Привет, это я

— Клянусь Салазаром, я выкину его из команды. — Уже добрых пять минут Драко распалялся гневной тирадой перед Блейзом. — Это будет его последняя игра. Крэбб пропустил очередную тренировку этим вечером, что окончательно вывело Драко из себя. Он был настолько разъярен, что даже не смог поймать снитч во время разминки, так сильно дрожали от гнева его руки. Через два дня у них должна была состояться очередная игра, а его команда вела себя так, будто у них всех за плечами высились только победные кубки, и дополнительные отработки приемов им вовсе не были нужны. Гриффиндор явно не собирался поддаваться, даже с учетом того, что в начале года им пришлось сменить половину команды. На последнем матче с Пуффендуем Поттер поймал заветный снитч на шестой минуте игры — болельщики даже не успели сорвать голоса. И игроки Слизерина почему-то вовсе не считали это угрозой и поводом для дополнительных отработок. — Не кипятись, Драко, подумаешь, у парня проблемы в личной жизни, — Блейз примирительно хлопнул его по плечу. — Не на всех девчонки бросаются с таким же рвением, как на тебя. Но я не пропустил ни одной тренировки. И почти ни одной юбки. — Пикси в задницу его проблемы, — не унимался Драко. — Пусть выбирает: либо член, либо место в команде, мне уже надоело с ним нянчиться. — Вот сейчас вдарим по стаканчику, и тебя отпустит, обещаю, — Блейз поиграл бровями и заливисто рассмеялся на весь коридор. Они направлялись в Башню старост, чтобы продегустировать «просто обалденную» настойку, которую прислал дядя Блейза на его предстоящий день рождения. Тот предусмотрительно решил спрятать ее подальше от подземелий, на тот случай, если Филч случайно заявится в их спальню с проверкой. В Башне старост у Блейза был свой собственный стол, в один из ящиков которого как раз влезала красочная бутылка с горячительным. Он встретил Драко сразу после тренировки - намытого и разгорячённого собственным гневом и недавним душем. Он сразу понял, в чем было дело, и решил поделиться подарком, дабы подавить этот нарастающий психоз, да и не мог он, если честно, со спокойной душой ходить на занятия с тем сокровенным знанием, что в заветном ящике одиноко скучала целая бутылка дорогого алкоголя. — А где Тео? — устало поинтересовался Драко, все еще подавляя внутренний гнев. Не собирался же Блейз напиваться с ним вдвоём, в самом деле. Это бы походило на какой-то нездоровый алкоголизм. — Подойдет попозже, — через плечо бросил тот, останавливаясь у портрета с каким-то чахлым стариком в конусовидной шляпе. — Плюма Ноктуа. Старик устало кивнул, и картина отодвинулась, открывая узкий проход в Башню старост. За весь семестр Драко впервые был здесь, удивляясь тому, почему ему раньше не приходила в голову мысль попросить Блейза показать святую святых старостата. Они наконец поднялись по узенькой лестнице и прошли через богато украшенную лепниной арку. Но не успел Блейз шагнуть в просторную гостиную, как стоявший за его спиной Драко, услышал неожиданно расстроенное «вот же задница Годрика». Блейз чуть подвинулся с прохода, впуская Драко внутрь, и тут же шепнул ему на ухо: «Третий день здесь торчит». Тот не понял о чем шла речь, и почему только что радостный тон товарища резко сменился разочарованным. Он окинул ленивым взглядом уютное помещение, оценивая размеры огромного дивана перед камином, и взгляд тут же задержался на тонкой фигуре с густыми волосами, что сидела к ним спиной за письменным столом недалеко от окна. Грейнджер. Блейз легким движением сбросил свою мантию на спинку дивана и подошел к окну, присаживаясь на подоконник. Грейнджер не изволила повернуться и обратить на них свое внимание, вместо этого она увлеченно что-то читала, явно не собираясь прерываться. — Я так понимаю, в гостиной Гриффиндора затянувшийся ремонт? Или тебя