Привет, это я

Все закончилось так же внезапно, как и началось. По большому счету, ничего на самом деле и не начиналось, но Гермиона день за днем корила себя за собственную, абсолютно неуместную, на её взгляд, реакцию. Чересчур бурную для девушки-отличницы и совершенно несвойственную для человека, пользующегося здравым смыслом и умело применяющего логические способности своего мозга. Но Гермиона никак не могла отделаться от липкого чувства, что главная заноза Слизерина легко и без последствий сделал из нее пустое место. Не то, что бы ей было до этого большое дело... Но. Конечно, Малфой и раньше особенно не жаловал Гермиону и вообще всех тех, чье существование наносило непоправимый удар его низменным предубеждениям и чрезмерному самолюбию, но она чувствовала, что что-то изменилось, и ненавидела себя за это чувство. Какого черта, спрашивается, она вообще обо всем этом рассуждала? Но поток мыслей было не остановить. Еще пару недель назад они не могли по одному коридору пройти без колкостей и взаимных оскорблений. Еще пару недель назад Гермиона обращала на заносчивого Малфоя внимания не больше, чем на остатки тыквенного сока в бороде Хагрида, но с некоторых пор, и она даже не могла точно сказать, с каких именно, паршивец (не Хагрид) не выходил из ее головы. Сначала эта стычка в библиотеке, от которой у нее до сих пор сходили синяки, и за которые все еще хотелось потребовать объяснений. Потом эта загадочная улыбка, брошенная вскользь, через час после произошедшего. Да он же никогда в жизни ей не улыбался! Если вообще улыбался хоть кому-нибудь. А спустя еще пару дней произошла та странная сцена в репетиционном зале, граничащая с началом дешевого порнофильма, когда Гермиона позволила себе проявить невиданную слабость. Снова. Она винила во всем Забини и его дурацкий танец. Он распалил ее, усыпил ее бдительность, и Гермиона поддалась на провокацию, не задумываясь о последствиях. Ведь это все могло оказаться очередной жестокой шуткой от слизеринцев, так любивших подначивать всех студентов, у которых на школьной форме присутствовали хотя бы намеки на красно-золотые оттенки, но ей и в голову не пришла такая мысль, пока Малфой со вкусом совал в рот свои пальцы. Больше всего Гермиона боялась, что все это могло ей вообще привидеться, а она сама потихоньку съезжала с катушек на нервной почве. Ей плохо спалось в последнее время, особенно когда ее соседка Фэй зачастила с ночными «свиданиями» со своим таинственным поклонником. Она вздрогнула. Лучше не думать о них. Но сейчас ведь ничего не происходило. То есть, совсем ничего. Ни косых взглядов, ни перепалок, ни тупых шуток. Он в ее сторону вообще не смотрел. Проходил мимо молча и так быстро, что только резкий поток воздуха с оттенками свежего малфоевского одеколона говорил о его присутствии где-то рядом. Ни тебе фирменного «заткнись, Грейнджер», «отвали, Грейнджер», «проваливай с моего места, Грейнджер», «не умничай, Грейнджер». Ни толчков в плечо, чтобы сумка с грохотом свалилась на пол, ни язвительных комментариев на занятиях под дружные смешки Забини и компании. Даже Гарри, который был особенным любимчиком Малфоя, вдруг остался не у дел. Полный и абсолютный игнор. Бесконечная тишина с того места, где сидит его аристократичное величество. Мерлин, лучше бы они тогда подрались до крови в библиотеке, в таком случае все было бы намного проще. Обошлись бы стандартным набором: Поттеровская зубрила и Самовлюбленный тиран. И все бы разбежались счастливые. В любом случае, никто из них давно уже не обращал внимания на изощренность оскорблений. Просто это было чем-то привычным. Гермиона с ужасом осознавала, что заносчивого Малфоя она предпочитала гораздо больше молчаливому. Она могла стерпеть обиды и подколы, оскорбления