— И теперь они винят во всем меня, будто это моя вина! — до крайности возмущенная Гермиона ходила из одного угла пустующего класса в другой. Судя по количеству пыли, последний раз здесь преподавали еще при предыдущем директоре. — И никто ничего не желает слушать!
— А что говорят ваши старшекурсники? — поинтересовался Поттер, сдерживая рвущийся наружу смех. Реакция гриффиндорцев оказалась настолько предсказуемой, что он сам испугался точности своих прогнозов.
— Они считают, что Уизли сам виноват, и нечего искать крайних в этой истории, — из девочки будто выпустили воздух, и она уселась на пыльную парту. — Даже его старший брат, Перси, говорит, что никто не просил Рона тащиться среди ночи не пойми куда не пойми зачем. А раз так, то виновного он вполне спокойно может увидеть в зеркале. Но разве ему можно хоть что-то объяснить?! И теперь весь наш курс смотрит на меня как на доносчицу! А я даже не знаю, что Уизли и Финниган вообще делали посреди ночи на Астрономической башне!
— Хочешь бесплатный совет? — предложил Гарри. — Не обращай внимания, особенно на то, что по этому поводу думают твои сверстники. Пройдет совсем немного времени, и сперва они поймут, что ты никому ничего не говорила. Еще по прошествии времени, возможно, под влиянием ваших старшекурсников, они осознают, что вина за произошедшее лежит исключительно на Финнигане и Уизли.
— Прям-таки все возьмут и всё поймут? — невероятно взрослым скепсисом Гермионы можно было крошить крепостные стены.
— Ну, идиоты всегда найдутся, — усмехнулся Поттер, — но на то они и идиоты, так что их мнение можно полностью игнорировать, умные люди не обращают на них никакого внимания.
— А что мне сейчас делать? — Гермиона сморщилась от обиды. Ее глубоко задевало недоверие сокурсников, с которыми предстояло еще очень долго учиться и жить бок о бок.
— Поменьше обращай внимания на Уизли, —посоветовал Гарри. — Если же он будет лезть, то ты всегда можешь надрать ему задницу, к тому же всем известно, что ты на это способна. Что же касается остальных, то даже не пытайся их в чем-то переубедить — они лишь решат, что ты пытаешься себя обелить и в итоге еще меньше будут тебе верить. Позволь времени самому все расставить на свои места.
— Откуда ты это знаешь?
— Если ты думаешь, что моя жизнь была раем на земле, то позволь тебя разочаровать, — ответил Поттер. — Мои так называемые «биографы», которых я в глаза не видел, пишут обо мне всякую чушь, хотя не имеют ни малейшего представления о том, через что я прошел. Я столкнулся с большей частью твоих нынешних проблем, а потому знаю, когда лучше молчать, если не хочешь нажить еще больших неприятностей.
— Но я читала… — начала было Гермиона, но Гарри прервал ее взмахом руки:
— Поверь, я лучше знаю, как прошли для меня все эти годы, чем всякого рода идиоты. И если я говорю, что моя жизнь была отнюдь не подарок, то верить стоит мне, а не так называемым авторам.
— Ну ладно, — кивнула Грейнджер, у которой вся эта история в голове не укладывалась. Узнав о волшебном мире, она с головой окунулась в изучение истории, особенно Британии, и первым делом узнала о легендарном Поттере, которого никто не видел уже десять лет, но о котором написали столько книг, сколько и не снилось куда более известным личностям. И везде, на каждой странице тех книг, что попадали в руки Гермионе, говорилось о том, что Гарри Поттер живет в полной безопасности, окруженный любовью и заботой своих близких. Теперь же она услышала, что все прочитанное ею не более чем нелепые выдумки, не имеющие никакого отношения к действительности.
Закончив разговор, дети разошлись, каждый из них был погружен в свои мысли. Направляясь в подземелья, Гарри перебирал в голове прошедший разговор. Еще в самом начале все этой истории не нужно было быть провидцем, чтобы понять простой факт: скоро Грейнджер прибежит к нему жаловаться на несправедливое отношение остальных гриффиндорцев. Уже на следующий день после истории с драконом он увидел осунувшееся, бледное лицо Грейнджер и пылающие огнем глаза Финнигана и Уизли, которые заражали своей злостью и обвинениям остальных первокурсников. Немедленно стало ясно, что именно в Гермионе оба гриффиндорца видят причину своей неудачи с Филчем, которая вылилась для их факультета в потерю сотни балов и окончательно лишила Гриффиндор надежды выиграть кубок школы.
