Привет, это я

Блейз негромко постучал в массивную дверь так хорошо знакомого ему кабинета и, услышав приглушённое «войдите», толкнул резную ручку. По пути он забежал в гостиную Слизерина, чтобы накинуть свою мантию со значком, а заодно избавиться от общества Терри Бута, собиравшегося вести его и Грейнджер на ковер к директору через весь чертов замок, словно каких-то заключенных в Азкабан. К счастью, Бут не стал дожидаться самого Блейза и сопроводил девчонку одну. Блейз заглянул в тускло освещенное помещение кабинета директора, и в нос тут же ударил запах каких-то цветов, книжной пыли и свежего пергамента. МакГонагалл сидела за своим столом и что-то строчила на свитке. Как только дверь за Блейзом закрылась, она отложила перо и сложила руки перед собой, жестом приглашая его присесть. Грейнджер, что сидела в одном из кресел перед МакГонагалл, не пошевелилась и даже не повернула головы. Блейз покосился на нее, но, не встретив ответного взгляда, бесшумно приземлился рядом на один из стульев и прокашлялся в кулак. — Вызывали, профессор? — Да, мистер Забини, и думаю, Вам не нужно объяснять причину, — прохладный тон директиссы не предвещал ничего хорошего. — Надеюсь, Вы достаточно сообразительны. — Пока никто не жаловался, директор, — Блейз откинулся в своём кресле, но не на столько нагло, чтобы его позу можно было считать чересчур надменной или оскорбительной для столь серьёзного разговора. МакГонагалл строго посмотрела сначала на него, а затем на Грейнджер, отмечая что-то для себя. – Мне не хочется думать, что такой талантливый молодой человек, как Вы, и к тому же староста своего факультета, в обязанности которого, я напомню, входит поддержание порядка и дисциплины, может быть замешан в подобном… — МакГонагалл сжала тонкие губы, подбирая подходящее слово, — … в подобном преступлении. Но, как руководитель школы, я обязана спросить, имеете ли Вы какое-нибудь отношение к произошедшему? Грейнджер в своем кресле тяжело вздохнула, и Блейз был готов поклясться, что она не больше, чем он, хотела находиться в этом кабинете и, наверняка, сгорала от стыда. Он заметил кубок с водой в ее дрожащих руках и быстро отвернулся. — Я бы очень хотел быть полезным, профессор, но я ничего не знаю, — спокойное лицо Блейза выражало полное сочувствие. — Насколько мне известно, все случилось вчера вечером, в это время я находился в гостиной подземелий, и многие студенты могут подтвердить, что… — Вас никто не обвиняет, мистер Забини, — перебивая его, отчеканила МакГонагалл и встала со своего места. – Но мне бы не хотелось, чтобы Вы прикрывали кого-либо, будь то студенты других факультетов или же ваши ближайшие друзья. Блейз понимал, к чему она клонила, но решил оставаться таким же непробиваемым. В конце концов, скрывать ему было нечего, и без неопровержимых доказательств МакГонагалл не стала бы никого наказывать, но если у него был хоть малейший шанс отвести от Малфоя или самого себя подозрения, он решил им не пренебрегать. — Мне очень жаль, профессор, но я действительно ничего не знаю. Я готов оказать любую помощь в расследовании этого происшествия. — Рада это слышать, мистер Забини, — МакГонагалл взяла с деревянного стеллажа какие-то свёртки и положила на свой стол, возвращаясь к перу и пергаменту. — Мисс Грейнджер многое сделала для нашей школы и не заслуживает подобного отношения. Директриса обмакнула кончик пера в чернила и склонилась над документом. — Никто не заслуживает, — добавила она. — Подобное поведение не достойно ученика Школы Чародейства и Волшебства Хогвартс, поэтому я намерена принять кардинальные меры по отношению к преступнику. Она сделала особенное ударение на слове «кардинальные». Кажется, это означало то, что несостоявшийся Пикассо мог вылететь из школы, как только его вина была бы доказана. Блейз был готов поставить на кон свою лучшую колоду взрывающихся карт на то, что кто-то из Слизерина приложил ко всему этому руки. А это означало, что он, как недоглядевший староста, тоже мог понести вполне реальную ответственность. Сто раз ведь говорил этим дебилам не подставляться, но кто его слушал. — Я полностью с вами согласен, профессор, — Блейз оторвался от спинки кресла и выпрямился. — Подобное не должно оставаться безнаказанным. Соглашаться. Нужно просто со всем соглашаться. — Мисс Грейнджер, я также могу заверить вас, что стараниями профессора Флитвика и профессора Слизнорта все следы данного инцидента будут уничтожены еще до конца первого урока, — тон директрисы резко сменился, как только она обратилась к своей главной любимице и взглянула на нее поверх маленьких овальных очков. — Благодарю, директор, — тихо ответила Грейнджер и отпила из кубка. — Как бы мне не хотелось, но я должна спросить и у Вас, мисс Грейнджер. Быть может, имеют место быть какие-то подозрения или Вы что-то заметили прошлым вечером? — вопрос был задан настолько осторожно, словно МакГонагалл боялась спугнуть маленькую птичку с насиженного места. — Не думаю, профессор МакГонагалл, — все также тихо отвечала она. — У меня нет причин кого-то подозревать. Здесь маленькая отличница, конечно же, лукавила. Причина у нее была. И Блейз с этой причиной делил одну спальню. Наверно, даже пикси подозревали Малфоя, не говоря уже о других студентах и преподавателях, но доказательств ни у кого не было, поэтому Блейз не слишком переживал. — Мы все равно найдем виновного, беспокоиться не о чем, — успокаивала МакГонагалл, переводя взгляд с Грейнджер на Блейза. — Мне также стало известно, что вчера ночью вы сняли с Гриффиндора шестьдесят очков, мистер Забини. Это так? Грейнджер, сидевшая до этого практически неподвижно, вся вдруг вытянулась в струну и обратила на Блейза огромные покрасневшие глаза. Видимо, Поттер и Уизли не поделились с ней своими ночными достижениями. Блейзу даже показалось, что что-то треснуло у нее внутри от негодования, настолько сильно все ее тело излучало полнейший шок. Он лишь ухмылялся ей одними уголками губ, и обращая деловитое лицо на МакГонагалл. — Все верно, профессор. Я снял очки за то, что студенты Гриффиндора, — он сделал паузу, покосившись на соседку, — мистер Поттер и мистер Уизли находились вне своей гостиной после отбоя; за то, что они нарушали внутренний распорядок дня спален Слизерина и разбудили студентов; а также за то, что отказывались подчиняться старосте. По десять очков с