Предскажи им смерть

      Ничего. По-прежнему ничего. «Ожидайте», смотри на перчатку — не смотри. Раздражает. Жутко раздражает. И встать бы и уйти, но… Ин. Смотреть на то, как он работает в зале, обслуживая — привычно, с дежурной улыбкой, — невыносимо. Как я хочу получить от Столпа распоряжение, уехать немедленно. Не видеть, как…       Вот за одним из столиков мужчина перехватил тонкую руку парнишки, что-то шепчет ему. Известно что. Снимает его на раз или на ночь.       Стискиваю стакан, перчатка царапает стекло. Я не должен за этим наблюдать. Уйти. Нужно уйти сейчас же, пока Ин не повёл клиента наверх, не думать о том, что случится потом.       Но Иннос качает головой, указывая на меня, обосновавшегося мрачной тучей в углу зала, у неизменно открытого окна. Клиент выглядит разочарованным, и посматривает: «заказал, так делай дело, и я успею». Но дело в том, что Ина я не заказывал.       — Придётся покрыть убытки, Мастер, — Рух, заметив, что я испортил стакан, принёс мне другой.       — Запиши в счёт, — буркаю.       — Нет, я об Инносе, — гадко ухмыляется, — хозяин рассчитывал минимум на два клиента от него. А я бы поставил на три. Такую милашку грех в оборот по полной не взять.       Бесит. Просто бесит меня. Хочет вывести из себя. И, конечно же, завидует Инносу. Потому что невзрачный с виду парень, каких по городам толпы носятся, работая — преображается. Услужливый змеёныш, ласковый дьявол. Двигается по-другому, даже ходит иначе. Профессионально. И этот Ин кажется мне чужим, отвратительным, как будто его выпотрошила какая-то тварь, надела на себя его кожу и притворяется. Но больше меня раздражает не это, а то, что на самом деле оба этих Ина — настоящие, а сам парень — просто ловкий оппортунист. Понял, что на меня сработает невинное поведение, и не прогадал. А откуда у шлюхи невинность, что я повёлся, как ребёнок!       — Вот ты какой, Чистильщик!       Напротив меня за стол, разливая пойло, отдающее дикой сивухой и дешевизной, хлопается мужчина весьма неопрятного вида.       Опять начинается. Проходили уже, знаем это всё. Отставляю свой стакан подальше, привычно наблюдаю и за замершим в ожидании представления залом, хозяином, раздумывающим, вызывать ли охрану, и за шушукающимися официантками. Всё как по нотам, и эта пьеса настолько заезжена, что надоела мне неимоверно. И роль у меня всегда одна и та же — молчаливый слушатель.       А мужик, кажется, только ободрённый моим безмолвием, как и вниманием к своей персоне, продолжает, швахнув не очень чистой кружкой о стол:       — Большой ты Мастер! Мастер по утрам детишек резать, а вечером детишкам халатики задирать!       Молчу. Жду, пока он изойдёт на злость сам по себе, в собственном соку. И мешать этому праведному гневу я ничуть не собираюсь.       — Что ты знать можешь, — запнувшись, мужик прихлёбывает пойла для храбрости, — о людях? О жене и дочке?       Всё типично, за человека меня не считает. Но и о «лунатике» в подвале почему-то не упоминает. Никто не без греха в этом мире. Продолжаю молчать. Оппонент распаляется:       — Что, извращенец, узнал о новом мальчике, пришёл хер потешить? Хотя тебе тут и место, только шваль заразную и ебать!       От меня не укрылось, как после этих слов Ин замер, судорожно сжав пальчиками роскошную зелёную ленту на шее — знак, которым в уважающих себя заведениях отмечали дефективных проституток. Пусть всего и на мгновение, пусть в следующее он уже снова беззаботно улыбнулся гостям и принялся наполнять пустеющие кружки. Мне хватило. Можно сколько угодно оскорблять меня, но Ина…       Сгребаю накидавшегося мужика за одежду, волоку на выход, так, что некачественная ткань его засаленной робы трещит. И он настолько не ожидал подобного, что даже не сопротивляется. Выталкиваю за дверь, едва не сбив с ног новых посетителей на крыльце, выхожу следом.       