Привет, это я

Конец был близок, а она была близка к концу. Чего-то не хватало и чего-то было слишком много. Башня старост пустовала. Единственным источником света в темной комнате служила одинокая свеча на письменном столе у окна. У сгоревших поленьев в камине померкли огненные жилы, забирая последнее тепло и придавая помещению отрешенность и запустение. Гермиона так нервничала, теребя пальцами полы своего свитера, что даже забыла от волнения пароль, и едва могла сдвинуться с места, когда профессор Уорлок с портрета спросил, что делает мисс в Башне старост в столь позднее время. Раскрасневшаяся как закатное небо Гермиона ответила что-то бессвязное и, услышав знакомый щелчок, торопливо поднялась в гостиную, обеспокоенно оборачиваясь на плотно захлопнувшуюся дверь. Она чувствовала себя полной идиоткой, потому что башня пустовала, встречая её неприветливой темнотой и тишиной. Гермиона даже успела обрадоваться такому повороту событий, ведь адекватного объяснения своему поведению она дать не могла. Какого драккла она вообще притащилась сюда за минуту до отбоя? Глупо было предполагать, что кто-то мог быть здесь в это время. Кто-то. Сказать, что их репетиция с Невиллом после всего, что устроил Малфой, не пошла — ничего не сказать. Они что-то мямлили друг другу, неуверенно двигались по паркету, наступая с завидной регулярностью на свои же ноги и устремляя глаза в пол. Малфой каким-то образом разрушил их ментальную танцевальную связь, и все шло наперекосяк. Все было не то. Не тот рост. Не те волосы. Не те сильные руки, дающие импульсы телу. Не то внимательное лицо. Все было неправильно. Гермиона не ведала, каких сил стоило Малфою то деланное равнодушие, которое он по капле выдавливал из себя. И хотя кривая поддержка Невилла все же заставила его самодовольно ухмыляться, все остальное он едва ли мог назвать забавным. Громко подпевающая отвратительной магловской композиции Грейнджер танцевала на каблуках в своих вызывающих джинсах. Неужели она так хотела чтобы ее мысленно раздевали все эти перезрелые старшеклассники? Изящные ноги, практически голые, если учесть, что тот кусок ткани, который она называла джинсами, подчеркивал каждую гребаную линию ее тела, уверенно переступали на тонких шпильках, заставляя просто коченеть его мужественность на глазах. Он бы хотел усадить ее на стол, схватить за бедра, чтобы высоко поднять узкую щиколотку и расстегнуть тонкий ремешок, плотно обвивающий её ногу прямо над выступающей косточкой. Он бы раздевал её медленно. Мучительно медленно. Чтобы она извивалась и мокла от желания. Чтобы больше никогда не смела встать в пару с этим неумехой — Долгопупсом, который не мог удержать в руках маленькую и тощую Грейнджер. Жаркие сцены разворачивались у него в голове, пока он делал те несколько шагов до граммофона. Что же, если ей так нравилась эта магловская музыка, он бы не стал ничего менять. Ему было наплевать. Его мастерство не задушила бы какая-то примитивная песня, ритм которой, как бы ему не хотелось признавать, был довольно неплох. Он станцевал бы и в тишине, если бы потребовалось. Неужели она думала, что ему это нужно? Симпатичная мордашка, чистокровное происхождение и горы денег в хранилищах Гринготтса? Нет, этого было недостаточно для того, чтобы вести кого-то в танце. Ему ничего этого не нужно. Тем временем Гермиона уже с минуту стояла в пустой гостиной, ожидая непонятно чего, всматриваясь в слабые очертания предметов обстановки, и заглушая мерзкий голосок где-то в задней части мозга, шепчущий, что она редкостная кретинка. Сделав шаг назад, она все-таки зачем-то прошептала: «Малфой?». Сердце стукнулось в ребра, когда высокая тень со стороны дивана расползлась