каждого за все пункты нарушений, — отрапортовал Забини и послал еще одну самодовольную ухмылочку Грейнджер. Отчитываться у него всегда получалось особенно хорошо. МакГонагалл смотрела на него с недовольством, но она не могла ничего возразить в ответ. В это время Грейнджер уже немного отошла от шока и обмякла, уставившись на свои колени, явно расстроенная еще больше прежнего. — Я не стану подвергать сомнениям ваши решения относительно наказания, мистер Забини, — после недолгой паузы отозвалась МакГонагалл. — Но впредь прошу уделить особое внимание сохранности пароля гостиной вашего факультета. А так же не забывайте, что мисс Грейнджер сама является старостой и может снимать баллы со студентов Слизерина, и уж поверьте, я знаю, что поводов для этого у нее найдется предостаточно. Это был очень тонкий намек, призывавший Грейнджер к действию. МакГонагалл ни в коем случае не имела в виду сладкую месть за преувеличенные действия Забини, а только лишь напоминала, что староста Гриффиндора тоже имеет какие-никакие привилегии. — Хорошо, профессор, я Вас понял, — Блейз не стал спорить, мысленно вычитая у Слизерина все сто шестьдесят. Он не собирался доказывать собственную правоту, ему не терпелось покинуть ненавистный кабинет, сплошь и рядом завешанный портретами бывших директоров. Холодный взгляд какого-то старикана из картины прямо напротив особенно напрягал. — Я могу идти? — Задержитесь еще ненадолго, мистер Забини, — попросила директриса и свернула в трубочку пергамент на котором что-то писала всю беседу. — У нас есть еще один важный вопрос для обсуждения. Грейнджер оторвалась от своих коленей и с интересом взглянула на МакГонагалл. Конечно, как только дело касалось чего-то нудного и скучного, она была готова на месте подпрыгнуть от нетерпения. — Я разговаривала с профессорским составом сегодня утром по поводу всего случившегося, — МакГонагалл отложила бумаги и снова сложила руки перед собой. — Многие преподаватели посоветовали мне отменить вечернее посещение Хогсмида в качестве наказания, а также для более эффективного продвижения расследования. Теперь настала очередь Забини делать большие глаза и беззвучно открывать рот от негодования. — Но, профессор, — замямлил он, перебирая в голове аргументы, чтобы отговорить МакГонагалл от этого решения. Та мгновенно остановила его потуги одним движением руки. — Я решила спросить ваше мнение, мисс Грейнджер, как у пострадавшей стороны, — естественно, мнение Забини ее не интересовало, ведь это не из его члена сделали огромную змею, засунув ее в рот Зануды, и он пострадавшей стороной вовсе не был. Конечно же, нет. Только он успел подумать, что плакали их посиделки со сливочным пивом в «Трёх метлах», как Грейнджер, шумно выдохнув, ответила: — Совсем скоро Зимний Бал, профессор МакГонагалл, — констатировала она. – Не думаю, что будет разумно лишать старшеклассников возможности как следует подготовиться. Вы сами сказали, что мы должны выглядеть соответствующе масштабу и важности мероприятия. — Все верно, мисс Грейнджер, — кивнула профессор, явно довольная цитированием самой себя. — Я прислушаюсь к вашим словам. Вы можете быть свободны. И Вы, мистер Забини. В этот момент МакГонагалл, как никто другой, была похожа на Дамблдора, который никогда не стеснялся спросить чужого мнения, даже если оно исходило от простого студента. Старосты вышли из душного кабинета и, как только дверь плотно закрылась, Гермиона яростно зашипела на Забини, что плелся чуть позади нее, собираясь поскорее сбежать на свою пару. — Шестьдесят очков, Блейз, ты серьезно? У них была тема для разговора гораздо важнее снятых баллов, но гордую Грейнджер, которая представляла свой факультет, в первую очередь волновало именно это. Что же ещё. — Серьезнее некуда, Грейнджер, — останавливаясь, ответил Забини и сложил руки на груди в любимой манере Малфоя. — Твои друзья совсем распоясались. Ворвались в мою спальню, как к себе домой, я должен был молчать? Он воздерживался от особенно колких выражений и оскорблений. В конце концов, ее уже и так унизили и опозорили на всю школу, а она еще попыталась убедить МакГонагалл не отменять Хогсмид. Он где-то на подсознательном уровне чувствовал — за ним должок. — Хочешь сказать, они оказались настолько грозными, что у тебя не хватило сил их просто прогнать? — подколола его Грейнджер. Он удивлялся, что в таком настроении у нее еще оставались силы острить. — Я тебе не вышибала, — уже мягче ответил Забини. — Есть правила, и они их нарушили, за что понесли наказание. Ты и сама прекрасно знаешь, как это работает. — Знаю, Блейз, но шестьдесят баллов? — все еще не унималась она. — Я думала, мы с тобой неплохо ладили. Думала она. Забини резко почувствовал неприятный и тянущий куда-то вниз укол совести. Да, они действительно неплохо общались в старостате и частенько работали вместе в башне старост, когда им давали совместные поручения. Это еще не значило, что они внезапно стали друзьями, но, по крайней мере, они умели забывать хотя бы на время о вечном противостоянии факультетов ради общего дела, что всегда шло на пользу последнему. Скорее всего, именно поэтому Забини выбрал именно Грейнджер в качестве «жертвы» для Малфоя в том задании, которое Драко нагло решил проигнорировать. Уступчивость, но вместе с тем невероятная гордость Грейнджер привлекали живой ум Блейза, и ему было безумно интересно, чем эта затея может закончиться для ненавистной друг другу парочки. Они бы, наверное, либо разорвали друг друга в приступе ярости, либо переспали бы рано или поздно. И в том и в другом случае, Забини жаждал увидеть это шоу, но упрямец Драко все испоганил. — С тобой — может быть. Но как это относится к Поттеру и Уизли? — только и ответил Блейз, не в силах больше выдерживать её слишком внимательный взгляд. Кажется, он начал понимать своего вечно раздраженного соседа, который довольно быстро отказался от задания, применив всего лишь одну жалкую попытку к его выполнению. Разговаривать о чем-то кроме учебы с ней было непросто. — Может быть? — Грейнджер как всегда обращала внимание не на то, что должна была. — Приму к сведению. Это что, обида? И, взмахнув копной густых волос, Грейнджер быстрым шагом отправилась прочь, оставляя Блейза стоять на том же месте в той же ты-меня-уже-задолбала позе. Кажется, совместных заданий в старостате у них больше не будет.

