Странное это было занятие — ничего не делать. Лежать на спине на мягких подушках, уставившись в телевизор, лениво перебирая солёными пальцами попкорн из огромного ведра.
Суббота — само это слово звучало как одно сплошное лентяйство. И даже Гермиона, расположившись на хозяйском диване в гостиной, не смогла противостоять магии безделья. Она с удовольствием досматривала любимый мультик Джеймса в его маленьких, но крепких объятиях, не желая утруждать себя ни единым лишним движением. Малыш не выдержал и уснул прямо у нее на руках, но, строго говоря, ему давно пора было уходить на боковую после такого насыщенного дня. Синоптики не врали: жара не спадала всю неделю, но охлаждающие чары, наложенные на дом, действовали лучше любого кондиционера.
Гарри и Джинни тем временем срочно сорвались в командировку по делам Министерства, оставив сына на попечение крёстной матери. Гермиона не думала и секунды, схватила сумку и примчалась к Поттерам на своём «форде», хотя могла бы и трансгрессировать, сэкономив двадцать минут времени, но эта маленькая белая машинка стала такой большой частью ее жизни, что Гермиона каждый раз удивлялась, как вообще можно было жить столько лет без транспортного средства под рукой.
В мире маглов вряд ли кто-нибудь оценил бы по достоинству ее великолепные магические способности, и рисковать почем зря Гермионе не хотелось, появляясь на пороге чужого дома прямо из воздуха или вылезая из камина. Ко всему прочему, перевозить вещи, книги и продукты оказалось гораздо удобнее по-человечески: на четырех колесах; нежели, озираясь по сторонам, запихивать все в крошечную сумочку с заклинанием незримого расширения. К тому же «Форд» стал долгожданным подарком родителей на двадцать лет, и забросить его в гараже Гермиона бы просто-напросто не осмелилась.
Мультфильм закончился под душевную песню, но никто не сдвинулся с места. Вообще-то дядя Джеймса, и по совместительству лучший друг Гарри — Рон тоже должен был помогать присматривать за ребенком, но новоиспеченная и беременная миссис Уизли занимала все его мысли и свободное время, и потому Гермиона отдувалась за двоих, как в старые школьные времена.
Дом Поттеров напоминал ей свой собственный: минимум магии, самая обыкновенная обстановка и тихий район. Гарри наотрез отказался растить сына в волшебной части города, и у него было на то множество причин, которым не требовалось лишнее обоснование.
Как ни странно, Блейз Забини продолжал уделять ей усиленное внимание, хотя Гермиона была на сто процентов уверена, что её кандидатура не соответствовала ни одному критерию вздорного аристократа. Последнее письмо от него она получила за пару секунд до того, как сорвалась к Поттерам, и нераспечатанный конверт так и остался лежать на прикроватной тумбочке в пустой спальне. Она вспомнила про него, только когда поставила кассету с любимой историей Джеймса в видеомагнитофон, и потому решила, что послание вполне пролежит пару дней без ответа.
Внимание мужчины, да такого холёного как Забини, несомненно льстило Гермионе, вот только было одно маленькое и колючее «но», опасно забивающее гвозди ей в череп и до банального простое —
чертов Малфой. Малфой и его губы. Да, именно губы. Его непривычная манера разговаривать с французским акцентом и внимательный холодный взгляд, от которого зажигался пепел внутри и срочно хотелось напиться до беспамятства. У нее прямо руки тряслись, чтобы отыскать в прикроватной тумбочке припрятанный безобидный косяк и втянуть в легкие тягучий кайф. Может, маглы и были не такими совершенными, как волшебники, но толк в развлечениях точно знали. И в способах забыться тоже.
Но он никак не хотел выходить из головы. Этот его взрослый взгляд, что чувствовался даже на расстоянии гигантского банкетного зала, заставлял кровь кипеть изнутри. Только Малфой умел так смотреть, — будто вытряхивая тебя из собственной шкуры. И то ли шампанское ударило ей тогда в голову, то ли что-то посильнее, потому что она никак не могла объяснить, какого черта во время тоста на ум не пришло ничего лучше Шекспира (хотя зря она, что ли, литературу изучает?). Вряд ли, конечно, кто-то из присутствующих знал о трагической истории двух семей из Вероны, но его лицо в тот момент впору было запечатлеть на Полароид и повесить фотокарточку под магнит на холодильник.
