Колыбельная без слов

Ему нравились сны. Нравилось видеть целые истории, будь они хорошими или плохими, переживать о людях, о которых столь часто рассказывал кто-то смутно знакомый, похожий на него человек, который, по-доброму и тепло улыбаясь любил трепать его волосы, превращая их в еще большее состояние хаоса, но совершенно не обижаясь на это, а только широко улыбаясь в ответ — это также считалось каким-то невероятным сном, и именно потому… наверное, именно потому было так страшно просыпаться. Одновременно так хотелось схватить за призрачную руку, а также закрыть маленькими ладошами уши, чтобы заглушить противный, мерный писк, который вот уже несколько дней мешал ему спать, мешал снова воплотить один из снов, мешал дослушать очередной волшебный рассказ о прошлом, но блондин только беззлобно рассмеялся и покачал головой, а мальчику только и оставалось, что тяжело вздохнуть, и сразу же резку вскинуть голову, услышав, что в окружающем его мире очень много интересного, что все те истории, которых он слышал просто огромное множество, были почерпнуты из жизни за пределами ледяной стены. Тонкие коричневые бровки почти сошлись у переносицы — перед глазами мелькнули какие-то совсем смутные образы и заболела голова, из-за чего стало немного страшно, но и это быстро прошло — было и любопытство, которое в разы превосходило это неприятное чувство страха. В голове у Тсунаеши всплыла мысль: а что если это может стать его историей, его рассказом, как одна из тех, что ему рассказывал… он воспринимал его скорее, как отца, чем кого-то еще — опять вопрос и сомнение в правильности, его понимании тех или иных слов: рассказы он воспринимал больше как образы, холодный, обжигающий лед сильно ограничивал возможности, несмотря на то, что яркий огонь — или правильнее пламя? Нет, Пламя, вот так — оберегал его, не позволял сделать больно и позволял просто все время спать, пребывать в забитие. И забывать, чтобы можно было спокойнее спать. Но, быть может, папа прав, что пора просыпаться? Внутри что-то поддерживало эту идею, что-то подсказывало, что, только проснувшись, можно убрать этот противный, раздражающий слух писк… чего-то.