и стычки, но тотального бойкота — ни за что. И снова и снова ненавидела себя за это. Если бы он вел себя как обычно, то есть оставался высокомерным мерзавцем, то и в ее жизни все было бы как обычно. Мало того, что он портил жизнь ей и ее друзьям с самого первого курса, так теперь он еще и резко сменил тактику, видимо, с целью поиграть в манипулятора. Надо признать, получалось у Малфоя весьма неплохо. Еще парочка таких недель в полном молчании и Гермиона бы точно воткнула ему в глаз палочку, а потом полностью удовлетворенная, отправилась бы доживать свои дни в Азкабан. — Гермиона, ты еще с нами? — Джинни резко бросила спортивную сумку на скамью и села напротив, опрокинув в себя кубок с водой. Она не переоделась после тренировки по квиддичу; раскрасневшееся лицо блестело от пота, а влажные пряди, что выбились из конского хвоста, змейками облепляли невысокий лоб. — Ты на себя заглушающее даже здесь накладываешь? Я звала тебя, ты не слышала? Гермиона отрицательно покачала головой, закрыла все книги, что были хаотично разложены на столе, и убрала их в аккуратную стопочку. Спорим, если бы ее звал голос Малфоя, она бы уже давным-давно оглохла? — Я думала о контрольной по Травологии, — в конце-концов выдохнула Гермиона. И это было правдой. На две трети. — Как прошла тренировка? Не стоило ей сейчас ничего говорить о Малфое. Тем более, что ничего необычного между ними не произошло. Хватало и бесконечных монологов у себя в голове. — Так контрольная же вчера была? — игнорируя вопрос о тренировке, нахмурилась Джинни. — Или я что-то путаю? С каких пор она стала такой внимательной? — Гарри мне все уши про нее прожужжал, было очень утомительно, — усмехнулась Джин и скорчила рожу, будто ей внезапно стало больно. — Я переживаю за результаты, — невозмутимо пояснила Гермиона, неосознанно махнув рукой. — Всё в порядке? — Да, чёртов Малфой, — еще раз скривилась Джинни и схватилась за свое плечо, потирая его с мучительным выражением лица. — Запустил в меня бладжером. Это было нечестно, правда. Гермиона ведь так не хотела говорить о нем, но Малфой все равно пробрался в ее вполне нормальную, будничную жизнь, словно слизняк во время дождя. Нигде от него не было спасения. — Малфой? Он же вроде ловец? — как можно безразличнее заметила Гермиона, не дернувшись ни на дюйм в сторону стола Слизерина. — Или я что-то путаю? Джинни прекрасно знала, как плохо Гермиона была осведомлена о спортивной жизни в школе. В последнее время она редко (никогда) интересовалась игрой и не могла назвать основные составы команд по памяти, кроме Гриффиндора. В ее вопросе не было ничего подозрительного. Джинни чуть рассмеялась, но быстро остановила себя, прикладывая ладони к ребрам. Кажется, смех отдавался болью у нее в груди. — Конечно, он ловец, но на тренировках они любят меняться ролями, — пояснила она, делая еще один большой глоток из кубка. — Змеиная стратегия. Джинни недовольно закатила глаза, а Гермиона уже было открыла рот, чтобы предусмотрительно отослать подругу к мадам Помфри, как вдруг двери Большого зала с шумом распахнулись, и в помещение, словно по волшебству, влетел тот самый ловец. Такой же разгоряченный и растрепанный, как Джинни; он явно покинул поле для Квиддича немногим позже команды Гриффиндора. Глядя прямо перед собой, Малфой в несколько шагов преодолел большую половину зала и остановился возле кучки слизеринцев, болтающих о чем-то за столом. Студенты тут же прекратили беседу и обратили заинтересованные взоры на своего предводителя. Судя по напряженному лицу и сдвинутым на переносице бровям, Малфой был в бешенстве. — Какого хрена, Винсент? — взревел он, заставив Гермиону и еще нескольких девушек подпрыгнуть от неожиданности. — Все никак не нажрешься? Почему я не видел твоей