***

Во внутреннем дворе замка, собравшись вокруг небольшого фонтана, старшеклассники ожидали разрешения отправиться в Хогсмид. Компания слизеринцев, расположившаяся, как обычно, отдельно от всех остальных, стояла под небольшим каменным навесом, прячась от снега. Девушки щебетали о платьях и предстоящих покупках, а молодые люди лишь угрюмо возмущались затянувшемуся ожиданию. Драко переминался с ноги на ногу, то и дело посматривая в сторону других студентов. У Золотого Трио отсутствовала самая умная его часть, но это как будто не волновало никого, кроме него самого. Поттер и Уизли обменивались с ним немыми посланиями, но не выглядели обеспокоенными или удивленными. Никто из них не смотрел по сторонам и не косился в сторону ворот. Они явно никого не ждали. Серое зимнее пальто Драко уже медленно покрывалось маленькими капельками от растаявшего снега, а тщательно уложенные утром волосы стали влажными. — МакГонагалл уснула там, что ли? – нахмурился Тео, завязывая покрепче бежевый шарф. — Еще немного и до Хогсмида доберется только мой хладный труп. — Не переживай, Нотт, мы тебя воскресим с помощью ритуала сливочного пива и огневиски, — отозвался Забини и поежился от налетевшего ветра. — Ох, и правда, не жарко. Драко пропустил разговор, не отрывая глаз от Поттера. В его голове собрался целый список способов, как подловить Грейнджер на короткий разговор. Сегодня. Естественно, он не собирался посвящать ее дружков в приватную беседу, ему нужно было застать девчонку одну. Проблема заключалась лишь в том, что после завтрака он ее больше не видел, и, по всей видимости, она не собиралась попадаться ему на глаза. Драко ковырялся ложкой в собственных мыслях и не заметил, как к их небольшой компании вдруг подошел высокий широкоплечий парень из Пуффендуя, имени которого он никак не мог вспомнить. Тео и Блейз тут же заткнулись, стоило этому шкафу приблизиться к ним. — Ты ублюдок, Малфой, — грозно прорычал незнакомец, выплевывая каждое слово. — Будь она моей девушкой, от тебя бы мокрого места не осталось. Сначала Драко показалось, что ему послышалось. Потом он подумал, что обращались вовсе не к нему, а к кому-то другому. Он медленно повернул голову и посмотрел в чужие, бледно-голубые глаза. Брошенные слова сами собой воспроизводились в его голове, словно бы их поставили на бесконечный повтор. Драко моментально вскипел и, подаваясь вперед, ответил: — А ты попробуй, сука. Пуффендуец принял вызов, приближаясь еще на несколько шагов. Драко нащупал в кармане пальто палочку и чуть сжал древко пальцами. Между ними, откуда ни возьмись, появился Тео, расталкивая их по разным углам. — Эй, спокойно, давайте без драк, — он испуганно косился на ворота замка, из которых с минуты на минуту должна была появиться директриса. — Что, так хотелось повыпедриваться, да? Последняя фраза предназначалась говорящему шкафу. Блейз со своей грацией танцора подлетел к пуффендуйцу и, закинув по-братски руку на его плечо, ласково проворковал: — Захария, ты же в курсе, что я староста Слизерина, да? У твоего факультета могут начаться проблемы из-за этого выступления… Окончание фразы Драко уже не услышал, потому что Забини уводил героя-защитника подальше от них. Остальные студенты без особого интереса косились в их сторону. Тео что-то безостановочно болтал, пытаясь отвлечь Драко от раздражителя. Они слишком сильно хотели в Хогсмид и не собирались упускать такой шанс из-за глупой перепалки. Драко ужасно бесил тот факт, что все произошедшее было связано с Грейнджер. Как будто он никак не мог отскоблить ее имя от своей личности. — Я вас догоню, — не обращая никакого внимания на бубнеж Тео, Драко пятерней взъерошил влажные волосы и направился к главным воротам. — Ты куда? — крикнул вслед Нотт, но в ответ получил лишь неопределенный взмах рукой, мол, «отвали». Драко летел по замку как ошпаренный, заглядывая в каждый угол и в каждый кабинет. Он дважды заходил в библиотеку, трижды заглядывал в Большой Зал, он даже попытался найти выручай-комнату, предполагая, что девчонка могла прятаться там. Младшекурсники разбегались в разные стороны, завидев его свирепый взгляд, и не смея стоять на пути. Он не собирался уходить без добычи и был готов разрушить гребаную башню Гриффиндора, чтобы только отыскать ненавистную Грейнджер. На всякий случай, он даже поднялся к Мадам Помфри, просто чтобы убедиться, что точно обыскал все, что только мог. Тот тролль из Пуффендуя взбесил его, и теперь ему нужно было дать выход копившемуся бешенству. Он знал идеальную цель для выхода своей ненависти. Достала. Она Просто до смерти достала его своими тупыми друзьями и защитниками, своим вечно я-все-знаю лицом, своим обиженным видом, красными щеками и черными глазами, чтоб их! Всем своим гребаным существом. После второго круга по замку, Драко чуть сбавил обороты, чувствуя, как ему становилось жарко в зимнем пальто. Коридоры все еще были пусты, и складывалось ощущение, что Грейнджер одолжила у своего шрамоголового дружка мантию-невидимку или просто испарилась от стыда. Спускаясь с четвертого этажа, Драко увидел в окно заснеженное поле для Квиддича и его внезапно осенило. Он снова набрал скорость, слетая вниз по лестницам. Расстегнутое пальто так и хлопало по спине от его стремительных движений. Через несколько минут он снова оказался на улице, пробежав к полю через раздевалки. Так было быстрее. Он поднял воротник своего бушлата и, сбавив шаг, направился к полю. Ему даже не пришлось подниматься на трибуны. Он заметил копну каштановых волос на скамейке под навесом у входа на поле. В этом закутке