«Эндорфины»

«Я не доверяю тебе, но доверяет он. Мне остается только принять его выбор, раз его есть, кому поддержать. Мне нужен ответ прямо сейчас – останься и поговори с ним, или убирайся и никогда не смей даже смотреть на него. С той минуты, как ты выйдешь из студии, он навсегда станет моим. Устроит тебя такой поворот событий?» – Миша вспоминал слова, сказанные Рональдом, сидя на краешке тахты рядом с Джеем. Состояние Эклза вызывало в актере настоящую панику, но темнокожий предупредил, что Дженсену просто нужно немного времени. Назвал его состояние сабспейсом. Он очень много говорил, объяснял, затапливая сознание Миши кучей разных тематических терминов и тонкостей. Велел научиться обращаться с хлыстом, отметив, что арабская плеть – любимый и единственный подходящий Джею девайс. От подобных откровений Коллинза слегка коробило, но уйти он так и не сумел. Дженсен ему необходим, как воздух, быть с ним рядом – столь же естественно, как дышать. Кажется, Миша увлекся улыбчивым светловолосым парнем сильнее, чем сам ожидал. Собственно, Эклз не первый его мужчина, еще в молодости Коллинз понял, что не видит разницы полов. Имеет ли смысл отказывать себе в удовольствии, если и женское, и мужское тело вызывает в тебе возбужденную дрожь? Миша решил, что нет. Правда, Джей оказался первым, кто вызвал возбужденную дрожь в душе, захватил сердце в сладкий муторный плен. Мысли о Джее неизменно заставляли Мишу трепетать от предвкушения и необъятной нежности. Восторг восхищения не убило даже знание о наклонностях любовника. Коллинз – человек широких взглядов, признание не вызвало культурного шока или отвращения. Уязвленное ложью достоинство, горчащая, глухая ревность и преданное доверие терзали его. Он неоднократно думал в разлуке, что, расскажи ему Джей сразу, возможно, он и не воспринял бы все столь остро. Понял, попытался бы понять! Ведь Джей… Миша прикипел к нему. Наверное… влюбился? Как еще можно назвать эмоции, пробудившиеся в Мише? Привязанность давно переросла во что-то несоизмеримо большее, желание – в томящую, тянущую потребность. Секс с другими партнерами казался пресным и скучным, а реакции их – фальшивыми и наигранными. Как ни крути, Джей его любимый человек. Теперь уже нет смысла обманывать самого себя, и отказаться от Джея и этих странных, запутанных отношений только потому, что слишком идеализировал его, нечестно. Конечно, осадок остался, но ведь Мише уже не пятнадцать лет. Если в жизнь врывается что-то настолько монументальное, как любовь, не стоит малодушно прогонять ее и разрушать собственными руками с таким трудом обретенное счастье из-за возникших препятствий. Он действительно был счастлив с Дженсом. Счастлив и сейчас, просто сидя рядом на краешке тахты. Несомненно, все то, что между ними происходило – и происходит! – заслуживает второй попытки… а Джей заслуживает покоя. На что придется пойти самому Мише ради Джея, Коллинз еще не совсем осознавал. Темнокожий – он даже имени своего не сказал! – пытался объяснять, но информации слишком много. Позже, когда первое потрясение чуть уляжется, можно будет перебрать полученный данные, разложить по полочкам. Главное, говорил тот, не впадать в жалость или сопереживание. Тема – не насилие, не унижение и не принуждение. Джей нуждается в боли. Миша пытался примириться с этой мыслью. Получалось пока не очень. Сейчас вид истерзанного от плеч до талии торса вызывал в Мише лишь гнев и скорбь. Отторжение. Подспудную, инстинктивную ненависть к тому, кто причинил страдание партнеру. Бог мой, как же он подписался – призрачно и неуверенно – на то, что будет делать такое сам?! — Миш? Тихий шепот, пропитанный искренним удивлением. Глухой, болезненный. Взгляд сквозь ресницы, влажные от слез. Коллинз в очередной раз подумал, насколько мучительные ощущения сейчас изводят Дженса. Он лежал на спине, столь же сильно изорванной металлической оплеткой на окончаниях хвостов хлопушки, как и живот. Его Доминант, прежде чем уйти, оставил на столике множество препаратов – ватные тампоны, дезинфицирующие