ненасытной рожи на тренировке? Мистер Тактичность во плоти, знакомьтесь. Теперь в этот скандал были втянуты все присутствующие без исключений, хотели они того или нет. — Я заболел, — недовольно процедил Крэбб, озираясь на внезапно притихших сокурсников, — и я предупредил Монтегю. Верный пес Малфоя боялся его до смерти, но страх показывать не желал, в особенности перед другими студентами, ведь когда гнев хозяина не был обращен на него, ему так легко было издеваться над другими. Гермиона хотела демонстративно отвернуться и сделать вид, что ей абсолютно наплевать на все происходящее между конфликтующими сторонами, но она боялась, что такое поведение вызовет только больше подозрений, если она, как и все, не будет заинтересована очередной сценой, устроенной слизеринцами. — С тем же успехом ты мог пойти и предупредить Поттера, — снова повысил голос Малфой, недовольный ответом. — Я капитан и не собираюсь выполнять твою работу. На последних словах он покосился на взъерошенную Джинни. Теперь Гермионе стало понятно, почему он сегодня играл за загонщика. Его королевское величество не предупредили об отсутствующих, и ему пришлось снизойти до такой низкой роли. Перепалка продолжалась, тон Малфоя стал чуть тише, но от этого не менее яростным. Капельки пота стекали по медленно бледнеющему лицу, ловким движением руки он отбросил назад чуть влажные волосы, и Гермиона вдруг заметила, как несколько девушек, что внимательно наблюдали за ним, томно закусили губу, глядя на это представление. Она была рада узнать, что он действовал так ослепляюще не только на нее одну. Наверное, первый раз в жизни Гермиона по-настоящему хотела чувствовать себя частью обычного девичьего сообщества, где все вздыхали по парням и обсуждали любовные взлеты и падения. Как бы ей ни хотелось, нельзя было не признать, насколько Малфой был привлекателен, точнее, на сколько он стал привлекателен за последний год, и какое же это было облегчение, когда вдруг она начала понимать — ее реакция абсолютно нормальна. Такая же, как у всех. И если он не будет прилюдно совать свои пальцы в рот, то девушки сегодня обойдутся легким покусыванием губ и, возможно, ночными разбушевавшимися фантазиями, но ничего смертельного. Гермиона улыбнулась собственным мыслям, сбрасывая с себя то напряжение, которое исправно носила с собой последнюю неделю игнорирования Малфоя. — Либо ты немедленно выздоравливаешь и несешь свою задницу на поле, либо я сегодня же беру в команду нового загонщика. Выбор за тобой, Винсент, — хрипловатый голос Малфоя вытащил Гермиону из легкого транса, но не стер улыбки с ее лица. — Я понял, — буркнул Крэбб и поднялся со своего места, — переодеваюсь и иду на поле. — Живо! — зарычал Малфой и смерил сокурсника презрительным взглядом. — Два раза я повторять не собираюсь. Винсент Крэбб сострил недовольную мину, но подчинился. Он схватил сумку, что-то напоследок сказал сокурсникам и пулей вылетел из Большого зала, стараясь не смотреть на Малфоя. — Что вылупились? — выплюнул тот, заметив, наконец, заинтересованные взгляды. Кажется, его вообще не волновало то, что он устроил это представление перед десятками зрителей. Словно бы весь Хогвартс принадлежал ему одному, и он мог вести себя так, как вздумается. Сквернословить, например, при младшекурсниках. Как ни в чем не бывало, Малфой отошел от слизеринского стола, но через два шага одним движением развернулся, будто что-то забыв, и обратил свой взор на Джинни, продолжая двигаться спиной к двери. — В следующий раз запущу бладжер тебе в голову, Уизли, если не перестанешь наглеть, — совершенно буднично, без тени недавней ярости, угрожал Малфой. — Я слышал, после такого на поле не возвращаются. — За свою голову переживай, Слизняк, — без колебаний отозвалась