Нависаю над нелепо барахтающимся на спине, как болотная черепаха, пьянчугой, даже, не верится, слегка наклоняюсь, стараясь не дышать его миазмами, и произношу внятно, как всегда, не повышая голоса:       — У меня таких детей — по две сотни в год. Мне наплевать и на них, и на тебя. Мне плевать на чужое горе. Я лишь делаю так, чтобы такие, как твоя дочь и сын, — делаю особое ударение, — не откусывали людям головы. В том числе и твою, пустую. Чтобы вы могли ходить в бордели и заражать всех язвами. Мир не изменился. И не изменится.       Оборачиваюсь. Люди аж из дверей повысовывались в ожидании предполагаемой кровавой расправы. Да. Может быть, будь я моложе, с горячей кровью и едва прикреплённым к груди Зерном, я бы убил. Но сейчас я не бесплатный шут. И не намерен развлекать толпу.       Почтительно расступаются передо мной, кто-то услужливо придерживает дверь. Хотя разочарованы, видно. Рассаживаются по местам, как стервятники Перекрёстка Морей по деревьям, осознав, что поживы не будет.       Толкаю подвернувшегося Рух в плечо:       — Комнату на двоих, полный ночной набор, через три минуты.       Не смотрю, как кривятся его подкрашенные губы, сажусь, махом опрокидываю в себя остатки выпивки в стакане, но не подливаю, подзываю Ина:       — Заканчивай, пойдём спать.       Кивает, опускает глаза в пол на секунду. Быстро же перестроился в «невинный» режим. Ну и ладно, не мне его винить.       — Вторая направо, я всё принёс уже, — наклоняется ко мне Рух.       Я и не заметил его отсутствия в зале. Опыт и ещё раз опыт.       Киваю Ину, тот вежливо кланяется, кладёт поднос на стойку и торопится ко мне. Нас провожают многозначительными взглядами. Да, по-вашему выходит, что тот мужик, которому достало ума не возвращаться, был прав. Мне безразлично.       Комната скромная, но аккуратная и вполне функциональна. Кровать уж точно добротная, и постельное приемлемо чистое. Хотя для меня, в доспехе, нет почти никакой разницы. Свечи дают необходимое, чтобы неплохо различать друг друга, количество света. Вешаю плащ у входа, разуваюсь, ослабляю жгуты и стягиваю рубашку. Вслед за ней отправив и штаны, падаю на кровать, прихватив приготовленную бутылку вина со столика, отхлёбываю. Прохладное. Рух и правда всё приготовил только что, а не заранее. Рядом с фруктами, цукатами из овощей и полосочками сыра обнаруживаются обёртки и масляная смазка в милой розовой бутылочке. Предусмотрительно.       Как раз на случай, подобный этому. Ин, до этого чем-то шуршащий где-то сбоку, вспрыгнул на кровать и, легко перебросив через меня, полулежащего, ножку, взгромоздился сверху. Я едва вином не давлюсь, замешкавшись его оттолкнуть, а парнишка, явно восприняв «спать» не буквально, тянет пояс на халате, встряхивается, так, что я вижу плечо, тонкую линию ключиц. Смотрит на меня, чуть повернув голову, длинная серёжка струится по шее, освобождённой от ленты, ловя отблески от канделябра, и в этом взгляде только одно. И оно мне… нравится. Слишком сильно нравится.       — Нет, Ин, — решительно перехватываю его одной рукой за талию, второй — избавляюсь от бутылки.       — Может, начнём не так? — тихо мурлыкает тот Ин, который мне не нравится, Ин-шлюха.       Наклоняется вперёд, чуть прикусывает губу, проводит рукой по моей маске, намереваясь её расщёлкнуть. Нет. Расчёт не оправдался, я больше не сдамся на его милость.       Ссаживаю Инноса с себя решительно, в сторону на кровать, приказываю:       — Ложись спать.       — Но Мастер, — пытается возразить, по пояс вынырнув из своего халата.       — Ложись. Спать, — твёрдо повторяю я.       Обижается. Засопев и превратившись снова в обычного паренька, скидывает одёжку на пол, закапывается в одеяло, отвернувшись от меня к противоположной стене. Вижу на неприкрытом участке кожи спины алый след от ожога, и внутри всё скручивает до тошноты.       Да как вообще я, или какое-нибудь другое чудовище, могу его желать? И не единожды такое случалось. Когда был его первый раз? В девять? Хорошо, если так. Извратили душу, изуродовали тело. Лишили последних красок детства. И не мне его спасать. Чистильщики — не спасают.       Сижу на кровати, прихлёбывая вино, но шансов так захмелеть у меня никаких. Вслушиваюсь в мерное дыхание Ина, в сознание крадётся мысль, что сон его крепок, и если я коснусь его губ — он не проснётся и не заметит.       Хватит. Это невыносимо. На перчатке по-прежнему без изменений. Я в этом ожидании изведусь и окончательно с ума сойду. И победить себя в одиночку — не смогу.       Я знаю, кто мне сможет помочь, снять хотя бы симптомы той странной болезни, которой, как я думал, Носители Зерна не подвержены.       Конечно же, комната в конце коридора занята, оттуда доносятся приглушённые стоны, поскрипывания, возня. Подожду. Оплата в основном почасовая, и клиенты хотят управиться побыстрей. Так и есть, я и заскучать не успеваю, как ещё один довольный вываливается в коридор. Дорого одет, вдребезги пьян. Чертыхается, помянув всю родню Повелителя Звёзд в неприглядном свете. Ну да, неожиданно столкнуться со мной, полностью чёрным, не считая ослепительно-белой маски, в коридоре, который еле освещён парой электрических трубок… эдак и с жизнью расстаться можно. Чистильщики же не зря напоминают саму персонификацию смерти.       Не отреагировав на причитания и ругань, стучусь.       — Шесть минут, хозяин, — отзывается Рух.       — Я хочу сейчас, — толкнув дверь, вхожу.       Шлюха предстаёт передо мной растрёпанным, покрасневшим, весьма жалким образом собирающим по полу одежду.       — В очередь, бля, — шипит, — через шесть минут!       — Сейчас, — прикрываю я за собой дверь.       — Хорошо, — Рух выпрямляется, откидывает с лица пряди волос, — если Мастеру нравится в чужой конче хлюпаться, то всегда пожалуйста!       — Отсосёшь, не развалишься, — тяну я за стяжку на штанах, не принимая возражений.       — Можно, — «тобико», переступив ворох одежды, подходит и становится на колени передо мной, — но оплата двойная.       — Идёт, — толкаю его рукой в затылок, — и не забывай покусывать.       — Не учи учёного, — дерзит и расщёлкивает пластины моего доспеха.       Да, знает, как. Двигает головой резко, прижимая мне член языком жёстко, и в самом деле покусывая. Именно так, на грани боли, ещё возможно нам, Чистильщикам, получать удовлетворение. Или…       Вспоминаются нежные, тёплые губы Ина, осторожные прикосновения пальчиков… почему, почему я чувствовал тогда? Почему мне было приятно, намного приятней, чем сейчас? Так, как никогда раньше? Почему от одного воспоминания об этом я облегчил Рух задачу на порядок — ещё какие-то жалкие пару минут, и выдохнул, расслабившись, угостив шлюху.       Даже сплёвывать не стал, утёрся. Спрашивает тихо:       — Со мной рассчитаешься или с хозяином с утра?       — С хозяином, сразу за всё. И ещё. Рух, я тут побуду?       Пожимает плечами, и тут же колет:       — Оставайся. А что, Иннос так плохо трахается?       — Тебе зачем это знать? — сажусь на кровать, тянусь к початой бутылке чего-то на вид более крепкого, чем вино.       — Я должен, мне же его учить, — отзывается Рух. — Ты пока пей, закусывай, располагайся. А мне ванну принять надо.       