по стене, подрагивая от пламени свечи. На какую-то жалкую секунду Гермиону снова бросило в пучину прошлогодних событий, где за каждым углом ей мерещились убийцы, предатели и жуткие чудовища. Но светлые волосы, в прядях которых отражался слабый свет, дали подсказку — здесь прятался монстр другого сорта. И от этого ей вовсе не становилось спокойнее. Гермиона почти не видела его лица, но глаза прекрасно улавливали движения темного силуэта. Малфой ступал бесшумно, практически крался, грациозно приближаясь вполне осязаемой тенью, заставляя её почувствовать себя загнанной дичью. Он подошел почти вплотную и стал медленно обходить Гермиону со спины, едва прикасаясь к ней своим телом, посылая мелкую, колючую дрожь по позвоночнику. Гермиона закрыла глаза и приоткрыла рот, чтобы было хоть немного легче дышать, когда он пальцами подцепил лямку на ее плече и, нарочито неторопливо высвободил ее руку от сумки, отбросив ее куда-то в сторону. — Думаешь, можно так поступать со мной, Грейнджер? — прошептал он, аккуратно сбрасывая с плеча её хвост. Он уже во второй раз за день заправил за ухо эту непослушную прядь. Гермиона не понимала, что Малфой имел в виду, ее глаза нехотя открылись, пока мыслительные процессы лениво пережевывали содержимое черепной коробки, фокусируясь только на самых элементарных потребностях: дышать, держаться на ногах, еще раз дышать и хоть что-нибудь видеть. — Я задал вопрос. Пошёл к чёрту. — Но я не… — но он не дал договорить, приложив указательный палец к ее губам и едва заметно покачав головой. Малфой аккуратно обвел подушечками пальцев контур ее рта, пытаясь заглянуть в невидящие глаза. Язык будто сам по себе толкнулся навстречу его руке, но Гермиона сдержалась, стиснув покрепче зубы. Очертания его лица расплывались во тьме, но не становились от этого менее привлекательными. — Только да или нет, Гре-е-ейнджер, — Малфой протянул её фамилию с особенным тягучим придыханием, он практически прорычал это слово с каким-то звериным оскалом, и она заметила, как блеснули его зубы в тусклом свете. — Я нравлюсь тебе? Вот так банально? Спроси-ка лучше что-нибудь о шестой поправке в Законе об использовании магических предметов. Чёрт. Она сглотнула слишком громко, вызвав у него легкую улыбку, которую едва могла заметить. Драко пропустил сквозь пальцы ее хвост, безболезненно дёрнув его на конце, и завороженная Гермиона не заметила, как он прикусил губу от удовольствия. Рука переместилась на ее плечо, и от неожиданного прикосновения Гермиона застыла, задерживая дыхание. Он продолжал изощрённые пытки, сминая пальцами тонкую ткань и приспуская её по предплечью, чтобы открыть себе доступ к маленьким выпирающим ключицам. Малфой наклонился к ее шее и почти невесомо прикоснулся губами к острой косточке, но не сдержался и провел по этому самому месту влажным языком, вызывая хриплый вдох из стянутого напряжением горла. — Да. Нет, Гермиона! Она отвечала неправильно. Ее вообще не должно здесь быть, но что-то подсказывало на подсознательном уровне, что никто уже не позволит ей уйти. Гермиона уже и не знала, хотела ли этого. Где-то в глубине ее души все еще таилась неприязнь к Малфою, такая знакомая и такая понятная. Но теперь там было и что-то еще, что-то горячее и новое, и от смеси противоречивых чувств, Гермиона ощущала себя опьяненной. Уголки рта Малфоя чуть приподнялись, и он отстранился, разрешая ей сделать ещё один судорожный вздох. — Ты бы хотела до меня дотронуться? — прошептал он на грани хрипа, и его пальцы сомкнулись на тонкой дрожащей кисти. Он уничтожит тебя, Гермиона. Его свободная рука кончиком пальца приподняла маленький острый подбородок, и ее зубы впились в щеку в отчаянной