Зеленый цвет внушения

| Когда-то давно, наверное, в прошлой жизни, я был счастлив. Я был жив. Сейчас, по истечении нескольких лет, я уже не помню той своей прошлой жизни. Но я помню, до невыносимого отчетливо помню, какого это – быть живым, быть наполненным настоящими чувствами. | Тонкие, словно тростинки, руки прижаты к грубой ткани подушек чужой крепкой хваткой. Полные губы скользят по алебастровой, до болезненного прозрачной коже в попытках поймать соленые капли пота, смешивающиеся со слезами и скатывающиеся вдоль висков, чтобы затеряться в ворохе выжженных белых волос. Юнги стонет до надрывного оглушающе, когда с очередным не осторожным толчком, Намджун задевает внутри него чувствительные точки. И эти, вполне себе реальные, ощущения заставляют взрываться где-то под ребрами в грудной клетке искусственно воссозданные чувства, которые Юнги снова и снова принимает за чистую монету. – Я так люблю тебя, – хрипит Намджун в чужое ухо и сжимает хрупкий пергамент бедер своими пальцами, именно так, как всегда нравилось его маленькому хёну. Протяжные стоны разбиваются ударными волнами о стены комнаты, резонируют с глухими ударами тела о тело и оседают на разгоряченной коже мелкой оргазменной дрожью, что пробивает, кажется, до самых недр исковерканной души. Ким целует чужой взмокший висок и сползает с хрупкого любимого тела, чтобы буквально через несколько минут подняться с постели. – Ты ведь сходишь в душ сам? – мужчина обтирает себя влажными салфетками и бросает их на прикроватную тумбочку под задумчивым взглядом любовника. – Я уже опаздываю. – Конечно, – Мин улыбается почти искренне, но отчетливо надломлено, и прикрывает глаза. – Иди уже. Еще несколько минут до Юнги доносится чужое торопливое копошение, после висок обжигает еще один легкий поцелуй, следом за которым Юнги отчетливо слышит негромкий хлопок входной двери, оповещающий его о том, что он наконец-то остался один. Мин распахивает глаза и всматривается в трещинки на потолке, которые за несколько последних месяцев изучил практически досконально. Странно, но раньше, на протяжении долгих лет, что он жил с Намджуном в этой квартире, он даже и не замечал эту ломаную паутинную сеть над головой. Зато теперь может с уверенностью в девяносто процентов воссоздать ее в своей памяти. Он переводит безразличный взгляд на стены, оклеенные ужасными на вид, зеленого цвета обоями, и морщит нос в приступе все того же безразличия, чтобы опустить взгляд дальше – вниз, на собственный живот, где белесыми подтеками переливается его и Намджуна сперма. – Мерзость, – бормочет он и пальцами размазывает жидкость по коже, безучастно наблюдая, как та высыхает и стягивается, чтобы после растрескаться при слишком глубоком вдохе. Впрочем, занятие это, стоит заметить – отнюдь не увлекательное, – Мину надоедает через считанные минуты. Он вновь закрывает глаза и раскидывает конечности в стороны, принимая форму морской звезды. В голове – рой пчел, в чьих маленьких головках сплошная пустота. Они летают будто бы от скуки, от безразличия ко всему происходящему и это так... странно? Странно то, что некогда заполненная мыслями голова, сейчас представляет собой сосредоточение пустоты и апатии, в то время, как в сердце его бушует коктейль из совершенно разнообразных чувств. Чувств к человеку, которого он не любит головой, но любит всем сердцем. И это вызывает у Юнги непонятный ему самому резонанс, утягивающий его все дальше и дальше на самое дно равнодушия и вечного холода. Временами Юнги кажется, что все это долгий и кошмарный сон, от которого он никак не может очнуться. Временами в его памяти всплывают обрывки прошлого, которое он совсем не помнит. Всплывают забытые, но кажущиеся такими правильными, чувства и он не понимает, как пришел к тому, к чему пришел, потеряв или оставив что-то действительно важное. Он лишь осознает, что верх его искренности это поломанная улыбка, адресованная человеку, который значит для него одновременно все и ничего. Юнги