просто выгнали за слишком хорошее поведение? Несколько мгновений Грейнджер не двигалась, а затем нехотя оторвалась от своих занятий и повернулась к Блейзу. Драко бесшумно присел на диван, никак не выдавая своё присутствие и наблюдая за происходящим со стороны. Его взору была доступна лишь узкая спина в тонкой кофточке и копна распущенных волос. Ее упрямый, но какой-то скованный вид почему-то заставлял его снова и снова вспоминать сцену в ванне, которая то и дело прерывалась воспоминаниями о танцах в репетиционной. Придурок Долгопупс так и жался к ней, давя глупые улыбки, словно она была каким-то неземным божеством. — А на Слизерине закрылся кружок сарказма? — негромко, но чётко проговорила Грейнджер. — Уровень твоего остроумия не прогрессирует. Почти три дня. Он не видел ее почти три дня, и у него было такое чувство, что его ограбили. Совместных пар с Гриффиндором не было, но Гермиона и в Большой Зал не являлась, очевидно, питаясь только книжной пылью и тем, что переваривали со страниц учебников ее мозги. На репетиции она, видимо, тоже не собиралась больше приходить, и Драко стал настолько рассеян, что даже несколько раз прошелся по ногам Пэнси, погружённый в свои мысли, и не отрывая внимательного взгляда от дверей. Он даже допустил глупую мысль, что Грейнджер исключили за заносчивость, и это было единственным реальным объяснением, почему она вдруг исчезла из замка. На исходе второго дня Малфой не поленился и зашел в библиотеку, делая вид, что ему срочно понадобился какой-то фолиант по зельям, но и там его ждало лишь недовольное лицо мадам Пинс и несколько восторженных вздохов от шестикурсниц. Казалось бы, у него не было никакой возможности выяснить, куда она подевалась, чтобы не выдать собственного интереса, но, как оказалось, не только Драко мучился (нет, ему было все равно) вопросами местонахождения Грейнджер. Во время одной из репетиций Уизел вдруг прогаркал на весь зал, словно дикая ворона: «Профессор МакГонагалл, а где Гермиона?». Драко помнил, как скривился от звука его голоса. В тот момент он как-то неосознанно заметил, что Уизел все время терся рядом с одной из сестер Патил, и это зрелище вовсе не услаждало его взор. Он начал подозревать, что здесь имел место любовный интерес рыжего, и с каким-то сжимающим чувством внутри подумал, что Грейнджер как-то об этом узнала. И что, впала в депрессию? Это бы объясняло ее отсутствие. Он не мог судить, насколько серьёзными были между ними отношения, но она вполне могла уединиться «пострадать». А ещё воспользоваться моментом и своеобразно отомстить, накинувшись на него в Ванной старост. МакГонагалл ответила тогда ему, что у «мисс Грейнджер с мистером Долгопупсом репетиция индивидуальная», и Пэнси заметно пискнула, потому что Драко снова наступил ей на ногу. Индивидуальная, видите ли. Чем же они таким занимались, что для этого было необходимо репетировать отдельно? Но тебя это не касается, Драко. — Серьёзно, Грейнджер, ты здесь уже третий день отираешься, Башня старост — не твоя собственность, — рвано чеканил Блейз, зачем-то пародируя Снейпа. — Как и не твоя, — сквозь зубы прошипела она и беззаботно провела рукой по волосам. — А если у тебя есть какие-нибудь предложения, можешь озвучить их директору МакГонагалл. — Мордред! МакГонагалл, — чертыхнулся Забини, нахмурившись и почёсывая лоб. — Она же просила зайти еще час назад. Грейнджер никак не отреагировала на это внезапное осознание, не проявляя к этому никакого интереса, она лишь пожала плечами и вернулась к своим книгам. Блейз спрыгнул с подоконника и спешно набросил мантию на плечи. — Драко, я на пять минут. Драко не смотрел на Блейза, думая про себя, ему показалось, или Грейнджер только что вздрогнула, осознав, что в комнате был еще и он собственной персоной? — схожу к МакГонагалл и мы