Джинни, чуть поморщившись от глубокого вздоха, — а то будем всей школой собирать твои извилины. Ох, прости, я забыла, у тебя их нет. Малфой закатил глаза, также ловко развернулся лицом к двери и легким бегом направился на выход, не удосужившись бросить последнюю колкость в этом коротком диалоге. Гермиона в один момент вся сжалась до размеров снитча. Он не посмотрел на нее, не мазанул презрительным взглядом, как обычно, не отпустил даже самую маленькую колкость. Будто рядом с Джинни никто и не сидел. Тот груз переживаний, от которого она с легкостью избавилась пару минут назад, вернулся, заметно прибавив в весе. Она даже в какой-то степени завидовала своей подруге, которая беспрепятственно могла собачиться с Малфоем, не думая при этом ни о чем. Может, ее реакция на него и была нормальной, но его абсолютное, всепоглощающее безразличие от этого никуда не делось. Гермионе хватало и Рона, который даже не смел находиться с ней в одной комнате, не то чтобы разговаривать. Она почти привыкла к его молчаливому присутствию, но, по крайней мере, точно знала мотивы такого поведения. Они расстались. Со скандалом, с истериками, с ночными слезами и переживаниями. Они прекратили отношения еще до начала учебного года, и ей были понятны чувства Рона. Поначалу он вёл себя как обычно, только с той разницей, что предпочитал не оставаться с Гермионой наедине. Вообще никогда. В этом не было ничего странного. Совершенно нормальная реакция для людей, которые прекратили романтические отношения. Последние два месяца Рон и вовсе перестал общаться с ней, и Гермиона решила не лезть к нему в душу, разумно предполагая, что ему, возможно, тяжело даётся разрыв. Рон больше не просил списывать или помочь на контрольной, избегал встреч и разговоров, избегал даже лишнего взгляда. Это все только подтверждало логичные предположения Гермионы. Ему было больно, и она не собиралась делать еще больнее, давая возможность лучшему терапевту — времени — излечить его. Гермионе даже была понятна легкая отчужденность Гарри, который с головой погрузился в собственные дела. Бесконечные встречи в Министерстве и нескончаемые интервью то в одну газетёнку, то в другую, изрядно потрепали ему нервы сразу после окончания войны. Когда появилась возможность, и они все вернулись в Хогвартс, снова зачисленные на седьмой курс, он, как ей сначала показалось, смог расслабиться и начать жить прежней жизнью. Но вышедшие на новый уровень отношения с Джинни не давали ему сосредоточиться на чем-то другом. То конкуренция в команде по квиддичу, то школьные сплетни от завистниц о мифических любовных похождениях, то чересчур настойчивые ухажёры его девушки, а то и вовсе подозрения на её беременность. Все эти факторы вкупе с самым сложным седьмым курсом и надвигающимися экзаменами не давали Гарри и головы поднять. И Гермиона все еще оставалась понимающей подругой, которая лишний раз не стала бы приставать с расспросами. Они повзрослели, и проблемы у них начались взрослые. Гермиона скучала по вечерним посиделкам в гостиной Гриффиндора, когда Гарри и Рон увлеченно играли очередную партию в волшебные шахматы, а она зудела над ними и заставляла учиться. Но она могла это пережить. Она все понимала. Гермиона даже была готова переключить свое внимание на Дина Томаса, который, как она думала, решил пригласить ее на Рождественский бал, но после короткого разговора очень скоро поняла, что во-первых, записка совершенно точно была не от него (и, возможно, предназначалась не ей), во-вторых, им просто было не о чем беседовать. Дин был милым парнем, отзывчивым, с широким кругом интересов, они хорошо ладили и к тому же были старостами своего факультета, но романтические отношения — эта история писалась точно не про них. Так что же с