Ludovico Einaudi — Nuvole Bianche
— Что? Нет, конечно, нет! Движение прекратилось, и я, отпустив ее туловище, смогла встать. Руки налились свинцом, ноги подгибались, а по телу, словно ток, пробегала дрожь от напряжения и страха. Однако это была не та ситуация, в которой можно было позволить себе бояться. — Я пришла за ответами. В моей голове послышался ее смех. — Ответами? И какими? — Которых у тебя, скорее всего, нет. — С чего ты взяла? — прошипела она озлобленно. — С того, что, — я оглянулась по сторонам, — здесь нет свитков, фолиантов или книг. Понятия не имею, что ты охраняешь, но явно не те знания, что я искала. Змея снова рассмеялась, затем выпрямила шею, из-за чего ее голова перестала маячить перед моим носом. Пускай ненамного, но мне стало легче. — Книги здесь не нужны. Я — живой свиток. Источник знаний, если хочеш-шь, знаний крайне запретных. За сотни лет всего пять волш-ш-шебников рискнули взять их у меня, и трое из них остались в этой комнате навсегда. Вот почему я спрашиваю: зачем ты приш-ш-шла? Зачем подвергла опасности себя и хочешь оставить сиротой своего ребенка? — Я не хочу оставить… Откуда ты… Послушай, я не искала неоправданного риска. Если бы моя ситуация не была такой безнадежной, я бы не пришла сюда. — Все говорят так. — Я не все. Ее голова резко приблизилась ко мне, и капюшон распахнулся сильнее. Я сглотнула. — Ты — никто! Песчинка на бесконечном полотне жизни, ничтош-ш-шество, в сравнении с красотой моих знаний. Так с чего я должна их тебе доверять?! — Ты не должна. Я отвела взгляд, не выдержав ее гнева, но спросила: — Любое знание беспристрастно и справедливо, ведь так? Змея не ответила. — Но если кто-то вторгается в законы жизни, препятствует ей своими знаниями, творит ими несправедливость, то разве так и должно быть? — я рискнула опять повернуться к ней. — Разве ты не будешь вмешиваться? — Глупо искать в твоем мире справедливость, деточка. — А в твоем? Запретные знания — это наверняка все то, что способно нарушить баланс. И ты их охраняешь. Но кто-то все-таки до них добрался, и теперь баланс нарушен. — Он наруш-шен не из-за меня! Если бы ее голос не был шуршащим, я бы подумала, что моя собеседница вскрикнула. Я старалась держаться, я очень старалась. Но беззащитный ребенок внутри меня, эта маленькая девочка по имени Гермиона — она просто хотела разрыдаться. Это подрывало и мешало думать. — Откуда тебе знать? Ты же говорила, что двоим «гостям» удалось уйти от тебя. — Ха-ха! Быть может, не стоит убивать тебя быстро? Ты забавляеш-ш-шь меня. Один из тех, кто приходил, давно мертв, ведь столько не живут. Если он и соверш-ш-шил что-то непотребное, то это давно кануло в века. Второй — юнец. Глупый, но, надо признать, дерзкий мальчишка. Он приходил сюда больше года назад и принес взамен пять жизней — я, знаеш-ш-шь ли, лакомлюсь редко, но люблю деликатесы. Потом он поклялся на крови, что своим знанием никому не навредит и никого не убьет. — Никому не навредит? Вот как?! Этот мальчишка отнял у меня жизнь! — вместо страха пришла злость. — Не смей врать мне, девчонка! Что-то ты не похожа на труп. — А ты присмотрись ко мне! Внимательнее. И если первую фразу я прокричала в ее мерзкую морду, то вторую слово «внимательнее» произнесла почти шепотом. Правда о Тео, о том, что он сделал со мной, с новой силой навалилась на меня. Девчонка внутри меня больше не сдерживалась. Слезы сначала застыли в моих глазах, а затем побежали по щекам. — Так вот что он сделал… Теперь понятно, почему он спраш-ш-шивал меня о том, возможно ли изменить реальность. Тогда в его голове все выглядело проще, и он не хотел этого зла. — И чего же он хотел? — Разобраться с другом. Тебя не было в его мыслях, но, возможно, он изменил свои намерения позже. Не все ли равно? Ведь он заплатил хорошую цену и спросил лишь об искажении реальности — поверь, это не самое страш-шное знание, которым можно обладать. — Под ценой ты имеешь в виду