Твоя история — наша история

      Кладбище Пер-Лашез было одновременно и восхитительным, и пугающим. Было очевидно, что тут покоятся не простые рабочие, а богатые вельможи и аристократы. Не удивительно, что и волшебники решили хоронить своих родственников именно в этом месте.       Территория кладбища была очень большая, что позволяло семьям сооружать целые склепы, а те, кто обходился простыми могилами, не скупились на искусно сделанные памятники, соответствующие всем последним тенденциям скульптуры.       Но все они, и девушка, смотрящая в даль, и ангел, наклонивший голову, во тьме казались зловещими, будто впитали себя все беды и несчастья, которые в муках носились по Парижу и случайно попали на Пер-Лашез. Склеп с огромной головой сфинкса, казалось, вот-вот оживёт и станет ловить случайные души, которые не смогли дать ответ на его замысловатые загадки. Звенящая тишина разбивалась лишь о шелест листвы, поэтому ни Ньют, ни Тина не были уверенны, что что-то в этом месте произойдёт. Они несколько раз сделали круг вокруг кладбища, что было не самым приятным занятием, и наконец-то нашли семейный склеп Лестрейнджей. Его вход охраняли две статуи ворона, которые провожали Ньюта и Тину в достаточно больших размеров зал, где, видимо, хранился прах некоторых членов семьи.       Тина прислушалась: ничего не указывало на присутствие в склепе кого-то ещё, но внезапно она уловила едва слышные всхлипы, в реальности которых нельзя было быть уверенным. Тина вопросительно посмотрела на Ньюта, на что он лишь пожал плечами. Тогда послышался ещё одни, более громкий, всхлип, и она побежала на звук. Тина пробежала несколько рядов с прахом и оказалась ещё в одном зале поменьше. К своему огромному изумлению Тина обнаружила, что в углу, с ног до головы дрожа, обхватив себя руками, сидел Криденс. Он выглядел до смерти перепуганным и ужасно изнеможённым, ведь совершенно неизвестно где он, бедняга, был всё это время.       – Криденс! – Тина подбежала к нему, чувствуя одновременно и беспокойство, и облегчение, что он всё-таки нашёлся.       – Тина... Тина! Забери меня отсюда, я так больше не могу! – казалось, Криденс был даже не удивлён её появлению, хриплым голосом проговаривая свои мольбы.       – Конечно-конечно, но как?! Как ты тут оказался? Как тебя занесло в Париж? – Тина пыталась успокоить Криденса, взяв его за руку, пронизанную дрожью.       – Я... Я хотел найти свою родню. Я работал, я честно зарабатывал, но мне... не заплатили. Я разгневался! Я сильно разгневался! Он сказал мне прийти сюда... он обещал сказать, кто я... – давясь слезами, сбивчиво говорил Криденс.       – Кто «он»? – переспросила Тина, всё крепче сжимая его руку.       – Гриндевальд, – Криденс опустил голову, словно боялся смотреть куда-то ещё.       – Как? Криденс, неужели ты его послушал? – изумленно спросил только-что подоспевший Ньют.       – Я хочу знать кто я! – едва не срываясь на крик, отчаянно говорил Криденс.       – Я знаю, Криденс, кто ты, но не нужно делать глупостей, мы уйдём отсюда, и я тебе всё расскажу, – осторожно произнесла Тина, понимая, что переходит опасную черту. Она встала, жестом приглашая Криденса идти с ней, но он этого делать не собирался, резко подорвавшись со своего места и истерично закричав не своим голосом:       – Нет! Мы никуда не уйдём, пока ты мне всё не расскажешь! Ты не можешь скрывать это от меня! Не можешь!       В то же мгновение и Тина, и Ньют почувствовали, как стены в зале затряслись, словно от ударной волны. Криденс смотрел на них яростным, испепеляющим взглядом, даже не верилось, что совсем недавно он был скован страхом, будто ребёнок, который остался без мамы, а теперь его захватывала тёмная сущность, желающая разрушать всё на своём пути. Тина старалась сохранять спокойствие, лишь быстро взглянув на Ньюта. Она приблизилась на шаг к Криденсу, пристально всматриваясь в его полный ожидания взгляд.       – Хорошо, если ты этого хочешь, – размеренно и тихо произнесла Тина, опасаясь, что резкие звуки могут напугать Криденса. – Ты сын одного, некогда влиятельного человека из чистокровного рода. Твой отец конфликтовал со многими людьми, и поэтому оскорблённые открыли охоту на тебя. Ты был отправлен в Америку, но там твои следы были утеряны, после чего ты и оказался на воспитании у Мэри Лу. Вот так и получается, что твоё настоящее имя Корвус Лестрейндж...       Тина наблюдала, как гневное выражение Криденса сменялось на совершенно безэмоциональное, будто уходящее в пустоту. Он пытался что-то сказать, но не находил нужных слов. Тина было в этот момент безумно жаль Криденса: она прекрасно знала, сколько мучений ему довелось перенести в детстве из-за такой ужасной женщины, как Мэри Лу Бэрбоун. Он наверняка надеялся, что его родители ещё живы и смогут позаботиться о нём. Тина очень хотела, что его родная сестра примет его...       – Нет! Это всё неправда! Мой брат уже давно мёртв! – послышался сзади надломленный крик. И Тина, и Ньют, обернувшись, увидели Литу. Стояв чуть поодаль, она была в ужасном состоянии, растрепав свои роскошные длинные волосы и едва удерживаясь на ногах.       Тина была готова к этому. Она уже давно думала над подобным разговором, поэтому знала, что скажет:       – Лита, послушай, я понимаю, что это нелегко принять, но это правда... – Нет! Ничего это не правда! – Лита не дала договорить, всё больше теряя над собой контроль. Тину это немного раздражало, ей очень не нравилось, когда её не хотели слушать, а ведь доказательства были неоспоримы.       – Лита, ты только успокойся! Послушай, что скажет Тина, – примирительным тоном произнёс Ньют, подойдя немного ближе к ней. – она видела некоторые документы, который доказывают, что твой брат на самом деле жив...       – Корвус Лестрейндж давно мёртв! Это я убила его! – не сдерживая слёз, Лита едва удерживалась на ногах. Она не стала давать объяснений, уничтожая мгновенную тишину и недоумение, а, едва совладав со своей палочкой, сказала: – Акцио!       Откуда-то вылетела тяжёлая на вид коробка и приземлилась возле Литы. Она имела множество острых углов и была украшена разного рода камнями: маленькими и большими, прозрачными и тёмными. Лита присела возле этой коробки, и она сразу же открылась. В ней стало распускаться небольшое дерево, на котором вместо плодов были портреты представителей семейства Лестрейндж, между ними расцвели маленькие и нежные цветы.       – Мой отец имел очень странное семейное древо, – начала свой рассказ Лита, не отрывая взгляда от множества лиц тех, кто давно канул в забвение. – На нём были запечатлены только мужчины. Женщины были в виде цветов: прекрасных, но одиноких. Мой отец тогда отправил меня в Америку вместе с Корвусом. Я не знаю, почему он так поступил, ведь никогда не любил меня. Возможно, просто хотел избавить себя от лишнего груза. Мы сели на корабль, который должен был отвезти нас в Нью-Йорк. Ирма, наша няня, прикидывалась бабушкой с двумя внуками. В ту ночь Корвус сильно плакал, и я не могла его успокоить. Пока Ирма спала, я взяла его и отнесла в соседнюю каюту. Там ехала женщина с ребёнком, который постоянно спал и не плакал. Тогда той женщины на месте не было, и я подменила детей, взяв её ребёнка. Я не желала Корвусу зла! Я лишь хотела спокойствия, хоть на минуточку, хоть на одно мгновение... Когда я вышла с чужим малышом, то заметила вокруг слишком оживленное движение, словно у всех была паника. Ирма в тот момент выбежала из каюты и повела нас куда-то. Я не слишком переживала до тех пор, пока нас не посадили в лодку. Оказалось: корабль тонул. Я понимала, что мой брат сейчас неизвестно где. Однако, я успокоилась, когда увидела женщину с моим братом в соседней лодке. Я решила, что по прибытию всё расскажу Ирме, мы обменяем назад детей и только посмеёмся с этого... К сожалению, этому не суждено было произойти. Погода была просто ужасной, огромные волны постоянно раскачивались лодки, и одна из таких перевернула ту, в которой был мой брат. Я своими собственными глазами видела, как он, размахивая ручками, шёл ко дну. Женщина была в панике, она нырнула вслед за Ковусом, и потом никто из них больше не показался! Я не смогла... Не смогла рассказать всю правду! С тех пор на меня тяжёлым бременем легло осознание того, что я собственноручно убила своего родного брата...       Слушай этот страшный рассказ, Тина чувствовала, как её душу обдаёт холодом. Она и вообразить себе не могла подобное, а ведь всё казалось таким очевидным и естественным. Ей было очень неловко смотреть на Литу, горе которой сейчас железными цепями сковывало её. Тина даже стыдилась мыслей, которые посещали её до знакомства с Литой: она не любила её заочно, строя в своей голове образ лицемерной и подлой женщины без каких-либо оснований, лишь чтобы успокоить себя. Теперь непробиваемая пелена воображения раскололась на мелкие кусочки, уступая своё место реальности. Тина осознала, что Лита глубоко несчастна, нелюбима своим отцом, всё это она говорила, словно исповедь, слова которой были покрыты пылью, которую никогда не смахивали, доставая из самых потайных уголков сердца.       Теперь ничто не могло быть прежним, особенно для Криденса. Он мог бы узнать, кто он на самом деле, но ключ от разгадки был утерян, будто поглощенный волнами бесконечного океана. В это время Лита смогла успокоиться, совладав со своими эмоциями. Тина набралась смелости, спросив:       – Лита, кто на самом деле Криденс? Ты знала, на кого меняла своего брата?       Лита лишь покачала головой. Она встала и выровнялась, быстрым взглядом поглядывая на своё семейное древо, не зная, что ей делать дальше. Лита выглядела так, словно искала свою маску хладнокровия и ироничных речей, за которой она пряталась все эти годы. Ньют на несколько шагов, осторожно, подошёл к ней. Он сам был не менее поражён этим рассказом, тем более он столько лет знал Литу.       – Это не твоя вина. Ты не могла знать, что всё так обернётся! – тихо произнёс Ньюта, а на его глазах блеснули едва заметные слезинки.       – Ты слишком добр, Ньют, нет монстра, которого ты бы не полюбил, – сломленным голосом ответила Лита, горько улыбнувшись.       В этот момент Тина заметила, что Криденс исчез. Она стала внимательно рассматривать важный угол, рамышляя, куда он мог убежать. Подойдя к самой дальней стене, которая была скрыта под завесой тьмы, Тина заметила, что между двумя колоннами располагался небольшой проход, в конце которого виднелся свет.       – Нам нужно сюда! Криденс сбежал через этот ход! – обеспокоено сказала Тина, скрывшись между двумя стенами.       Она оказалась в месте, чем-то напоминающим амфитеатр. По кругу размещались колонны в виде каменных воронов, которые раскинули крылья, будто собираясь улететь. На многочисленных ступеньках, ведущих на небольшую сцену, стояли тысячи людей: некоторые из них что-то шептали своему соседу, а другие молчали, словно пораженные обездвиживающим заклинанием. Все они были разного статуса, судя по их одежде и манере держаться. Вероятно, это огромное помещение было скрыто от работников кладбища многочисленными чарами, иначе они незамедлительно бы его обнаружили.       