Да будет тьма

— Прокша! Не спать! Где твой щит? Ты забыл, что ты в тройке? Каян, ты огневик или тёмный прощелыга? Это огненное копьё или фейерверк? Смотри, на Оньше даже стёганка не обгорела! — Так на нем же амулетов, плюнуть некуда… — А ты не плюй! На ондовичах тоже будут амулеты! Ваши, которые они с ваших трупов поснимают! Чему бы ни учил королевских гвардейцев бывший инструктор, Горана их мастерство удручало. Он даже засомневался: за что берут в гвардию, не за пригожесть ли? Выходило, именно что за красу, за стать, за золотистый волос. Не за талант, это точно. Все как один ростом с Горана, косая сажень в плечах, пшеничные кудри. Смотреть тошно. Хоть бы на одном темноволосом взгляду отдохнуть. Но зато пускают молнию в мишень, а попадают в круп собственному коню. Горан взял привычку держать щиты всегда поднятыми, а без того княжеские гвардейцы спалили бы своего инструктора в первый же день. Причём совершенно того не желая. Горан и его новые ученики друг друга крепко невзлюбили. Гвардейцы считали его тупым полевым воякой, который только и может, что копать рвы, ставить частокол, да орать так, что кони шарахаются. Он считал их вконец обленившимися бездельниками, разожравшимися на лёгкой службе. И он, и они были, наверное, правы. Бездельники, прижатые новым инструктором, в первую же декаду нажаловались капитану. Тот Горана лично не знал и, будучи сам мастером-магом, вызвал его на магическую дуэль. Победа Горана оказалась такой лёгкой, что он даже заподозрил неладное: а не поддался ли ему капитан? Впрочем, зачем ему?.. Капитан в мечтах о реванше снова прислал вызов, на этот раз на мечах. Горан мог и этот поединок закончить за пару ударов, но у него было время обдумать своё поведение и прийти кое к каким выводам. В результате увлекательная и примерно равная битва кипела почти четверть часа, после чего Горан все же выбил меч из рук усталого соперника. Раздумья пошли впрок, капитан сменил гнев на милость. А вернее, шельма, усмотрел для себя выгоду, и Горан стал сопровождать князя чуть ли не на все его выезды. Да и во дворце то бал, то приём послов, то праздник Света или Тьмы, Горан даже не знал, что их столько, праздников этих. И все же, несмотря на тупых и бездарных учеников, несмотря на скучные долгие вечера, когда другие сидели и пили-ели за столами, а он стоял у стены да приглядывался к лицам гостей, к их рукам, рукавам и ножам, приходилось признать, что служба в княжеской гвардии была не в пример легче, почетней да и сытнее. А значит, проклятый тёмный, видимо, сам того не желая, оказал Горану услугу. Лето закончилось, начался сезон театров, балов и охот, и редко на каком из этих развлечений не блистал Высокий Ольгерд. А рядом с ним стал появляться юноша примечательной наружности: локоны чёрные, брови соболиные, кожа белее снега, коралловые уста, а уж ресницы — чисто опахала. К девице с такой красой женихи во все окна ломились бы. А тут не девица — отрок. На каждом пальце драгоценный перстень, на плечах дивные меха, одежды из парчи да бархата. Трудно присутствовать на всех этих праздниках и не слышать сплетен. А сплетни говорили, что юношу этого дивного зовут Ингемар, что он сын вельможи из Рослагена, но прежде всего — протеже Высокого Ольгерда. Протеже — Горан знал, что это значило. Он глядел, как Ольгерд осторожно наматывает на палец длинную чёрную прядь мальчишки, как склоняется к нему и говорит что-то на ухо, почти касаясь губами лица, как осторожно и ласково соприкасаются их пальцы. Не мог смотреть на это Горан, но и не смотреть не мог. Казалось бы, ему-то какое дело, кого берет к себе в постель тёмная тварь? Правда, среди светлых такие пары случались нечасто, но иногда