Предскажи им смерть

      Над городом, оставшимся в долине, поднимается ощутимый столб дыма, подсвечиваемый закатными лучами, и от этого кажущийся похожим на шею гигантского дракона. Пожар, устроенный Тотесом на конюшне, похоже, охватил пару кварталов. Огненные смерти. Гибнущее имущество. Лишь фон для мирно пасущегося на гальке около ручья бронезверя и собирающего цветы на лужайке рядом паренька.       Конь, несмотря на излучаемое обычное безразличие, на самом деле чётко фиксирует парой боковых глаз передвижения пацана. Несколько минут назад, когда тот отошёл к подлеску, сорвать, наверное, приглянувшееся растение, бронезверь стартанул с места и, схватив мальца за ворот халата, отнёс его на поляну и отпустил. Как кошка расшалившегося котёнка.       Конечно, отдал приказ сторожить бронезверю я, но интерпретировала его машина более чем странно. Ин, впрочем, даже не пытался мне нажаловаться, хотя, сидя на смятой траве, выглядел ошарашено и испугано.       Я сжалился над ним и погрозил пальцем, указывая на лес. Звери уже за пару километров от города — непуганые монстры, воспринимающие человека как угрозу или как добычу. И уж тем более такого тщедушного.       Дождя и грозы ночью точно не будет, но я всё равно натягиваю тент сбоку и над спальниками — основным и расчехлённым запасным, — упавшая сверху шишка или сонная белка может сильно испортить мой и без того чуткий сон.       Шевеля угли в костре, чтобы еда на камнях разогревалась равномерней, краем глаза замечаю, что Ин замер, глядя куда-то в траву перед собой. Змея? Тотес, вот когда надо следить!       Нет, всего лишь кролик. Серо-коричневый, упитанный, наглый. Ему явно приглянулся клевер на лугу. А мне приглянулся он сам. Моргаю внутренним веком. Глаза переключают режим. Теперь я, как хищная птица, вижу даже мелкие волоски и усики на морде зверя, блестящий тёмный глаз, деловито шевелящийся нос над хрупающими травой зубами.       Костюм послушно подаёт в ладонь лёгкое лезвие. Замираю, делая поправку на ветер. И мой самый любимый момент — быстрое движение рукой, тонкая подстройка кистью. И через долю секунды кролик заваливается на бок, клинок воткнулся точно в глаз. Мгновенная, милосердная смерть.       Ин озадаченно подходит к зверю, и я испытываю смутное беспокойство. Что, если это его расстроит? Но он реагирует правильным образом — хватает тушку кролика за уши, поднимает, разглядывает и бежит ко мне с добычей:       — Еда! Еда!       Я тоже рад такой добавке к ужину. Обычно на охоту не хватает времени. А тут добыча просто сама пришла в руки. Пока свежую довольно жирного грызуна, Ин аккуратно снимает, складывает халат, и вынимает из отворота рубашки выкидной нож. Штуку, кстати, редкую и дорогую.       — Мне папа подарил! — наивно хвастается и принимается разбирать потроха.       — Ты сирота?       — Не-а, нет, — мотает головой, — наверное. Я просто четвёртый ребёнок уже был.       — Понятно, — я без труда разламываю суставы и отделяю части тушки, чтобы поджарить. — И тебя продали, потому что не смогли прокормить?       — Не угадали, Мастер, — Ин улыбается. — Я просто так и не освоил ни одно цирковое умение. Родители однажды остановились в таверне на ночь, а уехали — без меня. Я не утомляю вас болтовнёй?       — Нет, — качаю головой, — я же сам спросил.       — Ну тут больше и рассказывать нечего. Ни к чему я не пригоден, — сдувает прядь со лба.       — То есть ты собирался так и прожить всю жизнь шлюхой?       — А сколько там той жизни? — ничуть не расстроено отвечает пацан, — у меня, Мастер, сами знаете, что. А на лекарство от этого — заработать не успею, грош мне цена теперь.       