попытке сдержать ответ. — Да. Рядом с ним мозги отключались. Рассыпалась гордая сдержанность, таял на глазах здравый смысл. Она летела, словно ошалевший мотылек на лампу. Знала ведь, что сгорит, но все равно летела на свет. В его случае — на непроглядную тьму. Все внутри нее кричало, что нужно уходить, срочно бежать, пока это безумие не свернуло ей тонкую шею с глухим хрустом костей, но она больше не могла двигаться. Как бы хотелось списать все на действие пресловутого «Империуса» и запустить ему в сердце еще одно из непростительных, но все это оставалось лишь лихорадочной попыткой сознания оправдать свое бездействие. Малфой поднял хрупкую холодную ладонь и прислонил к своему полыхающему лицу. Ее пальцы с жадностью вжались в слегка шершавую скулу, почувствовав тепло его кожи, и быстро нащупали расплывшиеся в усмешке губы. Ужаснувшись, Гермиона захотела тут же отдернуть руку, но он заметил это желание быстрее, чем она успела среагировать, и немедленно перестал улыбаться. Его губы медленно двигались, целуя ее пальцы и согревая их дыханием. О, Мерлин, помоги… Он услышал, как она тихонько застонала, и его разнесло. Он просто должен. Должен сделать это, иначе его мозги вскипят и расплавят черепную коробку. Ее покорность прошибала до сбивчивого пульса, возбуждение толкалось в брюки, стоило ей только робко шепнуть в пустоту его имя. Она хотела, чтобы он был здесь. И она сама пришла. Позвала его. Тупая дура. Маленькая отличница Грейнджер стояла здесь перед ним оглушенная, дрожащая, наверняка испуганная. И она принадлежала ему. Не рыжему ушлёпку. Не дурачку-Долгопупсу. Только ему. «Она никогда твоей не была. И не будет», — звучал где-то на задворках подсознания, но Драко его игнорировал. Какого Мордреда он делал, Малфой и сам не знал. Будто ему было мало девушек в школе, которые и сами рвались в его постель, словно там ежедневно проводились распродажи мантий. Ему нравилось быть с Пэнси, нравилось то, какой пошлой пустышкой она иногда была, он знал, как получить с ней удовольствие. Он больше ничего от нее не хотел. И это было нормально. Это была его жизнь, его выбор. Но Драко будто не знал, как принадлежать самому себе в присутствии Грейнджер. Его голова вдруг наполнялась чувствами и мыслями, которые он всегда так успешно от себя отгонял. Он больше не знал, чего хотел. Хотелось только…да. Сейчас. Просто нужно. Ее. — Ты хочешь, чтобы я дотронулся до тебя? — он спросил это почти беззвучно, отпуская слова растекаться теплом по её руке. От тебя ничего не останется. Гермиона что-то промычала и запустила руку в его волосы, до боли сжимая пряди в кулак. Она хотела, чтобы он заткнулся. Чтобы перестал задавать эти ужасные вопросы, на которые она все время отвечала неправильно. Она сама дала начало этому безумию, не удержавшись перед его внезапной взаимностью в той чертовой ванной, и уже не могла никак это остановить. Осталось только лечь поперёк на паровозные пути и принять свою судьбу. Пожалуйста, пусть он заткнётся. Пусть засунет свой жадный язык в ее рот и заткнётся навсегда. — Я не сделаю этого, пока ты не попросишь, — Малфой читал её мысли, и никто не сомневался, что ему не пришлось использовать легилименцию. Самоуверенный павлин. Кто может захотеть твоих прикосновений, кроме тупых индюшек, что учатся с тобой на одном факультете? Кому ты нужен, похотливое животное, идущее на поводу у своих грязных желаний? — Мне… — тихий выдох. — Я хочу… — она приподнялась на носки, не в силах больше выдерживать такое расстояние между их лицами, но он отстранился в последний момент, и ее губы лишь слегка коснулись его подбородка. Он дразнил ее. Чертов гаденыш. Одно только его драконье имечко просто ревело о