просыпается вновь, только когда небо за окном озаряет последняя полоса света над горизонтом, а в тишине коридора оглушающе громко хлопает входная дверь. Он с усилием разлепляет глаза и непонимающе осматривается по сторонам. Почему он здесь? Разве он не решил, что пора все закончить и уйти? Юнги садится посреди разворошенной постели и впивается взглядом в вошедшую в комнату фигуру. – Намджун? – хрипло спрашивает он, – Почему я здесь? Ким хмурится и оглядывает хрупкое тело, замечает метающийся, ничего не понимающий взгляд и, тяжело вздохнув, выходит из комнаты. – Намджун? – Юнги соскальзывает с постели и, обернувшись тонким пледом, идет вслед за ним. Намджун обнаруживается в соседней комнате, что служит его домашней мини-лабораторией. – В этот раз еще раньше, – бормочет он и шкрябает что-то в тетради. – Что значит «раньше»? – Юнги с опаской наблюдает за Джуном и ломает в хмуром изгибе линию бровей. Мужчина молча выдвигает ящик рабочего стола и достает шприц и маленькую ампулу, наполненную жидкостью ядовито-зеленого цвета. Он сосредоточенно смотрит в записи и, явно вычислив что-то в голове, коротко кивает сам себе в знак согласия. Шприц наполняется этой непонятной субстанцией, а пузырек в одно отточенное движение летит прямо в урну возле стола. – Иди сюда, Юни, – Ким улыбается тепло, но эта улыбка заставляет внутренности Юнги покрыться тонкой корочкой льда. – Что это? – спрашивает он и пятится назад, лихорадочно ища взглядом пути отступления. – Просто лекарство, Юнги. Помнишь? Мин хлопает глазами и смотрит на шприц с жидкостью, чей цвет вызывает у молодого человека чувство отвращения и тошноту. Он вглядывается в нее, будто бы та способна дать хоть какие-то ответы и все пытается найти в голове такую важную, ускользающую из рук ниточку правды. Он переводит взгляд на лицо Кима, на лицо человека, которого он когда-то любил, но к которому определенно точно ничего не чувствует теперь, и вдруг неконтролируемыми вспышками вспоминает события прошедших месяцев. Вот он – Намджун –умоляющий Юнги не уходить. Вот Намджун покорно помогающий собирать вещи. И Намджун вкалывающий, связанному по рукам и ногам Юнги, подозрительную на вид жидкость. Накатывающая апатия. Безразличие. Внушенные чувства, которых больше нет. И редкие просветы в памяти, когда действие препарата перестает действовать. А потом... вновь и вновь, как по замкнутому кругу. – Не надо, Джун... – Юнги шепчет тихо, умоляюще, но мужчина напротив лишь поджимает губы в извиняющейся улыбке. – Прости, Юнги, но я не могу тебя отпустить. Попытка бегства из небольшой закрытой квартирки с одним лишь пледом на оголенных плечах – затея глупая и провальная с самого ее начала. Но Юнги разворачивается на пятках, чтобы убежать, закрыться, спрятаться. Ему нужен лишь крохотный шанс на спасение, который уже стремительно тает в сильном кольце чужих рук. – Я не хочу, – - шепчет Мин и слабо встряхивает головой, будто бы это способно спасти его от очередной дозы. Он повисает в чужом захвате обреченной сломанной куклой. Вырваться даже не пытается, потому что память услужливо подкидывает прошлые безуспешные попытки. – Пожалуйста, Джун... Не надо... – Полюби меня, хён, – надломлено, с отчаяньем просит Намджун и вводит в выступающую вену, что так не надежно спрятана под тонкой белой кожей на чужой руке, содержимое шприца. – Пожалуйста, полюби. Юнги моргает совершенно заторможено, ведет расфокусированным, стеклянным взглядом по обшарпанным стенам их захудалой квартирки. Он, с этим пустым взглядом сломанной куклы, будто бы и не он вовсе. Он и не помнит уже, на самом деле, сколько времени прошло с того момента, когда его сознание не было замутнено действием препарата. – Хён? – Ким аккуратно приглаживает чужие растрепанные влажные волосы и опускает обмякшее тело на кровать. – Хён?.. – Люблю, – шепот в ответ через бесконечные минуты. Мин жмурит глаза, а в следующий миг – смотрит прямо в душу, осознанно и будто выворачивая ее на изнанку. – Люблю.