придумаем что… Блейз покосился на письменный стол. — …что делать дальше, короче. Забини скрылся за эффектной аркой, взмахнув напоследок полами чёрной мантии, и комната погрузилась в тишину. Драко лениво взъерошил волосы, не зная, куда деть свои руки. Вид идеальной осанки прямо напротив жутко его раздражал. Почти до мелкой трясучки. Как она могла быть такой спокойной? После всего, что он позволил ей сделать, надоедливые воспоминания никак не выходили у него из головы. И еще эта дура Пэнси подливала масло в огонь очень подробными рассказами о том, как выглядела Грейнджер в бальных платьях на примерках. Она явно хотела поглумиться над Занудой, но разыгравшаяся фантазия Драко работала в каком-то совершенно другом направлении. Он во всех подробностях представлял это хрупкое тело, что с таким отчаянием жалось к его собственному, в дорогих сверкающих платьях. Её худые ноги, по которым струилась ткань, открытые тонкие плечи, узкую талию и, блять, губы. Её губы, которые не было никаких сил выковырять из собственной башки. Просящие, умоляющие, так жадно в нём нуждающиеся. У него не было почти никаких шансов сдержаться. Он бы задушил сам себя, чтобы только заткнуть мерзкую тварь, что ворочалась в грудине и просила оттолкнуть. Он ведь почти сделал это. Послал сигналы от мозга к рукам, но они решительно его не слушались. Он вцепился в тонкие кисти мёртвой хваткой, готовый выдернуть чертову Грейнджер из своего личного ада и утопить в чертовой ванне. Но её рот открылся. Горячий и влажный открылся для него. Просящий его. Мордред. Драко расставил ноги, чувствуя напряжённый член, что упирался в брюки. Шумный выдох Грейнджер со своего места резко прошёлся по его сознанию. Такой тяжёлый и густой, будто она тоже думала сейчас о чем-то подобном. Будто он касался её не в своём покалеченном сознании, а прямо здесь и сейчас. С этого сраного дивана касался её, и ей это нравилось. Маленькой и слишком гордой отличнице. Он воображал, как она, вспоминая его руки, ворочается ночами по постели, как липнут волосы к влажному от истомы лицу. Закусывая до крови губу представлял, как сводит судорогой ее худые бёдра, зажимая между собой тонкую ладошку в ритмичном танце. Ох, бежать отсюда. Бежать подальше, пока чёртовы брюки не разорвало от возбуждения. Но он только вжался в диван. Слишком сильно накрыло мозги, накрыло этим приторным воспоминанием так сильно, что руки его дрожали, а грязный язык так и грозил развязаться, сказать ей, какая она мерзкая сука, что заставила чувствовать его всё это. Заставляла все время смотреть на неё и закусывать изнутри щеки. Причинять себе боль, чтобы только выкинуть из головы все мысли. Все эти воспоминания, отпечатавшиеся на веках грёбаным клеймом. И как она только могла сидеть там, уткнувшись в учебники, зная, что он прожигает её спину глазами, даже не пытаясь скрыть возбуждение? От мыслей. От каких-то тупых кусков собственного наваждения. Стоило ей повернуть голову и её глаза моментально бы встретились с последствиями этих болезненных фантазий, выпирающими из брюк. От больного осознания этого он возбуждался еще больше, мысленно умоляя ее повернуться. Пусть сама валит отсюда. Из этой башни, из Хогвартса, с этого грёбаного континента. — Страшно представить, что бы ты сделала, если бы застала меня голым. Он услышал свой хриплый голос как будто со стороны. Что? Что, пикси его задери, он только что сказал? Какого хрена, Драко, что ты несёшь? Поздно. Поздно было забирать все это обратно. Она отравила его. Отравила рот своим языком. Тридцать секунд. Сорок. Тишина. Ноль реакции. — Я к тебе обращаюсь, — это было похоже скорее на рычание, а не слова. — Грейнджер. Ее имя он практически пролаял. Неподвижная фигура после пары глубоких вздохов медленно повернулась на стуле, и чёрные глаза встретились с