все-таки случались. Вот и его красотун Оньша бегает к кому-то в город и случайно проговорился, что не к девице. Так почему же так тошно смотреть на этих двоих? Казалось бы, больше ненавидеть этого тёмного уже невозможно, да только он все время делал что-то такое, от чего ненависть Горана росла. Однажды на охоте Горан отстал от княжеской кавалькады, чтобы проверить чем-то не понравившийся ему амулет одного из гостей. Амулет оказался подделкой, вещицей на вид опасной, а на деле бесполезной, только источающей ауру заклинания Безволия. Горан принёс извинения и, чтобы нагнать свою бестолковую гвардию, пустил коня напрямую, через березовую рощицу. Там, у белого ствола с золотой листвой, он и увидел этих двоих. Он не скрывался и ехал быстрой рысью, он производил достаточно шума, чтобы спугнуть всех влюблённых на пять верст вокруг, но эти двое не заметили его. Появление Горана их не отвлекло, они не разняли объятий. Рискуя сломать себе шею, Горан пустил коня галопом, но убежать не удалось. Слишком многое он успел увидеть. Как крепко и бережно, по-хозяйски, руки Ольгерда держали лицо Ингемара. Как подрагивали опущенные ресницы чужого мальчишки то ли от боли, то ли от мучительной страсти. Как в жадном поцелуе соединялись их губы. Никогда ещё Горан не видел, чтобы целовались — так. Так, захлёбываясь и задыхаясь, пили воду бойцы после тяжёлого боя или длинного марша. Так с хрипом хватали воздух выбравшиеся из магической петли. Но чтобы так целоваться? Будто вся жизнь твоя зависит от тепла чужих губ, будто, случись этому поцелую прерваться, ты упадёшь замертво, и в этом не может быть сомнений… Это было неожиданно горько, вдруг признать, что он чего-то не понимает. Что жизнь обошла его чем-то важным, и это его-то, счастливого мужа и отца, могучего воина и сильного мага! Между тем скандал занимал не только его. По-женски обиженная магистресса как-то при большом стечении вельмож поинтересовалась, не заждались ли лорда Ингемара дома. Тот ответил с беспримерной наглостью, что ему многое нравится в Рондане и он подумывает о том, чтобы задержаться здесь надолго. Как минимум до весны. Уловив настроение госпожи, некоторые светлые помоложе стали искать ссоры с мальчишкой, чьё наглое поведение сделало бы такой поиск недолгим. Но Высокий Ольгерд, тоже в месте людном, заявил, что любому, кто пожелает вызвать на дуэль его друга, придётся сначала драться с ним. Таких желающих не отыскалось. Этого тёмного знали слишком хорошо. Горан оставался в стороне. Будто блох, вылавливал подозрительные амулеты из княжеских покоев, уничтожал огненными копьями бездарные щиты гвардейцев, затупленным мечом вбивал бестолочей в землю и понемногу, по чуть-чуть делал из них бойцов. И не только. — Барток, кто на вчерашнем приёме думал о княжне плохое? — Господин мастер-маг, откуда же мне знать-то? Я ж не маг разума… — Ты был бы магом дурости, если б вообще был магом. Кто ответит? Соображайте, воинская элита, в хвост вас и в гриву! — Высокий тёмный Сигурд… — Кто это сказал? Оньша, разве я тебя спрашивал, вот же где во все бочки затычка! Неожиданно снова сдружился со старым своим товарищем Дамианом. Тот вроде бы был в чести, повсюду тенью следовал за Архимагусом, но, как и положено тени, оставался незамеченным. Но знал, видимо, немало. И знаниями этими охотно делился с Гораном за чашкой пунша холодным вечером: — В городе неспокойно. Это хорошо, что ты больше не ходишь в дозор. Вчера в Новом порту разгромили кабак, который держали тёмные. А в подвале обнаружили бордель. Шлюхи — мальчишки и девчонки, старшей двенадцать лет. Всех в своё время украли, по деревням в основном. Знаешь тёмные легенды о Лесном Народе, который