Малфоем? С ним-то она не ругалась. Точнее будет сказать, не мирилась. Хотя бы в отношениях с ним у нее была какая-никакая стабильность. Ежедневные перепалки с ним то и дело доказывали: все нормально, все по-прежнему. Но, по всей видимости, даже этому самодовольному хорьку надоело с ней возиться. Какая она, должно быть, стала неинтересная, что даже вечная заноза Малфой, которому вообще плевать, кому говорить гадости, решил с ней «порвать». Устроил на прощание легкую потасовку, потом поиздевался в своей похотливой манере и исчез из жизни. В его стиле. К огромному удивлению Джинни, притихшая Гермиона вдруг разразилась истерическим смехом. Громким, звонким, заливистым, даже немного жутким. Она никак не могла остановиться, хлопая ладонью по темной столешнице и содрогаясь всем телом. Те студенты, что еще оставались в Большом зале с интересом глядели в их сторону, не понимая причину такого веселья. — Гермиона? — Джинни осторожно положила руку ей на плечо и почувствовала вибрацию от всепоглощающего смеха. — Тебе плохо? Такой хохот точно не мог являться признаком душевного здоровья, и Джинни не на шутку перепугалась. В последнее время им не удавалось пообщаться как следует, то тренировки, то контрольные, то Гарри Поттер, то еще что-нибудь. Она старалась уделять любую свободную минуту единственной близкой подруге, но этого все равно было мало. Они давно не говорили по душам, и эта внезапная истерика до чёртиков пугала её. — Мне хорошо, — сквозь смех ответила Гермиона, промокая уголком мантии увлажнившиеся глаза, — просто замечательно. Спустя добрых пару минут, она, наконец, успокоилась и перестала содрогаться. Она громко выдохнула и принялась складывать свою стопку книг в сумку. — Тебе лучше сходить к мадам Помфри, Джинни, — профессорским тоном заявила Гермиона, будто не у нее только что был приступ безумного смеха. — У тебя запросто может быть перелом. Все книги не влезали, и ей пришлось взять парочку в свободную руку. — Я хотела посидеть с тобой до конца тренировки, сегодня мне на поле дорога закрыта, — между рыжеватых бровей Джинни пролегла глубокая складка. — Не хочешь поговорить? — Опаздываю на дополнительное занятие у МакГонагалл, — пожала плечами Гермиона. — Не хочу заставлять ее ждать. — Ты все это с собой возьмёшь? — окидывая подозрительным взглядом ношу, решила уточнить Джин. — По дороге занесу в библиотеку, — Гермиона с важным видом набросила сумку на плечо, — увидимся. Она неслась по каменным коридорам, с трудом сдерживая остаточные нервные смешки. Конечно, ни к какой МакГонагалл она не собиралась, и никуда вовсе не опаздывала. Просто Гермиона не могла больше сидеть и разговаривать о чем-то отвлеченном, пока падала столь низко в своих собственных глазах. Ноги несли ее в башню старост, и она очень надеялась, что не встретит там никого в это время. Просто ей нужно было подумать. Все взвесить и успокоиться. Нет, ну, надо же, как все у всех хорошо складывается. Рон может игнорировать ее, ведь у него разбито сердце, Гарри может игнорировать ее, потому что у него серьезные отношения. Малфой же может игнорировать ее просто потому, что ему до смерти надоело задевать грязнокровку. Джинни занята своей спортивной карьерой и тем же Гарри Поттером, поэтому ей игнорирование разрешается в равной мере, что и остальным. В этой школе все решили сделать из Гермионы Грейнджер пустое место? Гермиона ужаснулась. Нет, она серьезно предпочла бы это мерзкое прозвище из уст мерзкого аристократа, но только не его молчание? Видимо, к мадам Помфри нужно было поторопиться ей, а не Джинни. А еще лучше к хорошему психоаналитику. Как можно скорее. Бам! Из-за угла на нее откуда ни возьмись вылетел (кто бы мог подумать) Малфой, все еще одетый в спортивную форму. Он спешным движением