Уходит за ширму, включает воду. Видимо, там притаилась настоящая купальня с водопроводом. Шикарно живёт.       Помимо ванной, комната проститутки оказывается оснащена ещё и вентиляцией — легкий ветерок непрерывно циркулирует, слегка разбавляя вонь, которую оставляют после себя клиенты.       — Понятия не имею, — отвечаю я. — Я… как бы не знаю.       — Понятно, — раздаётся сквозь плеск воды, — ты же понимаешь, что это очень плохо? И тебе нужно не здесь рассиживаться, а уезжать немедленно. Ты что, сроки срываешь?       — Нет. Нет у меня сейчас работы.       — Всё равно уезжай, — щёлкнув крышечкой флакона, Рух наливает ароматическое масло, запах резкий, — до рассвета нужно. Он же спит?       — Пока спит. Но…       — Уезжай, — категоричный ответ. — Не прощаясь, как есть. Не обещай ему «королевство у моря». Не усложняй. Я о нём позабочусь, честно.       — С чего бы? — усмехаюсь.       — Я реалист, — отзывается Рух. — Ещё год, максимум, два, и меня уже никто по прежней цене не купит. А там, если повезёт, хозяин мне всё отдаст.       — Мечтай!       — Не знаешь ситуации — не встревай, — парирует «тобико». — У него сына убили давно уже, жену тоже у Перекрёстка схоронил. И всё чаще говорит, что хочет туда вернуться. Умереть на родине. Ему шестьдесят скоро. А местные девки все тупые, как хер лошадиный. Да и меня он почти как родного растил.       — Хочешь себе смену?       — Можно и так сказать. Уже полгода как я один «котик», сложно работать, и скучно.       — Мне показалось, Ин тебе не понравился, — допив, ставлю бутылку обратно уже не с первой попытки.       — Показалось. Учитывая, как он вёл себя в зале, я буду рад его обучать. Лучше его, чем выкупать крестьянских бестолочей за бесценок. Которые в рукав сморкаются и по углам гадят, — голос жиголо дрогнул от презрения.       — А ты разве не из таких же? — подначиваю.       В голосе Рух сквозит металл:       — Я сын предсказательницы и мореплавателя. Не моя вина, что мать всегда предсказывала правду, и галеон отца не вернулся. Её забили камнями.       — Я тоже в некотором роде предсказатель, — усмехаюсь. — Предсказываю людям смерть.       На это Рух ничего не отвечает, лишь молча плещется. Потом, будто проигнорировав весь диалог, просит:       — Подай полотенце с крючка.       Отмечаю, уже слегка нетвёрдо двигаясь к вешалке, что Рух мог бы и сам до него дотянуться. Так и есть, это ловушка.       Жиголо, лежащий в ванне на животе, прогибается, привставая, так, чтобы вода стекала по аппетитной заднице и татуированной спине, оставляя на них лепестки цветов, плавающие вокруг во множестве. Отбрасывает волосы, с них срываются ароматизированные капли. Улыбается мне. Почти искренне.       — На, вытирайся, — протягиваю ему полотенце.       — А Мастер не хотел бы присоединиться?       — Мне не нужно купаться.       — Зато проституткам иногда надо трахаться, как бы смешно это ни звучало. Для себя.       — Да у тебя, кажется, — опираюсь я руками о бортик ванной, — фетиш на Чистильщиков?       — Ну, так будем или нет? — Рух виляет попой.       Да, это облегчило принятие решения. Забираюсь в ванну позади парня, удобно устраиваюсь, стоя на коленях. Вода выплёскивается на пол, но убегает в сток. Думаю, жиголо развлекает клиентов в ней частенько.       Усилие доспеха, прижавшего пластины плотней, чтобы не попала вода, напрасны, потому что я расщёлкиваю стык и притягиваю уже довольно желанную задницу Рух к себе. Чуть повожу членом, настраиваясь, а затем резко подаю парня на себя. Тихо охает, но не сжимается — я всё сделал, кажется, опять неправильно, но ему не привыкать.       