Увидев это, Тина остановилась и стала лихорадочно искать глазами Криденса, но в многочисленной толпе, среди остроконечных шляп и серых пальто, его не было видно. В этот момент к ней присоединился Ньют, не менее поражённый увиденным.       – Это ловушка, – шёпотом произнёс он, опасаясь быть услышанным. – Мы в одиночку ничего с Гриндевальдом сделать не сможем: тут слишком много людей. Нужно поскорее убираться...       – Да, всё будет бессмысленно, – кивнула Тина, понимая, что они – капля в море против людей, которые целиком и полностью переданы Гриндевальду. – Но мы должны немедленно найти Криденса, кто знает, что с ним тут сделают...       – Тогда нам нужно разделиться, – неожиданно произнёс Ньют.       – Как? Что ты собираешься сделать? – поражённо уставилась на него Тина, осознавая всю абсурдность этого предложения.       – Что-нибудь придумаю, – просто ответил Ньют, но заметив на себе пристальный взгляд Тины, добавил: – Разделившись, мы быстрее обойдём всю территорию! Встретимся на этом месте!       Не дождавшись ответа, Ньют быстрым шагом направился в левую сторону. Хоть он был далеко, но Тина не теряла его из виду. Она, осторожно оглядываясь по сторонам, желая быть готовой к опасности, стала спускаться по каменным ступенькам, примкнув затем к одному из рядов, чтобы слиться с толпой. Тина отчётливо слышала, как эхом отбивается в висках удары её собственного сердца. Она пристальным взгляд внимательно изучала каждого человека, но среди них Криденса не было, что было слишком настораживающе.       Внезапно Тина едва не лишилась сознания: совсем недалеко, в нескольких рядах от неё стоял Якоб, которого под руку держала вполне счастливая Куинни. Тина не могла понять, что тут забыла её сестра, она бы никогда не стала посещать такие места и читать упаднические мысли всех этих людей: такое порой трудно перенести. Но больше всего её поражало то, что с ней был Якоб, как ни в чём не бывало. Тина плотно закрыла глаза и несколько раз тряхнула головой, но нет, всё это не было галлюцинацией или ведение, поэтому ни Якоб, ни Куинни не растворились в воздухе, растворяясь в бесконечных просторах разума.       Уже не замечая никого вокруг себя, Тина едва не выбежала в проход и стала спускаться, но внезапно человек с сурово-каменным лицом преградил ей дорогу. Он ничего не произнёс, но она поняла, что он требует не нарушать порядок и вернуться на своё место. С опаской Тина отошла от него, осознавая, что в этой ситуации лучше не привлекать к себе внимание. Она, будто завороженная, прожигала взглядом фигуры Якоба и Куинни, подумывая осторожно пройти сквозь толпу, но тут по залу эхом разнеслись громкие аплодисменты.       Гриндевальд предстал перед народом. Он уже не был слабым и измученным, как во время своего заключения, от него исходила сила и мощь, которая проникала в глубины человеческой души.       – Мои братья, мои сёстры, мои друзья, – Гриндевальд приветствующе раскинул руки и все голоса мгновенно стихли. – Эти аплодисменты для меня – они для вас.       Он пристальным, пробирающий до глубины души, взглядом оглядывал присутствующих. Казалось, он легко, словно книгу, открывал все самые сокровенные мысли и с лёгкостью ими играл: иногда жалея, а иногда вонзая их в самое сердце. Тина чувствовала себя очень неудобно: её не покидало ощущение, что Гриндевальд её видит и уже не отпустит живой.       – Мы пришли сюда в стремлении и убеждении, что обычаям прошлого нет больше места, – Гриндевальд немного повысил голос, не скрывая едва заметное наслаждение сказанными словами. – Мы пришли сюда, потому что жаждем чего-то нового, чего-то другого. Говорят, я ненавижу не-магов, маглов, простецов, бесчарных...       В этот же момент между неподвижными статуями воронов эхом разнеслись безумные крики: «Ничтожества!», «Смерть им!», «Чистота крови навек!». Ужасно грустно было слышать это Тине: она сталкивалась с подобными оскорблениями в сторону маглов чаще, чем она сама того ожидала бы. Иногда все эти грязные слова касались и её: отец был маглорождённым, и для некоторых это был повод больно уколоть её, напоминая, что её репутация навсегда запятнана кровью маглов, и в глазах чистокровных она никогда не сможет стать полноценной волшебницей. Все люди, которые это кричали, напоминали Тине злобных собак, которые сорвались со своих поводков, и теперь бросались на случайных прохожих.       – У меня нет ненависти к ним. Это не так, – Гриндевальд продолжал говорить, будто нашептывал, но все разговоры тут же стихли. – Я не борюсь из ненависти. Я хочу сказать, что маглы не бесполезны, просто у них иное предназначение, иная цена... Не бесполезны, но иного нрава.       Гриндевальд повторял эти слова, будто учил читать маленького ребёнка, а все вокруг его заворожено слушали, окутанные едва заметным, серых туманом:       – Магия расцветает только в редких душах, но мы по необъяснимой причине должны оставаться в тени. Я же хочу построить мир, где волшебники будет свободны и жили свободно, ради правды и ради любви. Пришло время показать вам моё видение будущего, если мы не восстанем и не займём наше законное место в мире.       