том, каким монстром он в самом деле был. С непробиваемой чешуёй, витиеватыми рогами и адским пламенем в пасти. Совершенством. Гермиона вдруг дернула его голову за волосы и вцепилась зубами в нижнюю губу, вкладывая в это движение последние кусочки своей гордости. Пускай издевается сколько хочет, никто не будет покорно ждать разрешения. Пускай добьет ее своим огнём, она сама встанет на пути у смерти. Спускайся в Ад, из которого ты выполз. Малфой застонал от такой дерзости и впился в неё болезненным поцелуем, хватая Гермиону за тонкую талию и прижимая ее к возбужденному паху. — Сука, — прорычал он ей в губы и раздвинул их своим языком с таким звериным остервенением, что Гермиона вскрикнула от испуга, но ее голос утонул в поцелуе. Когда сильные пальцы требовательно забрались под тонкую ткань свитера, она обвила руками его шею, утягивая на себя, переступая на напряжённых ногах, дрожащих от каменной усталости, и цепляясь за его тело своим собственным. Малфой что-то сказал, пробежался ладонями по выступающим ребрам и, добравшись до косточки бюстгальтера, грубо протолкнул под нее пальцы и сжал маленькую грудь, упирающуюся в его ладонь затвердевшим соском. Он чувствовал, как ее кожу пробирала стая мурашек, перекидываясь на него самого, заставляя возбуждение ползти скользкой змеёй по его хребту. Чёртовы джинсы. Чёртов ее язык, лижущий его губы, толкающийся в его зубы, пробующий его яд, растекающийся по глотке. Забирающий его себе. Чёртова-хренова-сука-Грейнджер. Просто трахнуть её. Сейчас. Дать то, что она так просит. Он резко оставил в покое ее грудь и так сильно сжал пальцами обтянутые плотной тканью ягодицы, что она резко вздохнула. Драко прижал ее к своему члену, кусая от удовольствия опухшие губы, подбородок, шею, вылизывая покрасневшую кожу языком и утробно рыча. Он был на грани. Ходил по лезвию, почти наслаждаясь этой пыткой. Он никогда не был медлительным в постели, ему всегда нужно было быстро и резко, и Драко не знал, почему сегодня — с ней — ему так хотелось измучить себя. — Что. Ты. Со мной. Делаешь? — Он выстонал это куда-то ей в шею, крепко зажмурившись и сжав пальцы в кулак. В кулак на ее тощей и соблазнительной заднице. Гермиона едва устояла на ногах, когда он резко отпрянул и лишил её опоры. Лишил единственного, за что она ещё держалась в этой комнате, хотя в сознании её тело уже давно летело куда-то вниз. Прихватив с собой всё остальное. Она не поняла, как оказалась на диванных подушках. Кажется, он толкнул ее, пихнув в грудь, и она только успела схватить руками воздух при падении. Малфой опустился на колени и грубым рывком раздвинул ее бедра, устраиваясь между ними. Он резко дернул вверх ее несчастный свитер, кажется треснувший под таким напором, и опустил лицо к ее напряженному животу. Гермиона сжалась в тугую струну, зажмуривая глаза и вцепляясь пальцами в мягкие подушки. Влажный язык разрезал ее кожу, раздвигая края плоти и засовывая внутрь горящие угли. Даже стоящий на коленях, он все равно возвышался над ней своей самоуверенностью, болезненной страстью и безграничной властью. Малфой перед ней на коленях, вылизывающий ее живот, как самую желанную на свете вещь. С ума сойти. Просто. Такого не бывает… Толкнуться. Бёдрами ему навстречу, чтобы он глухо застонал в её плоть. Ловкие пальцы подцепили металлическую пуговицу на джинсах и медленно расстегнули молнию, открывая темноте белую ткань тонкого белья. Гермиона застыла, а ее руки вцепились в мягкие волосы, как только она почувствовала его губы сквозь тонкую ткань в самом низу живота. Дьявол. Грёбаный Сатана у неё между ног. Драко оттянул край ее нижнего белья, царапая кожу ногтями и приложился губами к оголенным нервам на