3 сентября, 2018 года
Глеб просыпается от резкого покалывания в грудной клетке. Всю ночь ему снилось, как он падает с девятиэтажки и летит, стремительно и с открытыми глазами. Он прижимается к Мирону и вновь закрывает глаза, внутри себя оставляя надежду, что будильник никогда не заиграет свою мелодию, и он пролежит так хотя бы до двенадцати. Но как бы не так: телефон Фёдорова ровно в семь сорок начинает трещать без умолку, и мужчина, спустя минуту, переворачивается на левый бок, чуть не задавив мальчишку. Глеб ойкает и слабо улыбается, прикрывшись от нелюбимого солнечного света. — Прости, малыш, не задел? — тут же реагирует Янович, невесомо прикасаясь губами к щеке мальчика. — Нет, — отвечает тот, утопая в подушке, — А сегодня тоже нужно в школу идти? Мужчина усмехается и поднимается с кровати, раздвигает светло-зеленые шторки, тем самым позволяя утренним лучам ещё сильнее засветить постель, и наконец отвечает: — Да, и ещё девять месяцев нужно будет. Парень в ответ недовольно мычит и рывком падает с кровати. — Чур, я первый в ванную! — он быстро вскакивает, убегая в другую комнату. «Конечно, кто же ещё?» — мысленно отвечает Мирон Янович, переходя на кухню. Он включает кофеварку, подставляя туда свою любимую кружку. Спустя пять минут из ванной вылетает Глеб, с полотенцем на голове и зубной щеткой во рту: — Опять кофя? Я сковко тебе говорил, что кофе фредно пить в такиф количесфах? — причитает он, пытаясь отнять из Мироновских рук горячий напиток. Мужчина улыбается, но продолжает пить капучино, наблюдая как мальчик напротив грозно хмурит брови. Вот какую шутку с Яновичем сыграла судьба-злодейка: Глеб по натуре чересчур заботливый и бережливый. Причитает Мирона, когда тот слишком много денег тратит на подарки, или не выключает воду в раковине, пока моет посуду. Мужчина даже курить бросил на следущий день после их знакомства, чтобы «не вонять тут своим Уинстоном». Было это, конечно, не легко. Но Голубин не таков, каким кажется. Заботясь о других, он совсем забывает о своём нестабильном состоянии, запутываясь в клубке загонов и самоотрицания. В тайне ото всех — врачей, родных, от самого Федорова, наконец — он сам начинает понемногу подсаживаться на никотин, стреляя сижки у своего лучшего друга. А Мирон, кажется, никогда не сможет успокоить неугомонного. Голубин, каким бы открытым и дерзким не казался, всегда любил самобичеваться по пустякам и волноваться с пустого места. — Всё, ванная свободна, — Глеб вылезает из маленькой комнаты. Он падает на стул напротив мужчины, случайно задев его коленкой: — А что на завтрак? Янович делает последний глоток из чёрной кружки и непринуждённо отвечает: — Что приготовишь, то и будет. Блондин фыркает и подходит к белому холодильнику, рассматривает магнитики из всяких российских городов, приглашающиеся к нему. — Ну, сегодня твоя очередь готовить, — спокойно добавляет Мира. — Тогда поем в школе, — Глеб рывком открывает дверцу техники и выгребает оттуда какие-то йогурты, затем убегает куда-то в гостиную. Фёдоров смеётся, встаёт из-за стола и поднимает голову куда-то вверх: — Ты можешь убежать от ответственности, но тебе не убежать от меня! — кричит он, забегая в гостиную и бросая ничего не подозревающего парня на диван. Глеб хохочет и вновь, спустя долгое время, лежит, широко раскинув руки, прижимает к себе учителя. Мирон белыми зубами кусает тонкую кожу, отчего парень немного сопротивляется, но не отстраняется. — Мир, не надо, следы останутся, — Голубин нехотя отодвигается, закидывая голову назад. Мужчина не останавливается, и, кажется, даже не собирается остановиться: — Да кому мы нужны, — Мирон отрывается и целует в место красноватого укуса. А мальчик и ответить не может, рвано вздыхает и заметно заливается краской, едва улыбается уголками губ. — Опоздаем же, — наконец отвечает блондин, сжимает сильные плечи, затем медленно выдыхает, с каким-то непонятным трепетом в диафрагме. — Ты мне не доверяешь? — низким полушепотом отвечает педагог, пальцами касаясь выпирающей острой ключицы, и смотрит, таким тёплым, согревающим взглядом. Последнее время он совсем со своей работой закрутился: уже с двадцать пятого августа у школы вертится, всё никак выходной взять не может. А тут вдруг вновь ласкает, проявляет заботу, пускай и довольно поздно, но всё же. От этого парень тает как кусочек сахара во рту и улыбается в ответ, первым инициативно завлекая Мирона в поцелуй: — Доверяю.***