людей, которых он привел сюда, на верную гибель? Опять ее жуткий хохот. Он прорвался через меня, заколол иголками где-то в висках. — Необязательно приводить сюда людей, чтобы угостить меня их жизненной силой, — сказала змея. — Глупая, глупая девчонка. Зря ты меня наш-ш-шла. — Я хочу вернуть все на свои места. Можно ли винить меня в этом? Змея тихо шикнула, после чего ответила: — Нет. — Я не пытаюсь подменить реальность, мне не нужны запретные знания, понимаешь? Мне важно восстановить справедливость. — Но ты все равно не по адресу. — Почему? — Мне дано знание лишь о том, как исказить реальность, — змея, покачиваясь, опустилась ближе ко мне, — Запудрить мозги, заставить поверить в то, чего нет. Спрашивать о справедливости нужно не у разума, а у Мертвеца. Ее смех в очередной раз заполнил помещение, но теперь он звучал все громче и был похож на издевку. — А теперь, если ты не возражаеш-ш-шь, — прервавшись, зашипела она, — Я хочу тобой полакомиться. И массивное тело ее снова пришло в движение. Меня оглушили шум и грохот и противный смех. Я потеряла равновесие — всего на секунду! — но этого хватило, чтобы упасть. Не разбирая, куда движется ее туловище и где находится эта жуткая голова, я перекатилась. Свалилась куда-то вниз. Вскрикнув от боли, от того, как заныли ребра, перекатилась еще раз и ощутила еще одно падение. Ее пылающее дыхание скользнуло где-то рядом, справа от меня, но я не попалась. Я вовремя оказалась на полу и побежала. Царапины, ушибы — все саднило, но было плевать. Я бежала и бросала в змею все защитные и атакующие заклинания, которые только могла вспомнить. «Авада», скорее всего, была бесполезна: в случае с монстрами она не срабатывала. Бам! Массивный змеиный хвост приземлился в метре от меня. Я отскочила. Дверь была не слишком далеко, но добраться до нее оказалось делом непосильным. Бам! Бам-бам! Еще несколько ударов хвоста. Я прыгала, как кузнечик, чертова добыча. Это злило и подавляло меня. Наконец змее удалось попасть в цель: ее хвост сбил меня с ног и впечатал в стену, буквально в метре от двери. — А-а-а! Это должно было прозвучать, как болезненный вопль, но удар сдавил дыхание. Было невозможно закричать — только жалобно взвыть. Палочка выпала, стукнула и покатилась по полу. В считанные секунды змеиная голова очутилась подле меня. — Реш-ш-шила со мной поиграть? Я прижалась к стене, в ужасе закрыла глаза. Неужели это все? Неужели пара секунд, и я закончусь, навсегда? — Гермиона, скорей! Я пропустила тот момент, когда открылась дверь, но это точно был голос Гарри! Его бы я ни с кем и ни с чем не перепутала. Надежда на спасение заставила открыть глаза. Пара всполохов заклинаний, и змея ретировалась назад. — Скорей! — повторил Гарри обезумевшим голосом. Подобрав палочку, которая, на мою удачу, не успела укатиться далеко, я вскочила на ноги и ринулась к нему. Мы побежали стремглав — подальше от этой комнаты и монстра, что она в себе таила. Сзади слышался грохот, раздавалось шипение и полные бешенства вопли. Мы не оборачивались. Бежали и бросались заклинаниями. Мы не успокоились, пока не оказались в библиотеке. Только там и только тогда, когда все двери за нами закрылись, мы позволили себе расслабиться. Осели на пол, молчаливо выдыхая и подставляя лица под холодное солнце, заглянувшее в единственное окно запретной секции. Я хотела рыдать и хотела кричать. И обнять этот гребаный мир, в котором все же смогла остаться. Рыданий, к счастью, не случилось, но слезы были. Сквозь них виднелось солнце, и в моменты, когда окружающие предметы приобретали четкие очертания, я могла разглядеть, что мелкой крупой пошел снег. Он был застывшим и блестел от не желающего исчезать света. Он заставлял меня смотреть, заставлял чему-то нерассказанному радоваться и слезами избавляться от всего, что я только что пережила. Гарри сидел рядом, просто дышал. Его ладонь накрыла мою руку, и это подействовало на меня лучше успокаивающего