Да будет тьма

К последнему Высокому магу Ронданы относились с почтением. С особым, ондовичским. В пояс ему не кланялись, господином не величали, но зато принимал его всегда только сам стольник лично, никому из своих чиновников не поручая. Принимал его в тёплом покое, среди пестрых ковров и разбросанных на полу подушек, в сизом сумраке пряных благовоний, в уголке Ондовы, привитом на Ронданскую землю. В этот раз Тамир передал ему королевские подарки: письмо от Янины, написанное чёрной тушью на белом шелке, и плетёный кожаный ремешок от Оаны, украшенный пушистыми хвостиками. От этого чисто ондовичского узора стало Горану особенно больно. Пять лет на чужбине. Его девочки выросли в неволе. Неожиданно стольник подтвердил ту же мысль: — Радостная весть для тебя, маг! Твоей первой дочери повезло. Ее красоту и добродетель заметил советник императора сиятельный Сагомрат. Он пожелал взять её младшей женой. Надо ли говорить, какая это честь для чужеземки? Но золотые косы твоей дочери воспели лучшие поэты Солнцеликой, и почтенный муж императорской крови готов платить за это золото любовью и защитой. Ликуй, маг. Судьба твоей старшей дочери отныне не твоя забота. Горан промолчал. Сцепил зубы так крепко, что едва дышать мог. Стольник между тем продолжал: — Что бы ты ни сделал, маг, твоя первая дочь не пострадает. У неё будет теперь другой господин и защитник. Он за неё в ответе, не ты. Но есть ещё вторая дочь. Красивый пояс она тебе сплела, да, маг? Она никогда не выйдет замуж. Она навсегда останется твоей дочерью. — Приказывай, стольник, и я исполню, — слова — будто горькая полынь, будто яда глоток. — Был ли я когда непокорен воле твоей? — Говорят, ты нездоров? — пронзительный взгляд умных тёмных глаз, а в них вопрос, да совсем не тот, что задан. — Здоровый или хворый, я готов выполнить твой приказ, стольник, — ответил просто. — Ладно тогда, — согласился Тамир и положил перед собой на ковёр увесистый кошель. — Через три дня посылаю тебя в Тарнаг, сопровождать посла. Он пожелал вернуться на родину. Охраны у него и своей хватает, но мы оказываем ему честь. Эта честь — ты, маг. Хочу, чтобы ты был нарядным, как это положено у вас. Что нужно — купи, что нельзя купить — укради. Что нельзя украсть — наколдуй. И не нужен был кошель этот, а взял. Чтобы слишком гордым не показаться, чтоб, как положено слуге, принимать плату с благодарностью. Взял, конечно. Разве что не поклонился, но этого стольник от последнего Высокого и не ожидал. Прощаться было трудно. Руки Ольгерда дрожали, а в глазах плескалась паника. Но слова тёмного не выдали волнения, будто провожал он друга на веселую загородную прогулку из уютной гостиной особняка Алвейрнов. — Мой свет, тебе очень идёт такая борода, но позволь мне порекомендовать… некоторые изменения… поверь, я знаю вкусы тарнажцев, они довольно консервативны. Да, тебе просто необходимы кольца, и не спорь. Если найдешь хороший сапфир, я, пожалуй, смогу запечатлеть достойного Стража… Нет, тебе не следует брать с собой этот кафтан, тарнажцы сочтут его старомодным и провинциальным. За пустой и суетной болтовней Горан видел смертный ужас, бьющийся в темных глазах, как птица в прутья клетки, как бабочка в оконное стекло. В конце концов он просто сгрёб в охапку своего тёмного и осторожно запустил пятерню в коряво заплетенные косички. И Ольгерд шумно вздохнул, и опустил голову ему на плечо, и крепко зажал в кулаках складки его домашней рубахи. Горан прошептал в тёплый висок: — Соберись с силами, Высокий тёмный. Я знаю, ты можешь. Я оставляю дом на тебя. Ольгерд молча кивнул и коснулся разума Горана довольно ясным Убеждением: «Отправляйся с миром. Не тревожься. Мы будем ждать». Хуже вышло с Оньшей. Верный друг вдруг взбунтовался, узнав, что господин оставляет его дома. Причём больше болел за дело, чем за своего хозяина. — Да где же