ворует детей? Специально придуманная ложь. Чтобы в случае пропажи ребёнка родители подумали о чем-то сверхъестественном. А потом ребёнок находится в таком вот борделе, опоенный зельем Похоти, потерявший разум. Забывший собственное имя. — Силы Света, возможно ли такое злодейство! — ужасался Горан. Любому отцу такой рассказ — нож в сердце. — Ты должен быть на страже, Горан, — продолжал между тем Дамиан. — У нас есть сведения, что тёмные составили заговор против князя. Тёмный Лорд давно уже втёрся к князю в доверие, чтобы проще было от него избавиться. Княжич Милодар слишком молод и глуп, княжна Ариана замужем за данорским наследником. Начнётся междоусобица, выгодная только врагам. Ондове останется только подобрать осколки того, что нынче зовётся Ронданой. На это Горану было что ответить. — Мы делаем, что можем, Дамиан. Например, в прошлую декаду я сам нашёл в княжеской опочивальне очень любопытный предмет: цветок, что выпускает яд. Понемногу, но если долго дышать, в одно утро не проснёшься. — Что же, были и другие такие предметы? — заинтересовался Дамиан. — Были, — Горан спрятал в усах довольную улыбку. — Но я все же маг, какой-никакой. Я такие вещи вижу. И гвардейцев поднатаскал и на мечах, и в заклинаниях, и в разных прочих вещах. Так что заговорщиков есть чем встретить, Дамиан. Я свои гривны не даром получаю. — Вот оно как… — проговорил Дамиан задумчиво. — Ну что ж, это хорошо, Горан, очень хорошо… И вдруг блеснул довольной улыбкой, хлопнул Горана по плечу: — Это просто замечательно, друг! Ты у меня просто камень с души снял! Горан не искал встречи с наглым любовником тёмного. Тот нашёл его сам. Нашёл в хорошем месте, ничего не скажешь, примчался на оружейный двор, где Горан как раз учил гвардейцев работать в тройках. Он даже опешил в первый момент, когда что-то, похожее на разъяренную комнатную собачонку, прыгнуло ему на грудь, зашипело в лицо: — Ты! Светлый мужлан! Как смеешь ты говорить обо мне такое! Что знаешь ты обо мне, как смеешь ты судить меня! Горан устоял на ногах и довольно осторожно, чтобы не помять, отодвинул тёмное недоразумение магическим щитом. И немного удивился, приглядевшись: мальчишка несомненно был тёмным магом. Горан различал сплетение линий некромансии, морока, может быть, слабого внушения, но в то же время эти линии были будто неживыми, тающими, нарисованными на воде. Кастовать заклятия, даже самые простые, мальчишка не мог, бился в его щит, как мотылёк в стекло. Гвардейцы смеялись, но Горану было не до смеха. Никогда, никому и ничего не говорил он об этом тёмном, даже самому себе не позволял называть его имени. Старался не думать о нем и тем, быть может, уничтожить его, хотя бы в собственной памяти. Заговорил с ним, как с самым бестолковым учеником: — Так, успокойся. Отдышись. Говори простыми словами. Кто ты и что тебе надо от меня? Казалось, ещё минута, и мальчишка заплачет. Но гнев осушил слёзы, гнев оказался сильнее. — Опусти щит, светлый! Встреть меня лицом к лицу, как мужчина мужчину. — Я встречу тебя, как мужчина — щенка, мальчик, — усмехнулся Горан. Ингемар пролетел сквозь внезапно исчезнувшее препятствие и упал бы, если б Горан его не подхватил. Повернул прочь и дал пинка под зад. Лёгкого, чтоб ничего не сломать ненароком. Гвардейцы ржали, как кони, пажи и оруженосцы набежали из оружейной, на галерее столпилась стража, ещё бы, такая потеха. Мистерия «Пастух и Дракон», только все наоборот. А тёмный всё не унимался. Повернулся к Горану, голос дрожит, на глазах слёзы. И оттого ещё смешнее звучат слова воина, слова мужчины: — Я, Ингемар из рода Тьюренборгов, буду драться с тобой, Горан из рода Велимиров, в любой день и час, любым оружием на