средства, бинты, ранозаживляющее. Миша понимал, Джей сейчас не способен позаботиться о себе, и готов помочь, хоть руки и тряслись от ярости. Он успокаивал себя, уговаривал, стараясь смотреть, говорить и двигаться так, чтобы Дженс не заметил неловкости в его поведении, чтобы потом счесть ее осуждением или презрением. Последние разы, когда они виделись, Миша вел себя весьма холодно по отношению к Эклзу и сейчас переживал, как парень воспримет его присутствие. — Ты не двигайся, — сразу же встрепенулся мужчина. — Я сам… — тут он запнулся. — Если ты не против, — в палой, под поволокой утомления зелени сквозило глубокое изумление, изучающее и растерянное. Оторопь, парень явно не ожидал подобного поворота. Потом веки опустились, он медленно раскинул руки по плоскому ложу, чтобы Коллинзу было сподручнее. — Нет, — коротко ответил он и, казалось, снова отключился. Миша нанес на доступные участки спрей и начал аккуратно снимать подсохшую кровь, стараясь действовать как можно деликатнее. Все тело – сплошная открытая рана, он представления не имел, как Джей будет работать – вряд ли подобные травмы сойдут за неделю. — Миш, как ты сюда попал? — сквозь плотно сжатые зубы спросил Эклз, время от времени роняя задушенные стоны. — И где Рон? — Если ты имеешь в виду своего BDSM-партнера, то он уехал минут пятнадцать назад. Коллинз размазал по ладоням гель и принялся методично втирать его в грудь и живот любовника. Дженс шипел и кривился от каждого прикосновения, но молчал, а на щеках его явственно играл румянец возбуждения, столь знакомый Мише. В душе мужчины снова вспыхнула жгучая ревность и тут же погасла. Он заставил ее погаснуть. Поговорив с Роном, как назвал его Джей, Миша убедился, что между ними не могло быть секса. Сам Миша ни за что не отдал бы Джея другому добровольно – слишком дорожил. Поэтому даже вообразить себе не мог личность, способную остаться равнодушной к Дженсену. Он же, как свет свечи – манит всех ночных бабочек на свое мерцающее тепло. — Он позвонил с твоего телефона. Сказал, заклеймит тебя, если не явлюсь, — тут Дженс повернулся и метнул в любовника разгневанный взгляд. — Спасать собрался? — насмешливо бросил он. — Мило, но… — Возможно, — перебил его Коллинз, — ты дашь мне закончить? — ладони прижались сильнее, заставляя Эклза скривиться от боли. Парень прикусил губу и откинул голову на подушки. Странно, Миша, легко определяющий эмоциональную реакцию Дженса на удовольствие, не мог с уверенностью сказать, нравится сейчас Джею то, что он испытывает, или нет. Рваный длинный выдох, Джей чуть прогнулся, то ли выискивая кромсающие касания рук, то ли пытаясь отстраниться. Мужчина спустился на рельеф пресса, обвел по талии, накрывая еще кровоточащие ранки тонким слоем геля, скользнул под лохмотья пояса штанов, едва, но намеренно задевая самый низ живота, почти пах. Грудь Дженса стала вздыматься чаще, коротко исторгая воздух и снова судорожно ловя его. — Тебе, — вкрадчиво, с нотками сочувствия, спросил Миша, — очень больно? — Ага, — вытолкнул из себя Джей вместе с выдохом, не поворачиваясь. Коллинз не видел его лица, но по покрасневшим кончикам ушей и ритму дыхания знал – Джей возбужден. Тревога незаметно отступала на третий план, сейчас для Миши первостепенным стали их отношения. — Мне, — Миша слегка лукаво, с налетом удовлетворения, улыбнулся, — остановиться? — Нет, — прозвучало очень глухо и устало. После природного химического коктейля, впрыснутого мозгом в кровь, организму всегда необходим отдых. — То есть, — подушечки пальцев, подрагивая, проехались прямо над лобком, — ты выслушаешь меня? — он мягко отсчитывал ребра под израненной кожей, удивляясь, насколько она горячая, и тут же напоминая себе, что это, как раз и не удивительно, на ней живого места нет. Любовник от его агрессивно-нежных прикосновений только крепче жмурился и сильнее терзал зубами нижнюю губу, словно пытался сдержать рвущийся плач… или стон. Бархатистый густой голос Джея сел от криков, в нем отчетливо слышалась хрипотца, придающая вибрирующему баритону