обычно капитаны давали наставления перед игрой или ожидали выхода запасные участники. А пару раз он даже трахнул здесь Пэнси после тренировки. Драко покачал головой, пытаясь отогнать это воспоминание. Судя по ссутулившейся фигуре, Грейнджер что-то читала, или просто сидела, уставившись в собственные колени. В любом случае, ему было наплевать. Он просто должен был сказать ей то, что собирался. Слова уже целое утро долбились в глотку и жгли ему язык. Если он не даст себе волю, то захлебнется ими и потеряет всякую способность говорить. Драко медленно подошел к скамейке со спины и, сложив руки на груди, то ли в попытке очередной раз закрыться, то ли от прохладного, залезающего под одежду ветра, с желчью в голосе сказал: — Не знаю, что ты там себе напридумывала, Грейнджер, но это сделал не я, — слова прозвучали даже жестче, чем он планировал. Тем лучше. С ней по-другому всё равно было нельзя. Грейнджер чуть дернулась от испуга и медленно повернулась. Он не ошибся в предположениях, и у неё в руках действительно была книга. Она к ней приклеена, что ли? — Не знаю, что ты там себе напридумывал, Малфой, — переиначила она. — Но все мои мысли не крутятся вокруг тебя — единственного и неповторимого. Ага. Как же. Её лицо чуть раскраснелось от погоды, а чернота из глаз отступила, уступая обычному натуральному оттенку. Она выглядела чуть лучше, чем за завтраком, но весь её вид, да и само местонахождение здесь, просто кричали о том, что Грейнджер пришла на поле вовсе не для любования зимними видами. Но его это мало заботило. Драко чуть обошёл скамейку, чтобы не стоять за ее спиной и, скрипя челюстью, выдохнул: — Тогда сделай одолжение, сотри это вечно-обвиняющее выражение со своего лица и приструни бешеных дружков. Он говорил сквозь зубы, а ведь хотел кричать и скандалить. В груди что-то переворачивалось и билось, но он не обращал внимания, следя за тем, как краска медленно заливала лицо Грейнджер уже вовсе не от холодного ветра. Это невероятно помогало сосредотачиваться. Розовые пятна поднимались сначала по линии челюсти, затем перекидывались на скулы, расплывались к щекам, пока, наконец, все лицо не приобрело яркий оттенок. — Я понимаю, что ты общаешься со своими друзьями исключительно в приказном порядке, но у моих есть свое мнение,— Грейнджер вздернула порозовевший нос. — И они имеют на это право. Этот резкий жест напрочь сбил всю его концентрацию, и Драко снова начал заводиться, сжимая кулаки. Эта дура совсем не понимала, чего он от нее хотел. Ему что, обязательно нужно орать и оскорблять ее, чтобы быстрее доходило? — Да мне насрать на мнение твоих верных дружков или на чье-либо еще, — Драко наклонился, чтобы слова долетали до цели, не теряя смысла по дороге. — Я не собираюсь терпеть никаких обвинений от твоих перевозбужденых защитников. Грейнджер ничего не ответила. Она опустила глаза и снова уставилась в книгу. Это был какой-то уставший жест. Будто Драко был здесь какой-то надоедливой мухой, и у нее уже не было никакого желания и сил его отгонять. Он сделал шаг вперед и заметно повысил тон. — Разберись со своими проблемами, — рявкнул он, пытаясь заглянуть ей в глаза, — С какого соплохвоста я должен страдать из-за того, что ты перешла кому-то дорогу? Его слова так и повисли в разряженном воздухе. Прошла секунда. Две. Он не заметил, как сжались в кулаки ее руки. — Ты оглохла? — заревел Драко, задыхаясь от душащей ярости. — Я сказал тебе... Она слишком резко подняла на него свои вновь почерневшие глаза. Книга отлетела на скамейку, когда Грейнджер рывком встала и ткнула тонким пальцем в грудь ошалевшего от такой напористости Драко. — Серьёзно, Малфой? — прорычала она, сжимая челюсть. — Ты действительно считаешь, что пострадал больше всех в этой ситуации? Да ты, должно быть, совсем отупел! Она толкнула его в грудь ладонями, выталкивая из-под укрытия. Подальше от себя. Ему пришлось отнять руки от груди, и он почувствовал, как кровь начала закипать в венах, а все тело застыло от напряжения. В ее глазах было целое море горячей ненависти, которая тяжелой волной встречалась с его собственной, сцепляясь в жестокой схватке. Драко сдерживался, чтобы не ударить ее и сделал большой шаг назад. Сосредоточься. Смотри на ее лицо. — Конечно, с чего бы людям думать, что это мог быть ты, — уже кричала Грейнджер, продолжая наступать и вынуждая его шагать спиной к полю. — Ты же просто пример для подражания, настоящий джентльмен, никогда и ничего подобного не делаешь, никого не оскорбляешь, не унижаешь и не издеваешься. Никогда! И что эти мелкие людишки о себе возомнили, бросая на тебя свои подозрения. Прекрасный мистер Драко Малфой, благородный аристократ, которому на все и на всех хронически насрать! И как мы все только могли подумать дурное о таком красавце, лучшем парне в Хогвартсе! Она замолчала, задохнувшись от нехватки кислорода. Её грудь тяжело вздымалась, а легкий шарф слетел с тонкой шеи от резких движений. Волосы закрывали часть лица, но непослушные пряди быстро разлетелись от очередного порыва ветра, путаясь и танцуя по воздуху. Кажется, она жалела о некоторых словах, вылетевших так не вовремя, но старалась не подавать вида, вздергивая подбородок. Это был первый раз, когда Гермиона сказала ему больше слов, чем обычно. Как правило, они не обменивались долгими репликами и чувственными монологами. Намного больше. — Не смей мне ничего говорить про страдания, — уже тише добавила она к своей гневной тираде. — Ты и понятия не имеешь, что это значит. Грейнджер развернулась и направилась к своей скамейке. Она схватила книгу, яростно