Гермиона несколько дней ходила молча, терпя упреки и обвинения, и даже в библиотеке, во время коротких встреч с Поттером, гордо хранила молчание, хотя он видел в ее глазах желание высказать все, что она думает об этой несправедливости. Хватило всего одного осторожно намека, и вот дети оказались в пустующем классе, стены которого сотрясались от гнева Гермионы. К слову, Поттер был несколько удивлен: он ожидал слез и упреков, но вместо этого столкнулся с пылающим пламенем ярости, которая требовала выхода. И Гарри стал для нее тем самым громоотводом, на который Гермиона выплеснула весь свой гнев без риска еще сильнее разругаться с однокурсниками. В противном случае ее дальнейшее пребывание в стенах Хогвартса грозило стать абсолютно невозможным.
Гарри неспешно направлялся во владения слизеринцев, размышляя над происходящим. С одной стороны, он сумел отвадить проблемы от Хагрида, которому искренне симпатизировал, несмотря на все презрительные мнения и замечания в адрес лесника, принятые среди его однокурсников. Для них бородатый, добродушный гигант был не заслуживающим внимания дураком, недалеким типом, которого нельзя подпускать к Хогвартсу и к ученикам на полет метлы. Гарри был с ними не согласен, и даже Малфой, самый близкий ему человек, не смог переубедить его в нелепости этой дружбы. Узнав, какие неприятности может навлечь на себя лесник, Гарри сделал все, что только мог в меру своих сил, чтобы тот не пострадал.
Но он не предвидел, что от его действий может пострадать Грейнджер.
Волновала ли Гарри ее дальнейшая судьба? Признаться честно, не особо. Но она была ему нужна, терять столь ценный источник знаний было попросту глупо, и Поттеру вовсе не хотелось, что бы кто-то или что-то довели Грейнджер до отказа от дальнейшего обучения магии в стенах Хогвартса. Напротив, куда выгодней ему было бы, чтобы Гермиона чувствовала себя в замке уютно и комфортно, а если для этого требовалось подставить плечо, на которое она сможет опереться, он это сделает. Во всем произошедшем была даже положительная сторона: он, слизеринец, стал для нее куда ближе, чем ее собственные однокурсники, которые в теории должны были заменить Гермионе семью на время учебного года. Грех было бы этим не воспользоваться. Кому-то могло показаться, что Поттер рассуждает слишком цинично, но это уже их проблемы.
Если же у них не хватало на это мозгов, то это не значит, что Поттер повторит ту же ошибку. Гермиона нужна ему в школе до самого конца обучения, и если потребуется, он сметет со своего пути всех, кто будет ему мешать.
Столь взрослая мысль накрепко засела в его голове, казалась само собой разумеющейся и не подлежащей обсуждению.
Год медленно подходил к завершению, все ближе становились экзамены, и все больше учеников доходило до нервного срыва от перенапряжения и излишнего волнения. Кто-то распустил слухи, что из школы отчислят каждого, кто провалит хоть один из экзаменов, отчего среди первокурсников начала распространяться самая настоящая паника, граничащая с сумасшествием. Даже дети из чистокровных семей, которым было все известно о правилах, царящих в Хогвартсе, оказались подвержены этому безумию, за которым стояли, как выяснилось, близнецы Уизли. Братьям было весело наблюдать за волнением и переживаниями «малышни», и лишь суровое вмешательство профессора МакГонагалл, обрушившейся на близнецов подобно тарану, наконец-то пресекло нараставшую среди первокурсников волну паники.
— Никаких отчислений не будет, — заявила декан Гриффиндора на ближайшем совместном уроке слизеринцев и хафлпаффцев. — Уж можете мне поверить, чтобы вас отчислили за неуспеваемость, вы должны продемонстрировать полную несостоятельность как ученика и волшебника. За последние двадцать лет не было ни одного случая исключения ученика из Хогвартса за неуспеваемость. Так что успокойтесь и не изводите самих себя.
По слухам, что дошли до слизеринцев, профессор МакГонагалл написала родителям Уизли очень длинное гневное письмо, в котором пеняла на поведение их сыновей, и уже на следующий день почтовая сова доставила в школу письмо от разгневанной Молли Уизли. Было ли это правдой, Гарри не знал, но почти неделю близнецы ходили унылые и недовольные, а их брат, Перси, смотрел на них исключительно сурово, словно бы отслеживал каждый их шаг.