это видано, чтобы Высокий господин сам себя обхаживал? Неужто и коня себе будете седлать, и сапоги чистить? И в любой харчевне чужие слуги вам будут подавать? Это, мой господин, не только перед тарнажцами стыдно. Это просто стыдно. — Ты будешь нужен мне в дороге, друже, — просто ответил Горан. — Но здесь, дома, ты мне ещё нужнее. — Сам подумай, — вдруг вступил в разговор Фродушка, — как мы тут без тебя? Нам даже из дому не выйти. Ведь не хочешь же ты, чтобы мы здесь умерли с голоду? И эти двое вдруг улыбнулись друг другу, и Горан раздумал отдавать Фродушке кусок белого шёлка, на котором ондовичская невеста вывела чёрной тушью слова ронданской печали. В утро разлуки Ольгерд был молчалив и холоден. Не было тёплых объятий, случайных ласковых прикосновений. Почти как чужие, они пожали на прощание руки. А потом Ольгерд попросил у Горана кинжал, и тот осторожно вложил рукоять в искалеченные пальцы. Одно движение — и в руке тёмного осталась седая косица. — Возьми, — он протянул косицу Горану. — Если дашь мне свою прядь, нам будет легче слышать друг друга. — Разве мы сможем?.. — не поверил он, осторожно сжимая в кулаке ещё тёплый подарок. — Нет, конечно, — пожал плечами Ольгерд. — Мы ведь не маги разума, мысли читать не сможем. Но ты услышишь мой призыв. Я буду знать, что ты жив. Этого достаточно. Горан отхватил приличный клок волос у виска, Ольгерд взял его бережно, будто драгоценность какую. Нервно дернул углом губ, улыбнулся, видимо. Сказал: «Доброго пути» — и скрылся за занавеской у печки, будто за портьерой бальной залы. Вот как он, увечный, утративший и силу, и богатство, и красоту, делает это? Как он превращает убогую избенку в королевский дворец? Так и отправился в путь. Слуг нашёл без труда, да и не слуг, служивых. По старой дружбе и за три ронда золотом капитан городской стражи послал с ним двоих удалых молодцов, рослых да пригожих. Они глядели на него с любопытством, как на диковинного зверя, исподтишка толкали друг друга локтями, когда он одним движением руки разжигал костёр, кастовал сферу или очищение. Так же глядели на него и тарнажцы, разве что локтями друг друга не пихали. В этой древней державе магия не водилась. Когда-то очень давно, тысячу лет назад или даже больше, обезумел народ Тарнага и восстал против своих магов. Запылали на площадях чёрные костры, пропитались кровью камни пыточных, перекладины виселиц прогнулись под тяжестью обильной жатвы. Магия покинула Тарнаг. Тысяча лет прошла, но до сих пор любой маг, ступивший на землю этой страны, терял свою силу. Так и непонятно отчего, но говорят, что проклял эту землю темный магистр Авен, когда его жену четвертовали на главной площади перед дворцом. Было то правдой или сказкой, но ни один маг за последние века не решался перейти границу древнего королевства. Сбылось ли древнее проклятие, или же страх оного набросил на проклятую страну ту же мрачную тень? Горан не задумывался над этим. Судьбы чужой державы слишком мало занимали его. На первом же привале, едва оставшись в одиночестве, он обвил седую косицу вокруг шеи и накрепко связал её серебряной нитью, что вытянул из нарядного пояса, да ещё и печать поверху скастовал. Теперь он чувствовал присутствие своего тёмного ежечасно. Чаще всего он ощущал исходящую от Ольгерда грусть и различал в ней хвойную горчинку смиренного покоя и соль досады, с которой обреченный принимает свою участь. Очень хотелось ободрить и утешить, и он посылал вдаль тепло, не облеченное ни в слова, ни в мысли, и вроде бы даже получал обратно что-то похожее на благодарность. Шли дни, и странный амулет на шее становился частью его самого, но частью особенной и даже противоречивой. Горан мучился одиночеством, привычным после смерти Миланы, но амулет напоминал о том, что одиночество это временное, что далеко, дома, его ждут, скучают именно по нему. И