Возле Гриндевальда появилась женщина в элегантном наряде зелёного оттенка, в руках она держала чей-то череп, который словно излучал свет. Она передала его Гриндевальду. Внезапно и он, и эта женщина, и серые стены исчезли, растворившись в дождливом небе, и выгоревшей земле. На мгновение Тине показалось, что она перенеслась в совершенно другое место, но, обернувшись, увидела позади себя всё те же неподвижные статуи воронов. Не успела она понять это, как заметила огромных чудовищ, напоминающих рассвирепевшего акромантула, которые подбирались всё ближе и ближе.       Тина не могла пошевелиться, ноги будто онемели. Даже крики людей не могли заглушить рёв этого ужасного чудовища. Вот оно уже подобрались совсем близко, были видны даже его лапы, напоминающие гусениц, но вмиг они испарились, так и не добравшись до своих жертв. Послышался грохот. Невообразимой силы взрыв поднял в воздух всё живое, чему не повезло оказаться на его пути. Страшно представить, сколько невинных человеческих душ стали истерзаны в одно мгновение.       Видение изменилось. Теперь вокруг были полуразрушенные дома, которые доживали остаток своих дней под зловещие звуки летящих самолётов. По дороге, усыпанной камнями, колонной шли люди: некоторые несли с собой в маленьком узелке всё, что им удалось забрать, некоторые едва передвигались, помогая идти раненым, истекающим кровью. Грозного вида солдаты, словно смерть в человеческом обличии, пристально за ними следили.       Затем всё вмиг растворилось в ярком солнечном свете, которые заслеплял глаза, всё исчезло. Перед ними снова стоял Гриндевальд. Тине казалось, что это был сон: настолько это всё было реальным и нереальным одновременно. Её не могла покинуть мысль: неужели снова будет война? Тина была ещё подростком, когда её убийственная рука накрыла почти весь мир. Америка была изолирована ото всех ужасных событий, но прогуливаясь на каникулах нью-йоркскими улицами, Тина слышала разговоры граждан об ужасных страданиях Европы, о том, что Германия безжалостно топила британские корабли. Из-за этого многие считали, что США должны выполнить свой долг, вмешавшись в войну. Тина чувствовала себя в безопасности в стенах Ильверморни, но как только она оказывалась дома, то очень жалела, что у неё отбирали на лето палочку. Она боялась, что однажды, когда дедушка будет работать, к ним ворвутся враги, а Тина даже не сможет защитить ни себя, ни Куинни.       – Вот, почему мы должны бороться! – Гриндевальд показывал своей рукой куда-то в тёмный угол, будто там было что-то достойное внимания. Голос его был переполненный гневом. – Их высокомерие – ключ к нашей победе. Неужели мы будем терпеть до тех пор, пока они направят своё оружие на нас?       Гриндевальд замолчал и в зале снова поднялся гул. Некоторые в страхе приговаривали, словно мантру, слова для успокоения, некоторые кричали в знак поддержки. Сам же Гриндевальд смотрел на людей с некоторой долей сочувствия, будто не он вовсе настраивал их на борьбу. И он снова заговорил, и снова все разговоры смолкли:       – Сейчас главное получить спокойствие и ждать нашего часа, – голос Гриндевальда стал тише, но затем резко повысился. – К слову, среди нас есть и авроры...       Тина в ужасе дёрнулась, в тот момент свято веря, что Гриндевальд имеет в виду именно её, но тут, совсем недалеко, она увидела целую делегацию авроров, впереди которой шёл Тесей Скамандер. Он двигался уверенно, будто шёл в соседний кабинет, а не на встречу с самым опасным волшебником десятилетия. Остановившись посередине лестницы, мистер Скамандер замер, не отрывая взгляд от Гриндевальда.       – Они убили многих моих последователей. Это правда, – в его голосе слышалось презрение, которое тут же передалось всем присутствующим. – Они подвергали меня мучительным пыткам в Нью-Йорке. А ведь мы всего лишь боролись за наше счастье, нашу свободу...       Снова воцарилась тишина. Но наверняка ярость и злость витали вокруг, своими зловещими руками впиваясь в самое сердце. Казалось, что вот-вот пришедшие нападут на авроров, но этого не происходило, будто все ожидали самой настоящей бури. Словно сквозь туман, прозвучал холодный, но уверенный голос Тесея Скамандера:       – Схватить его!       Авроры в тот же час двинулись вперёд. Гриндевальд не заставил себя ждать, сделав круговое движение палочкой, он будто насмешливо произнёс какое-то заклинание, которое Тина не смогла разобрать. Внезапно вокруг Гриндевальда появилось голубое пламя, которое своим языками пыталось достаться до пришедших.       – Давайте же! Мои верные соратники, разнесите весть по всему миру. Скажите, что мы не жестоки, мы просто хотим быть свободны! – сквозь шипящие звуки гремел голос Гриндевальда. В этот же миг все его сторонники стали трансгрессировать один за другим. Тина и не заметила, как оказалась одна на ряду. Она увидела, что некоторые преданные Гриндевальду свободно переходили через огненное кольцо, которое становилось всё больше и в его центре исчезали, будто под действием портала.       Голубое свечение распространилось везде. Некоторые из авроров такого не ожидали поэтому не обращая внимания на указание своего начальника, обросились бежать. Но не успев ступить и несколько шагов, они рассыпались на мелкие кусочки, поглощёные убийственным пламенем.       – Вы играете не по правилами! Детишки, не жулничайте! – с укором произнёс Гриндевальда, словно отчитывал мальчишек, которые случайно разбили заклинанием окно.       