бровь и всем видом дает понять, что ждет продолжение. — А возомнив себя ее подружками, решились требовать от меня справедливости, — еще недовольнее цедит Лэнгдон, начиная раздражаться. — И? — Мне не очень понравилось их намерение самим разобраться с настоящим виновником конфликта.       Хобс теряется, и Майкл снова возвращается к прерванному занятию, покрывая ключицы влажными, болезненными поцелуями. Только вот чувствовала ли Эби эти поцелуи?       Мысль, что Майкл мог убрать призраков, грозящих ей расправой, обескураживала. Выбивала почву из-под ног, и, наверное, не сиди она у него на коленях села бы на пол от таких новостей.       Он прижимает ее ближе к паху, жадно стискивает бедра, и только не получив реакции, чувствуя ее напряженный ступор, вновь замирает, шумно и возмущенно выпуская воздух сквозь плотно сжатые зубы. — Не замирай словно громом пораженная, я ведь говорил, что ты навечно принадлежишь мне. И любой попытавшийся это оспорить, будет иметь дело со мной, — он хмыкает, видя ее потерянный, почти напуганный взгляд. Откидывается на спинку дивана, склоняя голову к плечу. — Неужели ты действительно настолько глупая Эби, что не замечаешь очевидных вещей?       Хобс нелепо моргает, во все глаза глядя на до последней черточки знакомое лицо. Она действительно не понимала. Честно старалась осмыслить то, что он ей говорил, но мозг будто стопорился, отказывался обрабатывать полученную информацию. И Эби трусливо поддалась этому нежеланию, сама приникая к теплым, мягким губам. А в следующее мгновение оказывается перевернутой и тесно вжатой щекой в мягкую спинку винтажного диванчика.       Пуговица на брюках с глухим треском срывается с ниток под нетерпеливыми пальцами, штаны сползают с тела вместе с бельем и Хобс недовольно шипит, когда совсем не нежно Майкл сжимает обеими руками обе ее груди, спиной прижимая к телу, по прежнему одетому в плотную рубашку. И от того еще страннее чувствовать на шее, под самых ухом нежное, трепетное прикосновение губ, ощущать, как неторопливо одна из рук спускается вниз, круговыми движениями поглаживая плоский живот.       Когда пальцы мужчины зажимают клитор Эби вздрагивает и делает безуспешную попытку вырваться, а уже в следующую секунду сладко стонет и выгибается, откидывая голову на твердое плечо. Получать удовольствие стоя не удобно, и Хобс приходится зарываться рукой в чужие волосы и опираться коленом в диван, чтобы хоть как-то утвердиться в пространстве.       Размеренные круговые движения между ног не приносят ей удовлетворения, только короткие вспышки болезненного удовольствия, сбивающего дыхание и заставляющего тело дрожать. Когда проворные пальцы в очередной раз скользят глубже по влажным половым губам, а язык проводит мокрую дорожку на задней части шеи, Эби хрипит и подается задницей назад, теснее вжимаясь Лэнгдону в пах. С отчетливо проступающим в штанах желанием.       И довольно жмурится, когда твердая рука жмет меж лопаток, вынуждая опереться в высокую спинку дивана. Чувство наполненности выбивает из груди Хобс очередной протяжный стон, а нутро наполнятся томным предвкушением. Растущим с каждым несдержанным, сильным толчком.       Кажется, она слышит монотонный скрип мебели. А еще Эби уверена, что ее протяжные стоны, пусть и не особо крикливые, отчетливо слышно этажом ниже. Но на размышления об этом не остается времени, когда Майкл крепче хватает за бедра и принимается насаживать на себя с двойным усердием. И с каждым толчком неизбежно задевает внутри какую-то точку, что раз за разом сбивает Эби сердцебиение.       Они заканчивают одновременно — Эби утыкается лицом в обивку дивана и тихо и жалобно стонет, сотрясаясь всем телом, Майкл же делает особенно глубокий толчок и плотно прижимается к ее спине, рыча куда-то в волосы по настоящему дьявольским голосом что-то отдаленно напоминающее «моя».       Эбс вырубается буквально спустя пару мгновений, на крепких руках, в пол пути от так необходимой сейчас ванной. И даже не догадывается, чего лишается, позволяя Майклу самостоятельно приводить ее в порядок в теплой воде. Потому что это едва ли не единственный раз, когда Лэнгдон с ней действительно бережен.