руки оттолкнул от себя Гермиону, словно мешающий на пути стул, и поспешил по своим делам, не обращая внимания на выпавшие из ее рук книги, разъяренный взгляд, что впивался ему в спину. Молча. Кажется, что если бы она стояла здесь абсолютно голая, он бы и этого не заметил. Может, ему уже была пора подружиться с Роном и остальными? Ведь у них у всех никогда не хватало времени, чтобы обращать внимание на Гермиону. Они бы точно сошлись. Тоже мне, кружок прострации и пофигизма. Что-то очень холодное и липкое заставило сжаться желудок. Перевернулось несколько раз и толкнулось под рёбра, просясь скорей наружу. Обида, гнев, жалость к самой себе, или к ним, бесчувственным и бесконечно безучастным? Гермиона и сама не знала, что произошло, но узел в животе затягивался все сильнее и сильнее, заставляя ее терять контроль над собой. Заставляя ее открыть рот и просто выплеснуть наружу одну единственную мысль. — Да пошел ты, Малфой, — выругалась она, опустившись на колени, чтобы собрать учебники. Ее голос звучал тихо, но ясно. Каменные коридоры замка даже шепот заставляли звучать громко. Гермиона немного пожалела о том, что сорвалась, но негодовать о содеянном было уже поздно. Она подумала, будь что будет. — Не понял? — наконец отреагировал Малфой. У него был такой удивлённый тон, словно он не мог поверить в ее способность говорить. Его лицо светилось таким искренним изумлением, словно он никак не мог понять, почему с ним разговаривал чёртов кусок стены. Он что, издевался над ней? Она встала на ноги и выпрямилась, так и не подняв последний томик по Травологии. — Я сказала, пошёл ты нахрен, Малфой, — с чёткими паузами между словами отчеканила Гермиона и облегчённо выдохнула. Ему тоже всегда становилось так хорошо, когда он посылал людей подальше? Гермиону вдруг перестало подташнивать, и она пожалела, что не могла вытянуться еще сильнее, так, чтобы позвоночник аж захрустел от напряжения. — Ты с дуба рухнула, Грейнджер? — Малфой резко развернулся и сделал несколько больших шагов к ней. Сырое чувство одиночества в миг растворилось, перестав мучительно медленно растекаться по телу. Она чувстововала какое-то извращенное удовольствие. Почти блаженство. Чуть-чуть побольше издевательского тона в голосе и было бы совсем идеально. Было бы как всегда. Она вздернула подбородок, как только он приблизился. Его бесило это. Она знала. Она наслаждалась. Они снова ругались. Он снова смотрел на нее с ненавистью и сжимал кулаки от ярости. Вот-вот, и она услышала бы, как скрипят белоснежные зубы от гнева. Что может быть лучше этого? — Ты оглох, что ли? — с вызовом поинтересовалась Гермиона. — Засунь палочку себе в ухо и хорошенько прочисти. И откуда в ней взялось столько смелости и язвы? Может, нужно было почаще посылать людей к черту? Ведь, судя по реакции Малфоя, молча такое стерпеть было довольно проблематично. Она не хотела все это прекращать. Он неделю мучил ее своим бойкотом и должен был дать ей наверстать упущенное. Иначе она слетела бы с катушек. Просто сошла бы с ума от этого повсеместного безразличия и точно угодила бы в больницу Святого Мунго. Будь она хоть самой сильной волшебницей в мире, какой от этого толк, если она не может послать Драко Малфоя в долгое и продолжительное путешествие? Желательно в один конец. — Я могу засунуть эту палочку в одно место тебе, — зарычал он, делая еще один крошечный шаг к ней. — Спорим, тебе не понравится? Мерзость. Если хорошенько присмотреться, то кроме надвигающейся ярости, можно было заметить, как подрагивали кончики светлых прядей у него на лбу. А если бы Гермиона осмелилась до него дотронуться, то наверняка почувствовала бы мелкую дрожь, рассыпающую по его телу сладостное исступление. Еще немного, и он бы обернулся оборотнем, проглотил