Тюрьма поневоле

Длинные пальцы перебирали хрустальные бутыльки, иногда обхватывая их вокруг горлышка и чуть приподнимая, чтобы можно было рассмотреть неброскую этикетку, а после вновь возвращая сосуд на положенное место. Альбус делал это абсолютно механически, порой не особо концентрируясь на прочитанном, так как мысли его были далеки от реальности. Что именно он хотел найти? День, когда они познакомились? День, когда он видел Геллерта в последний раз? Нет, это всё было совершенно не то, что ему нужно. Когда его старый друг превратился в того, кого он видел сейчас — в человека, от упоминания имени которого одна половина магического мира дрожала то ли от злости, то ли от испуга, а вторая — от одержимости? Это было в нём, причём было всегда: безумная харизма сосуществовала с острым желанием власти. Мерлин, Геллерт, выбери ты карьеру в Министерстве, ты бы смог дослужиться до Министра за какой-то десяток лет, но бюрократическая бумажная работа и соблюдение субординации в кругу напыщенных высокомерных идиотов (а некоторые люди в Министерстве Магии были именно такими) было явно не твоим путём. Выполнение законов, следование правилам, необходимость прогнуться под чужое мнение, чтобы потом иметь возможность подняться на ступеньку выше, столкнув с неё кого-то ещё… А, вот оно! Вытащив на свет флакон, ничем, казалось бы, не отличающийся от остальных, Альбус поднёс его к глазам, глядя на переливающиеся завихрения серебристой субстанции его воспоминаний. Омут памяти бесшумно выскользнул из запертого ящика и, пролетев по комнате, опустился на его рабочий стол, приминая лежащие на нём свитки. Альбус легонько откупорил пузырёк и вылил вязкую субстанцию на зеркальную поверхность, которая тут же помутилась, вбирая в себя то, что он хотел увидеть. Сняв с носа очки, которые он недавно так не хотел чинить, Альбус наклонился, делая глубокий вдох и задерживая дыхание, словно пловец перед дальним заплывом, а после погрузил свою голову в чашу, утягиваемый на самое дно собственными воспоминаниями. Его ноги коснулись деревянного пола, в то время как комната вокруг него ещё только начинала обретать очертания. Пальцы коснулись плаката, висевшего на стене. Огромный лев, кусающий змею. Одна его лапа придавливала змеиный хвост, густую гриву словно шевелил ветер, а сверху был написан не самый цензурный заголовок. Альбус усмехнулся, потирая подбородок и вспоминая их «боевое знамя». Тот матч был финальным, ледяной дождь лил как из ведра, и добрая половина игроков после него оказалась в больничном крыле, как и часть учеников, которые не могли не подраться. За спиной послышался тихий шорох, и Альбус обернулся, глядя на семнадцатилетнего себя. Спутанные рыже-каштановые волосы лежали врассыпную на его плечах, в то время как перо старательно царапало многострадальный пергамент. — Не спишь... — констатировал Альбус, но этот подросток вряд ли мог его слышать. Альбус из настоящего перевёл взгляд на часы, стрелка которых показывала половину третьего ночи, а после подошёл к Альбусу из прошлого и встал за его спиной, глядя на строки, торопливо выводимые чернилами и пером. «Придётся придумать что-то, чтобы не допустить повторения охоты на ведьм, но вот что? Ты думал об этом? Мне не приходит в голову ни одной путной идеи. Не применять же принуждающее заклинание ко всем маглам, так ведь? Это будет неправильно. Ты что-нибудь слышал об их оружии? На уроках магловедения нам показывали рисунки их танков, это было ужасно. До сих пор не понимаю, как это движется… Геллерт, вдруг их реакцией будет война?». Длинные пальцы нарисовали в уголке знак даров и быстро свернули пергамент в трубочку, привязывая его к лапке совы. — Всё, теперь лети. Раздался шорох крыльев, но даже