коже. И это был конец. Гермиона отрезвела за несколько секунд и судорожно сдвинула бедра, упираясь ими в его бока. Она попыталась привстать и принять более сидячее положение, уперев ладони в подушки дивана и подтягиваясь на руках, но Малфой поднялся и навалился всем телом, снова раздвигая ее худые ноги в стороны. Его член упирался ей в промежность. И будь проклято это переполненное огнем тело, которое только хотело прижаться к нему сильнее. — Тише, — он нежно поцеловал ее в щеку и подул на увлажнившуюся кожу. И это легкое, почти любовное движение никак не сочеталось с грубостью, которая прямо-таки сочилась из него всего пару мгновений назад. — Ничего не будет. Драко чуть-чуть прикусил ее за подбородок, приподнимая его пальцами. — Не бойся. Он двинулся. Точно двинулся своим высокомерным умом. Интересно посмотреть, что ответила бы загнанная в угол лань, когда возбужденный охотой хищник, взъерошенный и дикий, сказал бы ей: «Не бойся». Он был так сильно возбуждён, что мог бы, наверное, довести ее до конца прямо через одежду. Интересно, какой он там. Она бы посмотрела. О да, она бы рассмотрела его всего, запоминая детали и касаясь его своим взглядом. Свитер сложился гармошкой у ее горла, а длинные пальцы сдвинули ткань мягкого лифчика, открывая своим губам твердый сосок. Его зубы сомкнулись на чувствительной вершинке, и он толкнулся бедрами между ее раздвинутых ног. Чувствуй. Чувствуй его, маленькая Грейнджер. Сунуть бы тебе его в рот, намотав на кулак густые волосы. Посмотреть, как обхватят твои опухшие губы твёрдую плоть. Ты была бы хороша. Очень. Так же, как сейчас. Раскрытая полностью. Так-идеально-ему-подходящая. Блять. Ее грудь увлажнялась все больше от глубоких и мокрых поцелуев, а Гермиона тяжело дышала, судорожно хватая губами воздух. Она позволит и умрёт. В этой гонке она заведомо была проигравшей стороной. И она сама пришла, чтобы принять поражение. Малфой просунул одну руку между их слившимися телами, второй сжимая в кулак ткань несчастного лифчика. Он приподнялся, перестав вжиматься пахом промеж ее бедер, приспустил с одной стороны узкие джинсы и обвел пальцами открывшуюся кожу. Он толкнул руку под ткань и стянул джинсы на столько, на сколько позволяли её раздвинутые колени. Гермиона не видела ничего, кроме слабых очертаний его лица, но все чувствовала, прикрыв глаза от стыда и смущения. Малфой немного поддался вперед, а его рука скользнула по ее животу и кончики пальцев уже забрались под краешек тонкого белья. Наполненные ужасом, ее глаза распахнулись, и она схватила его за предплечье, делая слабые попытки вырваться. — Убери руки, — хриплым, ломающимся от возбуждения голосом приказал он и прикусил ей губу. Гермиона ослабила хватку, но не разомкнула пальцы, чувствуя, как он спускается все ниже. Как преодолевает последние границы, как ломает последние стены между ними. Еще один жалкий сантиметр, и он будет знать о ней больше, чем кто-либо еще. Она не была невинной девицей на выданье, но ее единственный за всю жизнь партнер никогда не касался ее там. Никогда не смотрел. Не знал вкуса. Понятия не имел, какая она. И вот Малфой. Их отношения трудно было назвать даже приятельскими, но вот его рука толкается между ее раздвинутых ног. Она позволяет больше, чем могла представить. Хочет больше, чем должна хотеть с ним. И она отпускает. С трудом сдерживая подступающую к горлу гордость, убирает свою руку, отбросив ее безвольной конечностью на диван. Она была такой мокрой, что ткань трусов пропиталась насквозь. Низкий, истинно мужской стон разлился ей в шею, пока пальцы, протяжно и смакуя каждый влажный миллиметр, двигались все ниже. Глубже. Горячее. Дурацкие джинсы сковывали движения, держали