зелья. — Ты когда-нибудь думала… — О чем? — О том, что было бы, если бы тогда, в палатке, мы стали чем-то большим, вышли за рамки дружбы? Я обтерла свободной ладонью слезы. Они были уже не нужны, казались чужими, а еще мешали видеть снег и дышать. — Думала. — Я тоже. Мне пришлось повернуться к нему. Я хотела понять, прочитать хоть что-нибудь в выражении его лица. — И? — не удержалась. — Ты жалела о том, что этого не случилось? Жалела ли я? Возможно. Разве что… — Иногда. Гарри понимающе кивнул. — Было немало моментов, когда я думал, как это плохо — что я не полюбил тебя. В смысле не как друга. — Я поняла. Гарри замолк, вероятно, ощущая неловкость, после чего сказал: — Если бы мы только могли, все было бы иначе. — Мне всегда казалось, что ты был бы идеальной партией для меня. — Все в принципе было бы идеально, но… — Наверное, скучно? — Да. Со мной бы ты заскучала. Не нашла бы того, что взяла у Малфоя. Я вздрогнула. От упоминания имени и от того, что Гарри обо всем догадался. — Но как? Каким образом ты узнал? — Трелони подсказала. Она до сих пор считает, будто ты замужем за Малфоем. Полагаю, волшебники с ее даром не поддаются манипуляциям с реальностью. — А если она ошибается? У нее, как бы помягче сказать, очень странный дар, работающий раз в несколько лет. Гарри с укоризной взглянул на меня. — Наверняка ты сама почти уверена, что в той настоящей жизни была с ним. — Не почти уверена, — глупо было отпираться, — Я точно была с ним. Ты вправе возненавидеть меня за это… — Эй, — Гарри отпустил мое запястье, но сразу после этого притянул к себе и обнял, — Я не вправе ненавидеть за это тебя. Если в настоящей жизни мы тоже перестали общаться и из-за такой ерунды, как Драко, я должен ненавидеть себя. — Малфой не ерунда. — Любишь его? — Не в том дело. Малфой — это всегда глобальная проблема, никак не ерунда. — Значит, Скорпиус — его сын? — Да. Гарри легонько присвистнул. — Все сложнее, чем казалось изначально. — Все очень сложно. — Не понимаю… Зачем Нотт это сделал? — Выяснял так отношения с Малфоем — если верить той громадине, от которой мы только что сбежали. — Да уж, — Гарри усмехнулся, — Малфой — это всегда глобальная проблема. Я улыбнулась, сильнее прижавшись к нему. Все правда было сложно — Драко, Скорпиус, подмена реальности, опасный враг в лице Нотта — но момент был хорошим. Солнце освещало книжные полки, стол и стулья, повисшую в воздухе пыль. Шел снег. Пускай он сыпался пока легкой крупой, но это означало, что наступил конец пронизывающим ветрам и колючему воздуху. И главное — со мной рядом был друг. — Змея сказала, что нужно искать ответы у Мертвеца. Что бы это значило? — Вряд ли она имела в виду инфернала — с этими тварями невозможно разговаривать. Может быть, чья-то душа? Или создание, подобное ей? — Надо поговорить с Флойдом. — Неужели? Гарри подавил смешок, а я ткнула его в бок. — Мое недоверие к нему уже в прошлом. — Окей, ловлю на слове. После минутного молчания Гарри спросил: — Ну что, теперь к Хагриду? — Наверное, да. — Только придется сказать ему, что ты подралась с пикси или что-то в этом роде. Мы рассмеялись. Потом посидели еще немного, а через полчаса отправились навестить старого друга.***
К вечеру снег совсем разошелся. В Хогсмиде зажглись огни, заблестели гирлянды, из пабов запахло жареным мясом, а из кофеен — выпечкой и сладкими специями, так что обратный путь до гостиницы превратился во вполне приятную прогулку. В номере я отдохнула и приняла душ. Решив, что с царапинами и синяками можно разобраться позже, отправилась в прачечную — закинуть испачканную одежду в стирку. Было неловко покидать номер. Я переоделась в пижаму — футболку и короткие шорты — и очень не хотела сталкиваться с другими постояльцами. Пересилив кое-как смущение, я выбралась из номера и спустилась в холл. На мое счастье, на пути никто не встретился, а хозяин гостиницы был на месте и вполне доходчиво объяснил, куда идти дальше. Как