после того, как письмо было закончено, юноша не направился к постели: уж очень ему хотелось дождаться ответа. Он мерил шагами свою небольшую комнату, заламывая руки и то и дело бросая взгляд в окно. Ночью время тянется медленно, особенно когда желаешь получить заветный свиток, исписанный ровным и уверенным почерком, причудливым из-за сложных, чуть вытянутых завитушек. Альбус помнил его слишком хорошо. Помнил каждую букву, которую Геллерт выводил в своих посланиях к нему. Как же это было давно. Целую жизнь назад. Тишину ожидания нарушил шорох крыльев, но лапка вернувшейся совы оказалась пуста. И по лицу юного Дамблдора скользнуло откровенное разочарование. Рыжеволосый юноша со вздохом пригладил перья птицы и после нескольких минут подобной медитации у окна направился в сторону кровати. Он уже собирался лечь, как внезапные посторонние звуки заставили его замереть, а после — обернуться. В оконном проёме, залитом желтоватым, необычайно ярким в ту ночь светом луны, отчётливо проступали очертания фигуры Геллерта Грин-де-Вальда. Он изящно и практически бесшумно соскользнул с подоконника, придерживаясь ладонью за стену. Невероятно светлые волосы обрамляли знакомое до боли лицо. Эти острые скулы, цепкий взгляд разных глаз, совершенный абрис губ и грация опасного хищника. Рваные движения. Он совершенно без стеснения вторгся в личное пространство Альбуса, стремительно приближаясь к нему. — Так быстрее. Твои вопросы требуют долгой беседы, а откладывать до утра я не хотел, — Геллерт из прошлого непринуждённо одёргивает на себе тёмную майку, изукрашенную неровными мазками чего-то алого. Как и всегда, он не изменяет своей любви к кожаным штанам, которые смотрятся на нём весьма провокационно, даже вызывающе. Хотя Альбус помнил, что в их самые первые встречи Геллерт щеголял в форме Дурмстранга. Такой яркий. Кровавый всплеск. На юношеском лице Дамблдора отчётливо отражается изумление, смешанное с восхищением. Юноша шумно сглатывает и излишне быстро отводит глаза, пытаясь вести себя более непринуждённо, в то время как взгляд панически скользит по комнате. То, что разговор — это последнее, чего бы хотел сейчас Альбус в обществе его друга, было так ясно написано на его лице, что не разглядел бы только слепой. Юноша запускает пальцы в рыжие волосы, путая их ещё больше, и бросает на Геллерта горящий взгляд, не переставая улыбаться. — Твою тётушку хватит удар, если она узнает, что Вы, беспардонный юноша, в ночи влезли в моё окно. Конец фразы Альбус произносит, подражая женскому голосу, и после качает головой, всё ещё пребывая в приятном изумлении. Стул в комнате был только один, поэтому юноша решил оставить его для ночного гостя, а сам сел на кровать. — Миссис Бэгшот спит по ночам очень крепко, хотя, безусловно, её больше порадовало бы, если бы я ночью влез в окно юной волшебницы, — с непередаваемыми нотками в голосе ответил ему Геллерт, придвигая стул ближе к своему другу, так, что их колени сейчас практически соприкасались. — Так вот, возвращаясь к твоему письму. Я читал об их оружии. Кое-что видел. Ты действительно хочешь поговорить об этом? И о ведьмах? Такого не повторится, Альбус. Наша сила в словах. Убеждении. Молодой Грин-де-Вальд смотрит на друга с особенными отблесками покровительства во взгляде. Уже тогда он ясно понимал чужие желания и умел манипулировать ими, ненавязчиво и легко. — Как ты себе представляешь это — убедить целый мир маглов? Их больше, гораздо. По последним данным, в одной Британии на двадцать тысяч маглов приходится всего лишь один маг. Знаешь, что они делают с тем, чего не понимают? Они это убивают. Альбус поёжился, словно его охватил озноб. — И в то же время продолжать скрываться… Жить, словно подпольные крысы, прятать свой талант и проявлять его только в магических местах, а не там, где хочется — я этого не вынесу, Геллерт. Это такая глупость.  — Глупость. И я подобного не допущу в нашем мире, Ал. Нам ни к чему скрываться. Мы должны направлять тех, кто слабее нас, а не бояться их. Это нелепо. Это как бояться детей. Ты не слышал о такой магловской вещи, как религии? Это иная сторона того, что они делают с тем, чего не понимают. Они возносят это. Поклоняются. Трепещут перед высшими силами. И я намерен создать для них новую религию. Мы создадим её, — Геллерт склоняет голову ближе к заинтересованному собеседнику, не отрывая взгляда от его лица. И в комнате становится душно. Жарко от вольных мыслей, которые буквально плескаются в воздухе. Особенная ночь их размышлений, их планов на будущее, когда один разум находит своё отражение в другом. Им так хорошо вместе. Так органично и правильно. — Религия… Это та история, где человек и его соратники исцеляли сирых и помогали убогим, после чего их распяли на крестах? — лицо Альбуса выражает крайний скепсис, в то время как взгляд скользит по чужим рукам. — Всего лишь одна из. Таких историй множество. Но суть религии одна, и это мы и будем использовать в собственных целях, Ал…  — Ох, я помню…. После всех этих историй маглы создавали очередной трактат о морали, внушая всем, что его нарушение призовёт кару на их головы. Альбус возводит глаза к потолку, будто там действительно кто-то мог быть и слышать его, но, словно до чего-то дойдя в собственных мыслях, продолжил: — Уничтожить необычное и превратить это в веру — может, конечно, сработать, но сколько жертв им понадобится, чтобы поверить? — Столько, сколько потребуется. Это неизбежная плата за лучший мир и лучшее будущее для магов. Да и для людей. Мы сможем ограничить их деструктивные стремления к войнам и созданию оружий. Они убивают друг друга в таких количествах, что избранных, которые отдадут свои жизни во имя Великого, будет не столь уж много. Альбус из настоящего скептически хмыкает. Жертв было много, слишком много, но юноша, сидящий сейчас на кровати, не мог себе даже вообразить этой цифры. Его лицо искажается при мыслях о смерти других. Воспринимать их было сложно, смириться — болезненно, и поэтому юный Альбус на секунду прикрывает глаза. Геллерт, точно пытаясь сгладить свои слова жестом, касается подушечками пальцев чужого лица, ободряюще очерчивает скулы, а после порывисто и весьма вольно обводит контур чувственных губ. Глаза Альбуса резко распахиваются. Это уже было чем-то большим, чем просто выражение симпатии. Ведь большим, да? Альбус пытается продолжить, но его мысли блуждают не здесь.  — Такая ирония. Когда они малы и несамостоятельны, они живут с магией в сердце, а когда взрослеют, отрицают всё чуждое и непонятное. Ясно-голубые глаза скользнули по чужому лицу и заблестели. На губах Альбуса заблуждала странная улыбка, юноша склоняет голову набок, отчего рыжие волосы падают на его лицо. Его пальцы касаются скулы, после в неком смущении прикрывают глаза, которые спустя секунду уже вновь буравили Геллерта. Что он тогда уловил в чужих глазах? Альбус силился вспомнить, но никак не мог.  — Геллерт, я не могу так думать. Обречённый и в то же время смеющийся голос. Мужчина, оторвавшись от стены, подошёл к ним ближе и опустился на корточки, неотрывно глядя в чужое, словно выточенное из алебастра лицо, которого остро захотелось коснуться. Пройтись пальцами по точёным скулам, ощутить на себе этот взгляд разномастных глаз, раствориться в них, как в самом сильном яде. Взгляд Геллерта был практически нечитаем в воспоминаниях, но огонёк весьма однозначного интереса отчётливо проглядывался, смешанный с туманным отражением мыслей будущего тёмного мага к происходящему здесь и сейчас между ними. — Ал, мы найдём, обязательно найдём все дары Смерти. А с ними мы сможем установить свой порядок не только в Англии, но и во всём мире. Веришь мне? — вкрадчивый голос, обволакивающий сознание, ему сложно было сопротивляться и уж тем более его отвергать, особенно когда очень хотелось поверить. Ещё ближе. Ладони Грин-де-Вальда теперь упирались в кровать рядом с бёдрами Альбуса, он почти нависал над ним, завораживая горящим пламенем своих глаз. — Ты будешь со мной до самого конца, Альбус Дамблдор? Юный Альбус кивнул, чуть отклоняясь назад. Взгляд ясно-голубых глаз неотрывно скользил по чужому лицу, словно впитывая чужие очертания. — Геллерт, я готов даже поклясться на крови. От этих слов на лице будущего тёмного мага отчётливо проступает изумление, смешанное с долей восхищения. — Клятва на крови? Это сложный ритуал. Он требует подготовки. Если ты не передумаешь, то мы сделаем это, — и, будто в знак поощрения, Геллерт склоняется к его обнажённой шее, касаясь её горячим языком. Медленно он проводит влажную дорожку, следуя линии артерии, с жадностью вдыхая запах чужой кожи. Тогда это всё казалось ему какой-то неподвластной магией, но сейчас он смотрел на Геллерта со стороны, и этот способ избежать новых и ненужных вопросов был столь очевиден, что эта мысль не приносила Альбусу спокойствия, напротив, только усиливала боль сорокалетней давности. — Я не хочу, чтобы ты столь бездарно себя губил, пропадая здесь. У тебя великое будущее, Альбус, — настойчивые губы обжигают тонкую кожу шеи, прихватывая её и терзая поцелуями. Геллерт, ничуть не думая о последствиях, оставляет яркие засосы, сначала один, потом другой. Как ты тогда говорил? «Рыжим они особенно к лицу». Геллерт Грин-де-Вальд, словно сам дьявол, услышавший мысли человека, которого в то время существовать не могло, поднимает глаза, глядя именно туда, где он сейчас стоял. Его губы растянулись в улыбке, когда длинные крепкие пальцы Альбуса сжались на вороте его майки, а сам юноша, проскользнув на постели дальше, потянул Геллерта за собой, буквально опрокидывая того на своё тело, с жадностью юного льва пробираясь пальцами под одежду. Его руки комкают и задирают тёмную ткань майки с яркими росчерками, похожими на кровь, а вскоре и вовсе полностью избавляют от неё. Ласкающе проходятся по позвонкам, очерчивают проступающие лопатки... Справляются с застёжкой на кожаных штанах. — Не вынуждай меня говорить об этом сейчас, Геллерт, иначе я пообещаю тебе всё невозможное и потом в очередной раз признаюсь, что, кажется, влюблён в тебя. Голос юноши срывается в хриплый шёпот, а ноги Альбуса-старшего буквально прирастают к полу. Острое желание сбежать смешивается с оцепенением, с жадной, болезненной опустошённостью, с которой он смотрит на переплетение горячих тел. Геллерт не отвечает, предпочтя накрыть чужие губы долгим, властным и требовательным поцелуем. Время разговоров прошло, и здесь и сейчас юный Грин-де-Вальд брал своё. Он целовал Альбуса, рывком вжимая его в кровать, совершенно без стыда располагаясь между разведённых ног. Глаза молодого рыжеволосого мага были плотно сомкнуты, в то время как взгляд будущего преступника цепко скользил по комнате. Альбус-старший видел это слишком ясно, как и зарождающуюся в этом взгляде страсть. С каждым мгновением разномастные глаза темнели, меняясь и теряя фокус. И как бы Геллерт не пытался удержать себя сосредоточенным, он просто не смог, сдавшись напору необыкновенно острых эмоций. Признавая молча, в дрогнувших ресницах, в прикрытых глазах, что влюблён и сам, с головой погружаясь в страстный обжигающий поцелуй. Он целовал его бездумно, терзая губы, покусывая, проходясь по ним