оттого в разлуке, в тоске по костлявым пальцам и темным глазам находил Горан и горечь, и сладость. Словно есть ещё для него надежда. Словно есть ещё кто-то, по кому можно скучать. Любить, быть может? Странным образом эта надежда сплеталась с болью потери. Всякий раз, когда выдавался случай уединиться, Горан доставал из-за пазухи шелковое полотно и вглядывался в буквы, уже немного истертые. Казалось ли ему, или Янина стала писать ронданские буквы на ондовичский манер, и оттого буквы выглядели угловатыми, будто не выведенными кистью на шелке, а вырезанными ножом на дереве? Все равно. Короткое письмо он помнил наизусть. «Господин мой отец! Надеюсь, ты здоров и благополучен. Мы с Оаной здоровы и молимся Творцу за тебя каждый день. Оана шлёт привет. Она пожелала научиться ездить на лошади, и теперь у неё есть учитель и своя лошадка. Она совсем выросла и стала похожа на матушку так, что сердце замирает. Всей душой твоя навечно дочь Янина». Ни слова не сказала девочка о скором замужестве, знала ведь, что письмо пройдёт через многие руки. Но вот это «твоя навечно дочь», разве это не ясно? Разве не хочет она сказать: чьей бы женой я ни стала, прежде всего и навсегда я — твоя дочь? Снова зовут его на помощь. И снова напрасно. Он не придёт. Её берут младшей женой, значит, есть и старшие. Вздорные взрослые ондовичские бабы, которые никогда не примут чужеземку… А ведь он помнит её запах. Младшая, та всегда пахла воробейкой, нагретыми солнцем лопухами и чем-то ещё, что больше мальчишке впору. А Янина пахла молоком и сдобой, домашним теплом. Ее верный Фродушка теперь улыбается Оньше. К чему напоминать ему лишний раз о несбывшемся? Может быть, он расскажет о судьбе Янины когда-нибудь позже, расскажет Ольгерду. Да разве тот поймёт? Надо отцом быть, чтобы понять такое. За такими мыслями, тяжелыми, будто похмелье, Горан совсем позабыл о службе. Другие люди отправлялись в разъезды, несли караул, указывали путь и накрывали на стол. Горан оставался чем-то вроде регалии: парадным мечом, что никогда не увидит крови, расшитой золотом попоной для нарядного коня. Он даже оставил свою обычную привычку приглядываться к попутчикам, но, как выяснилось, кое-кто из них приглядывался к нему. На третий день пути молодой тарнажец на прекрасном рыжем коне текинской породы поравнялся с ним и вежливо завёл разговор: — Приятного дня вам, Высокий лорд. Не отвлеку ли я вас от размышлений своей пустой беседой? — И вам доброго утра, — отозвался маг, кажется, впервые заметив кого-то из посольства. Одного взгляда на мягкую ткань широкой тарнажской юбки, на коня и сбрую, на серебряный тонкого плетения пояс юноши оказалось достаточно, даже и настрой улавливать не пришлось. — Буду рад беседе с вами, уважаемый. Тарнажец благодарно склонил голову. Все они казались Горану похожими: скуластые длинные лица, лишенные растительности, белая кожа, чёрные волосы, приподнятые к вискам лисьи глаза. Но этот юноша был моложе прочих, и его лицо светилось безмятежностью, свойственной тем, кого охраняют с особым старанием. — Меня зовут Аро, Высокий лорд, и я — секретарь господина посла Илайна ап Одейра. — Я — Горан, маг из светлого рода Велемиров, — вежливо ответил маг, хоть и знал, что имя его всем попутчикам хорошо известно. — Лорд Горан, простите мое вздорное любопытство, но в Тарнаге нет магов, и мне очень интересно увидеть ваше мастерство. И вообще, узнать что-нибудь о магии. Как различаются темные и светлые, ведь не все же являются магами? Как это выходит, что в одной и той же семье у кого-то есть магия, а у иных нет? И может ли магически одаренное дитя появиться у лишенных магии родителей? Или же сила передаётся по наследству? И как узнать, кто одарён, как проявляется дар? И что будет, если мага ничему не учить? Юноша засыпал Горана вопросами, тот даже и отвечать не успевал: — Дитя-маг