Физкультура шестым уроком, для Кирилла — это какой-то нонсенс. В прошлой школе уроки физ-ры были четвёртые, пятые по счёту, а тут последний, да ещё и совместный, с 11-ым «А». Мальчик долго стоит у двери в мужскую раздевалку, слыша оттуда голоса старшеклассников, смешки и гогот, но вдруг кто-то хлопает его сзади по плечу, отчего Незборецкий невольно вздрагивает: — Ты чего тут стоишь, Кир? — спрашивает его одноклассник Глеб, — Пойдём, не боись, домогаться будут только до меня, — он усмехается, открывает белую железную дверь и буквально вталкивает туда своего товарища. Патлатый останавливается посередине комнаты и встаёт в позу, пока Кирилл преспокойно кладёт рюкзак куда-то в угол: — Слышь! Это Кирилл — его не трогать, он не такой долбаеб, как вы, — усмехается Глеб, падая на скрипучую скамейку. Кирилл молча улыбается и встаёт рядом с тёплой батареей, садясь на неё, но раздеваться не спешит, поэтому оглядывает незнакомые и знакомые вокруг лица. Его взгляд сам по себе сползает на рельефные кубики пресса у парней постарше, причём ладно бы, он мимолетно осмотрел и забыл, но отчего-то он не мог остановиться и пялил на чужие тела, про себя отмечая своё девиантное поведение. — Ну что, сегодня мне минетик организуешь, или на следующую встречу перенесём? — спрашивает один из старшеклассников, Паша, рывком снимая с себя штаны. Говорят, это самый отбитый из них, на него уже есть две заявки к директору. Комната заполняется коллективным смехом, Глеб, как глава стаи девятого «Д», оскаливается и хмурится, и только Незборецкий не реагирует как-то особенно остро и горячо, а просто язвит в ответ: — Любой каприз за ваши деньги. Ребята опять посмеиваются, но теперь уже косо смотрят на того парня, что минуту назад возомнил себя великим юмористом. Через десять минут неинтересной болтовни, большинство народа переодевается и покидает раздевалку, продолжая о чем-то галдеть. В комнате остаётся от силы человек пять, Голубин уже завязывает шнурки на своих найках, как вдруг замечает, что новенький ещё даже и не планировал сменить школьную форму на физкультурную: — Эй, ты чего? — спрашивает он, оторвав руки от кроссовок. Кирилл пожимает плечами, поднимая взгляд на белый потолок: — Так время ещё есть, куда спешить. Незборецкий тихо, как белый крольчонок в углу, дожидается, пока все его одноклассники и другие парни покидают раздевалку, в том числе и недоумевающий Глеб, а затем с облегчением выдыхает. Он достаёт спортивную сумку из-под скамьи и расстёгивает рубашку. Кирюше порой самому страшно на себя смотреть, поэтому он всегда переодевается последним. Кожа, белее чем снег, обтягивает выпирающие кости. Острые ребра, заметить которые не составит особого труда, а ещё слишком плоский живот и россыпь тёмных родинок выше бёдер — всё это заставило блондина возненавидеть себя и своё тело. Кирилл долго помнил, как его бывшие одноклассники смеялись над его худощавостью, девочки поистине завидовали, а мальчики задирали и гнобили. Но выход нашёлся. И, к сожалению, это класс коррекции. Незборецкий заходит в спортзал спустя пять минут после звонка, виновато извинившись перед учителем. Глеб и Артём стоят в конце строя, поэтому Кирилл, без колебаний, подходит к ним и встаёт рядом. Зал кажется таким большим, что в нем можно было бы провести какой-нибудь концерт. Учитель говорит, что сегодня свободный урок, а со следующей недели уже начнётся серьёзная спортивная подготовка. Потому, смесь одинадцатиклассников и девятиклассников решает поиграть в волейбол, разбившись на две команды. — Кир, будешь играть? — прищуривается Депо, проводя рукой по своим коротким русым волосам. Мальчик одобрительно кивает: — Да, почему бы и нет? — А ты умеешь? — спрашивает Глеб. — Может быть, — отвечает собеседник, и закусывает нижнюю губу. Сложно говорить об уровне игры, не сравнив его с уровнем своих товарищей. Команды расходятся по две стороны от сетки, натянутой посередине поля. Незборецкий встаёт спереди, чтобы принимать ближние подачи, а не дальние. Соперники