ее в тугих тисках, соединяя два тела в одно. Господи, что это. Помоги. Скажи, что делать теперь? Давящая теснота и её разгорячённая плоть расщепили на куски его последнее самообладание. Он больше не мог держаться. Он разомкнул руки на своей шее. И выдохнул. Гермиона вцепилась в его плечи, каждый мускул которых был напряжен до предела. Стоны с шипением прорывались сквозь зубы, когда один его палец легко скользнул внутрь. Да… — Черт, Грейнджер, — с этими словами он сделал несколько неторопливых движений, просовывая руку чуть дальше и натягиваясь, словно зверь перед прыжком. Его стояк упирался в ширинку, и единственным желанием было — стянуть эти дебильные брюки и трахнуть ее как следует, но он издевался над самим собой с каким-то необъяснимым мазохизмом. Терся сам об себя, как какой-то херов неудачник. Он же обещал, что ничего не будет. Сказал это прямо в покрытое холодной испариной лицо. И когда же ты, Драко, стал так внимателен к собственным обещаниям? Ты знаешь, что она позволит тебе всё, что захочешь, но продолжаешь доводить её только пальцами, задыхаясь от задушенных стонов, рывками вырывающихся из её горла. Чёрт, она была просто прекрасна. Смущённая, но желающая его настолько, что эта борьба так чётко читалась в её лице и глазах, точное выражение которых он мог только представить. Он бы понял это, даже если бы зажмурился. Ей точно нравилось. По-другому он не умел. Не хотел, чтобы она могла испытать что-то подобное с кем-то другим. О да, она узнает разницу и не кончит по-настоящему больше никогда. Это было даже лучше, чем вечно подкалывать её и доводить до слёз. Да. Узнай меня. Больше ты этого не получишь. Когда второй палец оказался у неё внутри, Драко толкнулся слишком грубо, и Гермиона громко вскрикнула на всю гостиную. Малфой приложил свободную руку к ее рту и наклонился к самому уху, учащая движения собственных пальцев. — Давай. Сделай это для меня, — он шептал ей в ухо с хриплыми стонами, всем своим существом ощущая, как она сжимается. В ней и так было очень тесно. Она была такой узкой, что он дрожал от наваждения, с каждым толчком представляя вместо руки собственный член. Быстрее. Быстрее. — Скажи… Скажи что-нибудь… — они рычали и стонали уже в унисон, Гермиона всё еще вцеплялась в его плечи, двигаясь навстречу его пальцам. Он убрал руку с её лица и прикусил за мочку уха, оставляя на ней влажный след. — Скажи, прошу тебя. Предатель. Пожиратель смерти. Гордец. Глупец. Монстр. Любовник. Малфой. — Д-Драко, — она столкнулась с его лбом своим, шумно зашипев от растекающегося удовольствия. Судорогой сводило ноги, застывали кости, наливались горящим свинцом жилы. Лучше, чем алкоголь. Лучше, чем наркотик. Лучше, чем вся чистая кровь мира. Два сильных и влажных толчка. Один беззвучный вскрик. Три секунды, чтобы прийти в себя. И закрученная в скользкую змею бесконечность, чтобы попробовать забыть. Никогда. Малфой резким движением убрал свою руку и встал на ноги, один Мерлин знал, как он сумел сохранить такую прыткость, после всего, что только что вытворял, стоя на коленях перед самой ненавистной девчонкой в школе. Он с интересом посмотрел на свою ладонь, прежде чем медленно коснуться пальцев своим языком, пробуя их на вкус. У Гермионы останавливалось сердце. Дыхание было таким неровным, что в глазах на мгновение потемнело. Закрываешь веки и пустота. И его здесь больше не было. Пока Гермиона дрожащими руками справлялась с ширинкой, он просто исчез. Растворился в полутьме, как какое-то мифическое создание. Гермиона села на диван, всматриваясь в гнетущую темноту. Она поправила под свитером съехавший со своего места бюстгальтер и одернула полы одежды так, будто этот пуловер