смахнула с неё снег и села на прежнее место, возвращаясь к чтению. Она что, действительно собралась еще немного почитать? Вот так просто? — Я не хочу тебя видеть, — спокойным тоном добавила Грейнджер, не отрывая глаз от книги. — Разбирайся сам в своих проблемах. Не приближайся ко мне и даже не смей заговаривать. Мне все равно, если это был ты или кто-то другой. Убирайся. Просто оставь меня в покое. Он, наверное, умер на том самом месте, на котором она его оставила. Тишина. Вязкая, плотная, стекающая по рукам и ногам тишина вдруг сомкнулась вокруг его шеи. Ни беснующейся химеры внутри, ни сжатых до боли кулаков, ни сжатой до боли челюсти. Только маленькая мысль, бьющаяся где-то в виске и тихонько шепчущая: «Она права». Неправильная мысль, но успевшая слишком крепко уцепиться за сознание. Драко провел рукой по лицу, вжимаясь пальцами в кожу и пытаясь стряхнуть неприятное чувство, но ничего не вышло. Оно осталось там же, где и было. Сердце подозрительно спокойно и четко отмеряло свой такт, будто заведенный на определенную долю метроном. Успокоилось наконец. Почему сейчас? Разве он первый раз услышал подобное? Или он первый раз в жизни действительно это почувствовал? Давай, давай же, ненависть, где ты? Включи мозги, выдай самую грязную грязь, на которую только способен. Давай же! Он тоже устал. Устал от своей ненависти, устал от скребящего чувства внутри. Он даже не знал, зачем продолжал задевать Грейнджер, Поттера, Долгопупса, всех, до кого дотягивался его мерзкий язык. Их было легко ненавидеть. Просто, как Люмос. Гораздо сложнее было любить себя и принимать себя со всеми проблемами. Принимать себя с Черной меткой, принимать себя отступником и неудачником. Драко не знал, как жить с такими чувствами, и проецировал свою боль на других, находя в них цели для насмешек. Но у него действительно, по-настоящему, больше не было на это сил. Он постоял под кружащим снегом еще с минуту, будто окончательно остывая. Затем Драко вздрогнул, сделал осторожный шаг, обретая контроль над телом, и поднял онемевшими пальцами легкий шарф. Он пришел в себя, рухнув грудой костей на скамейку. Драко положил шарф между собой и Грейнджер и боковым зрением отметил, что она не обратила на него никакого внимания. — Ладно, — прошептал он, проследив взглядом за полетом совы в небе. Грейнджер молчала почти минуту, а затем повернула в его сторону нахмуренное лицо и тихо спросила: — Ладно? И чёрные глаза снова стали карими.

***

В библиотеке было очень спокойно. Даже слишком. Мадам Пинс дремала за столом, а в читальном зале оставался один единственный посетитель. Гермиона даже ничего не читала, просто разбирала свои записи, делая пометки и закладки. В этот час старшекурсники должны были возвращаться из Хогсмида, и она не хотела никого видеть. Не хотела слушать про походы в магазин, про платья, про сплетни, сливочное пиво и все остальное. Она вообще не хотела возвращаться в гостиную Гриффиндора. Зачем? Чтобы видеть все эти сочувственные лица и бесконечное: «Все будет хорошо, не переживай»? Гермиона не переживала. Просто хотела побыть одна. Так ей ничего не напоминало о том, что случилось прошлой ночью. Конечно, сначала она расстроилась, даже слишком сильно. Но кто она такая, чтобы обращать внимание на подобные низкопробные шуточки? Это был не ее уровень. Чуть позже Гермиона окончательно отошла от стресса, особенно после того, как дурацкие рисунки исчезли из замка. И особенно после разговора с Малфоем. Тогда она думала, что он ее просто прибьет на месте за все ее дерзкие слова и поступки, но он только устало опустился рядом с ней и сказал «ладно». Что он имел в виду, так и оставалось для Гермионы загадкой. К ней ли он обращался, она тоже не знала. Просто он выглядел каким-то потерянным и обессиленным после всего, что она осмелилась сказать вслух. Будто ему вдруг смертельно надоели все их бесконечные перепалки, и он просто присел немного отдохнуть. Больше он не сказал ни слова. Сорвался с места и просто исчез, будто того разговора и вовсе не случилось. Будто он не проглотил все это всем своим чистокровным достоинством. Ей снова стало как-то не по себе. Бесящий Малфой, наглый Малфой, невоспитанный Малфой, хорёк, идиот, высокомерный сноб. Да. Смущённый, застывший посреди кружащегося снега, понимающий, осознающий. Нет. Голова кружилась от бесконечного потока мыслей, и Гермиона медленно начала собирать свои вещи. Она надеялась, что все остальные уже вернулись в гостиную и разошлись по своим спальням, и тогда ей не пришлось бы ни с кем разговаривать, объясняя свое отсутствие в Хогсмиде. Мадам Пинс не проснулась, когда Гермиона оставила на столе формуляр и тихонько юркнула из библиотеки. Сегодня она надела мягкие ботинки на шнуровке, потому передвигалась почти бесшумно, словно привидение, медленно ступая по шершавому камню. Гермиона лишь хотела немного потянуть время, чтобы наверняка ни с кем не встретиться, а потому решила добраться до башни длинным путём. По дороге ей попались несколько третьекурсников, которых она быстро отправила в спальни, грозясь снять баллы с факультета. В замке становилось все прохладнее, особенно по вечерам, и Гермиона то и дело сжимала плечи, ежась от сквозняков. Она как раз поворачивала на свой этаж, заканчивая ночной променад, как вдруг услышала чьи-то тихие голоса. Сначала Гермиона подумала, что ей показалось, но остановившись и прислушавшись, поняла, что кто-то действительно шепчется за углом. Она развернулась и заглянула в коридор, который только что прошла мимо, собираясь отправить в спальню очередных загулявших