бы ее и даже не подавился бы. Гермиона упивалась этой реакцией. Между ними все было как раньше. Хоть в ком-то она была уверена. Хоть кому-то все еще было не наплевать на нее. Даже в этом жутко-извращенном смысле. Было хоть что-то между. Между ними двумя. — Спорим, ты не найдешь такого места? — парировала она, до смерти довольная собой. — Да и что ты сделаешь, опять вцепишься в меня, как бешеная змея, и будешь сыпать оскорблениями? Мы уже это проходили, Малфой, правила стратегии советуют время от времени менять тактику. Кажется, она могла бы целый день стоять так и мериться с ним остроумием. Собственное достоинство медленно поднималось со дна, заставляя ее губы кривиться в легкой усмешке. Вдруг Малфой перестал дрожать и громко рассмеялся, запрокидывая голову назад от удовольствия. Гермиона следила за ним во все глаза, боясь даже моргнуть, чтобы ничего не пропустить. Этот низкий, напряженный звук его смеха, эта бледная чуть влажная шея слишком близко к ее лицу. Она впервые в жизни услышала его смех. Настоящий. Не дешевый и наигранный, спрятанный за кривой ухмылкой, а настоящий, объемный, идущий откуда-то из глубин его скрытой под спортивной мантией груди. Многие ли удостоились чести услышать его? Вот же чёрт. Малфой резко замолк, возвращая лицу прежнюю надменность, отбросил рукой волосы со лба и, чуть улыбаясь, добавил: — Что ты несешь, Грейнджер? Зачем мне трогать что-то после Уизли? — он сказал это так насмешливо, что у нее свело где-то в районе груди от ядовитой горечи этих слов. — А что касается того случая в репетиционной… Он сложил руки на груди и оперся плечом о стену, принимая самую беззаботную позу. Как будто он собирался рассказать ей смешную историю. Но его рот открылся и: — Так я думал о Дафне, — он облизнулся. — О том, как она стонет, когда я шарю руками у нее между ног, как выгибается, стоит моим пальцам войти в горячую… Гермиона пропустила тот момент, когда их шуточки опустились на столько ниже пояса. Секундный восторг от звука его смеха быстро сменился обжигающим гневом. Задевать за живое он умел также легко, как и ослеплять самим собой. Точнее, совать свой нос куда не следует. Так же, как и свои гребаные пальцы. Лучше перестать думать о них. Снова. — Закрой свой грязный рот, — процедила Гермиона, недовольная своей слишком очевидной реакцией. Она будто кричала ему: «Ты задел меня, обидел, подцепил, черт бы тебя побрал», но на самом деле её тон говорил: «Ты мерзкий хорёк, похотливое животное и отвратительный мерзавец». И какого чёрта она говорила все это только мысленно? Малфой не задержался с ответом: — Уж почище твоего будет, — он наклонился так, чтобы их лица были почти на одном уровне. — Больная тема для тебя, м? О нет, лучше выпрямись обратно. Выпрямись обратно, или получишь в глаз. И что он ищет в ее лице? С каких пор надменно смотреть сверху вниз стало для него недостаточно? Новая тактика для пыток, вгрызаться людям в лицо своими ледяными глазами, чтобы у них от этого все внутренности сворачивало? Гермиона вдруг поймала себя на совершенно дикой мысли. Безумной, ужасной, запретной, как одно из Непростительных. В каком-то смысле даже отвратительной. И ей вовсе не хотелось сделать то, о чем мечтает большинство девушек Хогвартса, конечно же, нет. Она думала совсем не об этом. Лишь о маленькой гадости. Маленькой, но такой унизительной для самодовольного ушлёпка. И ей она ничего ровным счетом не стоила. Лишь маленькой капли гордости. Незнакомый, злорадный голосок затрепетал где-то у нее в груди. Как сильно пошатнется его самолюбие, если она прямо сейчас поцелует его? Просто сделает шаг и прижмётся к нему губами. Поцелуй с грязнокровкой, о, Драко Малфой должен был после этого разбежаться и прыгнуть с одной из башен