болезненно-белыми, прорезая их бесконечной темнотой. Ниже её взгляд не опускался, но, казалось, он касался его раздвинутых ног откуда-то изнутри. — Ты, должно быть, головой ударился, Малфой, — выплюнула она каждое слово с таким отвращением, будто её заставили съесть порцию паучьих яиц. — Вся кровь из головы в одно место ударила? Десять очков Гриффиндору! Мерлин, как же она была права сейчас. Как близка была к истине между напряжёнными бёдрами. Ему захотелось хлестко ударить себя по лбу и рассмеяться в голос от этой невероятно правильной догадки, но Драко только сжал зубы, с силой проталкивая сквозь них слова. — Уже забыла, как набросилась на меня в ванной старост, а, Грейнджер? Ее лицо скривилось фальшивой ухмылкой, и она разорвала прямой зрительный контакт. — Набросилась? Да ты сбрендил, — отвернулась она, листая учебник. Драко сомневался, что она действительно читала. Он выпрямился на диване, борясь с желанием подойти и с силой вытолкнуть ее из башни. Она бесила и возбуждала его одновременно, и он только сильнее и сильнее ненавидел самого себя. Он все отчаяннее и отчаяннее хотел, чтобы зверь внутри сожрал его и прекратил это безумие, граничащее с полным и неотвратимым концом. — Так мне показалось, или ты умоляла меня засосать тебя? Пускала сопли и жалась, словно какая-нибудь шл… — Закрой пасть, Малфой, — её лицо вдруг снова прожгло в нём дыру. Оно пылало от разгоравшегося внутри огня, и его дико прельщала мысль, что этот огонь разводил он сам. Она посмотрела на него, как на грязь под ногами, вызывая целый ворох неприятных чувств, а затем открыла рот и четко произнесла: — Да, тебе показалось. Потому что ты растерял последние мозги, выполняя тупорылые задания своего драгоценного Забини. Видимо, ты слишком часто нырял головой в унитаз, исполняя очередной приказ. Советую поискать остатки содержимого своей черепной коробки на дне водосточной трубы. Её лицо искажала неподдельная ненависть. Напряжение в его штанах спало также резко, как появилось, будто его вытряхнули из него, словно пыльный ковер. Она знала. Знала, Салазар её побери, про задание. Дьявол. И как давно? Явно не до того, как ворвалась к нему в ванну за поцелуями. Малфой рывком встал и скинул мантию, отпихивая подальше надоедливую мысль, что точно так же он хотел скинуть с себя штаны. Уверенным шагом он преодолел расстояние между собой и Грейнджер, мысленно отмечая, что её глаза неотрывно за ним следили. У него не было больше никаких моральных сил разговаривать с ней с дивана. Смотреть на эту расслабленную фигуру и эгоистично считать, что из них двоих неуютно было только ему одному. Он облокотился бёдрами об её стол, упираясь ладонями в столешницу по обе стороны от себя. Она слегка отодвинулась, заливаясь краской. Алые пятна на её щеках приводили Драко в дикий восторг, стряхивая с него бушующую ярость. — Ты совсем потерялась в своих книгах, мисс я-нахрен-всё-знаю? Что за ахинею ты здесь несёшь? — он посмотрел на неё сверху вниз, но она нисколько не смутилась. Грейнджер отбросила перо и скрестила руки на груди, откидываясь на стуле. Она почти копировала его манеру разговаривать с окружающими, только ей не хватало щепотки высокомерности. Кончик её языка застыл в уголке губ, а глаза хищно прищурились. Малфой окаменел и вцепился в столешницу до побелевших костяшек, чтобы не потянуться к Грейнджер руками. — Нет, мне просто интересно, что ты на самом деле собирался сделать? Облить тыквенным соком моё платье? Подставить подножку? Подёргать за волосы, как какой-нибудь первокурсник? Что за детский сад ты устроил со своим дружком Забини? — Следи, нахер, за языком, — прорычал он сквозь зубы, глубоко в душе успокаиваясь. Она знала про задание, но не знала, в чём оно заключалось. Не знала, что целью была вовсе не она, а сам Драко. Это он должен был