может появиться в обычной семье, но это всего лишь означает, что кто-то из его предков владел магией. А вот если и мать, и отец — маги, то примерно у половины их детей проявится дар. В семьях светлой крови рождаются светлые маги, и обратное верно: так определяется кровь. То есть потомки светлого мага считаются светлыми, даже если у них и вовсе магии нет. Мы, например, светлый род, наши предки были светлыми магами, и наши потомки тоже будут светлыми. У меня две дочки, ни одна из них магии не имеет, но они все равно светлые. — А каким будет потомство, если один родитель светлый, а другой — темный? — последовал неожиданный вопрос. — Такое случается очень редко, — объяснил Горан, — это не принято. К тому же дети таких родителей не будут магами, я никогда о таком не слышал. Ещё одна причина, чтоб держаться своих. Детей такой крови не считают своими ни темные, ни светлые. — Вероятно, таким детям живётся нелегко? Горан взглянул на тарнажца с удивлением. Как это он сам никогда не задумывался над этим? Ведь это, пожалуй, несправедливо: наказывать за то, каким человек родился. Снова вспомнился набат в ночи, отблески пожаров, кровь на мостовой. Вспомнился и Ольгерд, и так страшно захотелось домой. — Простите, это был неумный вопрос, — снова поклонился юноша, смущенный затянувшейся паузой. — Но скажите, откуда вы знаете, что ваши дочери не одарены? Как это вообще можно узнать? — Обычно годам к пяти-шести появляются первые признаки: ребёнок зажигает огонь, чаще всего случайно, или же принимается играть с водой или с воздухом, реже — с землёй, этому нужно учиться. Но я видел одну девочку, которая заставляла песок и пыль сложиться в зайца, белку, собаку… — Это темная магия? — Если судить по природе, то да, темная. Но светлого мага можно ей обучить. Так же, как тёмного мага можно научить разжигать огонь или отыскивать воду. Это возможно со многими аспектами. Но есть исключения. Например, некромантия. Ни один светлый маг, будь он хоть сам магистр, не сможет поднять мертвого. Они проговорили все утро, а когда остановились на обед, юноша, назвавшийся Аро, принёс Горану стеклянный кубок с темной, почти чёрной жидкостью. Оказалось — вино, да такое густое и душистое, что можно было б и вдвое разбавить, и то вышло бы богато. В ответ на похвалу юноша довольно раскраснелся, улыбнулся и, смутившись, почти бегом направился назад к своим. Горан и сам не сдержал улыбки, глядя на то, как чёрные волосы, увязанные в высокий хвост, взлетают над серебристым мехом зимнего плаща. Беседу продолжили вечером. Снова Горан рассказывал о магии, о лицее, где учились и темные, и светлые, об артефактах и магических свитках, о драгоценных камнях с запечатленными на них заклятиями. Рассказал и всем известную историю о Кровавом Оке, крупном бриллианте с розовым пятном в центре, на который владелец-маг наложил проклятие, чтобы сберечь сокровище от воров. Камень все-таки украли и переправили за море, где люди плохо знают магию и пребывают в темноте убогих предрассудков. Бриллиант многократно менял владельцев, многие из которых расстались с жизнью при странных обстоятельствах. Наконец, кто-то разумный отважился обратиться к магу, и мрачная тайна бриллианта была разгадана. Драгоценность вернули владельцу, тот снял проклятие и разрезал бриллиант с трагическим прошлым на десяток камней поменьше и безо всяких проклятий. Тарнажец слушал, приоткрыв рот и широко распахнув лисьи глаза. Горан все ждал, когда Аро попросит его показать какой-нибудь трюк, и заранее обижался, что его держат за ярмарочного фигляра, а когда просьбы не последовало, испытал к юноше настоящую симпатию. И, засыпая, думал, что тарнажцы хоть и дикий народ, чьи мужчины носят юбки и рисуют на коже знаки, но их деликатности могли бы позавидовать и многие ронданцы. И вот бы побеседовать об этом с Ольгердом. Наверняка его