Я почти что проболтался о том, что собираюсь это лекарство ему купить, но вовремя смолчал. Во-первых, нечего мальца обещаниями кормить. Во-вторых, это лекарство может действительно дорого стоить и оказаться даже мне не по карману. А в-третьих — чего ради вообще стараться? Потому что Ин тут своей худосочной задницей вертит, закапывая банки из-под консервов в угли, чтобы потушить потроха кролика, в них разложенные? Угу, вот мослы эти, худые и заразные — это прям то что нужно для возбуждения, ага. Да они мне в кошмарах будут снится, и пострашней монстров Скверны окажутся.       Однако после плотного ужина, во время которого Ин уже ел не стесняясь, быстро, проглатывая большущие куски мяса, а я тайком подбросил в его импровизированную тарелку ударную дозу порошка от кишечных паразитов, паренёк мне не казался уродливым или отталкивающим. А когда я, устроился на спальнике и запустил доспех в режим прогона и очистки, то лениво созерцал его силуэт.       Ин сидел у вновь разведённого костра и перебирал цветы, тихо напевая незатейливый мотивчик, подхваченный им из вещателя в таверне, а закончив очередной припев, надел себе на голову венок. Тотес, заметив, что мы расположились на ночлег, вступил в освещённый пламенем круг, и в его свете казался лесным духом.       Ин, наивная душа, попытался надеть венок и на него, но бронезверь, почти подпустив, в последний момент резко дёрнул головой, цветы полетели в огонь.       — Даже и не думай делать такой мне, — говорю Ину, снова усевшемуся на бревно, — туши костёр и иди спать, подъём через пять часов.       В жизни Носителей Зерна всё подчинено двухчасовому ритму, каждый период — связь со Столпом. Четыре часа простоя на отдых — это нормально, через шесть — первое предупреждение, через восемь — второе. Лишний час кемпинга я прибавил только из-за Инноса.       Покорно сгребает угли, засыпает их и пламя золой, но так, чтобы оставались горячими. Видно, что не в первый раз ему всё это, как и готовка дичи. Чему-то всё-таки от своей бродячей родни научился. Сбегал в кустики, потом забрался в спальник и подполз в нём ко мне поближе.       Лежит на спине, замерев, и смотрит в высоченное ночное небо. В свете луны я вижу, как в его глазах отражаются звезды, дрожа, ротик приоткрыт.       — Красиво? — тихо спрашиваю я его.       — Очень, Мастер. Я их так давно не видел…       Расщёлкиваю маску и, заложив руки за голову, также устремляю взгляд в небо. Я тоже их не видел, малыш. Полжизни, наверное. Последний раз смотрел на них специально, ради того, чтобы просто помечтать — ещё ребёнком, таким же шкетом, как Ин. А дальше… Зерно, рейды, с бесконечными сальными шуточками команды у костра, или одиночные, но выматывающие. И даже на более-менее спокойном задании я сразу засыпал, мечтая только о том, чтобы через четыре часа проснуться не разбитой развалюхой, а бодрым Чистильщиком.       — Мама мне говорила, — тихо делится со мной Ин, — что Повелитель Звёзд и его Пророк смотрят на нас с неба.       Тихо усмехаюсь. Детские сказки, которые рассказывают Проповедники самым маленьким и доверчивым из паствы.       — А одна девушка мне сказала, — продолжает Иннос, — что Повелителю нет до нас никакого дела. Он спас наш мир своей любовью, но за своей собственной ушёл на небо и никогда не вернётся. Мастер, — тихо добавляет, — как вы думаете, он полюбил звезду?       — Звёзды не живые, Ин. Ими можно восхищаться, но не любить. Скорее, он полюбил ту или того, кто прилетел со звезды.       В ответ Иннос молчит, кажется, поражённый новой для себя мыслью, а потом шепчет мне:       — Точно, Мастер, Явление же не просто так назвали…       — Тихо, малец, — в шутку сержусь, — ты недалёк от ереси.       — Ой, — испуганно сжимается.       — Да не бойся, — смягчаюсь, — я же не Проповедник. Я, если хочешь знать, тоже не считаю, что наш мир, где есть Скверна, богоданным. Лучшим из миров.       — Там, — тонкая рука указывает в небо, — есть другие?       — Есть, — убеждённо говорю я. — Звёзды — это разные солнца, и у них тоже есть свои миры. Явление, опять же. А ещё, Ин, Повелитель Звёзд и его Пророк — никакие были не боги. Люди, малыш. Так что я их не почитаю, но безмерно уважаю. Я не знаю, что за Жертву принёс Повелитель, не знаю, как о ней возвестил Пророк. Одно знаю. Они спасли наш мир. Я уважаю их за это.       