Хогвартса. Как же он отмоется от такого позора? После такого он будет цепляться к ней даже во снах со своими тупыми шутками и колкостями, но она была готова сделать это только ради того, чтобы лично лицезреть, как благородный песок осыплется с точёного лица. Она улыбнулась собственным мыслям. И было даже не важно, как он ее обзывает, как оскорбляет и как пытается унизить. Он и сам не знал, в какой опасности находится. В какую ловушку он сознательно себя толкал. Всю свою жизнь. Один только шаг. Ей нужно было сделать один шаг. Нет, ей точно пора была обратиться к врачу. Гермиона улыбнулась шире, и взгляд Малфоя невольно зацепился за эту эмоцию. Ему хотелось стереть рукой эту самодовольную ухмылку, чтобы раскрасневшееся лицо снова стало воинственным и, как секунду назад — униженным. Он уже успел заметить, что чем ближе он подходил, тем сильнее она краснела, и никак не мог себя сдержать. Ему не нравилось, что она так долго молчит и так долго смотрит в его лицо. Он перестал контролировать ситуацию и начинал раздражаться, снова начинал трястись от звериной ярости, которую рядом с ней было все труднее сдерживать. Грейнджер вдруг сделала шаг вперед, не отрывая своего внимательного взгляда. Драко попятился назад от такой напористости и немного растерялся. — Боишься, Малфой? — шепнула она и закусила губу. Это точно была не Грейнджер. Кто угодно, но не тихая учёная мышь из Гриффиндора, которая всегда слишком бурно отвечала на издевки. Драко почувствовал странную пустоту в глотке, которая еще с минуту назад заливалась ядом. Судорожно сглотнул и сделал еще один шаг назад. Что? — С какого хера мне бояться? — прошептал он в ответ и замер, словно загнанная дичь. Он хотел сказать это гораздо громче, чтобы связки зазвенели в горле. Чтобы руки вскинулись и толкнули ее на мертвый камень туда же, где валялись ее бесхозные книги. Он хотел добавить какое-нибудь одно из самых унизительных оскорблений, но предательская засохшая глотка подвела его и, он только замер, изучая знакомое лицо, которое вдруг стало чужим. И что в голове у этой сумасшедшей, она же не думает, что он… что он… позволит. Она просто не сможет. И куда подевалась та безумная тварь в груди, когда она была так нужна? Это шутка или какое-то издевательство? Где ты, химера? Где ты, нахрен?! Все происходило слишком быстро. Невообразимо, Мордред, быстро. Неделю назад он скрежетал зубами от одного ее вида, а сейчас пятился, как какой-то паршивый трус. Куда подевалось ее испуганное выражение лица? Или яростное, или высокомерное, или безразличное, да какое угодно, но только не это! Он же все решил. Послал к Салазару Забини на пару с Грейнджер и его идиотский долг. Просто послал его ко всем чертям, громко и прилюдно, отчего у Блейза даже на пару секунд отвисла челюсть. Пускай он хоть три раза ему проиграет в эти дурацкие карты, никто не имеет права заставлять его что-то делать. Особенно с заумной дурой. Никаких шуток. Никаких шуток нахрен, только не с ним. Посмеялись и пошли вон по своим углам. Грейнджер окинула его почти ласковым взглядом и медленно поддалась вперед, а он, уже в который раз, отступил и был готов поклясться, что успел почувствовать ее легкое, почти невесомое дыхание на своей щеке, прежде чем… — Гермиона! — завизжала младшая Уизли где-то за углом. Очень отрезвляюще. Даже слишком. Жаль, что под рукой не было лишнего бладжера. — Смотри куда идёшь, Малфой, Хогвартс — не твоё фамильное поместье, — тут же огрызнулась Гермиона и бросилась собирать оставшиеся книги по полу. Она улыбалась, до боли закусывая щёку. Он не заметил. Что, мать твою, это было? — Разуй глаза, Грейнджер, — бросил Драко, толкнул ее плечом и унесся прочь как раз в тот момент, когда в коридоре появилась Джинни. Они все сходили здесь с ума.