Тина совсем недалеко от себя, сквозь буйные порывы огня, заметила Куинни. Она стояла, чуть отстранившись от Якоба, и что-то в истерике ему кричала. Под громкие удары своего сердца Тина тот час же ринулась к сестре, но что-то её оттолкнуло и отбросило назад. Она разбила руки до крови и не сразу заметила, что пальто на её плече обуглилось, ужасно больно обжигая кожу.       На мгновение Тине показалось, что она впала в транс. Не замечая сильной боли, Тина кинулась вперёд, яростно размахивая палочкой, пытаясь пробить себе путь к Куинни. Будто во сне, сквозь голубую пелену, она видела, как сестра, задыхаясь криками, перешагнула через барьер и исчезла также, как и самые преданные сторонники Гриндевальда.       – Куинни! – Тина закричала так громко, словно надеялась, как маленькая девочка, что Куинни её услышит пусть даже и с помощью своих способностей, но всё же вернётся, сказав, что это всего лишь видение, мираж... Осознание того, что сейчас сделала её родная, милая сестра, терзало сильнее, чем любые смертоносные заклинания. «Почему?», – этот вопрос эхом проносится в голове Тины. Она не понимала, что произошло с Куинни, не понимала, почему она это сделала.       Как бы то ни было, Тина должна была вернуть её, всё исправить. Она, ни секунды не медля, ступила в зловещее пламя. Тепло вначале казалось очень приятным, словно огонь камина. Они с сестрой любили часто коротать вечера, сидя у камина и поедая выпечку Куинни, сделанную по новому рецепту. Но Тина не хотела, чтобы это становилось воспоминаниями, она хотела, чтобы это было реальностью. Тина не останавливалась, даже заметив, как обугливается её одежда, постепенно превращаясь в пепел. В глазах всё стало размытым, но цель казалась уже такой близкой.       Внезапно кто-то резко схватил Тину, вытянув из пламени, и стал энергично трясти. Постепенно зрение начало обретать прежнюю резкость, и она увидела перед собой Литу, которая с тревогой смотрела на неё.       – Что вы делаете? – ничего не понимая, спросила Тина, убирая руки Литы со своих плеч.       – Успокойтесь! Придите в себя! Ваша сестра покинула это место, и никто сейчас не знает, где она! Вы ничем не поможете! Тина, послушайте меня! – Лита не отпускала её руку, пресекая попытки снова ринуться в огонь. Она ещё некоторое мгновение крепко держала Тину, затем оставила её, окончательно не пришедшую в себя.       Лита сама направилась туда, откуда сама только-что вытаскивала Тину. Она пристально смотрела на Гриндевальда, который управлял своей палочкой, словно дирижёр оркестром. Внезапно Лита закричала:       – Гриндевальд! Стоп!       Ни секунды не удивляясь этому Гриндевальд, повернулся и направился в её сторону.       – Лита Лестрейндж... Изгой среди волшебников... нелюбимая, забытая отцом, но смелая... Очень смелая, – говоря это, Гриндевальда подходил всё ближе, с одобрением рассматривая Литу. Он элегантно подал ей руку, но она даже не пошевелилась. Гриндевальда, казалось, это ничуть не смутило и даже не удивило. Он всё также размеренно повернулся и направился в центр огненного круга.       Именно в тот момент Лита начала действовать. Она нацелилась на Гриндевальда и послала ему в спину заклинание. Всё оказалось зря: он легко отразил его, будто ничьи намерения не были от него скрыты. Настала устрашающая тишина. Лита, осознавая свой необдуманный и бессмысленный поступок, повернулась к Тесею Скамандеру, который чуть поодаль стоял от оставшихся авроров, возле своего брата. Тихо она произнесла:       – Я люблю тебя!       Она вовремя успела сказать эти слова. Как только последнее слово сорвалось с её уст, языки пламени увеличились в несколько раз и в то же мгновение могли полностью принять в свои смертельные объятия Литу, но она стала отбиваться заклинаниями. Она не опустила свою палочку, ни один её мускул не дрогнул. Лита позволила себе победить страх, но это не могло её защитить от тонких рук пламени.       И вот они уже кончиками своих пальцев провели по шёлковой ткани элегантного платья Литы, затем обняли её за плечи, вдыхая запах её волос. Пламя приняло её свои объятия, оставив лишь пепел. Лита растворилась в смертельном огне, будто и не было её никогда. Неужели можно так просто попрощаться со своей жизнью? Неужели смерть может вот так просто брать за руку и вести путника через огненную реку вместо спокойных дорог рая? Действительно ли это произошло, или это всего лишь видение? Обратное в тот момент смог осознать лишь Тесей. Он ринулся в бой, но уже было слишком поздно: Гриндевальд покинул кладбище Пер-Лашез, и тогда пламя уже ничего не удерживало.       Тина подбежала к Якобу, потеряно стоящему одному, и трансгрессировала вместе с ним. Они оказались на широкой дороге, которая разделял два ряда высоких могил. Огонь покинул пределы склепа и теперь распространялся по кладбищу, уничтожая всё, что попадалось ему на пути, только теперь он приобрёл форму свирепого дракона. От такого зрелища Якоб закрыл глаза, осев на землю: что он мог сделать?       Тина наколдовала для них самый сильный защитный барьер, который только знала. Она крепко держала дрожащее плечо Якоба, будто опасаясь, что он в панике может попытаться покинуть пределы барьера. Тина не собиралась сдаваться, но она чувствовала всё бессмысленность своих действий: пламени станет больше, и тогда она также сгорит в огне, как и Лита. Сквозь душевные крики ужаса, Тина обрывками вспоминала, как она до последнего пыталась что-то сделать, чем-то помочь, за что и поплатилась своей жизнью. Удивительно, а ведь Лита в последний момент вытянула Тину из огня. Возможно, это она должна была превратиться в пепел вместо неё.       