Это был бы просто бесценный кадр.
В дверь постучали, и Гермиона тяжело подняла голову от подушки, мысленно матеря Рона самыми отборными ругательствами за то, что он явился так поздно, да ещё и в разгар тихого часа. Они не договаривались, но почему-то старались не пользоваться каминами или трансгрессией, проникая непосредственно в дом, игнорируя дверь: соседи могли что-нибудь заметить, да и ни к чему было привлекать лишнее внимание к самому обыкновенному дому в тихом коттеджном поселке.
Гермиона попыталась отцепить от своей шеи Джеймса, но он, не просыпаясь, только еще сильнее прижался к ее груди, укладывая голову на плечо. Ребёнок не собирался прерывать свой сон, устраиваясь поудобнее у нее на руках. Ничего не оставалось кроме как осторожно взять малыша под ноги и подняться с дивана, одёргивая на ходу шорты. Гермиона прошлёпала по комнате босыми ногами и, подойдя вплотную к двери, уже было открыла рот, готовясь покрыть будущего папашу самым отборным человеческим матом, но…
Щёлкнул замок. Движение. Секунда. Рот захлопнулся, стукнув зубами.
— Грейнджер? — слегка картавая «р», крайне удивлённая интонация и прищуренные серые глаза.
Или мысли материальны, или у неё проявились особенные магические способности — призывать людей потоком беспорядочных воспоминаний.
Гермиона приложила палец ко рту и сжала челюсть. Она погладила спящего Джеймса по спине, слегка кивнув в его сторону и намекая нежданному гостю, чтобы не шумел почем зря.
— Что ты здесь делаешь? — прозвучало уже шёпотом. Он стоял перед ней весь, вытянувшись во весь рост. От него веяло приятным парфюмом, костюм идеально сидел на стройной фигуре, но брови удивленно хмурились. Явно французский акцент пробивался даже через шёпот, Мерлин, как же ему шёл такой сексуальный выговор.
Будто всего остального было мало, и он решил сражать женщин наповал одними лишь разговорами.
— Тот же вопрос, — ей пришлось сглотнуть, чтобы выдавить из себя хоть слово.
— Поговорим об этом на пороге?
Гермиона не была уверена в том, стоило ли пускать Малфоя в дом Гарри. По поводу гостей они не договаривались, да ещё и таких особенных, но она всё же отступила, бесшумно прикрыв за ним дверь. Только сейчас Гермиона поняла, как нелепо, должно быть, она выглядела по меркам претенциозных волшебников его круга: старые шорты, растянутая майка Джинни из её спортивного прошлого, небрежный хвост на затылке (только в такой можно было собрать ее короткие непослушные волосы) и босые ноги. Да уж, Малфой, наверное, даже спит и мусор выносит в костюме-тройке, а вот она походила сейчас на какую-то уличную бездомную с ребёнком на руках.
— Где Поттеры? — спросил он недовольно и резко.
Ей тут же захотелось дать ему в челюсть прогнать восвояси.
— В командировке, — Гермиона чуть покачала Джеймса и приложилась губами к его растрёпанной голове. — Будут в понедельник. Ты что-то хотел?
Малфой ленивым взглядом обвёл незнакомую домашнюю обстановку, мысленно возмущаясь тому, что ему до сих пор не предложили присесть.
Ну что, попрощался?
Полуголая Грейнджер с ребёнком на руках приводила его в полное замешательство. В его доме никто не позволял себе появляться в таком виде перед мужчиной, независимо от родственных связей. Платье, причёска и туфли — обязательные атрибуты любой женщины в Мэноре, даже если она шла на завтрак с собственным мужем. Или с будущим мужем. Леди всегда должна была быть леди в любой ситуации, а не какой-нибудь распущенной девицей, лишённой и капли стеснения.
Драко зачем-то на секунду представил такую Грейнджер в коридорах поместья: бегущую босиком по мраморному полу в коротких шортах мимо картин и белоснежных статуй. Она бы непременно глупо смеялась и звала бы его за собой.
Нет, Драко, она бы непременно выставила тебя идиотом в глазах собственных родителей и даже домовых эльфов. В твоём доме ей не место.
Таким, как она в нём не место.