твой выбор, сталью или магией, пешим или конным. Да будет Великая Мать мне судьей, я отомщу за бесчестье или погибну. — Иди домой, мальчик, — не выдержал и Горан, рассмеялся. Уж больно серьёзным был щенок. — И не приставай ко взрослым. В следующий раз спущу штаны и отлуплю ножнами по заднице. Убежал. Вслед ему свистели и улюлюкали. Горан пошел со двора прочь. Веселье прошло. Что-то было не так, что-то точно было не так… Высокий тёмный Ольгерд приехал к нему в тот же вечер, заявился прямо домой, один, без свиты. Постучал у ворот, заходить не стал. Пришлось выйти к нему, под мелкий холодный дождь. — Давайте зайдём в дом, Высокий, будьте моим гостем, — предложил Горан, зная уже, что хорошим этот разговор не кончится. А всё одно, не годится человека у ворот держать. — Что под дождём стоять… Тёмный одним движением накрыл их куполом, на Горана пахнуло сухим жаром заклятия Полуденного Зноя. Так же сухо прозвучал и голос тёмного: — Недосуг. Я к вам по делу. Вам, вероятно, известно, что кавалер Ингемар находится под моей защитой? — Известно. — И тем не менее вы его оскорбили. Осмеяли в присутствии многих людей. Вы не оставили мне выбора, Горан. — Я не оскорблял его, Высокий. Вам неверно донесли. Он примчался ко мне сам, бросился на меня с кулаками, потом вызвал на бой. Я, конечно, отказал. С детьми не дерусь, так и ему сказал, и вам повторю. — И тем не менее оскорбление нанесено. И ему, и мне в лице его компаньона и защитника. Мне приходится идти против правил. Я ведь тоже не дерусь с теми, кто ниже меня по рангу, но, повторяю, вы не оставили мне выбора. Гнев обжёг не хуже знойного заклятия. Горан шагнул вперёд, сделал шаг и Ольгерд. Теперь они стояли так близко, что почти касались друг друга грудью. Горан чувствовал на лице дыхание тёмного и грустный горький запах ночных трав. Как никогда хотелось схватить его за горло и что есть сил сжать… — А вы попробуйте, Высокий. Может, мы и равны, если не по рангу, то по силе. Снова та же усмешка, наглая, издевательская, но теперь так близко, что можно коснуться узких изогнутых губ: — Я нахожу это крайне маловероятным. В этом поединке для меня не будет ни чести, ни удовольствия. И тем не менее я считаю себя должником Ингемара… — Задолжали? — не выдержал Горан. — Что ж, Высокий, если вам за такое приходится платить, не лучше ли справлять нужду в борделе? Там по-любому дешевле выйдет! Лицом к лицу, глаза в глаза, так близко и так далеко. Два края света, Свет и Тьма, и нет между ними мира, нет и быть не может. Горан вдруг вспомнил, как руки тёмного сжимали лицо мальчишки. А что если взять его точно так же, чтобы запрокинулось к небу это бледное лицо, чтобы покорно и кротко опустились тяжелые веки?.. — Оружие? — в тихом голосе Ольгерда не было гнева. Успокоился и Горан. — Магия. — Хорошо. Тогда поле для турниров? Завтра в полдень? — Я буду там, Высокий. Молча кивнул, взлетел в седло, пришпорил коня, и вихрем помчался по темнеющей улице, и скрылся в туманной дымке. Исчез и купол. Капли дождя — холодом по коже. Наверное, так и должно было случиться, думал Горан, сочиняя письмо для Миланы и дочек. Это письмо он отдаст Оньше, чтобы в случае смерти передал жене. Это правильно, один из них должен убить другого. Не могут они жить рядом друг с другом, тесно им под одним небом. И врозь не могут, будто что-то сильнее Света и Тьмы связало их, как коней в одной упряжке. А может быть, оба они погибнут завтра, и это будет правильнее всего. К утру дождь прекратился, но солнце не появилось. Ночная тьма поблекла, сменилась серым полусветом. Горан отлюбил жену, сходил в баню, позавтракал, посмеялся с дочками. Хотелось продлить это утро, сделать вид, что это обычный