я верно догадалась, горничных в этой дыре не было — старик занимался всей уборкой, и поэтому мне проще было постирать одежду самой. Минув коридорчик с несколькими дверьми, что вели в номера, я остановилась перед дверью в подвал. Удивилась тому, что из комнат был слышен шум. Значит, мы с Гарри были не единственными страдальцами здесь. Улыбнувшись этой мысли, я зашла внутрь. Прачечная — это, конечно, было громко сказано. В подвале, едва освещенном одной мигающей лампочкой, которая по неведомой мне причине покачивалась из стороны в сторону, стояли старенькие стиральная и сушильная машина. Магловские, но, очевидно, переделанные для волшебников. Здесь же располагался бойлер, издававший пугающие звуки, несколько ящиков, бочки и прочий хлам. Я спустилась по скрипучей деревянной лестнице вниз и сложила свои вещи в машину. Тут же с полки «спрыгнула» пачка стирального порошка. Она сама наполнила нужный отсек и вернулась на место. Машина хлопнула крышкой и загудела. Удобно — ничего не скажешь! Даже палочку не пришлось доставать из кармана. Я оперлась руками о стоящую рядом сушилку и просто стояла несколько минут, пока наверху, у входа в подвал, не послышались чьи-то шаги.***
Мне даже не нужно смотреть — каким-то шестым чувством я знаю, кто решил найти меня — но все-таки, из соображений безопасности, я поворачиваюсь. Вижу его. Малфой спускается по лестнице. Он приносит с собой снег на плечах, прохладу и запах одинокой зимней ночи. Движения его свободны и неторопливы, взгляд тяжел и тревожен. Лицо осунулось, и с уколом совести я вспоминаю, что Драко находится в деловой поездке, что он как-то добрался сюда и наверняка устал. — Чего еще ожидать от людей вроде тебя, — тихо цитирует он текст моей записки. Пересохшим горлом я проглатываю неловкость, что рождается от его голоса. — Ты же понимаешь, — продолжает Малфой, — Что после такого письма я не мог не сорваться. — Письмо не было манипуляцией, — оправдываюсь я. — Ты сам решаешь, как реагировать на правду. — Ты тоже. — Написать записку с упреком и подослать девицу из борделя, в котором околачивается неверный супруг, — не одно и то же. Как ты нашел меня? — Это важно? Спустившись с последней ступеньки, Драко останавливается. Молчит. Буквально кожей я ощущаю, как скользит по мне его взгляд, как он проходится по царапинам и синякам, с изящной наглостью задерживаясь на шортах. Напряжение точит нервы. Извинений, конечно, не будет — у Малфоя готов свой собственный упрек. — Вот только не надо… — начинаю я. — Что произошло? Будто специально, переводит тему, чем несказанно бесит меня. Он хоть понимает, на что способна я после такого дня?! — Не твоего ума дело, — ворчу я. — Вот как? Малфой бросает на пол перчатки и приближается ко мне. Грязный пол, идеально черные перчатки. Взгляд выхватывает их и лампочку, которая будто сильнее начала качаться. Она мечется, а доски скрипят под его ногами. — Мы, кажется, уже разбирались в том, что касается и не касается меня. Его голос задушен. Он не передает — это очевидно — всего, что хочет прокричать Малфой. Но мне не страшно, у меня был препоганый день. Унять бы только дрожь от волнения. — Я подралась с пикси, — вспоминаю шутку Гарри. — Устроит такой ответ? — Нет. Может ты перестанешь? Драко нависает надо мной, справа и слева от меня оказываются его руки. Я снова в его капкане и снова им поймана. Драко не прижимается и не касается, но у меня перехватывает дыхание. — Что перестать? — с трудом говорю я. — Изводить меня. — Я не… Малфой проводит большим пальцем по моей нижней губе, и я обрываю, не могу закончить фразу. Не взглядом, но нервами слежу за его движениями. Палец скользит дальше, по скуле, а затем вся ладонь — по шее и к волосам. Драко наклоняется, я дышу часто, и в тот момент, когда язык его проделывает тот же путь по нижней губе, я закрываю глаза. Нужно ли продолжать спорить или нет? Я решаюсь, я теряюсь в нем, и что-то рвется. Оно глубоко