эротичности. — Смотря, что ты хочешь сказать, — медленно промурчал Эклз, растворяясь в режущих ласках. Собственно ласками действо назвать вряд ли повернулся бы язык – у ванильных. Теплые ладони Миши, пощипывающий дезинфекцией гель, томные круговые движения по растерзанному от шеи до паха торсу. Свежие разрезы кошки – тот самый хлыст с металлической оплеткой на кончиках хлопушки – атакуют мозг, увязывая и смешивая несмешиваемый адский купаж. Боль и Миша. — Я… — Коллинз прервался, легонько подтолкнул Джея в бок, заставляя перевернуться. — Зол. Просто в ярости. Ты лгал мне так долго, так вдохновенно. Без зазрения совести. До сегодняшнего дня я был уверен, что – Рон, кажется? – играет в твоей жизни куда более… интимную роль. — Чушь… — выстонал в подушку Джей. — Да, теперь знаю. Я приехал не спасать, а сообщить, что никуда не собираюсь отпускать больше. С той минуты, как твой партнер покинул студию, ты целиком и полностью в моем распоряжении. Насовсем. — Хм… — неопределенно буркнул Эклз. — И на каком, — он повел плечами, укладываясь удобнее, — основании? — Потому что люблю, — просто ответил Коллинз, выдавливая на руку еще геля. Воцарилась гробовая тишина, нарушаемая лишь легким поскрипыванием тахты. Джей замер, когда Миша произнес последние слова. Голова у него работала плохо, одурманенная гормонами, а сознание медленно затапливало экстатическим восторгом, ощущением полного, безраздельного счастья. Что может быть более волнующим, чем признание дорогого человека. Партнера. Любовника. Возлюбленного. Даже сквозь муть и туман делириума Эклз понимал, насколько глобальный поворот сейчас сделали их отношения с Мишей. И тут же насторожился. Мысли заметались, как срикошетившая пуля, его бросило в жар, потом в холод, по коже побежали мурашки. Он вспоминал изумленный голос и глаза Коллинза в их последний вечер в квартире на Крисчен Паули-стрит, сколько неприкрытого страха и отторжения в них было. Миша обычный человек. Самый необычный из всех обычных, но к Теме отношение имеет настолько же косвенное, как лошадь к паровому двигателю. Он, не без труда, надо отметить, заставил себя прийти в относительно ясное состояние разума, снова перевернулся на спину – чтобы видеть лицо Миши, прочитать его мысли по неосознанной мимике и жестикуляции. Джей – Топ… или был им когда-то, по крайней мере, а позиция Верхнего обязывает уметь читать выражения лица. Интуитивно чувствовать настроение партнера. Тема многое принесла в его жизнь. Почти всем тематическим навыкам находилось применение в реальной жизни – как сейчас, например. — Миш, — начал он, и растерялся, не совсем еще понимая, что хочет сказать. Вдруг оказалось так сложно облачить неясные и спутанные мысли в слова, так тяжело найти подходящие термины, объясняя гнетущую неизведанную темноту в сердце. — Знаешь, мне невероятно дороги наши отношения. Я ценю каждую минуту, проведенную с тобой, но не могу идти против самого себя. Все это, — он обвел взглядом студию, задержавшись на станке, — часть моей личности. Выбирать… — Никто не заставляет тебя выбирать, — пожал плечами Миша с толикой легкомысленности. Веяло от этого жеста некоей бесшабашной решительностью, даже бравадой. — Никаких требований, просьб и ультиматумов? — подозрительно свел брови Эклз. — Есть кое-что, — Коллинз приложил максимум усилий, чтобы голос звучал твердо, и пристально смотрел в зеленые глаза, словно искал в них ответы на тревожащие вопросы. На деле он не чувствовал особой уверенности. Но ради Джея готов был постараться. — Я хочу делать это сам. — Ты, — слегка снисходительно усмехнувшись, покачал головой Эклз, — не сможешь. — А ты попробуй, — упрямо спорил Миша. Джей с минуту помолчал, поерзал по плоскому ортопедическому матрасу тахты, прищурился, изучающе созерцая любовника. Покосился на собственное тело, оценивая повреждения. Еще никогда он не заканчивал сессию в столь плачевном состоянии, Рон, зная о роде деятельности своего боттома, легко мог высечь мучительно больно, не оставив ни одного следа. Однако сегодня Эклз сам хотел агрессивного