— По традиции я должен вручить приглашения лично в руки гостям, — он ответил вполголоса, просто потому что больше не мог шептать. Нужно же было как-то выразить своё недовольство и раздражение.
— Куда приглашения? — не поняла Грейнджер, всё еще покачивая на руках рeбенка.
— На свадьбу, — сквозь зубы выдавил Драко, всерьез предполагая, что она растеряла последние мозги, общаясь со своими любимыми маглами.
— Понятно. Чаю? — Наконец предложила она, не выглядя особенно удивленной.
У него было много дел. Много дел и ещё пара десятков приглашений в кармане пиджака. Он и так унизился достаточно, приперевшись в этот магловский район, словно какой-то бродяга. Гордые и мнительные Поттеры, видите ли, всеми руками и ногами выступали за безопасность, и камин у них не рабочий, а только для особенных случаев, стой под дверью и ломись, как попрошайка.
Слишком много дел. Слишком голая Грейнджер посреди этой отвратительной гостиной.
— Зелёный, пожалуйста.
Ещё и «пожалуйста».
Гермиона вскинула брови от такой неожиданной вежливости. Она-то надеялась на гордый отказ и кривоватую усмешку, но раз уж предложила, не выгонять же его теперь?
Малфой сел на кресло перед журнальным столиком и хмуро посмотрел на развороченный диван со смятым пледом, на котором словно кто-то дрался врукопашную. Огромное ведро каких-то сморщенных кусочков непонятно чего стояло на полу, а несколько штук того же валялось на ковре вокруг картонной посудины.
Ему хотелось срочно вытереть руки, хотя он даже ни до чего не дотронулся. На большом телевизоре в деревянной нише лениво текли титры под какую-то грустную песню. Драко смутно представлял себе, что такое кинематограф, но знал, что сидение перед черным ящиком — одно из любимейших занятий маглов.
Грейнджер руками орудовала на кухне, без слов и палочки заставляя посуду двигаться. Сын Поттеров, кажется, проснулся у неё на руках: он что-то вяло пролепетал, и она быстрым шагом скрылась с ним на лестнице. Через некоторое время она вернулась без ребенка, но в брюках, торопливо прошествовав по комнате к кипящему чайнику.
Когда скромный сервиз в цветочек приземлился на журнальный столик, Драко налил себе чаю, добавил немного молока, и осторожно отпил из фарфоровой кружки. Хотя бы посуда в этом доме была достойная.
Гермиона присела сбоку от него на диван и деловито закинула ногу на ногу. Драко трудно было сказать, жалел ли он о том, что ее ноги теперь были скрыты странными брюками, которые висели на ней словно мешок, но тот факт, что он думал об этом, заставлял его раздражение расти, подобно снежному кому.
Драко не понимал, почему согласился на чай, и почему ему так хотелось разглядывать ее. Она выглядела почти также как и в Хогвартсе, но увереннее, спокойнее. Ему хотелось сказать ей, что он не верит этой глупой маске. Хотелось сказать, что у неё нет и капли уважения к окружающим и к самой себе, раз она позволяет подобным вещам оказываться на своём теле.
Сейчас она дико раздражала, и Драко пожалел о том, что позволил себе некоторые вольности по отношению к ней на приёме во вторник.
Некстати в его голову ворвалось другое наваждение с участием Грейнджер. В том же странном наряде она сидела на кровати в
его спальне, а у её ног игрался светловолосый малыш, называющий её мамой и тянущий к ней маленькие руки.
Он едва не подавился своим чаем. Ребёнок со светлыми волосами может сидеть только в ногах у Астории, одетой в плотное элегантное платье, с высокой причёской и кольцом на безымянном пальце.
Только у его будущей жены,
достойной этого женщины.
Драко, словно заворожённый, последний раз окинул взглядом ее спрятанные под тканью ноги, и в его голову пришла странная мысль. Мысль, которую он зачем-то решил озвучить.
— Странно, что после Помфри остался шрам, — он отпил из чашки остывающий чай.
— Странно, что у меня вообще осталась нога, а шрам — это ерунда.
Он был удивлен, что вообще успел заметить это.
Гермиона с подозрением смотрела на него. Какого черта он творил? Разве так ведут себя люди после помолвки?