внутри меня — струна, пытавшаяся надломиться весь день. Я зарываюсь пальцами в светлые волосы и тяну Малфоя к себе. У него вкус огневиски, затертый чашкой кофе. И снова просятся наружу слезы, а я гоню их прочь. «Не нужно, не сейчас». — Черт возьми… Опять ты делаешь это, — шепчет Драко. Что именно? Его губы отрываются от моих, но только для того, чтобы продолжить свое движение по скуле и щеке и заставить вздрогнуть от поцелуя в шею. Малфой приподнимает руками мою футболку и касается замерзшими пальцами моей кожи. Я вздрагиваю, выдыхаю. А он заводится сильнее, помогает мне залезть на машину. Я обхватываю его ногами, торопливо развязываю узелок от мантии под его горлом. Пальцы не слушаются. Однако несколько секунд спустя мантия сдается под моей настойчивостью и отправляется на пол. Драко стаскивает с меня футболку. Я отклоняюсь назад, к стене. В ушах слышится звон. Я выдыхаю и позволяю этому звону быть. Ничто и никто не отнимет Малфоя у меня — я не позволю этого даже своим воспоминаниям. Драко движется губами вниз, к моей груди. Воспоминания прорываются, но не мешают чувствовать его. Они мелькают спутанными картинками — наши поцелуи и наши ночи. Сколько их было там — в моей настоящей жизни? За что, зачем их отняли у меня? Задвигая подальше горечь от обиды, я помогаю Малфою снять с себя шорты. Выпрямляюсь, возвращаюсь к его губам с поцелуем. Он на взводе, я в лихорадке. Пока его руки беспорядочно шарят по моему телу, пытаюсь справиться с его рубашкой. А расстегнув ее, тянусь быстрее к брюкам. — Не торопись. Это приказ или просьба? По его голосу не понять. И логику его невозможно понять тоже. Малфой просит не торопиться, но в тот же момент подцепляет и стягивает с меня трусы. Я остаюсь полностью обнаженной, перед ним, и он смотрит. Воспаленным, как в горячке, взглядом смотрит на меня. И прежде чем я успеваю сообразить что-либо, он заставляет меня опять отклониться назад. Одна его рука упирается в стену, вторая оказывается у меня между ног. — Черт возьми, детка… Черт возьми, — повторяет он, когда прикасается ко мне. Во рту пересохло, и я отвечаю то ли хрипом, то ли стоном. Говорю что-то бессвязное, еще более непристойное, чем Малфой. Падаю в туман. Его пальцы, и демоны в его глазах, и мои воспоминания о нем — убийственная смесь. Это что-то на грани. — Подожди, мне нужно знать… — проступает его голос сквозь туман. — Что именно? Я ничего не понимаю, я в бреду. Лампочка продолжает раскачиваться, Драко продолжает меня ласкать, и губы его все еще жгут мою кожу. — Я устал бежать за тобой. Мне нужно знать… что в этот раз и в любой другой я не бегу, что ты тоже… — Выбираю тебя? Ты разве не видишь? — я прерываюсь на стон, когда его пальцы входят в меня. — Мерлин… Зачем этот разговор, сейчас? — Мне нужно, Гермиона. Нужен твой выбор, нужна ты вся. Да он издевается! Я обхватываю его лицо руками и, пытаясь сфокусировать взгляд, шепчу: — Я выбираю тебя. Наплевав на здравый смысл, на друзей и даже на саму себя. «Всегда выбирала». — А теперь будь так добр: заткнись, пожалуйста. И пока Малфой не успевает ничего сообразить, я целую его. Крепко, с жаром, со всем тем, что у меня к нему есть. Он, кажется, понимает. Он сдается. Оставив ласки, обхватывает меня руками, до боли углубляет поцелуй. Затем отрывается, помогает мне слезть с машины. Спешит и уже не контролирует себя — как, впрочем, и я. Малфой разворачивает меня спиной к себе. Я слышу, что звенит пряжка ремня и шелестит ткань его брюк. Срочно ищу точки опоры. Едва успев схватиться за машину, чувствую, как он входит в меня, как я умираю в этот момент — с его и своим стоном, с грохочущей кровью в ушах. Тяжелая рука проходится по моей спине, зарывается в волосы, тянет их назад. Вторая придвигает меня ближе к себе. Пространство замыкается. Исчезает грязный подвал, шум от машины и мигающий свет. Даже воспоминания спрятались по углам. Остаемся только я и он — тот, кого я всегда выбирала.