кажутся гораздо выше, чем напарники, и они определённо настроены рвать и метать. — Подайте Арсену свисток! — кричит какой-то патлатый одиннадцатиклассник с татуировкой на руке. Учитель физкультуры отдаёт инвентарь мальчику, сидящему на скамейке, а тот задорно смеётся и отвечает: — Спасибо, Вань. Кирилл, как и все остальные игроки, наблюдает за столь милой картиной, а потом шёпотом обращается к Глебу: — Кто этот парень? — он аккуратно показывает на старшеклассника, готовящегося подать мяч. — Дрёмин? Встречается вот с тем, что сидит! Не знал? — гораздо громче отвечает Голубин, не скрывая эмоций. Хорошо, что эхо в этом противном зале не разнесло его реплику на все сто сорок децибел, иначе бы Кирилл обязательно задушил его двумя руками. Незборецкий шикает, но всё же интересуется: — И что, совсем никому нет до этого дела? — Да хер знает, — Глеб только пожимает плечами. Игра началась. Фладда отбил первую подачу, но спустя некоторое время мяч вновь вернулся на территорию девятиклассников, на этот раз неудачно. Один за одним, удары приносили команде проигрыш. Незборецкий сосредоточился на противниках: они высокие, но не настолько ловкие, как его друзья. Поэтому каждый раз, Кирилл блокировал мяч точно вниз, чтобы отбить его не было возможности. Больше всего в игре забавлял Шатохин. Тёма стоял позади и отбивал, в основном, в полёте. Часто ногами. Часто падал и смеялся, тогда и Глеба бросало в истерику, особенно когда он пнул мяч прямо в потолок. Эти двое, наверное, относились к физкультуре максимально расслаблено, без конкурентного чувства. Но и у Голубина нашлись преимущества: он мог безошибочно подать пять раз подряд. Скрипнула железная дверь, и в спортзал зашёл учитель. 9 «Д» с треском продул, команды весело поменялись полями, так, что Ваня Дремин теперь стоял максимально близко к скамейке, на которой сидел судья игры, Арсен. Они строили друг другу глазки, что немного раздражало Кирилла, словно они всегда и везде вместе и не могут даже минуты провести без этого. Зашедший учитель обсуждал с физруком какие-то дела, всовывая ему в руки бумажки одна за другой. Неожиданно для всех, проявил себя Глеб: — Адиль Оралбекович, не хотите с нами поиграть? Нам бы не помешала ваша помощь, — он подбежал к учителю и схватил того за руку, чуть выше запястья, — Ну же, соглашайтесь! И точно, посмотрев внимательно на преподавателя, Кирилл узнал в нем своего нового классного руководителя. Смуглый, высокий, в выглаженном чёрном пиджаке и белой рубахе, он непринужденно улыбается и немного опускает черноволосую голову вниз, чтобы поймать зрительный контакт с учеником. Незборецкий невольно поёжился, молча рассматривая историка, но что его действительно повергло в шок, так это то, что учитель согласился на затею, снимая с себя тот самый пиджак и бросая его на скамью. Мужчина засучил рукава и оголил свои сильные, темные руки. Он встал на сторону девятиклассников и стал командовать: — Саша, ты прикрываешь, Руслан — отбиваешь ближние! Глеб, Артём, по сторонам от центра! Дима, на подачу! И только Кириллу показаний не было. Возможно, в ту секунду его это задело, так, что он решил не отвлекаться на всякий вздор и сосредоточился на игре. Когда мяч максимально приближался к сетке, Кирилл взлетал вверх, его чёрная футболка задиралась и он, отбив мяч в полёте, поспешно приземлялся и поправлял одежду. И вот очередная подача от Дрёмина, а этот парень играет круче всех среди старшеклассников. Воодушевившись, он замахивается, мячик летит прямо в центр поля противников, где Незборецкий, расправив слабые руки, уже готов его отбить. Но не рассчитав, мяч перелетает через его голову. И вот, сделав неверный шаг назад, мальчик летит, и уже представляет, какой сокрушительный удар понесёт его спина. Неожиданно чья-то твёрдая рука хватает его, прямо над самым полом, за узкую талию, и держит, крепко, надёжно. Мяч успевает отбить Ганджа, но тщетно, ведь он попадает в аут. И всё-таки проигрыш. Жалелов отпускает парня, незаметно выдохнув с облегчением, звучит финальный свисток, физрук смеется, покачивая головой, а Кирилл всё никак отойти не может. Шатохин хватает его под руку, и ответственно ведёт в раздевалку. — Ты в порядке? — осведомляется