Пламя своими когтистыми руками уничтожило барьер, и тогда Тина снова переместилась вместе с Якобом. Перед ними появился ещё один огромный склеп какой-то богатой семьи. Тесей Скамандер резкими взмахами палочки пытался потушить пламя, но как только оно исчезало, появлялось всё новое и новое. Внезапно от склепа откололась огромный кусок камня. Он скатывался по полуразрушенной стене, желая скрыть в своих обломках Тесея Скамандера. Он не мог ни видеть, ни слышать это.       – Супрессо импету! – в последний момент выкрикнула Тина. Камень завис в нескольких метрах от Тесея Скамандера и распался на мелкие кусочки. Мистер Скамандер вмиг замер и повернулся. Он не сразу понял, что произошло. На несколько секунд Тесей задержал взгляд на Тине. Его взор был похож на тот, которым он смотрел на неё во время допроса в Министерстве, но вместе с этим в нём появилось что-то новое. То, что нельзя было понять в одно мгновение. Потом всё оборвалось, и пламя снова вступило с ними в борьбу.       Появилось уже несколько драконов. Один взмах их крыльев заставлял всколыхнуть деревья и высохшие цветы на могилах. Кладбище, которое было заточением сотни душ, само стало узником беспощадного пламени. Тина делала всё возможное, чтобы остановить огонь хотя бы на небольшой части, но всё было тщетно. Вероятно, пару десятков авроров, она, мистер Скамандер, Ньют, Якоб, плечо которого Тина не могла отпустить, уже ничего не могли сделать. Она лишь собрались в одном месте, где Тесей Скамандер, едва перекрикивая гул и треск камней, объявил:       – Нам стоит поскорее покинуть это место! Нужно готовить отряд устранителей заклинаний, пока пламя не распространилось по всему городу!       Все уже были готовы трансгрессировать, как вдруг возле входной арки показался человек. Его лицо было скрыто в тени, но можно было заметить, что он передвигался медленно, немного прихрамывая.       – О, Мерлин, да это же Николас Фламель! – воскликнул кто-то из авроров. На пришедшего упал синеватый свет пламени, и все могли увидеть его лицо: многовековые морщины накладывались одна на другую и при малейшем движении меняли свою форму, напоминая скорее черты фарфоровой куклы, чем живого человека, но глаза... Их пронзительный взгляд несли в себе столько мудрости. Это был взгляд самого выдающегося алхимика всех времён.       Увидев Николаса Фламеля, толпа оживилась и стала взволнованно шептаться. Не была чем-то удивительной их реакция, ведь об исчезновении волшебника знали все в Министерстве. Николас Фламель не обращал внимание на всё это, он подошёл к Тесею Скамандеру и взволнованно произнёс:       – Я прибыл, чтобы помочь спасти Париж! Времени нет! Нужно использовать объединение магических сил!       – Это не подействует, пламя слишком огромное, – с досадой возразил мистер Скамандер.       – Вот это поможет, – Фламель достал из-за пазухи пять небольших камней, которые излучали фиолетовое свечение, но были красного цвета. – Это версальские амрадуилы. Нужно, чтобы все колонной распределились по периметру, и каждый пятый направил своё колдовство на один из них. Это очень редкие камни, они увеличивают силы колдовства!       – Слышали? Делайте то, что сказал мсье Фламель, – приказал мистер Скамандер. Авроры действовали очень быстро, и в одно мгновение они распределились по территории. Пятерым из них было вручено по камню.       – Фините! – все почти одновременно воскликнули это заклинание, направив палочки в землю. Появилось желтоватое свечение, которое слилось с фиолетовым. Оно вступило в борьбу с огромными пламенными драконами. Те всё также размахивали своими огромными крыльями, но языки пламени мгновенно гасли, как только они касались магического свечения. Свирепые животные оказались окружены со всех сторон колдовством, которое было им не под силу. Драконы, переплетаясь между собой, хотели взлететь выше, в небеса, но жёлто-фиолетовые лучи заставили их исчезнуть, превратившись лишь в маленькие искры.       Поднялся огромной силы ветер. Он трепал, словно куски тонкой ткани, остатки смертельного пламени, которые вскоре тоже исчезли. Всё закончилось. Париж был спасён. Тина оглянулась вокруг. Место, которое совсем недавно нагоняло ужас и страх, сейчас выглядело беспомощным, а каждая разбитая могила словно говорила, что ещё не одна судьба расколится также. Смогут ли они всё это восстановить за ночь? Вероятно, но спокойствие этих давно ушедших душ навеки истерзано.       Тина только в тот момент почувствовала насколько сильно её пыталась задушить не только душевная, но физическая боль. Из-за недавно применённого заклинания она не могла согнуть правую руку, кровь на обгорелом плече запеклась, и рана ужасно ныла. Тина едва удерживалась на ногах, не могла сфокусировать взгляд на чём-то одном, ей казалось, что всё вокруг её кружится, словно в карусели. Однако, она не могла позволить себе упасть и корчиться от боли. Ей нужно было найти в себе силы выдержать это всё, ведь есть люди, которым намного больнее, чем ей.       Осознав, что всё закончилось, Тесей Скамандер мгновенно переменился в лице. Прежние хладнокровие и суровость исчезли без следа. Он скорчился, будто его пытали самыми жестокими заклинаниями, на его лбу появились складки. Тина заметила, как сильно дрожали руки мистера Скамандера. Эти же руки вцепились в волосы, словно пытались выбить из головы все ужасные воспоминания. Тесей хорошо понимал, что за руку его уже не будет держать Лита. На его щеке, на которую осел слой сажи, выступила едва заметная слеза. К нему подошёл Ньют. Он также не мог сдержать слёз. Не произнеся ни слова, он крепко обнял старшего брата.       