студентов. Но голоса резко оборвались, исчезая в приглушенном свете одинокого факела. Теперь ей было не ясно, откуда они доносились. Сегодня обход должен был проводить Дин Томас, и в обязанности Гермионы не входило патрулирование, но гипертрофированное чувство ответственности и долга взыграли в ней, заставив сделать шаг в темноту. Но когда в пламенном свете вдруг мелькнула рыжая шевелюра, она застыла, как вкопанная, до боли прикусив язык. Рон? Гермиона прижалась к стене, отчего-то испугавшись быть замеченной. Странное чувство тревоги щипало за щеки, и она даже замедлила дыхание, боясь быть застигнутой врасплох. Но ничего странного не происходило, так почему ее так трясло? В конце концов, они с Гарри могли возвращаться из Хогсмида и этой дорогой. Ох, лучше бы ей было выйти и поздороваться, прежде, чем оказаться уличенной в подглядывании, но ее ноги никак не хотели двигаться с места. В тот же момент слегка успокоившаяся Гермиона услышала звонкий и влажный звук, тут же заставивший сжаться грудную клетку. Голые каменные стены хорошо работали в роли отражателей, и ей не нужно было услышать его снова, чтобы понять, что происходило за углом. Она чуть оттолкнулась от стены и осторожно заглянула в коридор. Возле кабинета, где хранились старые учебники, в нише под факелом самозабвенно целовалась парочка старшекурсников. И это не огонь играл в чужих волосах, заставляя их казаться рыжеватыми. Она бы узнала эту высокую фигуру, растрепанную шевелюру и широкие плечи даже в полной темноте. Рон всем телом прижимал к стене длинноволосую брюнетку, которая зарывалась пальцами в его огненные волосы и охотно подавалась к нему навстречу. Гермионе хватило и секунды, чтобы заметить, как он держал её лицо в своих ладонях, как поглаживал большим пальцем скулу и как прижимал её свободной рукой за талию. Она вновь откинулась спиной к холодной стене, прижимая ледяную ладонь ко рту. Она услышала тихий смех и еще один звук разорванного поцелуя, который заставил и так уже сжатое в пружину нутро съёжиться еще сильнее. Она сделала несколько тихих шагов, мысленно благодаря ботинки за мягкую подошву, и, оказавшись в знакомом коридоре, бросилась наутёк. Гермиона просто неслась по лестницам мимо кабинетов и портретов, не понимая, что за странные звуки её преследовали. Оступившись на одной из лестниц, она резко остановилась и обессилено опустилась на каменную поверхность, осознав, наконец, что странными звуками были её собственные всхлипы. Выбросить из головы. Выбросить, забыть, растворить. Но сознание услужливо начало подкидывать ей ничего не значащие ранее воспоминания, словно вырванные книжные листы. Рон целовал Падму Патил. Не было никаких сомнений. В ее голове, словно колдография, вспыхнула картинка, как недавно они сидели за обедом в Большом Зале, и Падма прошла мимо, ласково сжав плечо Рона. Она сказала что-то про контрольную, и Гермиона не обратила никакого внимания на этот жест. А вот они уже стояли втроём во внутреннем дворе и о чем-то болтали, но стоило приблизиться Гермионе, как взгляды тут же начали метаться по замку и стенам, а какая-то темноволосая девушка поспешно отошла в сторону. Гермиона ничего не заметила. Она хотела остановить этот поток воспоминаний, но ничего не могла с собой поделать. Образ за образом, снова и снова. Квиддич. Разгромная игра с Пуффендуем. Она стоит чуть в стороне со всеми остальными болельщиками, готовая встретить ребят с поля. Гарри держит за талию Джинни, попутно принимая рукопожатия от сокурсников. Рон обнимается с сестрой, потом с Чжоу, обхватывает за талию Падму и чуть приподнимает её. И что такого, Когтевран ведь всегда поддерживал Гриффиндор? Или она никогда этого не замечала, потому что Рон прежде всего стискивал в объятиях её саму? Его долгие взгляды в сторону когтевранского стола, отрешённость, прогулки по замку перед самым отбоем, странная улыбка, которую она иногда замечала, эта непонятная дружба Джинни с сёстрами Патил… Хватит… Поцелуй в коридоре. Хватит! Она будто стояла под огромным колоколом и глохла от жутких ударов его языка. Снова и снова. По ушам, по глазам, по всему телу… Глупая, глупая Гермиона. Просто недалёкая дура. Вовсе не своё разбитое сердце прятал от неё Рон. Он не зализывал раны, и не боролся с выдуманной ей же самой депрессией. Он не мучился от бессонницы, и его не съедало давящее чувство одиночества. Вовсе нет. Он всего лишь наслаждался жаркими поцелуями со своей новой девушкой, вечно пряча от глупенькой бывшей виноватое лицо. Ох, неужели это всего лишь чувство вины заставило его и Гарри вломиться в спальню слизеринцев дабы проявить невиданную заботу о ней? О подруге, которую они бросили, занимаясь своими делами. Или, скорее уж, своими телами. Гарри знал, и Джинни знала. Не могли не знать. Слишком часто она видела их вместе, слишком часто на их лицах читалась неловкость, а глаза друзей блуждали друг по другу в немых вопросах, не задерживаясь на ней самой ни на секунду. Но куда уж там Гермионе замечать подобное, она ведь верная подруга, понимающая, лишний раз не лезущая никому в душу, и не требующая к себе внимания. Вечно боящаяся сделать что-нибудь не так. Её проблемы ведь всегда были где-то на втором плане. Да и какие у неё могли быть проблемы, контрольные по Травологии? Сидя на прохладном камне, Гермиона чувствовала себя деревом. Огромным деревом, что раскинуло гигантскую крону, одетую в яркую листву. И оно стояло посреди голых братьев, шепчущихся вокруг этого глупого дуба, и царапающих острыми ветками его нежную кору. Они еще осенью сбросили свои листья и уже давно