Ей было нелегко признаться в этом, но его растерянный вид и внимательный взгляд тешили ее самолюбие. Этот человек принес ей в прошлом много страданий, и наблюдать за тем, как он терялся в ее присутствии, оказалось довольно приятно.
Она никому не рассказывала о том, что произошло с ней в Хогвартсе и почему она ушла. Никому, даже Джинни и Гарри. Но она рассказала об этом в общих чертах одной своей близкой подруге из Университета, когда их разговор зашел о парнях и личной жизни. Признание далось ей не легко, но Лиззи не осуждала Гермиону, лишь выдвинула интересное предположение о том, что Малфой, вероятно, был довольно сильно ей увлечен, но боялся собственных чувств, поэтому вместо здравого смысла выбирал агрессию.
Разглядывая его сегодня в гостиной Гарри, Гермиона вдруг вспомнила ее слова: «Если самый заносчивый парень в школе целует тебя и не хвастается этим перед всеми друзьями, срываясь на злость — он, вероятнее всего, ненавидит самого себя за то, как сильно ему это понравилось.»
С тех пор Гермиона гадала иногда, относились ли эти слова к Малфою, или он просто был жестоким мерзавцем.
Тем временем Драко опустил взгляд с ее лица на грудь, скрытую под футболкой с надписью «Уизли». Соски слегка проступали через ткань, вздымаясь от дыхания, и Драко решил, что с него достаточно. Его мозги и так плавились от этой жары.
— Мне пора, — Драко со звоном поставил чашку на блюдце и встал, поправляя брюки.
Грейнджер встала следом и молча взяла в руки чашки. Она сама отнесла их на кухню, и пока её ноги делали несколько этих шагов, Драко неотрывно смотрел ей вслед, не в силах оторваться от лёгкой походки на носках. Ему хотелось подойти сзади и резко прижать её к кухонной столешнице, чтобы она охнула от неожиданности и вцепилась пальцами в шкаф, роняя посуду. Хотелось провести ладонью по голой коже под футболкой. Но хуже всего, что ему хотелось легонько взять её за горло и притянуть голову на своё плечо, упереться в тощую задницу стояком и глухо застонать прямо в ухо. Он трахнул бы ее прямо на чертовой поттеровской кухне, черт бы его побрал.
— Малфой, ты слышишь меня? — Её тёплые карие глаза с беспокойством заглядывали в его ледяные серые. Гермиона стояла перед ним секунд десять, прежде, чем он удостоил её более осознанным взглядом.
Он покачал головой, стряхивая дикую фантазию. Она делала с ним что-то невероятное. За два года с Асторией он ни разу не посмотрел в сторону других женщин, не желал их, не думал и не собирался. Видит Мерлин, ведьмы и даже обычные магловские девушки много раз пытались его соблазнить и прикладывали для этого гораздо больше усилий, чем эта... Грейнджер в растянутой футболке Уизли. Он не повёлся ни разу, не почувствовал и крохи возбуждения или хотя бы мимолётного влечения. Однажды его чуть не трахнула какая-то шизанутая кузина его будущей жены прямо на том приёме в Мэноре, но он не повел и глазом, стер пьяной сумасбродке память и отправил домой трезветь, а ведь если вспомнить, то выглядела она более чем привлекательно.
И вот, пожалуйста, несколько шагов по гостиной Поттера, и у него уже стоит так, что хочется немедленно залезть в душ и помочь себе, словно какая-то малолетка.
Нет, Грейнджер, ты так просто мою жизнь не разрушишь. Слишком многое поставлено на карту. Ты — никто и звать тебя никак. Ты не имеешь права заявляться полуголой в мою душу и крушить всё на своём пути.
Руки сжались в кулаки. Драко скосился на дверь. Верхняя губа дрогнула от накатившего бешенства, и во взгляде человека напротив ярким блеском читался неподдельный испуг.
Убирайся из моей головы.
— Я приду в понедельник, — рыкнул Малфой и вылетел из дома Поттеров, хлопнув дверью.
Маленький Джеймс проснулся и заплакал, заставив Гермиону вихрем подняться в детскую, чтобы его успокоить.