Как бы Ньют не отзывался о Тесее, он любил старшего брата, а это было их общее горе. Они оба любили Литу. Возможно, каждый по-своему, но она унесла с собой в забвение бесконечные разговоры о школьных годах Ньюта, и обручальное кольцо, которое должно было блистать на её пальце в день свадьбы с Тесеем.       Тине было стыдно за все глупые мысли, которые посещали её раньше. Лита была глубоко несчастным человеком, который просто хотел быть счастливым, построить новою жизнь, избавиться от голосов прошлого. Тина не могла в тот момент смотреть на братьев Скамандеров: она чувствовала себя виноватой, ведь Лита в последний момент спасла её, решив занять её место.       Тина обернулась. Она увидела совсем недалеко, чуть поодаль от остальных, Николаса Фламеля. Он пристально рассматривал уцелевшее надгробие. Тина понимала, что сейчас не самое лучшее время для допросов, но, возможно, у неё больше не будет шанса узнать, почему знаменитый алхимик хотел видеть её в Париже.       Она подошла ближе. На надгробии, которое рассматривал Фламель, было написано: «Пошли свет Твой и истину Твою; да ведут они меня и приведут на святую гору Твою и в обители Твои».       – Какие же всё-таки умные слова, – задумчиво произнёс он.       – Мсье Фламель, – несмело начала Тина. – Вы ведь написали мне письмо и хотели что-то важное рассказать...       – О, да, мисс Голдштейн, я несказанно рад, что наконец-то встретил вас, хоть и не так скоро, как я надеялся, – Фламель оставил за пределами своего внимания надгробие и посмотрел на Тину. – Что же, довелось послать мне истину вам и всё рассказать. Я редко приношу какие-то вести, но людям так хочется, чтобы я их приносил. Иногда они бывают столь надоедливы, столь обычны. Но однажды я читал лекцию в Шармбатоне для седьмого курса. Одна из учениц поразила меня своими знаниями и воодушевлением, с которым она относилась к алхимии. «У этой девочки должно быть великое будущее», – подумал я тогда. Её звали Баббетт. У неё был невероятный талант, в свои семнадцать лет она начала проводить эксперименты и создала несколько простых зелий. Но я знал, что Баббетт способна на большее. Она окончила школу, переехала в Америку, но мы сохраняли переписку. Баббетт смогла в одиночку создать восстанавливающий бальзам, заживляющий раны после укусов оборотней. Она помогла многим несчастным, это был прорыв в алхимии. Однако, Баббетт не спешила объявлять всему миру о своём изобретении. Однажды она послала мне детальный план зелья, которое должно было излечить человека от ликантропии. Я был несказанно поражён. Её идея была революционная для того времени. Фактически человек должен был заново переродиться, но он мог бы излечиться если не полностью, то хотя бы частично от страшного недуга. Мы были намерены вместе приступить к выполнению этой нелёгкой задачи. Мне посчастливилось встретить волшебника, с которым я мог бы общаться на равных, а самое главное, что это была ваша мать...       – Но мою маму звали... – Тина, напрочь поражённая, принялась возражать, но Фламель не дал ей договорить:       – Элизабет. Я знаю, но она всегда называла себя на французский манер, чтобы не выделяться в своём классе. Я всегда буду помнить её как Баббетт. Я прекрасно понимаю ваши сомнения, но у меня есть достаточно доказательств, – с этими словами мсье Фламель подал Тине старую пожелтевшую фотографию. От удивления она даже прикрыла рот рукой: на ней был запечатлён Фламель в парадной мантии, а возле него, держа в руках два диплома, сверкая своей лучезарной улыбкой, стояла... Элизабет Голдштейн. Это всё-таки оказалось правдой. Тина просто не могла поверить, что столько лет не знала о прошлом своей матери. Она считала её самой заурядной американкой, но на самом деле её мать имела огромный талант к алхимии, который оценил такой знаменитый волшебник, как Фламель. От этой информации Тина испытала облегчение: она опасалась, что услышит что-то плохое.       – В октябре 1904-ого года Баббетт прибыла в Париж, чтобы начать нашу работу, – продолжал свой рассказ Фламель. – Мы много успели сделать в течение месяца. Всё шло хорошо, но мы допустили ошибку в одном из расчётов. К сожалению, она оказалась роковой, и никто из нас её не заметил... Тогда произошёл взрыв. Я, моя ассистентка Жаклин, не пострадали. Основной удар приняла на себя бедняжка Баббетт. К тому же, она ждала ребёнка. Взрыв очень ухудшил её состояние, ночью Баббетт родила мальчика. Как только он родился, вокруг стало происходить что-то невообразимое. По комнате летали вещи, все окна и зеркала разбились. Вокруг ребёнка образовалась золотистая сфера, природа которой была мне неизвестна. У нас не было выхода, кроме как оставить мальчика в отдельной комнате. Тем временем взрыв стал причиной аномальных явлений по всему Парижу, этим не могло не заинтересоваться Министерство. Я встретился с некоторыми моими знакомыми, поэтому имел время принять меры до прихода авроров в мой дом.       Было ясно, что они не оставят без внимания новорождённого сына Баббетт, ведь, как оказалось, он впитал себя много опасных веществ, и стал носителем неизвестной силы. Наверняка Министерство забрало бы ребёнка и проводило бы над ним эксперименты: кто знает, чтобы с ним случилось потом. Именно поэтому было принято решение отправить Жаклин вместе с мальчиком на корабле до Нью-Йорка, чтобы никто не знал о нём. Мы наложили на него сдерживающие чары, и наш план был выполнен. Я сделал всё возможное, чтобы Баббетт избежала наказания за нашу ошибку. Но, к сожалению, её депортировали из Франции без права въезда в страну сроком на десять лет. Министерство так и не узнало о ребёнке, а я постарался убрать имя Баббетт из этого дела хотя бы на некоторых документах.       