день, и некуда спешить, и прощаться не нужно, ведь за ужином вновь соберется за столом семья, чтобы разделить хлеб, и поболтать о пустяках, и помолчать о самом важном, для чего не надо слов. Но день шел своим чередом. К дочкам пришёл учитель, тёмный маг Осберт, а Милана собралась к подружке, которая купила себе новый станок и теперь хотела научиться ткать цветные узоры. Горан вздохнул с облегчением. Можно спокойно собраться с мыслями. Хорошо, что он выбрал магию, не нужно возиться с оружием или с доспехами. Нашёл свободный кожаный убор, не стесняющий движений, поборол искушение припрятать пару амулетов: могут найти, и тогда стыда не оберешься. Оньшу, конечно, обнаружил на кухне, где тот уже с утра пил мёд с пирогом. Сказал ему как можно безразличнее: — Я дерусь на поединке с Высоким Ольгердом. Поедешь со мной. Вот письмо для Миланы в случае чего. Парень так и обмер, стукнул кружкой о стол, мёд плеснул на тёмное отполированное до блеска дерево. Почему-то по пути на ристалище именно об этом и думал Горан, а вернее, не думал, а представлял себе, как ударяет о стол кружка, как поднимается темная волна и медленно перехлёстывает через край, как лужей растекается по гладкой поверхности… Вроде бы о детях надо думать напоследок, о жене, о покойных родителях, о боевых товарищах, а он — о мёде. Приехали на поле раньше времени, но там уже кипела работа. Маги устанавливали защитные экраны, за которыми собирались зрители, слуги граблями выравнивали песок арены. Горану стало досадно: тёмный позаботился обо всём, а Горан заявился, как в гости. Впрочем, зачинщиком был Ольгерд, значит, с него и спрос. Не успел сойти с коня, как подошли секунданты, оба Высокие: светлый Лукаш и тёмный Сигурд. Тёмный помахал рукой, и Горан обрадовался, что не схитрил с амулетами. Лукаш неприязненно скривился: — Говорил я вам, Сигурд, в этом нет необходимости. Горан всегда дерётся честно. На арене уже стояла высокая фигура, вся в чёрном. Сердце Горана забилось чаще. Вот она, радость боя, божественный огонь в крови. Ещё не разгорелся, но уже близко. Сошлись в центре, пожали друг другу руки. — Ну что, раз мы оба уже здесь, начнём? — предложил Ольгерд. — Не будем терять времени. У меня сегодня занятой день. — Вы беспримерный наглец, Высокий, — с улыбкой ответил Горан. Улыбнулся и Ольгерд, приветливо, без обычной усмешки: — Я знаю. Разошлись каждый в свою сторону, остановились шагах в пятидесяти друг от друга у противоположных концов барьера, вдоль которого несутся на турнирах всадники. Прозвучал усиленный магией голос Сигурда: — В последний раз: не желают ли благородные соперники решить вопрос миром? В мире нет бесчестья, свидетели тому порукой. Оба покачали головой. Горан видел, как вокруг соперника колышется воздух, будто жаркое марево в июльский полдень. Да и у самого покалывало кончики пальцев. Магию, как норовистую кобылу, все труднее становилось сдерживать. Теперь заговорил Лукаш: — Бой ведётся до неспособности одного из противников продолжать поединок, будь то смерть, паралич или тяжелая рана. Проигравший может сдаться на милость победителя. В воле победителя — даровать такую милость или же в ней отказать. Любое решение не приведёт к бесчестью. Да когда же они закончат! Оставаться на месте было уже невозможно, всё существо Горана наполнялось нетерпеливой дрожью. Он не позаботился ни о каком особенном плане поединка, он просто отпустит себя, как на войне, как в бою, и скорее бы уже!.. И упало с небес желанное: — К бою! С ладоней тёмного сорвались тени, похожие на быстро вращающиеся серпы: Лезвия Тьмы. Горан поставил щит, послышался противный скрежет металла о металл, будто и оружие, и щит были