В понедельник они и встретились. Гарри и Джинни задержались в командировке и прибыли только к девяти вечера. Гермиона стояла в прихожей и завязывала шнурки на кроссовках, когда в дверь настойчиво постучали. Отец семейства, ещё не успевший скинуть легкую ветровку, тут же дёрнул ручку и впустил в дом как всегда с иголочки одетого Малфоя. К счастью, Гарри уже был предупреждён о скором визите бывшего слизеринца и нисколько не удивился, завидев знакомую фигуру на своём пороге. Они о чём-то коротко переговорили, обменялись рукопожатиями, и Малфой быстро вручил Гарри приглашение.
Драко уже собирался открыть дверь и спешно уйти, расправившись со своей миссией, когда вдруг заметил Грейнджер в узких джинсах и легкой куртке, тоже спешащую на выход.
Спасибо, что одетая.
Грейнджер чмокнула в щёку Джинни, обняла Гарри и вышла сразу вслед за Малфоем, который не удосужился с ней даже поздороваться.
Вот вам и хваленые благородные манеры. Видимо, имеют срок годности.
Каких-то пару минут, и они бы не встретились в прихожей дома Поттеров, разминулись бы и забыли друг о друге, как о страшном сне.
Малфой почему-то остановился на подъездной дорожке и замер, будто изваяние. Он медлил с трансгрессией, чувствуя за своей спиной шаги чужих ног. Гермиона подошла к белой машине и открыла пассажирскую дверь, забрасывая в салон сумку. Она заметила застывшего посреди двора Малфоя и невольно залюбовалась им.
Почти ничего не изменилось, и изменилось абсолютно всё. За семь лет он стал мужественнее, старше, даже его голос был ниже, с лёгкой хрипотцой и этим французским акцентом, кружащим голову. Волосы стали чуть длиннее, и он все еще их укладывал, только теперь он не носил их слишком строго, позволяя отросшей чёлке падать прямо на глаза.
След его парфюма витал на подъездной дорожке и, если сделать вдох поглубже, он пролезет в легкие и отравит разум.
В полной тишине пустынной улицы звякнули ключи, и дрожащий голос зачем-то спросил:
— Тебя подвезти?
Идиотизм. Глупость. Отчаянная попытка заговорить и быть услышанной.
И на какой ответ ты рассчитываешь?
Малфой нарочито медленно повернул голову, и его губы скривились в усмешке.
— Ты издеваешься?
Удовлетворилась? Садись в машину и уезжай подальше.
— Я предлагаю подвезти тебя.
Предложи ему лучше Круциатос.
— Грейнджер, ты забыла, что такое волшебная палочка? Зачем мне куда-то ехать в этой… — он поморщился. — …железке, если я могу трансгрессировать в любое место за две секунды?
— Так бы сразу и сказал, что боишься.
Он зачем-то сделал несколько шагов и остановился прямо возле автомобиля. Всё было совсем как в школе. Его пытались взять на слабо, а он велся как слабохарактерный дурак. Всё доказывал что-то. Да и кому? Невежественной дурочке Грейнджер?
Бросай это дело, Драко, тебе не восемнадцать лет. И нет здесь всего слизеринского факультета, жадно заглядывающего в твоё лицо и требующего шоу. Ты уже давно перестал давать представления.
— Я рассуждаю логически. Ты вроде бы тоже когда-то так делала, насколько я помню, — попытался съязвить он, но понимал, что выходило паршиво.
Гермиона обошла автомобиль и встала возле места водителя, сложив локти на крыше и облокотившись телом на кузов.
— Ты что, растаешь, если сядешь в машину? Столько лет не избавили тебя от глупых предубеждений?
Это было дерзко. Смело и опасно.
Скоро этот самодовольный павлин женится, его эго возрастёт до самой Астрономической башни Хогвартса и это, кажется, была последняя возможность его поддеть. Ей вдруг до смерти надоело это каменное лицо. Надоел безупречный вид и ленивая вальяжность. Гермионе хотелось подцепить его, как когда-то в коридорах Хогвартса. Вмазать кулаком в нос, как на третьем курсе, чтобы сбежал как трус, а не прожигал ледяным взглядом насквозь, плавя внутренности и выдирая позвоночник.
— Неохота мять костюм, — скучающе выдохнул он.
— Тогда проваливай.
Почему с ним всегда так трудно? Почему ты не сказала это в Башне старост семь лет назад? Так легко, оказывается, послать кого-то. Так легко, когда точно знаешь, что он никуда не уйдет. И хочешь этого больше всего на свете.