Мы полагали, что Жаклин с мальчиком спокойно доберутся до Нью-Йорка, а по прибытию Баббетт заберёт своего сына. Но всё произошло совсем не так: корабль по пути потерпел крушение. Жаклин утонула, но мальчик... Он выжил, но ему довелось расти сиротой. Мне несказанно тяжело это говорить, но сын Баббетт, ваш брат – Криденс Бэрбоун...       Казалось, время остановилось. Всё замерло в устрашающей тишине. Тина смотрела полным ужаса взглядом на Фламеля. В глазах потемнело: в тот момент он казался ей какой-то далёкой и размытой фигурой. В голове звучал какой-то неразборчивый голос, словно эхо в тёмном коридоре, лишь позже он приобрёл вполне ясны черты, превратился в злостного мстителя, который, словно кинжалом, вырезал в мыслях те самые колючие слова: «Ваш брат – Криденс Бэрбоун». Как такое могло произойти? Неужели тот Криденс, которого Тина спасала от жестокой матери – её брат? Неужели ещё совсем недавно она держала за руку собственного брата? Ей очень хотелось верить, что это всё обман, жестокий обман. Но в таком случае, зачем Фламелю лгать?       Тогда Тина яростно вцепилась ногтями в свою руку, раздирая её до крови. Ей очень хотелось, чтобы это был сон, что она проснётся у себя в тёплой постеле, а Куинни легкомысленно скажет, что ей всю ночь снились кошмары. Но дрожащая рука больно впилась в кожу, а вместо сладкого голоса сестры словно прозвучал чуть дрогнувший голос Фламеля:       – Дорогая девочка, мне очень жаль! Я уже никогда не смогу искупить свою вину, ведь в большей степени именно я был неосторожен, сломал бедняжке жизнь. Все те два года она, задыхаясь от горя, очень тосковала по своему любимому делу. Этот взрыв и для неё не прошёл бесследно: Баббетт также была облучена, поэтому драконья оспа приняла такую тяжёлую форму. Она умерла... ещё толком не пожив...       В тот момент Тину охватила самая настоящая ярость. Неужели столько лет она жила во лжи? Неужели дедушка Питер избегал любых разговоров о Франции только потому, что боялся случайно проболтаться о таких ужасных подробностях? Картина простой американской семьи, которую всегда рисовала себе в воображении, вмиг рухнула, распалась на мелкие осколки, словно разбитое зеркало. Почему же все вокруг так тщательно это скрывали? Тина надломанным голосом, переходя на крик, спросила Фламеля:       – А вы? Вы?!... Почему вы не сказали этого раньше?! Почему именно сейчас?!       – Дитя моё, я много лет думал, что сын Баббетт погиб вместе с моей ассистенткой, – горько вздохнул мсье Фламель. – Пока однажды мне не нанесла визит одна знатная дама, по имени Донасьен Руссо. Она плыла на том же корабле, что Жаклин. Они были однокурсницами и знали друг друга неплохо. Мадам Руссо была поражена, встретив Жаклин, да ещё и с ребёнком. В ночь катастрофы она совершенно случайно увидела, как Лита Лестрейндж (малышку в лицо знали все чистокровные) подменила детей в каюте Жаклин. Мадам Руссо пережила катастрофу и предпочла забыть об увиденном, убеждая себя, что ей это показалось, но вот прошло уже много лет, и всё магическое сообщество заговорило о том, что Корвус Лестрейндж, которого считали мёртвым, на самом деле жив. Всё дело в том, что Донасьен прекрасно знала, что ребёнка подменили, значит выжил на самом деле малыш, с которым была Жаклин.       Мадам Руссо была в растерянности, поэтому она отправилась ко мне: ей было известно, что Жаклин работала со мной. Она рассказала мне абсолютно всё, что знала и даже отдала свои воспоминания. Вначале я сомневался, но пересмотрев их, я осознал, что это была чистая правда: сын Баббетт был жив. Из своих источников, я узнал, что ребёнок под именем Криденс Бэрбоун проживал в приюте Нью-Йорка, имея при рождении имя Корвус Лестрейндж. Тогда я понял, что нужно действовать немедленно: родная душа могла вернуть обскура к жизни. Я роздбыл ваш адрес и незамедлительно написал вам, но однажды в мой дом явились названые гости. Я в последнюю секунду успел применить зелье невидимости, и они меня не заметили, хоть и перевернули весь дом. Оказалось, что это были сторонники Гриндевальда. Им было известно о том, что я знаю правду. Они очень долго распутывали это дело. Вероятно, они вышли на след мадам Руссо и стали следить за ней. Я предполагаю, что эти волшебники её и убили, узнав самую важную для них информацию. Тогда их целью стал я, должен был замолчать, ведь знал всю правду. Мне пришлось скрываться в Монако, не имея возможности связаться с вами. А узнав, что происходит в Париже, я немедленно прибыл сюда...       Тина чувствовала, что у неё нет сил больше продолжать разговор. Ей казалось, что она задыхалась, словно что-то вцепились ей горло и начало душить. Она оказалась в самом настоящем кошмаре, который крепко держал её в своих смертоносных объятиях и не хотел отпускать. Что же теперь будет? Как Тина сможет вернуть Криденса, который по своей доверчивости примкнул к Гриндевальду? Она, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие и не дать слезам выступить на её глаза, оглянулась вокруг: всё сгорело, ни одна травинка не уцелела. Так и её прежняя жизнь, что от неё осталось?