материальными. Молнии Горана разорвали серый полдень, наполнили его ослепительно-белым светом, запахом озона, сухим звоном. Это был мощный удар, в который он вложил достаточно силы, чтобы сжечь вражий дозор, но смертельные заряды бледными ручейками стекли со щита тёмного, и прежде, чем померкло их холодное сияние, Горан почувствовал, как воздух покидает его лёгкие, как невидимая сила сдавливает его грудь. В глазах уже потемнело, когда он смог, наконец, разорвать заклятие, которым тёмный связал воздух в его груди с пустотой Бездны. Ольгерд не шутил. Он убивал. Внезапно острый ужас парализовал Горана, не страх смерти, а чёрное, беспричинное, необъяснимое отчаяние. И в то же самое время тихий голос где-то у его плеча зазвучал мягко и ласково: «Опусти щиты, Горан. Отдайся, доверься, всё будет чудесно, вот увидишь…» Где-то на пределе зрения вставали причудливые тени, протягивали к нему мёртвые руки, и в панике Горан потянулся за оружием, которое никогда его не подводило. Блеснул в полутьме серебристый клинок, прогоняя тени, и ужас прошёл, мгновенно сменившись эйфорией. Он был жив и ощущал жизнь каждой клеткой своего тела, каждым волоском на коже, и не было на свете большего счастья, чем просто жить! Со смехом раскинул он руки, и серебряный град обрушился на тёмного. Тот пошатнулся, и Горан бросился вперёд, но внезапно песок арены вздыбился океанской волной и двинулся ему навстречу, мгновенно набирая скорость. «Иллюзия», — решил Горан и ошибся, удар невероятной силы сбил его с ног, он ослеп, и оглох, и задохнулся в туче ставшего воздухом песка. Сгруппироваться, покатиться по песку, стать пушинкой на ветру. Попытайся остаться на ногах — и страшная сила сотрёт тебя в порошок, но что она может сделать с солнечным зайчиком на перилах арены? Клинок Света снова в руке, а тёмный уже совсем рядом. Оказывается, всё это время они шли друг другу навстречу и вот теперь, лицом к лицу, с клинками в руках сошлись в поединке, и сколько радости в их глазах! Нет высшего счастья, нет жизни более насыщенной, нет, нет, нет! Дрожит под ногами земля, и Горан оказывается на острой вершине крошечного островка в море кипящей кроваво-красной лавы. Фигура тёмного возвышается над ним гигантским утесом, закрывая небо, взмах его чёрного меча вспарывает горизонт. Горан смеётся и прыгает вперёд, в левой руке его Бич Агни, огненной змеёй обвивает он фигуру тёмного, и исчезает горное плато, лава и каменные клыки. Снова песок арены подрагивает под ногами. Тёмный устал, последняя иллюзия далась ему нелегко. Он уже только отступает, щиты его ещё крепки, но атаковать он больше не пытается. Горан снова смеётся. Он ещё смеётся, когда сминается горизонт, причудливыми отражениями в кривых зеркалах вытягиваются, изламываются трибуны, и барьер, и фигура тёмного. Немыслимая, нечеловеческая сила сбивает Горана с ног, поднимает в воздух и тряпичной куклой бросает на песок. В глазах темно, он не может сделать вдоха. На губах — солёный вкус крови. Он знает — его тело превращено в смятую тряпицу. Тьма уже собирается по углам, тьма окутывает его. Знакомый голос звучит рядом, но смысл слов ускользает: — Ну, что же ты, Горан! Давай, дыши! Дыши, Высокий светлый… — Не волнуйтесь, Лукаш, от пары сломанных рёбер ещё никто не умирал… — Сигурд, не сочтите за труд… — Разумеется… Поздравляю, теперь в ордене Света четверо Высоких, а могло быть на одного мастера-мага меньше… — Он был близок, просто и сам не знал… Удивительная сила, тонкое мастерство, а какие щиты! Он дрался со мной на равных, господа, мне просто немного больше повезло… — Вы слишком снисходительны, Ольгерд… Странным эхом отражались в гаснущем рассудке слова: высокий, высокий, высокий…