Глеб, тронув друга за плечо. — Да, конечно, — спешно кивает Незборецкий, — Но я... Я не буду переодеваться, сразу пойду домой, — он хватает рюкзак, пакет и неуверенно улыбается, приоткрывая входную дверь. — Как хочешь, — пожимает плечами Глеб, — До встречи! — Да, до завтра, — кивает Артём. Как только Кирилл выходит из комнаты, туда начинают заваливаться другие ученики. Незборецкий идёт к выходу из спортзала, и краем глаза замечает, как тот самый Ваня поднимает Арса со скамейки. Парню становится немного грустно, это зрелище словно обратная сторона красивой монеты, поэтому он ещё больше торопится покинуть спортзал. Но покинуть школу быстро у него не получилось. На лестнице он лоб в лоб сталкивается с Адилем, уже в пиджаке и вновь на взводе: — Кирилл, у вас есть минутка? Пройдемте в мой кабинет? Блондин растерянно сверкает глазами, глотает ком в горле и кивает.***
Вечернее солнце догорало в панельных окнах, оттого, что они выходят на запад. «Может оно и к лучшему» — думал Саша, раскинув руки во весь диван. Ведь Дима любит стоять на балконе и смотреть на багровый закат, прижав одну ладонь к холодному стеклу. Но где он сейчас? Может, выбирает свои любимые йогурты в магазине у дома, а может собирает листья, сидя на скамейке в парке. «Ну сколько можно обижаться, серьезно?» Уже вроде и чувствуешь на своих плечах взрослую ответственность, но прощаться с детскими привычками так не хочется. Фладда набрал любимый номер и прижал трубу к уху, отсчитывая гудки. Целых пять. — Ещё дуешься? — спросил он, усмехнувшись. — Да, — коротко ответил парень. — Я же уже извинялся, — Бузе перевернулся на бок и бросил взгляд на окно. — Это очень меня за-задело! — плаксивым голосом сказал Дима, приготовившись выслушивать ответ. — Знаешь, когда я сказал «ты моя пышка» я имел в виду, что ты такой же сладкий, а не полный. Никогда не устану тебе повторять, что ты мой самый худой парень на Земле! — чуть увереннее сказал Саша. Дима помолчал с минуту, а затем прошептал, шмыгнув носом: — Д-давай встрети-тимся? — Приходи ко мне. Так и случилось, что спустя минут двадцать томительного ожидания, в квартиру зашёл Ганджа, с растрёпанным хвостиком, мокрыми ресницами и разбитой правой коленкой. А Саша вначале даже говорить был не в силе, он просто подошёл к своему мальчику и крепко-крепко обнял его в кольцо из своих рук, поцеловал макушку, дотрагиваясь губами до мягких кудрей. — Ну всё, отпуст-тило, — улыбнулся мальчик, чуть отстранившись от своего возлюбленного. — Что, грусть развеялась? — рассмеялся Бузе, не выпуская собеседника из объятий. — Да, я поп-плакал в автобус-се и отлегло... Фладда не выдержал и расхохотался пуще прежнего, умиляясь невинному и жалостливому взгляду Димы. Он схватил Кэйка под бедра и унёс в свою комнату, бросая на кровать. Мальчик накрылся одеялом и положил голову на подушку. Сашка лег рядом и приобнял егл, трепетно целуя шею, плечи, гладкую ключицу и выемки на ней. А Димка просто растворился в нежностях, забылся, и незаметно прикрыл глаза, опьяненные любовью. Он слушал шуршание простыни, своё глубокое дыхание, слова сказать не мог, поглаживал Сашу по загривку, туда-сюда, и молча улыбался. — Давай пиццу закажем? — неожиданно спросил Бузе, прижимая к себе возлюбленного. — Ты голоден? — обеспокоено ответил Кейк, — Может, мне приг-готовить ужин? Сашка заметно напрягся, понятное дело, он не хотел, чтобы Дима пол вечера крутился на кухне. — Не, ты не понял. Ты, я, пицца, газировка? — красноволосый поиграл бровями и расплылся в улыбке. Ганджа чуть привстал на локтях: — З-звучит романтично, — ответил он. Собеседник знал, что идея одна на миллион, поэтому подмигнул, дотянулся до мобильника на прикроватной тумбочке, и стал набирать телефон какой-то доставки. Дима в это время встал с кровати и подошёл к книжной полке. Это комната родителей, поэтому ничего примечательного в ней нет, кроме этих книг. Три тяжёлых томика в красных обложках, парочка модных журналов, а затем стояли серьезные психологические книги. Да как же они выглядят, родители Саши? Диму всегда это интересовало, ведь парень даже никогда не упоминал их в разговоре, и пересечься с ними не было возможности. Даже ни одного семейного альбома на полке не