Dust and fire

Голова начинает закипать. Ты — Наранча Гирга, далеко не последний человек под руководством Джорно. Дона Джорно Джованны, если быть точнее. И всё ещё не понимаешь, зачем тебе вся эта полудипломатическая мишура. Душно. Скучно. Неуютно. Ты — орудие, цепной пёс, запугиватель — называйте так, как вам угодно — но не бизнесмен и тем более не дипломат. Вот только цена большой власти — большая ответственность, поэтому ты сидишь и разбираешься со всеми нюансами, из последних сил сдерживая зевок. Да, прошло уже много времени с тех пор, как Джорно стал боссом Пассионе. Да, тебе уже двадцать пять. Да. Под руководством дона ты закончил школу экстерном, поступив затем в университет, прикладывая все усилия, на которые только способна твоя вера во второй шанс. Потому что они умерли, а ты жив. Не стоит их расстраивать. Доведённая до привычки гордая осанка, походка, приличный вид, который, тем не менее, внушал страх всем, кто стоит на пути Джорно Джованны. Даже чёлку ты теперь зачёсываешь назад для полного образа. Вот только одно ты изменить не в состоянии. Свои юные, широко открытые — совсем по-детски — глаза. Спросите любую женщину средней степени социальной ответственности, и она скажет вам, что у господина Наранчи самые удивительные глаза, совсем не подходящие члену мафии. Впрочем, он и сам это знает — разве что в отражении зеркала он видит, как их тронуло время: чуть приопущенные веки и заметно потускневшие зрачки, слегка увенчанные тоской и усталостью. Хотелось бы, конечно, быть непосредственным и диким, как в свои семнадцать, но времена не позволяют. Ты сам себе не позволяешь. Ради тех, кто дал тебе вторую жизнь. Мужчина напротив тебя — обычный исполнитель — похоже, даже не заметил, что ты не слушаешь его уже около десяти минут. Тяжело взять себя в руки и сосредоточиться на сделке. Куда тяжелее, чем зарезать неудобного человека. В голове — оглушительное торнадо, в руках — важный договор, а глубоко в душе всё, чего ты хочешь — просто улететь. Назойливые мысли растекаются по телу, будто способны покидать голову и идти по венам вместо крови. Твоя душа где-то совсем далеко, явно не в душном и таком сдавливающем сознании помещении. Но ты прекрасно осознаёшь, что просто не имеешь права не выкладываться на полную, не имеешь права сбежать и совсем не имеешь права забывать о том, что ты уже давно другой. Вряд ли кто удержит твою душу — но сможешь ли ты сам? «Оставьте меня. Оставьте в покое. Дайте мне улететь. Улететь.»