экшена. И сине-кровавые засосы хлыста сейчас, как никогда, играли ему на руку. Он резко повернулся набок, не пытаясь скрыть ни гримасу муки, ни полустона. — Трахни меня, — наконец, сказал Джей. — Не думаю, что сейчас уместное время для шуток… — Никаких шуток, Миш. Трахни меня, — раздельно повторил он. — Ты вымотан… — Не-а. Я избит и изорван плетью. И каждое прикосновение как пытка. Именно поэтому ты и юлишь, жалея. Как ты собираешься сам оставлять такие отметины, если не решаешься даже на секс? — Чего ты от меня хочешь? — возмутился Коллинз. — Я впервые в подобной ситуации, но, несмотря на свою неопытность и шок, черта с два к кому-то тебя отпущу, — уперся мужчина. Чуть отвернулся. — Привыкну. Дай мне время перевести дух. — Миша, мне экшн нужен минимум раз в две недели. Я не желаю тебе лгать больше, но и бороться с собой не смогу, — продолжал давить Дженс, зная, что ковать необходимо, пока горячо. Миша, раз уж он готов на такой шаг ради Джея, действительно влюблен. И сам Джей столько раз – он сам не помнит – отчаянно и всей душой желал, чтобы эфес плети держали именно эти нежные и осторожные руки. — Не нужно меня жалеть. Я мазохист. Пик болевого восприятия для меня все равно, что оргазм. Давай, — порочно облизнул губы парень. — Я же вижу, что ты хочешь. Мише всегда сложно сопротивляться столь неприкрытой провокации. А сегодня, после почти двух месяцев в разлуке, желание пылало, как пожар. Никакому страху не остудить. Коллинз подался вперед, едва прикоснулся губами к обкусанным и покрывшимся кровавой корочкой губам Джея, облизнул их влажным кончиком языка, смягчая. Дыхание любовника щекотало ему щеки, моментально налившиеся румянцем, казалось, между ними искрят оголенные провода. Собственно, Джей так себя и чувствовал. Каждый миллиметр кожи выше талии горел, жег, тянул, выпрашивая то ли ласки, то ли еще большей жестокости. Как только поцелуй приобрел более отчетливые очертания, Дженс обхватил нижнюю губу Миши зубами, чуть потянул, тут же зализывая легкий укус. Коллинз, все еще сидящий вполоборота на краешке тахты, полностью взял инициативу на себя, помня о том, что двигаться Джею очень больно. Эклз только неуловимо улыбался, ощущая невесомые прикосновения к израненному телу. Миша целовал губы, скулы, веки, виски… не решаясь спустится ниже. Опасался той боли, что причинит партнеру. Джей открыл глаза и внимательно смотрел на растерянного любовника, ожидая продолжения. Нервные окончания терзали его тактильными ощущениями, топили сознание в волнах развратно-неестественного удовольствия. Он прогнулся, стремясь слиться в тесных объятиях, но Миша слегка настороженно отпрянул, забываясь. — Миш, — шепнул парень, опалив шею дыханием. — Миша… — он крепко обхватил кисть Коллинза и провел ею, с силой прижимая, от груди к паху, и толкнулся в ладонь налитым стояком. — Не отлынивай. Поцелуй. Неистовый, грубый даже, слишком порывистый для нежности, но от него по телам растекались волны страсти и томления. Джей продолжал что-то нашептывать, подбадривая слегка растерявшегося партнера жаркими непристойностями. Он давно хотел своего Мишу. Давно хотел ощутить вес его тела и авторитарный захват. Наверное, Коллинз сам не знает, насколько раскрепощенным, смелым и властным становится на пике яростного вожделения. Захват рук становится крепким, а лицо – хищным. Из груди вырывается животный рык… Коллинз скользит рукой по твердому, как камень, стволу, резко и быстро, не разрывая поцелуя, пьет дыхание Джея и его похотливые полустоны. Зубы смыкаются на шее, тело под ним выгибает дугой, а объятия почти душат. Он ведет языком к соску, обводит ареолу, чуть треплет его, наслаждаясь упругостью маленькой горошинки. Вырисовывает влажную дорожку ко второму, углубляясь в свежую борозду, прикусывая вспоротую кожу. Откровенный, громкий стон. Коллинз плывет. Возможно, это блядский сорванный голос Джея так на него действует, или его соленая от пота кожа… а может легкий привкус и запах крови столь оглушающе пьянит, что отказывает врожденная деликатность и сдержанность. Он