обнаружилось, поэтому Ганджа решил отправиться в гостиную, чтобы осмотреться, пока Саша был отвлечен. Плазменный телевизор на стене, напротив свело-кремовый диван, рассчитанный на пять и более человек, под телевизором маленький, но длинный столик со всякой всячиной: свечи, провода, ключи, батарейки, пульты от всякого рода техники, и подобное. Дима усмехнулся своим мыслям и посмотрел в сторону балкона. Когда Бузе приводит его к себе домой, они обычно заходят к нему в комнату и запираются там на час, не меньше. Наверное, вы легко догадаетесь, что они успевают сделать за этот час. После, если родителей нет дома, то они обязательно идут на балкон, где Фладда курит непонятные тонкие сиги или самокрутки, а Ганджа садится в мягкое кресло и закидывает ноги на подоконник. А в случае наличия родителей, они нежатся в кровати Саши ещё полчаса, а затем Дима аккуратно выскальзывает из квартиры, посылая на прощание воздушные поцелуи. А времени на осмотр обстановки как-то и не хватало. Но, как бы Кейк ни старался, ничего интересного и познавательного он не заметил, поэтому обиженно сел на диван, скрестив руки у груди. Саша вальяжно вышел из спальни, держа телефон в руке: — Через час привезут, — утвердил он. — Саш, а у тебя ко-когда предки вернутся? — спросил Дима, жестом приглашая свою вторую половинку расположится рядом. Бузе прыгнул на диван, как прыткая рысь, и уложил голову на родные колени: — Завтра, наверное, — проурчал он, расплывшись в довольной улыбке. Дима дотронулся до красных волос и стал аккуратно перебирать дреды один за другим, бросив умиротворенный взгляд на свои руки. Фладда всегда кайфовал от его причёски, чуть ли не на каждом шагу крича «Твой пиздатый хвостик сведёт меня с ума!», а вот сам Кейк никогда ничегошеньки про волосы возлюбленного не говорил. А зря, ведь сказать было что: — Колючие, — улыбнулся Димка. Саша лишь только пожал плечами: денег на переплетение волос у него пока не было, поэтому он уже привык к их растрепанному виду. Они пролежали полчаса на диване в обнимку, так крепко, что Кейк уже полудремал, а Фладда листал ленту соцсетей и слушал сердцебиение прижавшегося к нему ангела. Оно так спокойно и приятно, словно тепло внутри мальчика вот-вот выльется наружу и согреет всё окружающее. Позже в дверь позвонили, Саша встал и пошёл в коридор, а Дима сонно встрепенулся и осознал, что лёжа его прическа и вовсе растрепалась. Он снял резинку и освободил кудри. — О-уе, — улыбнулся Фладда, заходя обратно в гостиную с двумя коробками пиццы. Удивительно, как быстро он разобрался с курьером, ни сдачи ни отзыва за доставку не потребовалось. — А куда так много? — удивился Кейк, вновь устраиваясь на диване. Он включил на телевизоре какой-то онлайн кинотеатр и накрылся тонким пледом. Солнце за окном почти догорело. Лишь редкие красные блики на противоположной стене и полусумрак комнаты создавал какую-то специфичную атмосферу. Бузе завалился рядом с парнем, положив перед собой пиццу и две бутылки швепса, а сам незаметно положил руку на Димино плечо, прижимая его к себе: — Кушай, — он протянул возлюбленному кусочек пепперони, явно возгораясь желанием покормить Кейка. Мальчик фыркнул, но всё же откусил самый кончик пиццы и немного испачкался в соусе. — Что смотреть буд-дем? — спросил Ганджа, дожевав деликатес. Фладда задумался: смотреть хоррор или триллер не вариант — гость испугается и зажмётся рядом с Сашей, но спать не сможет. Может комедию? Нет, тоже не вариант — если будет слишком смешно, то Кейк так расхохочется, что вскоре поступят жалобы от соседей. Выбор очевиден: — Давай какую-нибудь драму, — пожал плечами Саша, а затем открыл бутылку лимонада одной рукой. Дима кивнул, хотя сам не горел желанием смотреть трагический фильм. Да и вообще, до фильма, до пиццы, до школы, до родителей, до всего ему было как до Луны. Кейк просто наслаждался тем, что лежал рядом с Сашей, утыкался носом в его белую футболку и вдыхал этот чёртов дезодорант, подаренный им же. И никакая реальность в этот момент кудрявого не интересовала. Но, во имя любви, Ганджа включил первую попавшуюся драму, и целый час ребята залипали на огромную плазму, Фладда всё время полушёпотом бросал какие-то комментарии к актерам, событиям, декорациям