— Сожри меня горгулья, наконец-то закончил, — выдохнул Драко, отталкивая от себя пергамент с эссе по травологии. Он корпел над ним последние полтора часа, пальцы сводило от усталости, а глаза закрывались сами собой. Когда он дописывал последние строчки, слова сливались в единую массу, и Малфой даже боялся посмотреть, что собой представляет последняя часть текста. К его ужасу, Поттер решил проверить, что написал друг, и его лицо вытянулось от недоумения.
— Драко, ты с ума сошел? — поинтересовался Гарри, участливо глядя на Малфоя. — Ты сам видел, что написал?
— А что там? — осторожно спросил мальчик.
— Сам посмотри, — предложил Поттер. Драко, затаив дыхание, подтянул к себе эссе и принялся вчитываться, и уже через пару минут почувствовал, как у него на затылке шевелятся волосы. В какой-то момент он, сам того не заметив, перешел с описания свойств бадьяна на аконит, временами и вовсе вставляя слова, на поверку оказавшиеся его собственным мыслями крайне неприличного содержания. Малфой настолько устал во время работы, что принялся ругать последними словами всех преподавателей Хогвартса и написал это в своем эссе.
— И что мне делать? — с ужасом спросил Драко.
— Начинать заново, — ответил Гарри.
Примерно в таком ключе и проходили последующие дни, школьники от волнения совершали глупейшие ошибки, доставали окружающих вопросами и мучили сами себя. Обстановка медленно, но верно накалялась, причем уже без всякого участия Уизли. Все чаще вспыхивали ссоры и конфликты, усилились разногласия между факультетами, даже Поттеру приходилось прилагать определенные усилия, чтобы остаться в стороне, и он временами не выдерживал и выдавал что-нибудь язвительное в адрес тех, кто нелестно отзывался о слизеринцах.
Старшекурсники лишь с усмешками смотрели на грызню первокурсников и вспоминали самих себя в том же возрасте. Потребуется некоторое время, прежде чем юное поколение придет к понимаю, что скандалами и конфликтами экзамены не сдать, что нужны лишь труд и усердие. И очень много терпения. Правда, как только дело дойдет до СОВ и ЖАБА, они вновь эмоционально откатятся ко временам первого курса. Яркие подтверждения тому бегали у них перед глазами и изводили окружающих.
***
— Вы не сможете мне помочь! — закричал Квирелл, всякий намек на заикание полностью исчез из его речи.
— Вы ошибаетесь, Квиринус, — мягко успокаивал молодого преподавателя Дамблдор, поражаясь собственной недальновидности. Он полагал, что Квирелл на кого-то работал, что все это время кто-то стоял за его спиной, оказывая поддержку, но правда оказалась куда проще и прозаичней.
— Нет, он придет за мной! — продолжал кричать профессор, по щекам его текли слезы. — Он не оставит меня в покое!
— Этот вампир не может быть таким сильным, чтобы справиться со мной, — возразил директор. — Мой добрый друг, вместо того, чтобы подвергать себя безрассудному риску, пытаясь добраться до камня, пользоваться которым вы не умеете, вам нужно было просто обратиться ко мне. Неужели вы думаете, что я отказал бы вам в помощи?
— Вы не видели это чудовище, — Квирелл сжал кулаки и замотал головой, тюрбан, напичканный чесноком, свалился на пол, но профессор на это не отреагировал. — Это вам не заурядный вампир, коих полно. Это настоящий монстр из старых легенд, тварь, что старше этих стен. И я разозлил его!
— Квиринус, эта проблема разрешима, — ответил Дамблдор, взмахом руки не позволяя остальным преподавателям вмешиваться. Снейп и МакГонагалл заходили на своего коллегу с разных сторон, готовые атаковать, и лишь ждали позволения. Флитвик не опускал свою палочку, поражаясь, насколько сильным магом оказался Квирелл, чего смог добиться, и досадуя, что толчком к действиям молодого волшебника оказался страх.
— Нет, — возразил Квирелл.
— Разрешима, — настаивал Дамблдор. — Ваша ошибка в том, что вы пожелали разобраться со своей бедой сами и наделали глупостей, а ведь вам нужно было просто прийти ко мне и попросить о помощи. И мы бы не оказались в столь неприятном положении.