потешались над ней. Единственной, кто так и не понял, что зима уже началась. Ей было послано столько знаков, столько раз очевидная картина разворачивалась прямо перед её лицом, а она так ничего и не поняла. А теперь уже шел снег, заживо съедая беззащитные листья. Как можно было быть такой умной и такой глупой одновременно? «Дура-Грейнджер», как сказал однажды Малфой. Как же он был прав. Смотрел в самую суть своими холодными глазами. Ей стало тяжело дышать. Глупые слёзы, она ведь не хотела их. С чего бы ей плакать? Но они душили, сжимая грудную клетку, заставляя рёбра сворачиваться внутрь. Сворачиваться и пробивать в груди зияющую дыру. Ей хотелось опустить голову в воду, чтобы только не чувствовать эту тупую слабость. Не ощущать горячие полосы на своих щеках. Она не должна была плакать. Её не должно было это волновать. Но почему дышать становилось всё тяжелее? Куда, куда подевалась ее фирменная гордость с этим вздёрнутым подбородком и нескончаемой уверенностью в себе? Голову в воду. Да. Ванная старост. Сейчас же. Плевать на отбой, плевать на баллы, плевать на Гарри и Рона. Голову в воду и прочь все мысли. Очиститься. Отмыться от гадкого поцелуя, свидетелем которого ей невольно пришлось стать. Смыть его из глаз. Оторвать вместе с веками. Выдрать из глазниц, если придётся. Гермиона подскочила так быстро, что от резкого движения закружилась голова. Держась дрожащей рукой за стену, она подхватила сумку и слетела по ступенькам, с трудом сдерживаясь, чтобы не трансгрессировать в ванную прямо сейчас. Конечно, она знала, что в Хогвартсе ей этого сделать не удастся, но грудь сжималась от знакомого чувства, а внутренности привычно сворачивались так, что ей казалось, вот-вот и через секунду она окажется в горячей воде. Быть может, её бы расщепило при попытке, а может, она не сдвинулась бы с места. Гермиона чуть споткнулась на последней ступеньке, но равновесие удержала. Не отрывая ладонь от стены, она повернула в нужный коридор и зашагала быстрее. Нужно было только спуститься на пятый этаж, преодолеть спуск, один поворот и все. Всего несколько шагов до цели. Уж на это она была способна. К счастью, лестницы, так любившие менять направление, оставались неподвижны. Гермиона в два счёта оказалась на нужном этаже, удивляясь, как её ноги и кости оставались целы. Слёзы застилали ей глаза, но она быстро смахивала их рукавом. Нужно было только добежать. Добежать до ванной и остаться там до утра. До конца жизни, если потребуется. Она испустила облегчённый вздох на весь коридор. Наконец-то. Нужная дверь. Мерлин, неужели она дошла. Гермиона изо всех сил толкнула створку, не обращая никакого внимания на то, что та была не заперта, и даже не понадобился пароль. Она тихо прикрыла её с другой стороны и прислонилась лбом к деревянной поверхности, пытаясь отдышаться. Густой пар наполнял лёгкие, не давая сделать полноценный вдох. Она оставит все за этой дверью. Пусть оно просто там останется. Вода наберется, пока она будет снимать одежду. Нужно только… Сосновая свежесть. И это было не название её любимого шампуня. Это же был чёртов пароль! Она повернулась так резко, что несколько прядок ударили по лицу, прилепившись к мокрым щекам. Высокая фигура стояла у края ванны, руки держались за ослабленный галстук. Он прищурился, не веря собственным глазам, которые никогда не обманывали даже почти в полной темноте. — Грейнджер? – его голос был мягким и немного усталым, сходу лишающим желания поругаться. Если он таким же голосом заманивал девушек в свою постель, то немудрено, что они сами туда прыгали. С разбега. Слава Годрику, он все еще был в одежде. Гермиона в панике попятилась и почувствовала спиной массивную дверь. Дерево так и впилось в её тело. Сумка съехала с плеча, бухнувшись об белоснежный мраморный пол, но она не обратила на это никакого внимания. Только сморгнула застывшие слёзы. Какая там сумка, когда Малфой стоял в трех шагах от неё, с совершенно незнакомым ей выражением лица. Когда острые ключицы выглядывали из-под его полурасстегнутой рубашки, заставляя ее горло судорожно сглатывать. Когда его тонкие пальцы вдруг небрежно отбросили зелёный галстук куда-то в сторону и расстегнули еще несколько пуговиц, а серые глаза перестали щуриться и наполнились непонятно откуда взявшейся теплотой, меняющей радужку со светлой на темную. Она рассматривала его, жутко смущённая, пытаясь удержаться на ногах. Серое пальто, в котором он был утром, было небрежно наброшено на скамью рядом со стопкой полотенец. Она вспомнила, как высокий воротник касался его горла, пряча напряжённую шею. Ванна уже была полна пушистой пены с запахом чего-то цитрусового. Зайди Гермиона на минуту позже и она увидела бы его во всей своей красе, готовящимся залезть в воду. Она представила на секунду, как скользит лёгкая ткань по его рельефным плечам, цепляясь за каждый изгиб, облизывая бледную кожу невесомым прикосновением. Вообразила чёрную полоску низко сидящих брюк на узких бёдрах и напряжённые мышцы живота над ней. — Так и будешь смотреть? Гермиона подпрыгнула, отгоняя фантазию. С сожалением провожая её долгим взглядом куда-то на задворки сознания, цепляясь ледяными пальцами за линии упругого пресса. Это же Малфой, ты совсем сошла с ума? Да, это был Малфой. Ничуть не смущённый её появлением и нагло продолжающий раздеваться. И мгновенно заслонивший собой все, что она видела в тёмном коридоре и всё, о чем собиралась пускать слёзы в эту самую ванну. Он чуть нахмурился, взявшись за пуговицы на манжетах. Если он скажет еще хоть слово, её последнее самообладание развалится