— Ты охренела, Грейнджер?
А что, не заметно?
— Ты едешь или нет?
Пора заканчивать. Пора уезжать. С ним или без. Пусть всё решится в эту секунду и перестанет мучить год за годом.
Мерлин, зачем ты ещё его и уговаривать взялась? Приключений в жизни мало?
Малфой скрипнул зубами и резко дёрнул ручку пассажирской двери на себя, демонстративно сел в машину и закрыл за собой с таким хлопком, что обшивка старого «форда» затрещала по швам.
За каким чёртом он это сделал? Вообще, есть ли смысл спрашивать?
Глаза Гермионы стали размером с галлеоны.
***
Здесь всё пропахло Грейнджер. Всё просто кричало, разрывая сознание, о том, кто хозяйка этого магловского изобретения.
Вот значок старосты школы налеплен на какой-то ящик прямо перед Драко, книги вразнобой валяются на заднем сидении, мантия наброшена на водительское кресло. Золотое Трио времён выпуска смотрит на Драко с обычной цветной фотографии, прицепленной на приборную панель.
Она была везде, её было больше, чем когда-либо.
Грейнджер уселась за руль, машина слегка качнулась от резкого движения, и ключ повернулся в замке. Мотор послушно зарычал, и Драко вцепился в какую-то перекладину на своей двери, вжимаясь в неудобное сидение. Его длинные ноги упирались в тот самый ящик перед ним, и он чувствовал себя крайне глупо.
Гермиона почти сразу заметила, в какой странной позе сидит Малфой, и тихонько хихикнула. Можно было поиздеваться над ним и прокатить прямо в таком положении, но она не стала злорадствовать, хоть и очень хотелось. Она наклонилась к противоположной двери, почти навалившись телом на его колени, и дернула маленький рычаг на сидении.
Кресло моментально отодвинулось назад, длинные ноги в строгих брюках выпрямились, а Малфой охнул от неожиданности. Гермиона почти лежала на его коленях, сверкая глазами в полутьме, он чувствовал её тепло сквозь одежду. Ему хотелось провести рукой по коротким волосам, зарыться в них пальцами, лаская затылок, притянуть слегка загорелое лицо к себе и…
Гермиона закусила улыбку и пододвинулась чуть ближе, оперевшись ладонью в его колено. Свободной рукой она дотянулась до металлической вилки и перекинула через Малфоя ремень безопасности, защелкнув его в паз.
Затем она медленно перебралась на свое сидение и посмотрела прямо перед собой. Драко думал о том, что если она делает так каждый раз, когда кто-то садится в машину, то это можно даже назвать чем-то… неприличным.
— Я совсем забыла! — Грейнджер хлопнула ладонями по рулю и нажала на какую-то кнопку на приборной панели, а потом ловко выскочила из салона и принялась ковыряться снаружи.
Глухой грохот. Треск. Щелчок. Через несколько секунд, крыша над головой куда-то исчезла, стекла на дверях опустились до упора, а рука Драко впилась в ручку двери ещё сильнее. Ее запах перестал быть таким явным, а ветер тут же загулял по открытому салону, забираясь в светлые волосы.
До ужаса довольная Грейнджер вернулась в машину, набросила на себя ремень и, дёрнув какую-то штуку между ними, вдруг резко отъехала с парковочной площадки Поттеров.
Сердце сделало кульбит и вернулось на место, пропустив целый цикл.
Под его веками она всё еще склонялась над неудобно согнутыми коленями, стоило лишь ненадолго прикрыть глаза.
Всё как-то тряслось, земля под ногами двигалась и качалась, железка вибрировала и гудела, какое-то чувство непрерывного падения сворачивало живот узлом. Было похоже на полёт на метле, да только метлу Малфой мог контролировать даже во сне, а эту неведомую хрень контролировала Грейнджер, постоянно дёргая рычаг посередине и выворачивая руль.
На секунду автомобиль остановился, а потом резко сорвался и зашуршал колёсами по дороге. Потоки воздуха толкались в лобовое стекло, защищая их лица, но волосы нещадно трепетали на ветру. Грейнджер нажала какую-то кнопку, и включился странный прибор, засветившийся зелёным светом. Из него заиграла музыка. Грейнджер нажала на кнопку ещё несколько раз, послышались радиопомехи и, когда она нашла то, что было нужно, она крутанула регулятор, и музыка заиграла громче, заглушая гуляющий в ушах воздух.