и прочему, в ответ на что Дима хихикал, а сам крепко сжимал руку парня в напряженные моменты. — Саш, а ты укол де-делал уже? — он спросил невзначай, потянувшись за ещё одним куском пиццы. — Точно... После фильма обязательно, — даже как-то благодарно ответил Фладда, чмокнув Диму в висок. Дима знает, с этим шутить нельзя. С диабетом всегда шутки плохи. Трагедия про разбившийся самолёт и разбившиеся мечты людей кончалась, Кейк утёр редкую слезинку, а Саша расплылся в улыбке, увидя, как Ганджа наконец-то дал слабину и растаял. — Саш, сходи сделай, — даже как-то настойчиво, но мягким тоном, потребовал Ганджа, отлипая от своего парня. А Бузе и делать нечего: он сам знает, что ему надо, поэтому он вздохнул и вяло поплёлся в ванную. В это время Дима растянулся на диване, как домашний кот, с головой накрывшись пледом. Он вдруг задумался, какая судьба коварная, но всё же справедливая. После несчастного случая два года назад, ему пришлось перевестись в класс коррекции. Все его надежды на музыкальное будущее рухнули с треском, сожглись в костре, сровнялись с землёй и забылись. Он встретил Сашу. А тот горе заедал сладостями, отчего сахар в его крови скакал и не переставал быть стабильным. Бузе знал, он абсолютно знал про свою болезнь, но не мог совладать со своими желаниями, поэтому здоровье всегда проигрывало. И тут явился какой-то мелкий, низкорослый Дима со смешным пучком на голове. И стал отнимать все шоколадки, втихаря беззвучно их хомяча, а ещё следить, вколол ли Фладда инсулин в вену или нет. Для Саши Кейк стал самой вкусной сладостью на свете, в то время как сам он был своебразным ровным и спокойным голосом Димы. Когда Саша вернулся из ванной, то застал Ганджу уже крепко сопящим, прямо посередине дивана. Он поднял на руки этот лёгкий комочек и отнес к себе на кровать, на цыпочках выходя из комнаты. — Саш, ты куда? — неожиданно сонно спросил Кейк, чуть оторвавшись от подушки, — Ложись со мной! — Тебе со мной тесно будет, — спокойно ответил Бузе. Его глаза мигнули в темноте. — Не правда. И я без теб-бя не усну! — обиженно пробубнил Дима, скрестив руки. Саша улыбнулся, подошёл ближе и докоснулся до родных бёдер: — Тогда двигайся. — П-плыви в сети, — Дима случайно прикусил губу и раскинул руки, принимая возлюбленного в свои объятья. Ночь была длинная, но тёплая.***
Сеня наблюдал, как толпа высокорослых пацанов крикливо покидает спортзал, продолжая сидеть на деревянной скамейке. Физрук подошёл к нему и пожал руку, а Арсен, в свою очередь, отдал ему свисток. Наконец из раздевалки, с рюкзаком на перевес, вышел Дрёмин, улыбаясь во все тридцать два. — Ваня, — усмехнулся Арсен, — Доволен, что младших обидел? Парень нахмурился и приблизился к мальчику с недоумением на лице: — Смысле? — он сделал паузу и попытался понять, в чем накосячил, — А, ты о том, что мы в очередной раз выиграли? Ну так, тренироваться надо! Сеня улыбнулся и поднял голову наверх, чтобы видеть глаза собеседника. У Вани глаза всегда горят от счастья, а тут, он весь до сих пор запыхается, взбудоражен и рад, что вновь оказался победителем для своего возлюбленного. Дрёмин вновь поднял парня на руки и усмехнулся. Арс только рюкзак схватить успел, как уже в воздухе оказался. Они покинули зал, пробились через толпу яростных школьников в раздевалку и вышли из здания школы. Солнце припекало макушку, дети помладше весело скакали домой, а Сеня молча прижался к Ваниному плечу и улыбался. — Знаешь, куда пойдём? — Дрёмин бодро шагал по брусчатке и хитро прищурился. — Нет, куда? — без капли сомнений спросил Манукян. — А сюрприз, — Иван передумал раскрывать все карты, лишь улыбнулся уголком губ и посмотрел вперёд. По алее вниз расстилалась дорожка из рыжих, алых листьев, что так приятно хрустят под ногами. Парень на секунду вздохнул, осознавая, что ощущение земли под ногами дано не многим, и это так печально. Но он не имел право печалиться, пока нёс своего парня на руках, ради того, чтобы тот искренне улыбнулся, и, чмокнул его в щеку, например. Арсен с интересом смотрел по сторонам, на высокие дубы и маленькие клёны, на гуляющих, в столь погожий день, людей, и на проезжающие вдоль парковой тропы машины. На пешеходном переходе пришлось немного