Кажется, я не в меру расчувствовался и наговорил лишнего, такого, что только носители Зерна и знают, а шлюхе вовсе и не обязательно. Даже вредно. Но не достаточно, чтобы меня самого признали еретиком.       — Выходит, молитвы бесполезны? — только и спрашивает Ин, безоговорочно мне поверив.       — Выходит, что так, — запахи становятся невыносимо-яркими, я защёлкиваю маску.       — Неправда! — поворачивается на бок, смотрит на меня. — Я молился Повелителю, чтобы он избавил меня от жизни в таверне и от болезни! И вот я здесь!       — Случайность, Ин. И ты по-прежнему болен, и по-прежнему — шлюха.       Опускает глаза, сглатывает обидную правду.       — Х-хорошо, Мастер, я понял, — тихо шепчет.       Выпутывается из спальника, делает пару шагов на четвереньках ко мне, осторожно опускает руки мне на бедро, трётся головой о живот.       — Мастер мне поможет? — спрашивает вкрадчиво.       Вообще, я не планировал его использовать в качестве шлюхи, мне был нужен просто попутчик. Да и несовершеннолетний худющий больной пацан явно последний, чью кандидатуру я бы рассматривал в плане объекта удовлетворения моих сексуальных потребностей. Но после его специально настроенного голоска, вызвавшего воспоминания о прошлой ночи, тепло зародилось внизу живота и поползло по позвоночнику, даже пластины на доспехе чуть подраздвинулись, делая его свободней между ног. Аморально? Ещё как. Желанно?.. да.       Расщёлкиваю пластину, и тут же получаю поцелуй тёплых и сухих губ. И где-то глубоко рождается странное, настолько загнанное и забитое годы назад, что теперь слабое, едва живое, желание. Желание снять доспех, и чтобы… губы, руки, ласка… везде, всего тела. Отвечать, тоже прижаться кожа к коже, губы — к губам, поцелуй… откуда во мне эта тоска? Откуда такие фантазии у меня, закованного в полуживую броню с тринадцати лет? Не было в моей жизни такого, и не хотелось же…       Почему сейчас, когда мне нежно, не как нужно Чистильщику, посасывает Иннос, иногда скользя по члену пальчиками? И почему вообще сам этот факт не кажется мне странным или отталкивающим?       Поглаживаю Ина по голове, стараясь даже, чтобы тонкие волосы не цеплялись за перчатку. Плохо. Очень плохо. Нет, с физической точки зрения всё… даже лучше, чем можно предположить. Ко мне что, чувствительность возвращается? Обычно я бы и не заметил таких легких прикосновений и нежной ласки, и с каждым годом становилось всё хуже. С моральной. В этом, как утверждают Проповедники, «богоданном» мире, на самом деле, то, что тебе отсасывает несовершеннолетний — негласная норма. О таком не рассказывают, но никто не запрещает. Нищета. Смертность. Скверна.       В ней-то и дело. Что, если я — стал слабым? Что, если я невовремя вспомню об этих тонких руках, упирающихся мне в бёдра, и об этом жарком ротике? Ассоциация в мозгу ребёнка с ребёнком — рука дрогнет, промахнусь, и это будет стоить мне жизни.       Я просто устал. Тринадцать лет в доспехах, вечно в седле бронезверя, вечно настороже. Чистильщик. Несущий смерть. Сотни смертей заражённых малюток. Тысячи часов пути. Так давно не расслаблялся без помощи алкоголя и наркотиков. Не чувствовал… тепла.       Сдержавшись, чтобы не застонать даже тихо, чуть надавливаю Ину на голову, он сообразительно меняет темп, жалит меня огненным язычком, обжигает. Вздрагиваю. Прижимается, почти обнимает меня… нет, это не просто обслуживание клиента, не просто обязанность.       Аккуратно вытирает ротик тыльной стороной ладони. Глазищи поблёскивают в лунном свете. Произносит с хитринкой:       — Надеюсь, Мастер доволен.       Защёлкиваю пластину, сажусь. Отвечаю:       — Ин, если что, ты мне ничего не должен. Даже и не думай отдавать.       Мотает головой:       — Мне не тяжело, Мастер. Уж лучше вам, чем… — замолкает на секунду. — Вы чистый и пахнете хорошо. Это из-за доспеха?       