Они выехали на оживленную дорогу, и Грейнджер прибавила газу. Драко продолжал вжиматься в сидение, стараясь не выдавать абсолютно никаких эмоций. Он не любил парить так близко над землей на большой скорости, но приходилось терпеть и засовывать свой нелепый страх куда подальше. Огни ночного Лондона проносились мимо, прохожие почему-то махали им рукой, что-то говорили, но Драко их не слышал. Только ударные своего сердца и гитары в магнитоле. Так много всего, света, людей, машин, домов… Так много её рядом, так много дорог и поворотов. И он здесь непонятно зачем. То ли какой-то детский порыв, то ли уязвлённое самолюбие, то ли что-то ещё ему незнакомое толкнуло его в затылок и заставило открыть эту злосчастную дверь.
Гермиона, не стесняясь, подпевала солисту, иногда отпускала руль и поднимала руки к небу, подставляла лицо ветру и высовывалась из-за лобового стекла. Она как-то устало облокачивалась на свою дверь и часто рулила одной рукой. Она ничего не говорила, только пела эти странные песни, покачиваясь в такт музыке на своём сидении.
Драко смотрел на дорогу, сжимал до боли ручку двери, косился на Грейнджер и молился Мерлину, чтобы они не умерли в этом куске железа на колёсах. Он готовился трансгрессировать в любую секунду, он отчаянно хотел это сделать, но не мог даже сконцентрироваться. Его пустили во что-то очень личное, открыли дверь и грубо пригласили, да ещё и пристегнули ремнем безопасности.
Ему хотелось сбежать и хотелось любоваться ею.
Так хотелось почувствовать…
Драко медленно разжал пальцы на ручке, ставшей влажной и горячей от его каменной хватки, и медленно вытянул руку через дверь. Тёплый воздух тут же ударился в ладонь, и он сжал пальцы, поймав за хвост неощутимое нечто, тут же снова раскрывая руку под поток несущегося навстречу ветра.
Она всегда это чувствует, когда садится в эту коробку на резиновых колёсах?
Здесь и была разница. На метле всё твое тело — одна большая нервная точка, контролирующая каждый шаг и каждое движение, а здесь он не контролировал ничего. Он прикрывал веки и чувствовал танцующую рядом Грейнджер, дурацкую музыку из её радио и сам город. Он так редко видел настоящий Лондон, а теперь нёсся в его центр на огромной скорости по его свободным улицам на настоящей машине с девушкой, которую отчаянно хотел ненавидеть.
Хотел ненавидеть, а на самом деле просто хотел её. Не как мужчина, а как человек. Как половина хочет быть целой, как смерть хочет жизни, как тишина хочет кричать, как бензин хочет бешено взрываться в цилиндрах и толкать, толкать, толкать упрямый поршень…
Она все подпевала своему радио с такой болью на лице, что хотелось провести пальцем между сведенным бровями, чтобы разгладить глубокую морщинку, удобно улёгшуюся между ними.
Это у меня в крови. Родиться, жениться, сделать правильный выбор. Он должен был её ненавидеть.
Тогда какого черта ты сидишь в её машине и слушаешь это дерьмо? Какого Мордреда в твоих снах теперь эта девчонка в шортах бегает по Мэнору и зовёт тебя за собой? Какого Салазара Астория с помолвочным кольцом на пальце такая холодная чужая и такая… не твоя.
— Остановись.
Ты можешь трангрессировать. Давай. Прочь отсюда. Щёлкни пальцем.
— Остановись, Грейнджер.
Её глаза на секунду встретились с его помрачневшим взглядом, и она выключила музыку. Оглядевшись по сторонам и, выхватив удобное место на небольшой парковке, она остановилась и заглушила мотор.
Куда вы вообще ехали? Куда ты поехал с ней?
Идиот.
— Тебе нехорошо? — Она повернулась к нему в пол-оборота и замерла.
Молчит. Дышит. Смотрит внимательно, почти с нежностью, почти с…
Ты ещё можешь. Давай, в последний раз. За этот раз ты себя ещё простишь. Накажешь, но простишь.