постоять, затем пересечь ещё пару улиц, и вот, спустя десять с лишним минут парень донёс своего мальчика до желтой буквы «m» на красном фоне. — А-а-а, ты серьезно? — сквозь смех спросил Манукян, утыкаясь носом в родную шею. — Да, абсолютно, — кивнул Ваня, открывая стеклянную дверь. Он опустил своего мальчика на красный кожаный диванчик и велел ждать. Спустя десять минут он вернулся с большим подносом еды, наблюдая, как глаза Арса искрятся от счастья и неожиданной радости. Манукян заправил локоны за уши и скромно улыбнулся: — Ну, Вань... Дрёмин сел напротив: — Что «Вань»? Кушай давай, — он потянулся за стаканом колы и расплылся в тёплой улыбке. Народу днём не так уж и много, как казалось — все на работе или ещё учатся. Лишь некоторые люди бросали на них неодобрительный или пренебрежительный взгляд, но Ивану было до безумия всё равно. Он не мог оторвать взгляд от своего счастливого возлюбленного: Арс забавно уплетал чизбургер, попутно рассказывал какую-то историю про одноклассников, улыбался и оглядывался, смотря на яркие разноцветные стены. — Когда ты... последний раз тут был? — невзначай спросил одиннадцатиклассник, немного притупив взгляд. — Не знаю, лет пять назад? — не переставая улыбаться, спросил Сеня. Дрёмин кивнул и замолк, начиная потихоньку съедать картофель фри. Он редко видел людей, которым чья-то обыденность может стать необыкновенным чудом, поэтому, может, немного помрачнел, но виду не подал. Ваня резко осознал, что хочет вновь и вновь видеть Арсена настолько обескураженным и восхищённым, что словно не бабочки в животе, а фейерверки. — Вань, а мама тортик завтра готовить будет, — тоскливо растянул Манукян, собирая волосы в небольшой хвостик. — М-м, а ты, наверное, помогать будешь? — Ваня прикусил губу и вытер её салфеткой. — Ага, — хихикнул девятиклассник, — Только нам ну о-о-очень нужен дегустатор, приходи, мама обрадуется! — неожиданно напористо заговорил Арс. Ваня вновь поймал себя на мысли, что мама Манукяна — святая женщина. Она вечно добрая, редко злится или сердится, часто на её щеках образуются маленькие ямочки, как у Арсена. Наверное, это наследственное. А ещё она очень гостеприимная, ну и, конечно же, уважает любой выбор сына, даже в отношениях. Потому Иван, приходя в дом своего мальчика просто утопал в заботе и взаимопонимании — дом Арсена казался ему словно из какого-нибудь сериала. — Приду конечно, — кивнул парень, зная, что Манукян другого ответа и не ожидал, — И ещё, Сень, мне надо кое-что рассказать... Юноша немного напрягся и заинтересовано замолчал, жестом подав знак, что готов выслушать. — Я в Уфу уезжаю, на неделю-две, — сказал Дрёмин, чувствуя странное волнение при любом вздохе, — У двоюродного брата свадьба, маманька сказала, что если меня не будет, я с ними окончательно рассорюсь, понимаешь? Манукян быстро кивнул и зажал соломенку от газировки между зубов. — И я подумал, — продолжил Иван, — И я подумал, что можно попросить Пашу присмотреть за тобой, пока меня не будет? Арса передернуло, и он немного вытаращил глаза, стараясь не показывать испуга. Мальчик наслышан о Флэше, и далеко не о самых милых его сторонах. Паша, по заверениям Вани, был славным малым, но с непонятными и грубыми шутками, такими, что перегибая палку, парень сам иногда этого не признавал. Первая встреча Арсена и Паши вообще надолго запомнилась девятикласснику, как страшный сон. До того дня он не видел, как кого-то повязывает полиция, но слава богу, Ваня тогда успел спрятать Арсена в кустах, а сам залез на дерево. Такие стремные посиделки у гаражей, в компании наркоидиотов, мальчик пообещал себе никогда больше не посещать. — А может не будем его тревожить? — беспокойно спросил Арс, — Может просто коляску достанем? — О, нет, он не против помочь, не беспокойся, — Ваня быстро закивал головой, непроизвольно протянув руку к руке Арсена, — Вдобавок, в инвалидном кресле будет тяжело, и маму твою придётся беспокоить... Арсен пожал худыми плечиками и вздохнул. — Всё будет хорошо, я уверен, — заверил парень, встряхнув патлами. Он встал с дивана и поднял мальчика в воздух. На обратном пути по асфальту забарабанил мелкий дождь, желтые листья смешались с водой и грязью, словно месиво чувств, а Арсюша