Ветер в Свит-Черри-Гарденс

На землю только-только начал спускаться тихий, тёплый, ясный августовский вечер. Старенький пыльный автобус, пыхтя и фыркая, неспешно укатил восвояси. — Прости меня, Северус… — виновато глянула ему в глаза Рэйчел. — Надо же мне было заснуть и проехать нашу остановку… — Ничего, — спокойно отозвался он. — Главное, чтобы ты знала, куда нам идти. Девочка огляделась вокруг. Вдохнула полной грудью родной воздух. Прислушалась к печальным голосам горлиц — тоже родных… — Нам туда, — очень тихо сказала она. — На кладбище? — тоже шёпотом отозвался Северус. — Я хочу его увидеть… и чтобы ты посмотрел на него. Взяв названого отца за руку, Рэйчел повела его дорогой, которую хорошо знала. И вот они уже как будто смотрели в глаза Николасу Кэррингтону. Девочка помнила, что у мамы есть точно такая же фотография — только во много раз меньше. Папа там совсем ещё молодой — не такой, как в последние годы жизни. Жизни, которая оборвалась, прежде чем дочка смогла запомнить отца… Северус долго разглядывал это красивое, мужественное лицо. Казалось, Николас вот-вот улыбнётся. Видно, так оно и было тогда: ему просто пришлось сделать серьёзное лицо для той фотографии. Но сияющие мягким, тёплым светом глаза всё равно улыбались. — Папа… — послышался тихий-тихий детский голос. Рэйчел медленно опустилась на колени возле могильной плиты. Северус не мог видеть её лица, но знал, что оно залито слезами. Горькими, недетскими слезами… — Я тебя никогда не увижу… — дрожащим шёпотом проговорила она. — Я тебя… никогда не забуду*… — Пойдём, Рэйчел, — сдавленно произнёс Северус, когда всхлипывания наконец стали реже и тише. — Надо маму искать. Девочка провела трясущимися пальцами по надписи «Николас Кэррингтон, 1924 — 1985». Погладила папино изображение… — Помоги… — тихонько попросила она, оглянувшись на Северуса. И он поспешно поднял её на ноги. Заботливо отряхнул от земли платье. Поймал задумчиво-ласковый взгляд молодого Николаса… Как жаль, что Рэйчел не помнит его… Они же наверняка ходили вот в ту Сказочную Долину втроём. И, быть может, спускались к речке. И Николас — уже немолодой, но сильный и весёлый — купал дочку в чистой, прозрачной воде. А она смеялась и всё норовила ухватить его за нос… Эти воспоминания можно было бы пробудить в ней. Но для этого пришлось бы ломать уже естественную, а не насильственно наложенную преграду. А этого делать нельзя — не положено. Волшебством всегда нужно пользоваться мудро. Пусть она не помнит тех счастливых мгновений — они всё равно живут в ней. И будут жить, пока она этого хочет. Жить в её сердце и согревать его. То, что к ней никогда не вернётся… То, чего у неё никто и никогда не отнимет…