рывком раздвинул ноги любовника, так широко, как только мог. Лег на него сверху, наслаждаясь соприкосновением живота к животу. Потерся пахом об изнывающий от напряжения ствол Дженса, выслушивая новый поток сбивчивых невнятных просьб. — Тебе больно? — шипит он, едва успевая тормозить себя от необдуманных поступков. — Миш… — всхлипывает он. Поскуливает в экзальтированной неге. Сильный член Миши соприкасается с его членом, в паху тянет раскаленный клубок, а тело кричит от пытки и восторга. — Да… Миш! — Любовь моя, — тянет Коллинз, певуче и призывно, с нотками безумной алчности. — Хочу тебя. Мужчина приподнялся на локтях, понуждая любовника перевернуться на изорванный плетью живот, чтобы подставить изорванную плетью спину. Еще один укус, на этот раз в плечо. Рука скользит по ягодицам, углубляется в округлую ложбинку и почти сразу – проникновение, поспешное, невыдержанное. Подушечка пальца ритмично стимулирует простату, выбивая из легких весь воздух, что в них есть с громким нетерпеливым воплем. — Давай… — Джей прогибается в пояснице, насаживаясь на умелые пальцы, срывая ошметки самообладания. — Трахни меня уже! — капризное громкое требование, почти ультимативное. Миша оперся руками на талию партнера, уперся головкой члена в тугое колечко мышц и рывком двинул бедра вперед, проникая сразу до основания. От цепких пальцев, впивающихся в кожу, борозды начинают кровоточить, холодя оголенными нервами. Миша вбивается членом в невыносимо узкого Дженса, растленного сейчас, распущенного, бесстыжего до циничности. И с каждым проникновением кажется, где-то в мозгу Джея колеблется тот самый тумблер, переключающий восприятие с боли на наслаждение. — Еще, чтоб тебя, — его швыряет из стороны в сторону, как на американских горках. — Миша! — полное проникновение, на всю длину, и сатанинское промедление, заполняющее до краев собой, своим жаром, а в ухо вливается сладострастная смертельная отрава слов. — Еще? — ехидно, с издевкой. Пальцы, крепко держащие Джея за талию, не дающие сдвинуться, уже скользят на вязкой красной субстанции, плотный, густой запах ее окутывает любовников, слившихся в отвратительно-манящем танце с саблями, древней пляске на земле, приправленной самыми возмутительными фантазиями. Миша прижал партнера к кровати, вышел почти полностью, дразня растраханный вход головкой. — Джей… — восхищение, искреннее преклонение и упоенность в голосе. — Ты такой раскрытый и все равно тесный, — Миша вошел, медленно, невообразимо медленно, кажется, прошла целая вечность, пока Джей ощутил упругими ягодицами пах. Глубже, по самое не могу. — Чистый секс, — нашептывал Коллинз, не слушая неудовлетворенный, утомленный скулеж. — Проклятье, Коллинз быстрее, мать твою! — требует он. Болезненный, сводящий с ума рывок вперед. — Ох, блять… — Я тебе рот с мылом помою, — с улыбкой упрекает он. Миша намеревался продолжить издеваться над Дженсом, водить его по краю, но не смог. Джей повернул голову вбок – обычно он упирался лбом в подушку, кто его знает, почему ему так удобнее – и мужчина увидел, как красивые губы, шепчущие что-то, снова истрепаны в кровь, а ресницы слиплись от проступающей влаги. Дженс был так щемяще прекрасен в это мгновение, так отчаянно умолял, что Миша не смог отказать ему в таком нужном, необходимом до дрожи. — Джей, — нежно. — Джей… Он обхватил возлюбленного за плечи, прижимаясь всем телом, покрывал каждый попадающийся участок кожи торопливыми поцелуями, растворяясь в долгожданной неге. Кончая, Джей, обхватил его так туго, что ему достаточно было лишь податься назад, чтобы излиться, разлетаясь пеплом. — Нет, — строгий голос. — Если ты будешь держать плеть так, отобьешь ему почки. — Черт… — усталость. — Послушай, давай отложим? Я вымотался… — Тебе напомнить? — мужчина изогнул широкую бровь. — Нет, — досадливо ответил ему приятель. — Тогда не ной. — Аккуратней на поворотах! — с оттенком угрозы. — Да не стискивай так эфес! Это не член! — Рон?! — O’k, ванилька, проехали. Давай еще раз, — смешок. — Постарайся не убить несчастный манекен.