Сообразительная мелочь. Большинство людей думает, что мы, раз их не снимаем, обросли коростой, плесенью, насекомыми и Пророк знает, чем ещё, удивительно, как не воняем. Ну про нас вообще много мифов ходит. На самом деле доспех — не только броня и одежда, это сложнейшая система, чем-то по устройству напоминающая организацию бронезверей. И основной функцией которой тоже является защита хозяина. В том числе и поддержание моего тела в чистоте. А за здоровье непосредственно Зерно отвечает.       — Да, — легко треплю Ина по голове. — Хочешь, покажу, как он снаружи чистится?       Это с виду очень интересно, пластинки ведут себя, как живые чешуйки. Должно понравиться.       — Тогда зажги фо…       Не договариваю. Потому что Тотес, бродящий в темноте окрестностей, едва слышно зарычал. А потом ещё раз. Значит, услышал опасность. И это — не звери, конь и медведей не боится, а волков пополам перекусывал не раз.       — Одевайся, — хлопаю Ина по плечу, — складывай спальники. У нас гости.       Мы как раз успеваем собраться, когда из леса появляются те самые неприятности, которые почуял Тотес, сейчас надёжно притянутый за упор.       Конные, значит, серьёзные люди — лошади, пусть и живые, всегда в необычайной цене. Городские стражники и пара частных охранников. Кажется, это насчёт пожара. Убеждаюсь, что Ин спрятался за дерево. Не зря, на нас направлены арбалеты и даже какое-то древнее огнестрельное оружие.       — Чем могу быть полезен, сеньоры?       Напрягаюсь, потому что всё, что происходит — лишь фарс, исход у которого один. Я уже шепнул Тотесу «справа», уже костюм подал в обе ладони по метательному клинку. Зрение переключено. Я собран и готов, даже более осторожен, чем обычно. Мне-то ни болты, ни пули урона не нанесут, но вот Ину…       — Ты полгорода сжёг, Чистильщик.       — Какие ваши доказательства? — издеваюсь.       — Огнедышащий конь, не? — хмыкают.       — У Проповедника тоже есть бронезверь, — якобы возражаю. О тягловых конях «херувимов» не упоминаю — ни одной боевой модели в их линейках нет.       — Только вот он пострадал в пожаре.       — Я так понял, вы всё уже решили? — подтверждаю я очевидное.       И, не дожидаясь ответа, отпускаю упор. Тотес преодолевает расстояние до конных за полсекунды и два прыжка. Сбивает крайнего справа всадника, смыкает челюсти на его горле.       Я же смещаюсь чуть левей, сначала распрямляю правую руку, затем левую — клинки летят точно в цель. Ещё минус два. Всё же недостаточно быстро, один из болтов просвистел над моей головой и воткнулся в ствол дерева, из-за которого Ин благоразумно не высовывается.       Последнего всадника добивает тоже Тотес, увлёкшись, догоняет ещё и лошадь, прыгает и ломает животине хребет. Крики издыхающего животного разносятся по лесу, а вот люди умерли быстро и почти беззвучно. Остальные кони, храпя, разбегаются в стороны, ломая кустарник в подлеске.       Обшариваю тела. Ничего необычного, обереги, оружие. Кошели, с карточками и монетками. Кидаю их Ину, высунувшемуся из-за дерева:       — Держи, добыча. За то, что был послушным и не мешал. Ночевать будем в другом месте, тут сейчас хищников будет тьма.       — Мастер, это…       — Пока ты со мной, — обрываю я жалкий лепет, — слушать будешь меня и делать так, как я скажу. Сказал забирай, значит, забирай. И брось этот свой подобострастный тон: «Мастер, Мастер…». Бесит.       Свистом подзываю Тотеса, уже хрупающего чем-то металлическим из пожитков горе-карателей, вспрыгиваю в седло. Протягиваю руку Ину, прижимающему к себе кошельки, чтобы помочь запрыгнуть на довольно высокий и крутой круп бронезверя.       — Но Мастер… — робко возражает. — Я не знаю, как.       — По имени, — смягчаюсь, — меня Харам зовут.       — Можно Хар? — устраивается за моей спиной, снова имитируя нестандартный багаж.       — Харам, — строго поправляю я его.       Иногда — жутко несносный, и зачем я с ним связался?