позорить себя рядом с ней на балу. Но так было даже лучше. Пускай думает, что все именно так, как и представляли себе ее исключительные мозги. — За своим. Нахер. Следи, — слово за словом бросила она, не придумав лучшего ответа, и уставилась в стол. Драко тщательно осмотрел её недовольную фигуру, придирчиво зацепившись за слишком магловский внешний вид, и с ужасом заметил, что в груди стало пусто. Что ничего не билось внутри, отбивая органы и пробивая лёгкие, все внутри сжимается в ком от ярости. Только тянущее куда-то в ноги чувство, скользящее по венам и мышцам. Что-то перевернулось с ног на голову, и это до смерти напугало его. Он ничего не сказал. Краска медленно сходила с напряжённого лица, заставляя его взгляд блуждать по её напряженному лицу. По узкому подбородку, по напряжённым скулам, спускаясь ниже к белоснежной коже. Будто он прикасался пальцами. Будто ощущал её тепло на самом себе, обжигающее и такое… Нет, не думай об этом. Нужно проверить. Нужно только кое-что проверить. Он поставит этот маленький эксперимент, и это будет их последний разговор. Он вырвет себе язык, но больше не проронит в её сторону ни звука. Ни одного грёбанного слова. Только проверить, вернётся ли тварь. А она должна была. Они ведь никогда не расставались. Должна была вернуться эта тупая уродливая часть его. Без неё от него оставалась только половина. Полчеловека. — Твоё задание, Грейнджер, — его голос хрипел, каменея прямо в воздухе. Было почти преступлением сказать ей то, что он собирался. Непростительным. Ужасающим. — Что? — она подняла на него лицо. Тонкие брови хмурились, делая из без того большие глаза, просто огромными. Ну, давай, доканай меня прямо здесь. — Твое задание, Грейнджер, — повторил он, забираясь в эти чёрные омуты. — Поцелуй меня. Это прозвучало как не требующий обсуждений приказ. Он до сих пор не верил, что сказал эти слова ей. Что выбросил их прямо в её нахмуренное лицо, ожидая реакции. Какой? Грейнджер открыла рот от удивления, борясь с желанием прочистить уши, но быстро его захлопнула, раздувая щёки. — Ты точно чем-то ударился, Малфой, — сквозь улыбку проговорила она, встала и начала собирать свои вещи со стола. — Мы с тобой ни на что не спорили, чтобы я выполняла какие-то задания. И уж поверь, у меня хватит ума не делать этого и в будущем. Мы с тобой. Черт. Черт. Черт! О нет, она же не думает, что это какая-то шутка. Нет. Не в этот раз. Только в этот раз. Последний. — Ты этого хочешь. — Ты ошибаешься, — она почти смеялась, сжимая губы в попытках утихомирить улыбку. Она не смотрела на него. Она лгала. — И ты точно сошёл с ума. Еще десять очков Гриффиндору. Гермиона старалась не поднимать взгляда, не спеша, почти с ледяным спокойствием собирая вещи. Он говорил какую-то чушь, и она всерьез задумалась о его душевном состоянии. Нужно было скорее сбежать отсюда, пока она не наделала каких-нибудь глупостей. Стоп. Каких-нибудь? Она прекрасно знала, на какие именно глупости была способна. И до мелких покалываний в языке хотела это сделать. Хотела, но не могла себе позволить. Обещала же себе, что покончит со всем этим. Покончит с ним. Гермиона покосилась на свою мантию, которая висела на вешалке у стола и сделала шаг, чтобы подойти и забрать её, но горячие пальцы больно сомкнулись на ее кисти, останавливая. Почти дёргая на себя. — Ну же, — шипел он сквозь зубы. Его лицо светилось гневом, он вовсе не был похож на человека, который нуждался в поцелуях. Он выглядел... отчаявшимся. — Сделай это. — Отпусти меня, идиот, — она попыталась вырваться, делая отчаянный шаг, но её снова дёрнули, будто какую-то безвольную куклу на веревочке. Малфой вцепился взглядом в её лицо, не давая никакой возможности скрыться от этих ледяных оков. Гермиона сделала ещё одну слабую попытку вырваться, но он только сильнее