горячим умелым языком, раздвигая и углубляя поцелуй, вызывающий ощутимую дрожь в чужом теле, отчего даже пальцы начинают заламываться. — Мне необходимо лишь одно. Чтобы ты пообещал… Быть всегда рядом со мной. Быть на моей стороне, что бы ни случилось, — Геллерт, задыхаясь, поймал чужую ладонь и переплёл их пальцы в столь интимном и откровенном жесте единения. — Всегда. Ничто не должно нам помешать. — Ты же знаешь, Геллерт… Альбус переводит взгляд на их переплетённые пальцы, а после торопливо облизывает губы. — Я не обещаю того, что могу не выполнить. Губы Геллерта находят чужое плечо и во вспышке какой-то затаённой ярости оставляют на нём алый укус, который заставляет Альбуса болезненно выгнуться, издав рычаще-шипящий стон. Геллерт не церемонится, срывая магией одежду с чужого тела и с каким-то невероятным жгучим остервенением покрывая его жадными поцелуями собственника. Альбус-старший смотрит, как юноша, который когда-то был им, принимает поцелуи с неистовой жадностью подростка и спустя мгновение переворачивается на живот, податливый, жаркий и взмокший. Смотрит, не в силах отвести взгляд. Юноша задыхается, вплетая пальцы в простыни и сжимая их до побеления кулаков, изгибаясь и всем телом вжимаясь в Грин-де-Вальда. — Геллерт… Если бы жаром их тел можно было растопить металл, каркас этой кровати был бы испорчен безнадёжно… — Люблю, когда ты умоляешь меня, — обманчивый безмятежный голос, тогда как тело Геллерта говорило об обратном. Дрожащий от нетерпения, его движения были скорее рваными и судорожными, чем повелительно-спокойными. Он резким укусом смыкает зубы на чужом загривке, не собираясь более оттягивать сладостный момент, которого они оба так желают. Тонкие, но сильные пальцы до боли впиваются в подрагивающие бёдра Альбуса, и возбуждённый член откровенно упирается в его ягодицы. Несколько рваных дразнящих движений, заставляющих Альбуса бессильно зарычать, а после Геллерт напористо вторгается в узкое тело, и откровенное удовольствие отражается на его точёном лице. Светлые волосы в полнейшем хаосе взлетают при каждом новом движении. Он неутолимо и голодно берёт своего любовника сзади, с немыслимой жаждой проникая в его едва разработанное тело, выражая свой ответ, своё возражение на все его слова, своё нежелание отпускать его, желание никогда не разжимать их рук. Картинка начинает плыть перед глазами, расползаясь чернильными каплями по воде. Она начала плыть ещё несколько минут назад, но Альбус, кажется, не замечает этого, или не хочет замечать. Силуэты их тел сливаются в экстазе, а лунный свет бликует на взмокшей коже, и уже нельзя различить границ между тем, как тела движутся в унисон, а голоса образуют низкий чувственный перезвон откровенных стонов, рваных вздохов и трения тел. Комната его юношества тает на глазах, в то время как настоящее обретает плотность. Альбус Дамблдор прислоняется затылком к краю шкафчика, а затем медленно опускается на пол, обращая горящий взгляд ясно-голубых глаз к окну, и вскоре прикрывает их, стыдясь, но не жалея. Острое раздирающее желание расщепиться и оказаться в совершенно ином месте заставляет воздух вокруг него завибрировать, а после успокоиться. Он выдыхает рвано, со скрипом зубов. Глоток обжигающего огневиски, бутылка которого сама по себе оказывается в его руках, пусть и ненадолго, но делает жизнь легче, на мгновение успокаивая когти, скребущие изнутри. «Существует несколько влечений у человека. Влечение разумов порождает уважение. Влечение душ порождает дружбу. Влечение тел порождает желание. И лишь слияние всех трёх влечений порождает Любовь». Слова, о которых он и забыл, внезапно приходят сами собой. Только вот в Нурменгард трансгрессировать нельзя, а в прошлое — невозможно.