мог растянуться до самых колен и спрятать ее под своей затейливой вязкой. Но он не мог. И ничто не могло. Выбившиеся из взлохмаченного хвоста волосы лезли в лицо, посылая острые волны раздражения в перегруженные мозги. Гермиона рывком стянула с волос резинку, почувствовав, как вместе с ней с неприятным треском вырвалось несколько волосков. Она попыталась снова собрать непослушные пряди в хвост, но ничего не выходило. Дрожащие руки никак не могли справиться с этой проблемой и, перестав себя мучить, Гермиона просто отпустила свои волосы мягкими волнами по спине, сложив бесполезные ладони на коленях. Она убила в себе Гермиону Грейнджер. Желание стать кем-то другим отравило ей разум, и она сама толкнула свое тело в пропасть. Не было даже жалости. Ни капли жалости к себе, ни капли злости к нему, за то, что не остановился, когда она просила. А она просила? За то, что он никогда не останавливался. О нет, Малфой был не при чём. Она сама завела этот поезд, прокручивая снова и снова маленький ключ, стягивая тугую пружину механизма. Лучше бы он сделал это. Лучше бы он разделся и сделал это как полагается, тогда они смогли бы разделить всё на двоих. Стали бы частью одного. Но ей досталось всё. Целое блюдо, которое едва могло влезть в сворачивающийся от тошноты желудок. Она могла бы назвать себя идиоткой? О, да. Конченной девицей? Вероятно. Шлюхой? Естественно. Шлюхой. Мерлин, она действительно шлюха. Отдавшаяся по первому зову, признавшаяся в своих низменных слабостях. И кому? Уроду-Малфою, который её ненавидит, издевается, тешит непомерных размеров самолюбие своими жестокими играми. Теперь ты довольна? Никто не мог сделать ей больнее, чем она сама себе делала и, когда горячие капли разбились об раскрытые ладони, она позволила себе зарыдать. Дрожа всем телом и не сдерживая отчаянный вой, толкавшийся через нос и горло. Размазывая по лицу слёзы, перемешанные с капающей из открытого рта слюной. До болезненной икоты, сжимающей грудь, выпускающей позорные громкие всхлипы. Она ревела, как маленькая девочка, у которой отобрали куклу, но на самом деле у неё отобрали нечто более важное. Достоинство. Слишком громко. Слишком больно. Ощущая постыдную влажность между ног и фантомное присутствие его осторожных пальцев, точно знающих, где их место. Доигралась? Но какой смысл пускать слёзы исповеди перед самой собой. Она была последним человеком, способным на прощение. Она запустила руки в грязный слой омерзения, нащупав в нём крышесносящее удовольствие, и ей даже не хотелось отмыться. Хотелось только, чтобы он вернулся и доделал то, что начал. Но долг всегда жаждет расплаты. И ей придётся вывернуть карманы. Стало бы ей легче, если бы он не ушёл, сделав своё грязное дело? Может быть. Но лучше спросить по-другому. Станет ли ей легче когда-нибудь? Откуда ей было знать, что некий молодой человек благородной наружности и с устоявшимися предубеждениями, закрывшись в душе, с ужасом вдалбливался в собственную руку, словно съехавший с катушек извращенец. Засовывая пальцы, которые ещё несколько минут назад были в ней себе в рот, и тяжело дыша. Закрывая глаза и представляя себе одну маглорождённую ведьму, от воспоминаний о которой сжимались зубы и подкашивались колени. Стуча высоким лбом в белоснежный кафель, закусывая губы и сдавленно рыча в кулак. С хрипами и растекающейся истомой кончая, чувствуя, как горячая сперма стекает по пальцам и, растворяясь в воде, исчезает под ногами. Она не знала. Гермиона Грейнджер завязала тугой хвост на затылке и, повесив тяжелую сумку на плечо, сделала несколько яростных шагов, смахивая остатки нахлынувшей истерики. Она дернула ручку двери, и штормовые тучи сгустились над ее головой.