сомкнул пальцы, пробираясь ими до самых костей, и медленно потянул ее руку на себя. Сжатую в маленький кулак и готовую впечататься в благородное лицо. Но кого она обманывала, он был гораздо сильнее. Сильнее. Горячее. Чёрт побери, он был просто до охерения горяч. Настолько, что дышать рядом с ним становилось всё тяжелее. Настолько, что этот предательский двигатель — сердце так и бил поршнями с каждым новым ударом разрывая трещащие по швам цилиндры. Он медленно поднёс её сопротивляющийся кулак к собственной груди и прижал к тонкой ткани свитера. Притянул его, словно растягивая тугую пружину. Кровь в этот момент устремилась к месту соединения их тел, больно пульсируя под кожей. Вырываясь из неё наружу. Пропуская через себя сотни киловатт электричества, прожигающего каждый сантиметр, каждый край и каждую клеточку этой слабой плоти. И снова эта пустота внутри. Ни желания ударить, ни оттолкнуть, ни оскорбить. Ни окровавленных лап, раздвигающих рёбра и ковыряющихся в частях плоти. Он был пуст и заполнен одновременно. Бежал, стоя на месте, то ли от себя, то ли от неё. — Поцелуй меня, Грейнджер, — от его шёпота у нее горели уши. Воспламенялся мозг синими языками, облизывая и умоляя сказать это еще раз. Она задохнется, если не услышит этот прошибающий грудь шёпот. Он зарычал, когда её пальцы расслабились, и ладонь намертво прижалась к груди. Малфой чуть прикрыл глаза, но не позволил себе спрятаться за веками и огромным усилием воли, скрипящим тонкими ножками по полу, взглянул ещё раз на её лицо. Гермиона только смотрела на свои пальцы, приоткрыв рот и судорожно сглатывая. Так было лучше, да. Когда её маленькая ладошка прижималась к груди, слегка сжимая тонкую ткань. Такую лишнюю сейчас. Дьявол, да как она не загорелась от этого прикосновения? Драко потянул её на себя, и Гермиона сразу подчинилась. Сделала последний шаг, разделяющий их лица. Смешала своё дыхание с чужим, вдыхая его собственный запах. Без гвоздики и мёда, без цитрусов от мыльной пены. Только что-то едва уловимое и невесомое, от чего хотелось вцепиться в его кожу зубами, чтобы распробовать эти слабые частички чужого существа. Впитать. Стать их частью. Оставить часть себя. — Поцелуй меня, — он просил уже в третий раз одними губами, выдыхая ей прямо в лицо, чувствуя, как ладонь неуверенно двигается к его плечам. Гермиона медленно, короткими рывками подняла голову, переводя взгляд на потемневшие глаза. Его рука обессилено опустилась, скользнув по предплечью и выпуская из пальцев её тонкую кисть, а глаза одним мягким движением закрылись. И столько усталости было во всем этом. Столько слов повисли между их лицами, обдаваемые горячим дыханием. Гермиона коснулась светлых волос у него на затылке, и её тело притянулось само собой. Послушно прильнуло к тому, кто ни минуты не покидал её мыслей, заставляя их ворочаться и путаться. Оно ей вообще уже не подчинялось. Гермиона едва слышно застонала, почувствовав его губы. Мерлин, и почему её пришлось просить аж три раза? Он только легко коснулся её и тут же оторвался, повторяя их первый поцелуй в ванне. В тот раз она дразнила его. Гермиона едва прижалась к нему всем телом, и он перестал медлить, сразу проникая в её рот, вылизывая ее губы, встречаясь снова и снова с её языком. С таким нетерпеливым, с таким влажным и крышесносящим. Её пальцы, зарывающиеся в волосы и тянувшие его на себя, просто добивали. Вколачивали гвоздями мозги, разрушая стальную оболочку. Почему он не сделал этого раньше? Почему не увёл её ещё на четвёртом курсе от этого тупого болгарина и не сорвал с губ эти тяжёлые вздохи? Мало. Этого все равно было ничтожно мало. Он осторожно схватился руками за её тонкую талию, теряя равновесие. Тонкая кофточка не давала и шанса притупить ощущения. Пришлось дать усилие ногам, чтобы удержаться. Чтобы