— Поцелуй меня, — не приказ. Просьба. На грани. Самого себя хочется прибить за это и разрезать язык в змеиную уродливую дрянь.
И он вдруг вспомнил, как уже просил об этом. Это было так давно, Драко чувствовал себя древним стариком на последней ступеньке, на краю крыши, у края чёрной воды.
У бурных чувств неистовый конец? Пусть он продлится подольше. Пусть они едут бесконечно по этим дорогам мимо витрин и людей, пусть незнакомая музыка бьет по голове, пусть он никогда не откроет дверь этой машины…
Он почувствовал её губы на своих, и сквозь зубы вырвался стон полный боли.
Это было так очевидно. Как она скучала.
Как он скучал в ответ.
Они даже ни разу не поговорили. Как люди. Как друзья. Как любовники. За всю жизнь десяток оскорблений и несколько срывающих крышу с мясом слов. Несколько слов, а она уже перебралась в этой тесной машине на его колени, обхватила его лицо руками и сказала больше, чем он когда-либо слышал.
Их видит весь город, а он закрывает глаза и наслаждается мягкими губами на своём лице. Прижимает к себе поближе — пусть она поцелует ещё раз, пусть качнётся на его коленях и почувствует его всего.
Разрывом слиты порох и огонь. Хочешь сказать, что какой-то ничтожный момент взрыва или секунда детонации держит нас вместе?
Он не знал, как все его грубые мысли о ней вдруг сложились в сентиментальное:
— Я скучал, Гермиона.
Он чувствовал, что начинает куда-то проваливаться.
Имя. Всегда только мысленно, а теперь вот вслух. Даже язык не обожгло, а она вся задрожала. Прижала его голову к своей груди и заплакала.
Как ты можешь её мучить.
Себя.
«Почти женат, почти женат», — кругами вращалось в голове, да никакого толку. Какая разница, если она всё равно постоянно в мыслях, в движениях, с тобой в кровати под одним одеялом.
Приставить палочку к виску и стереть память одним коротким словом, и вся жизнь по сценарию.
Не сегодня.
Растворяться он умел. Исчезать, будто его здесь и не было. Пустая парковка, пустая машина, пустое лицо и прилипшие к щекам волосы.
Сложить крышу, поднять все стёкла, закрыться изнутри, удариться лбом в руль и закричать. Забраться с ногами на сидение, сжать волосы до боли, выдрать себе несколько прядей, повернуть ключ в замке и вылететь на встречку. Увернуться. Сбросить газ.
Больше её ни на что не хватало.
***
Гермиона проснулась в собственной кровати от какого-то странного грохота на улице. Она сонно уставилась на будильник, зелеными цифрами оповещавшего о том, что на дворе четыре тридцать утра. Опухшие от слез веки открывались с трудом, ресницы слипались, и она потерла глаза пальцами, стирая следы вечерней истерики. Снова грохот. Не на улице, а в её дверь. Так сильно, что сердце подскакивает до самой глотки, заставляя её вздрагивать на развороченной кровати.
Одеваясь на ходу, Гермиона быстро поднялась с постели и схватила с тумбочки волшебную палочку. В полной темноте она добралась до прихожей, подскакивая от нетерпеливого стука в дверь. Лучше было наложить на дверь пару запирающих заклятий и трангрессировать в «Нору» или к Поттерам.
Если это обычные воры или взломщики, они бы не стали ломиться и будить хозяев, но если что-то случилось у Гарри или Рона, а они не смогли воспользоваться камином в её гостиную?
Гермиона, оставаясь на достаточном расстоянии от двери, отперла её заклинанием, и палочка выпала у неё из рук. Малфой держался обеими руками за косяки и смотрел на неё бешеными глазами. Свет от фонаря во дворе светил ему в спину, и он выглядел жутко и устрашающе. На секунду Гермиона даже подумала, что Малфой собирается её убить, и поэтому она тут же начала лихорадочно искать свою палочку на полу, но он вдруг резко бросился вперед, врезаясь в неё своим телом, грубо хватая за руки и толкая её грудь на себя.
— Я так больше не могу, — послышалось его хриплое рычание куда-то в щёку, а затем требовательное прикосновение до боли обожгло её губы.
И не надо.