***

Тряхнув головой, из-за чего яркие волосы забавно качнулись, Солнце поправил капельницу и, удостоверившись в том, что из иглы с достаточной частотой появляются пузырьки, что свидетельствовало о том, что раствор попадал-таки в организм, Луссурия повернулся к другой кровати, где без движения лежал ребенок, к которому, в отличии от их босса, не было присоединено никаких капельниц для устранения обезвоживания, которое было вызвано долгим пребыванием во льду и тем, что организм бросал много сил на устранение ожогов, не получая подпитки в виде еды, с другим же его пациентом… мужчина тяжело вздохнул — ситуация с лежащим мальчишкой была значительно запутаннее: все было просто и сложно одновременно — несмотря на то, что тот прибывал во льду, ожогов таких, как на Занзасе, у него не было. Его каким-то образом защитило собственное Пламя, оградив от прикосновения со льдом, и в нем же была главная проблема — Пламя Неба настолько было сосредоточено на безопасности своего хозяина, что просто не позволяло даже взять каких-либо анализов, чтобы узнать в каком именно тот находился состоянии. По факту, единственное, что Луссурия смог сделать, так это следить за его сердечным ритмом, который порой возрастал, но достаточно быстро приходил в норму, и давлением, просто потому, что для этого не требовалось прокалывать кажущуюся бумажной кожу острыми иглами. Но хуже было ощущение того, что время словно утекало сквозь пальцы, что превосходно чувствовали все, кто присутствовал в особняке, ведь Ноно мог нагрянуть просто в любой момент и если исчезновение из подвалов босса Отряда имело свое обоснование, но вот что будет, исчезни и второй пленник? Вопрос пока что не имеющий четкого — какого-либо ответа, — и вынуждающий всех быть предельно серьезными и готовыми защищать их территорию, которая вполне могла поразить боевой готовностью. Только вот… мужчина покосился сначала на одну койку, а потом и на вторую — аппаратура опять указывала на немного учащенный сердечный ритм, но ничего критического, такое уже было не впервые — состояние обоих Небес было вполне стабильным, несмотря на обезвоживание одного и словно несколько сошедшее с ума Пламя. Часть его подчиненных была в первую очередь медиками, а только после этого средними бойцами, и его отряд на сегодняшний день был наиболее многочисленным, тогда как остальные рядовые, под началами других старших офицеров, были в дефиците — Варии попросту не хватит боевой мощи без их Неба, если за них решат взяться в серьез. Но дни сменялись днями, неделя уже была на исходе, а никто и не думал приближаться к ним, словно они просто прекратили существовать на некоторое время для окружающего мира — даже их соглядатаи не подавали признаков жизни, что заставляло задуматься. И про себя надеяться на благоприятный исход, несмотря на смутное чувство, словно старик Тимотео что-то ждал. Снимая бинты и, тихо, но привычно для себя причитая себе что-то под нос, чем вызывая косые взгляды несколько отвыкших за столь короткое время от манеры поведения командира своего отряда рядовых, скидывая их в подставленное мусорное ведро, Луссурия проверял состояние самих ожогов, отлично понимая, что те оставят по себе множество следов. А также могут болеть в дальнейшем будущем. Привычно покосившись в сторону шатенчика, Солнце едва не уронил только взятые в руки свежие бинты — на него с неприкрытым интересом смотрели сонные, ясно-карие глаза мальчишки, который только и сделал, что немного повернул голову, благодаря чему ему и не удалось сначала заметить, что тот уже и вовсе не в бессознательном состоянии. Слабо пошевелившись, мальчишка поерзал в кровати и нахмурился, непонимающе опустив взгляд на укрывающую его простыню — похоже, из-за долгого пребывания в неподвижном состоянии тело, несмотря на постоянную поддержку Пламени, отвыкло от движения. — Ну-ну, малыш, лежи, тебе пока нельзя двигаться, — подлетел он к ребенку, а двое рядовых встрепенулись, но получили только кивок на дверь — не стоит, еще напугают его большим скоплением людей. Непонятно сколько мальчишка был в той жуткой ледяной глыбе. — Ты слишком долго не двигался, вот и, беда-беда, не сможешь сразу бегать и… — П… про-сти-те?.. — с трудом, хмурясь, с сильным и явным акцентом произнес мальчик. Голос казался хриплым, надломанным и совершенно недетским из-за, видимо, долгого молчания, что было понятно, а акцент только был частью догадок о происхождении шатена. — А… вы… кто? Офицер незаметно облегченно выдохнул — несмотря на собственную манеру одеваться, его поведение, он, будучи тем, кто в самом деле любит детей, понимал, что порой мог нехотя напугать малышей, потому непонимание пополам с любопытством мальчика его более чем радовало. — Называй меня тётя Лусс, — как можно дружелюбнее и нарочито медленно произнес Солнце, протягивая руку и осторожно прикасаясь к встрепанным волосам — жест был воспринят хоть и с настороженность, но не вызвал отторжения у ребенка, что также было важным. Равно как и последующий кивок. — А как тебя зовут? Такой простой вопрос, судя по всему, вызвал затруднение и продолжительную паузу, но ответ все же последовал, окончательно подтверждая мысли о национальности хотя бы одного из родителей: — Тсу-на… Тсуна… Тсунаеши. — Хорошо, Тсу-чан, — использование японского суффикса должно было помочь в налаживании контакта, — Давай я помогу тебе сесть, а ты немного подождешь меня, пока я схожу за дяденькой Ску. Он немного громкий, но хороший. Подождешь, хорошо? — аккуратно приподняв маленькое Небо, чтобы поправить подушку, и помогая тому сесть, закончил Луссурия, про себя не переставая наблюдать за ним. Несмотря на непонимание тот вел себя разумнее многих взрослых в подобной ситуации. Сейчас надо сходить и позвать Капитана, но пока новость не разглашать до окончательной проверки состояния мальчика. И надо бы поторопить, надолго оставлять его в одиночестве также не стоит.