удержаться и не свалиться на грёбаный стол, утягивая её за собой. Она ведь должна была чувствовать. Должна была чувствовать, как он упирается своим желанием куда-то ей в низ живота. Да похрен. Если этого недостаточно, он проорёт ей в лицо, как сильно её хочет. Как у него сводит все нутро от одного взгляда на неё, как трясутся руки, когда она с кем-то танцует. Когда кто-то ведёт её по партеру, и она улыбается. Не ему. Как сильно она сейчас бесит его. Как он себя за это ненавидит. И её. За то, что заставляла его хотеть. Просто жила в этом замке и заставляла желать того, что он никогда не должен был пускать в свою голову. А она раскроила кость, провела хирургическую трепанацию и сунула в обнажённые извилины что-то чужое и постоянно отторгаемое. Сука. Дрянь. Грязнокровка. Уродина. Слова лишь бились друг о друга, теряя смысл, едва его обретая. Только бессмысленный набор букв. Он рывком толкнул её на себя, разрывая поцелуй, скрипя зубами от пульсирующего между ног стояка. Она хрипло выдохнула и, о Мерлин, сама потёрлась об него, окончательно разбивая то, что между ними когда-то было. Бросая в стену и наслаждаясь звоном осколков. — Чёрт… — Драко тяжело дышал ей в губы, сжимая до боли девичью талию. Если она не остановится, он трахнет её прямо здесь. Завалит на стол, ударяя её головой об столешницу, скидывая книги и пергамент. Густые волосы разметаются по гладкой поверхности, он раздвинет острые коленки и наклонится между ними. Чернильница упадёт и зальет светлое дерево чёрным пятном. Испачкает её одежду, её тело, её руки, а она обязательно потянется к нему. К его волосам, пропуская их сквозь пальцы, оставляя в них рваные мазки густой краски. Потянется к его лицу, подушечками размазывая чернила по бледной коже, рисуя только известную ей одной картину. Он подхватит её пальцы губами, почувствует кончиком языка горькую субстанцию, а она улыбнётся, пачкая его зубы, губы и подбородок в чёрный цвет. Он потянется, чтобы поделиться с ней этой горечью, и она жадно слижет смоляную краску, смешивая со своей горячей слюной… Он слишком сильно прикусил её губу, когда Гермиона внезапно отстранилась, разрушая нахлынувшую фантазию. Он продолжал впиваться пальцами в её тело, пытаясь сфокусировать взгляд на покрасневших и зацелованных им же самим губах, но её глаза слишком громко кричали. Огромные и почерневшие они смотрели на него с нескрываемым ужасом, и голова вспыхнула от мириадов догадок и предположений, что же он мог сделать не так. Драко даже не успел распустить руки, застывшие на тонкой талии, наслаждающиеся идеальными формами. Быть может, он спустил их чуть ниже, но не на столько чтобы… И только когда почти испуганное лицо Блейза каким-то невероятным образом коснулось его сознания, глаза, наконец, вернули себе способность видеть. Забини стоял в проходе богато украшенной арки с рухнувшей на бежевый ковёр челюстью. Гермиона смотрела в одну точку на груди Малфоя, уперевшись в неё ладонями. Она дрожала и сжимала челюсти, заливаясь краской еще больше, чем от его жарких поцелуев. Самое время, Блейз, ты там специально засекаешь, чтобы явиться в самый неподходящий момент? Перед ним не было смысла оправдываться. Отталкивать её от себя, позорно унижаясь, и лепетать, что его якобы силой заставили, принудили, обесчестили. Это было просто смешно. Такая заноза в заднице, как Блейз, ни в жизнь не поверил бы в эту чепуху. Он просто размажет его сарказмом и язвительными шуточками по всему Хогвартсу, будь он неладен. Инстинкты как-то странно сработали, и он не придумал ничего лучше, чем закинуть руку на ее плечи, притягивая к себе. Прижимая её лицо к грохочущему сердцу. Защищая. Он блистательно улыбнулся как ни в чём не бывало и, слегка прокашлявшись, манерно протянул: — Привет, Блейз. Надеюсь, лишний кубок у тебя найдётся?