по кускам и скатится к его ногам. — Что ты здесь..? — и голос такой же мягкий. Чёрт, чёрт, чёрт. Чёртов Рон. Мудацкий Рон, которому нетерпелось присосаться к своей подружке именно в том коридоре. Прижимающий, обнимающий, смеющийся ей в губы. Звенящий. Разбивающий. Три шага. Гермионе хотелось отомстить. Хотелось доказать другим, что она прекрасно справлялась сама. Что она могла делать все, что пожелает. Что у нее была настоящая, не прикрытая глупым притворством свобода, которую она могла использовать, если хотела. Ей не нужна была их дружба и их внимание. Ей не нужна была их жалость. Она могла сделать все. Все, что угодно. Она успела зажмуриться, прежде чем прикоснулась к его губам. Он застыл, словно каменное изваяние, а Гермиона снова и снова, по накатанной прислушивалась к оглушающему взрыву в своей голове. Она не чувствовала, как сильно сжимала в кулаках ворот его шёлковой рубашки, как напрягались ее ступни в попытках стать еще чуть выше и дотянуться до его лица. Сделать это оказалось легче, чем могло показаться. От него пахло гвоздикой и мёдом. «Жгучий грог» — догадалась Гермиона. Он все также не двигался, сжимая идеальные губы, и казалось, даже не дышал. Не существовал. Но, как оказалось, дыхания не хватало ей. Сердце гналось за воображаемым зайцем, а горло сжималось, и Гермиона нехотя отстранилась, приоткрывая воспалённые веки. Лёд. Его широко распахнутые глаза и сведенные брови до смерти напугали Гермиону, и она со всхлипом выдохнула прямо ему в лицо: — Я... Нет… Она сжала несчастную ткань в кулаках еще сильнее, подтянулась на носках еще выше и снова прикоснулась к его сомкнутым губам. — Нет, Малфой, — и она ощутила кончиком носа его влажную щеку. Он не отвечал, но и не сопротивлялся. Она прикрыла глаза, снова и снова целуя его губы, наслаждаясь вкусом ненавистной гвоздики. Уговаривая. Они едва дышали, но они все же двигались. Одно прикосновение за другим. Голова ее кружилась от страха, разбавленного стопкой удовольствия, но руки крепко держались за ткань рубашки, не давая отключиться. Даже окаменевшего Малфоя целовать оказалось приятно. Лучше, чем она могла себе представить. Он был такой прекрасный снаружи и такой гадкий внутри, и от этого контраста хотелось еще больше. Просто хотелось его. Сейчас. Гермиона дрогнула, когда горячие пальцы сомкнулись на её тонких кистях. Она еще сильнее прижалась к нему, сдерживая позорные всхлипы. От её слез его лицо стало совсем мокрым и солёным. Он ни за что не позволит. Сейчас оттолкнет. Добьет одним движением. Прошу тебя, не делай этого. Всего одну секунду. Всего один раз. Дай побыть кем-то другим. Позволь мне. Ни верной подругой, ни примерной отличницей, ни гриффиндорской старостой, ни бывшей Рона Уизли, ни хорошей девочкой. Не дай мне быть Гермионой Грейнджер. Дай побыть тем, кто целует Драко Малфоя в темноте белоснежной ванной. Дай побыть тем, кто никогда не боялся этого сделать, тем, кого ты так ненавидишь, тем, кому ты, может быть, сможешь ответить. Кому ты захочешь ответить. Никто и никогда не узнает. Ведь это будет не она. Привет, это я. И я не знаю, кто я. С её дрожащих губ вырвался тихий стон, когда пальцы, сжимавшие ее разгоряченные кисти немного расслабились. Когда он мучительно медленно наклонился, и его рот приоткрылся, обжигая терпкостью гвоздики. Когда его пылающий лоб прижался к её собственному, и он, наконец-то, ответил. Разрешил. Он схватил ее за плечи и сделал легкое движение губами, словно сомневаясь в собственных действиях. Гермионе хотелось кричать. Скажи, что угодно; назови, как угодно; думай, что угодно. Только позволь сделать это еще раз. Его руки держали плечи так осторожно и бережно, будто она была сделана из пергамента. Будто он боялся, что его ударит током от любого лишнего прикосновения к ней, но все равно осознанно шёл на этот риск. Слезы так и жгли кожу от его неторопливого поцелуя. От влажных губ, так жадно вжимающихся в её собственные. От безумной благодарности за возможность хоть на секунду стать кем-то другим. Стать частью чего-то красивого и безмерно далёкого от того, где она была и кем являлась. Это было несравнимо. Ничего подобного. Ни с кем. Оглушение. Она чувствовала его всем телом, как он дрожит, какое неровное у него дыхание, как напряженное тело сопротивляется самому себе, то приближаясь, то слегка отстраняясь. Сопротивляется? Колокол зазвонил снова. Ударил, заставляя отшатнуться. Она расслабила руки и упёрлась пальцами в выступающие ключицы, дёрнувшись от ощущения голой кожи. Гермиона сделала небольшое усилие и легонько толкнула его. Он довольно быстро отшатнулся от нее, неловко прерывая поцелуй и глядя на нее с сомнением в глазах. Гермиона сделала два шага назад, облизывая губы и завороженно наблюдая, как быстро менялось его лицо от слегка растерянного до настороженно-надменного. Покрасневшие губы… О, Мерлин, покрасневшие от того, как она отчаянно целовала их. …скривились в привычной кривоватой улыбке, и она с грохотом ударилась об землю. Вернулась в свое тело. Стала тем, про кого успела забыть. Что она наделала? Гермиона на негнущихся ногах вернулась к двери, почти на ощупь подобрала сумку, стараясь не поворачиваться спиной и не смотреть в его глаза. Насмешливые. Снова. Либо он её в очередной раз добьёт, либо она снова сделает ошибку. Дверь хлопнула за ее спиной, ударяя по ушам, заставляя тупой колокол заткнуться. Она дотронулась до своего рта, все еще влажного от его губ, и с шумом выдохнула. Гермиона вытерла рукавом слезы и бросилась в свою спальню, мечтая о том, чтобы ее постель горела и спалила ее заживо.