— Мне нет пути назад, — заявил Квирелл.
— Вы заблуждаетесь.
— Я проник в Гринготтс!* Гоблины не простят такого оскорбления! Я выпустил тролля, из-за которого чуть не пострадали ученики! Вы хотите сказать, что все это мне забудут?! Дудки, поищите дурака в другом месте, Дамблдор! А теперь мне нужен камень, не сомневайтесь, я смогу разобраться, как им пользоваться!
— И вы думаете, что камень поможет вам защититься от вампира? — спросил директор.
— Да! — воскликнул Квирелл, глянув на огромное зеркало в золотой оправе. Этого краткого мига оказалось достаточно, чтобы Снейп сорвался с места, осыпая профессора градом заклинаний. К его удивлению, тот ответил сложной цепочкой чар, грамотно чередуя защиту и нападение, и вот уже сам Снейп вынужден был уйти в оборону, когда к нему на помощь пришли МакГонагалл и Флитвик, умело атакуя бывшего коллегу с разных направлений.
И все же Квирелл держался. Его вели вперед отчаяние и страх, которые он сам распалил в своем сознании до немыслимых масштабов и которые отныне диктовали ему свою волю и толкали на безрассудные поступки. Квирелл был опасен не только для окружающих, но и для самого себя, ибо в своем отчаянии мог дойти до самого края и рухнуть в бездну. Допустить подобного исхода Дамблдор не мог, молодого мага нужно было спасать.
Град сложных, точно рассчитанных чар обрушился на мага, пробив его защиту, будто той и вовсе не было. Первое заклинание угодило ему в грудь, отчего руки Квирелла налились свинцом и стали неподъемными, будто разводной мост. Второе заклинание попало прямо в голову, подавляя всякое желание сопротивляться. Третье же, хоть и задело лишь краем, проникло куда глубже, принося покой в сознание мага, отчего мир для него подернулся дымкой, ему захотелось спать. Он перестал понимать, где находится и что вообще здесь делает, безвольно рухнув на каменный пол у самого зеркала.
Волшебники подошли к бездыханному телу, лицо Квирелла разгладилось и теперь казалось спокойным и безмятежным. Он дышал ровно, впервые за долгое время преследующий ужас ослабил свою стальную хватку.
— Вызвать авроров, директор? — спросил Снейп.
— Нет, — возразил Дамблдор. — Тут нужна помощь иного характера. Минерва, свяжитесь с больницей Святого Мунго, нам понадобится помощь их специалистов. Квиреллу требуется самое сложное из врачеваний — лечение души. Нам же еще предстоит выяснить, с кем же столкнулся несчастный Квирелл, раз пошел на столь отчаянный шаг, но уже сейчас ясно, что несчастный юноша действовал не по чьему-то указанию, но из страха — самого сильно и опасного из мотиваторов.
— Его напугал какой-то вампир, — презрительно фыркнул Снейп, глядя на лежащее тело.
— Ну что же, Северус, — ответил директор, — давайте взглянем, был ли он столь страшен, как говорил Квирелл.
***
Новость о том, что профессор Квирелл попал в больницу перед самыми экзаменами, удивила учеников. Заикающийся волшебник и так не производил впечатление здорового человека, но тот факт, что он оказался настолько слаб здоровьем, все же поражал. Но еще сильнее все были поражены, когда директор Дамблдор и профессор Снейп на несколько дней покинули Хогвартс, в связи с чем тем, у кого на эти дни пришлись экзамены по зельеварению, сильно повезло, ведь профессор Спраут не была столь требовательна к ученикам. Директор и Снейп вернулись в школу через четыре дня в довольно приподнятом настроении, что не помешало Снейпу превратить экзамены в ад для всех, кто не принадлежал к его факультету.
— Сильно мучил? — спросил Драко, когда Поттер наконец-то покинул класс.
— Удивительно, но нет, — признался Гарри. — Его больше интересовало, где я намерен провести лето.
— И что ты ему сказал?
— Что намерен поехать к вам, — Гарри тонко улыбнулся. — Ты не откажешь своему другу в возможности провести каникулы среди магов, а не в кругу горячо «любимых» родственников?
*По книге Квирелл сделал это сам, безо всякой помощи Волдеморта, что уже говорит о его магической силе.