Внутри — горячо и скользко, смазано тем же самым ароматным маслом, что и волосы. Поэтому и двигаться не трудно, одни сплошные приятности — член схвачен весьма туго, там, несмотря на то, что я, мягко говоря, у Рух не первый даже за сегодня, довольно узко. Тоже профессиональный секрет.       А вот стонет парень, прогнувшийся так, как ему, видимо, приятней, уже искренне, тихо, сбивчиво, редко. Не для клиента, то есть меня, а потому, что хочется. И это, надо сказать, заводит. Как и то, что парень сам немного подаётся навстречу.       Одной рукой опирается о борт ванны, другой же играет сам с собой, жаль, что мне плохо видно. Зато трахать его, всё ускоряясь, но не сбивая ритма — очень хорошо. До такой степени, что я был бы готов и сам ему помочь, но перчатки у доспеха — отдельно-несъёмные, они подключены к Зерну, которое до сих пор не приняло сигнал, напрямую. А извращенцев, которые были бы не против доверить своё достоинство в металлическо-когтистое устройство я ещё не встречал. Тем приятней заниматься сексом — не особо-то и подрочишь, чуть утратил бдительность — обрезание готово.       Рух прогибается ещё сильней, замолкает и подмахивает мне ещё резче, быстрей. Вот и всё, да? Охотно принимаю сменившиеся правила игры, но всё равно «тобико» кончает раньше, всхлипнув и забившись в воде, как будто настоящая рыбка. Птица на коже кажется вновь живой, трепещущей. Да, и тебя отдерём под хвостик!       Оргазм у меня не долгий, но весьма яркий. Хороший. А если ещё принять во внимание соотношение усилия/результат, то просто замечательный. Защёлкиваю стык, выбираюсь из ванны. Доспех тут же двигает пластинами, выгоняя воду, меняет и внутреннюю структуру, перестраиваясь на впитывание, Зерно немного нагревается. Внешне по чёрному блестящему металлу прокатываются мелкие волны.       — Красиво, — тихо произносит Рух, усевшийся на дно ванны с уже не самой чистой водой, — вы и одетые — обнажены.       — Ещё что-нибудь, романтик?       — Теперь — точно уезжай. И не оглядывайся.       Я не знаю, что значит быть раздетым. Подхватываю с пола штаны, ухожу, не прощаясь. Только подумав о том, что-то полотенце, что я принёс, теперь уже вымокло и непригодно. Рух мне — никто. А вот… Убеждаю себя, что возвращаюсь я только для того чтобы забрать вещи, а не…       Осторожно, ювелирно дотрагиваюсь до волос Ина, одним пальцем, едва заметно. Но всё же я недостаточно трезв, и несколько волосинок наматывается на коготь, обрывается… Отдёргиваю руку, но Ин уже проснулся:       — Мастер Харам! — щурится сонными глазёнками, — вы что, купались?       — Да, вроде того, — оправдываюсь.       — А вам что, нужно? — удивляется.       — Иногда, — уклончиво отвечаю я.       Уже проклял всё на свете. Почему, почему я просто не мог одеться и уйти? Зачем я его разбудил? Я же, я… нет у меня столько сил. Ещё и перчатка — предатель.       — Вам пора уезжать? — Ин приподнимается на локтях.       И почему-то глядя в каре-серые глаза, с такими длинными пушистыми ресницами по краям, я не могу врать:       — Нет, не сейчас.       — Тогда — ложитесь спать! — Ин тянет меня за руку к себе.       А я — пьян. Я — устал. Мне — некуда ехать. Остаётся только послушаться и улечься рядом.       Прижимается ко мне тёплым тельцем, по-хозяйски кладёт ручку мне на грудь, а голову устраивает около плеча. Поправляю на нём одеяло, уже немного намокшее от моего доспеха. Пара секунд — и Ин безмятежно сопит, уснув.       А мне и правда помогло то, что я вытворял с Рух — присутствие паренька уже не вызывает грязно-пошлых спазмов в животе. Лишь приятное, всепоглощающее тепло. И я не хочу думать, как быть дальше. По крайней мере, до утра. Или пока Столп не выдаст мне задание.