молчал, лишь только натянул на голову капюшон и прижался к парню сильнее. Он всё думал, что уже не просто привязался к Ване, а зависит от него. Их союз существует вот уже год, но до этого они никогда не прощались больше, чем на два дня. Мама, наверное, будет не в восторге, но она всё поймёт и точно утешит. А друзья составят компанию и помогут перемещаться между кабинетами. Только вот этот Паша. Манукяну не хотелось расстраивать своего возлюбленного, поэтому он не отказался. Но непосредственному организатору он откажет, это уж точно. Учтиво, непреклонно, короче, как-нибудь. Дома, уже в комнате Арсена, когда Ваня аккуратно опустил его на кровать, он опомнился и спросил: — А когда ты уезжаешь? — Послезавтра, — Дрёмин растянул уголок губ в подобие улыбки и присел рядом с юношей. Девятиклассник закрыл глаза и слушал шум ветра за приоткрытым окном, Ваня наклонился к родной щеке и коснулся её тёплыми губами, замирая вот так на несколько секунд. Словно что-то щёлкнуло у Арсения в груди, и он провёл рукой по неровной спине своего парня, продолжая медленно и равномерно дышать. — Ну, до завтра, — полушёпотом сказал Дрёмин и скрылся в дверях. — Конечно, — улыбнулся мальчик, падая на подушку. Спустя время после ухода самого любимого гостя в этом доме, Манукян заметил на прикроватной тумбе маленькую бархатную коробочку.***
В кабинете Жалелова пахнет дорогим мужским одеколоном, таким, который с первого раза и не уловишь, а как только останешься с таким ароматом наедине — так точно с ума полетишь. Кирилл волнуется, стоит как вкопанный у двери, желая поскорее повернуть железную ручку и выйти, а Оралбекович спешно убирает макулатуру со стола на полки. Он бегает глазами по всей комнате, и наконец, закончив с приготовлениями, приглашает юношу сесть на стул возле его рабочего стола. — Не пугайтесь, я не кусаюсь, — отшучивается мужчина, присаживаясь напротив, — Можно на ты? Я просто, блять... — преподаватель пытается поймать мысль за хвост, но вместо этого теряет ее, всматриваясь в хрупкого парня. Незборецкий, услышав последнее слово, немного удивляется, исступлённо кивает, откидываясь на спинку стула, но не теряет бдительности. — Ну, во-первых, ты прекрасно играешь в волейбол, — Адиль скрещивает руки и кладёт их замочком на стол, — Где-то занимался? — Нет, — Кирилл пожимает плечами и бросает взгляд на окно за спиной мужчины. — Странно, — учитель улыбается, а затем нахмуривает брови, — Значит ты просто талантливый. Так вот, о чем я.... — он делает короткий вдох, продержав паузу, — Во время игры, я ненароком увидел... твои... — это мешканье преподавателя до чертиков напугало ученика, потому последний незаметно вжался в стул спиной, напрягая мышцы, — Твои кости. Кирюша вздрогнул и быстро захлопал глазами. Случилось то, к чему он готов не был, он замер и не стал ничего говорить, отчего мужчина сразу же взял разговор под свой контроль: — Твои рёбра, они так сильно выпирают. Ты, кхм… Болен анорексией? Я правильно понимаю? Незборецкий проводит холодной рукой по своему лицу, заправляя белые косички назад: — Нет, но я на грани, — полушёпотом отвечает он, ощущая мелкую дрожь по спине. Жалелов неожиданно встаёт из-за стола с каменным лицом и подходит к окну, вставая у самого ближнего края: — Кирилл, ты должен понять, что моя работа — это помогать своим ученикам. Даже после физкультуры, когда подбежал Глеб, и сказал, что ты очень запуганно себя вёл, я понял, что помощь тебе нужна, — он смотрит, как маленькие дети на улице собирают листья, затем закрывает жалюзи и вновь переключается на прозрачно-голубые глаза собеседника, — Пока я здесь — ничего не бойся, это неразумно. Девятиклассник невольно кивает, а в уголке левого глаза его скапливается слезинка, которую он тут же смахивает, без особых эмоций. Он встаёт со стула и сам, без стеснения, подходит к преподавателю, широкими глазами разглядывая его грубоватые черты лица, отвечает: — Спасибо, Адиль Оралбекович. — Ещё рано говорить спасибо: с завтрашнего дня я буду держать тебя под контролем, — скромно улыбается мужчина, осторожно, с опаской, проведя своей тёплой ладонью по бледному лбу мальчика. Незборецкий замирает, и впервые чувствует внутри что-то, отличное от дрожи и холода.