Протрешвевший Лютотреш

      Эх, как же хорошо ничего не делать и делать это в вагоне поезда! Поезда, увозящего тебя далеко-далеко, прочь из проклятого города-тюрьмы, Ебантяево, вперёд к новым или, как прочитал однажды Епифан на стенке общественного сортира, хорошо забытым старым ландшафтам (с рабочего стола новой винды), сэмплам поющих птиц по утрам и, конечно, рутинной, но такой родной и любимой работе — позированию для мемных шаблонов.       Профессор сидел напротив и самозабвенно разглядывал рисунки из папки. Это, похоже, будет их главным оружием по борьбе с коррупцией с врагами, так что с этим профессором расставаться пока нельзя. Пахом лежал на верхней полке плацкартного вагона и напевал какую-то песенку про зиму. А за окном пролетали красивые и захватывающие пейзажи какого-то мультяшного города…       Упоённый этой обстановкой, Епифан вышел из купе к распахнутому окну. Приятный ветерок, подогретый дымом из трубы паровоза освежал воздух и мысли. Достав из кармана пачку Беломорканала (а не ваших сраных Lay's), он хотел было уже зажечь спичку, как вдруг ветер вместе с привкусом гари (не Гарри) донёс до его слуха обрывки пылкого обсуждения, происходящего в кабине машиниста: — Ну и дела, ала, у нас вода кончается! — Oh shi. — О нет!..       Владимир нахмурил брови. Похоже, вынужденной остановки в каком-то захолустном населённом пункте не избежать. По словам Профессора, до места их назначения не менее от Ебантяево около 1488 километров, а ехали они от силы часа два. Скорее всего, в Ебантяево их уже давно разыскивают, а может, уже направили за ними конвой-отряд, так что терять время совершенно не хотелось. Что делать?       Проблема решилась сама собой. Дверь купе вновь с шумом распахнулась, и на ошалело вытаращившего глаза Епифана грозно сверкнула пара детских глаз. Паренёк, по виду едва закончивший старшую группу детского сада, смерил его презрительным взглядом и, не проронив ни слова, прошагал к кабине машиниста, мелькая синей кофточкой. Через секунду из того конца коридора донёсся уверенный возглас «Я помогу вам!»       Владимир шагнул в купе и насуплено уставился на Всезнамуса, но тот всё продолжал меланхолично разглядывать рисунки, абсолютно не взирая на желавшего объяснений спутника. — Хочешь, про фурункул расскажу? — донёсся с верхней полки голос Пахома, и, не дожидаясь ответа, забубнил свою очередную историю. Епифан прилёг на расстеленную кровать и через пелену убаюканных глаз успел заметить чью-то едва заметную тень, показавшуюся за приоткрытым окном.

***

— Братишка! Братишка! — Владимир нехотя разлепил глаза, отрываясь от весьма, надо сказать, приятного сна, где он *mmm oh yeah* вперемешку с *звуки псковского прона*. Однако, стоило ему открыть сомкнутый негой взор, как настроение, навеянное прекрасными Морфеевыми дарами, вмиг улетучилось. Поезд, конечно, место романтическое, но явно не в момент, когда в одном плацкарте находится четверо мужиков, и это при условии, что Епифан имел опыт танкования в недалёком 2018.       Помимо Всезнамуса и Пахома, в дверях плацкарта замер ещё один человек, шароголовый, в, откровенно, стрёмной форме не то мента, не то почтальона, и с большими круглыми очками на коротком носу. — Контролёр Пэт, — представился человек, очевидно, обращаясь исключительно к Епифану, и, как бы продолжая уже начатый разговор, спросил сразу у всех: — Так где же ваши билеты? — Билетов нет, — торопливо заговорил Профессор, — но это не плохо, ведь разве плохо иметь лоха?       С этими словами он потянулся к папке с рисунками, но контролёр, зевнув, как бы невзначай приподнял края своего пиджака, под которыми скрывалось не меньше десятка стяжателей качества. Всезнамус вдруг одёрнул руку от папки, делая вид, что чешет ногу. Пэт тем временем продолжал: — Однажды я слишком увлёкся, бросая пассажиров в топку. Так билеты есть?       Не прошло и пяти минут, как троица сиротливо глядела вслед удаляющемуся поезду с края потрескавшейся от времени и хреновой краски платформы. На крыше последнего вагона показался чей-то силуэт. Широкоплечее тело, облачённое в выутюженный цвета хаки пиджак показалось Епифану крайне знакомым, а зычный высокомерный голос только подтвердил его догадку. Размахивая какими-то бумажками в руке, человек закричал: — Ну что, щеглы, получили свои билеты?!       Нервы владимира сдали. — Ааааа, сука, — заорал он душераздирающим голосом, — блять, убью, убью, стоять! Стоять! Всезнамус, лови, сейчас мы его отправим в Простоквашино для опытов. А, стоять, пидор, стоять! Завалю внатуре, сука!       В два сверхчеловеческих прыжка он оказался у конца платформы, упершись всей грудью в обрамляющие её ржавые решётки, и закричал с новой силой: — Стой, стой, сука, куда? Куда?! — он резко обернулся к спутникам. — Ну что вы стоите, мемноёблые твари?! Ловите эту сволочь, ловите его, ловите! Ааааааааа! Я убью его!       Безумный крик сотрясал окрестности, звонко отскакивая от жестяных стен скрывающегося за поворотом поезда. — Ушёл, пидор, что делать теперь, Профессор?..       Всезнамус неспеша подошёл к Епифану и, обвив его рукой за плечо, мягко сказал: — Стёпа, а давай я достану тебе билетик счастья? — Ты голубой? — Степа… да!