темный знает о Тарнаге то, что даже самому благородному Аро неведомо… Это случилось на постоялом дворе в последнюю ночь на ронданской земле. Горан услышал, как закричал где-то в темноте стражник, и лишь тогда, ещё не очнувшись ото сна, заметил, что сапфир в его перстне налился кровавым туманом. Рассерженной змеей зашипел магический щит, прикрывая Горана и его стражников, едва успевших схватиться за оружие. Враги совершенно точно застали их с голым задом, Горан выскочил во двор босиком, в одной рубахе и подштанниках. Засвистели стрелы, вспыхнули коротким бездымным пламенем, столкнувшись со щитом. Огненные шары полетели во тьму, ярким костром вспыхнул сеновал, и они наконец-то увидели атакующих. Их было много, и лезли они, будто тараканы изо всех щелей, и был среди них светлый маг, пустивший ветвистую молнию в сомкнувших щиты тарнажских воинов, и Горан взревел, бросившись туда, где бился пульс чужой силы. О, если бы сейчас он бился на дуэли со своим темным, от всего Авендара и головешек бы не осталось! Магия рвалась из узды, и сладко было отпустить её хоть на мгновение, а когда боевое безумие немного отступило и рассеялась перед глазами багровая пелена, он увидел, что двор вокруг него завален бесформенными ошмётками, горящими тусклым дымным пламенем. Но изумляться было рано: где-то ещё звенели клинки и кричали люди, и Горан бросился туда, где юноша Аро, орудуя парными клинками, дрался сразу с тремя и отступал, скользя на залитом кровью снегу. Этих троих Горан связал Путами, а юношу, без сил опустившегося на снег, поручил заботам своих стражников. Бой подходил к концу, но ярость остывать не хотела. В спины убегающим летели огненные шары, а силы не убывало. В общем зале положили на пол матрасы, на них устроили раненых. Оказался среди них и Аро. Вокруг него суетились сразу несколько тарнажцев. Горан тоже подошел, поглядел: длинный порез поперёк рёбер обильно кровоточил и выглядел устрашающе, но был, по сути дела, пустяком. Шрам, конечно, останется, и не одна впечатлительная тарнажская дева будет проводить по нему пальцами в ужасе и восторге. — Лорд Горан! — окликнул его раненый. Его глаза горели, он ещё не чувствовал боли. — Вы спасли мне жизнь. Я ваш должник. — Я ведь ваш стражник, Аро, это мой прямой долг. И выполнил я его не сполна. — Нет, нет, и слушать не хочу! Господин посол не пострадал? — Обошлось, — кивнул Горан. Он, конечно, прекрасно понимал, что не посол был главной целью ночных разбойников. Да и разбойниками они не были. Остаток ночи прошёл в хлопотах. Нужно было, наконец, одеться, похоронить убитых, помочь раненым. Допросить пленных. Утром Горан снова присел на пол у постели спящего Аро. Хотел было скастовать Утреннюю Зарю, да пожалел мальчишку: ведь тот устал, и намучился, и крови сколько-то потерял. Да и боевая лихорадка оставляет после себя выжженную пустыню. Но юноша почувствовал его присутствие, открыл глаза, жестом велел слуге удалиться. Понятливый. Горан спросил: — Что случилось бы, если бы принца Аройянна убили в Рондане? Парень лишь криво ухмыльнулся: — Война между Тарнагом и Ондовой стала бы весьма вероятной. Но не неизбежной. Ведь Аройянн не наследный принц. Он предназначен в младшие мужья какому-нибудь монарху. — Кому-то достанется храбрый, умный и любознательный помощник, — кивнул Горан. — Отдыхайте. Сегодня в путь не тронемся. Теперь уж Горан был начеку. Лично выставил и проверил караулы, отослал десяток всадников в разъезд, велел проверить оружие, расспросил хозяина постоялого двора о всех гостях за последнее время, реквизировал у него две повозки для раненых, обещав вернуть на обратном пути. Оставил в залог серебряный полуронд. Тарнажский принц к обеду встал, заявил, что готов ехать, причём только верхом, никаких повозок. Горан спросил юношу без особой надежды на успех: — Кто мог знать о вашей личности? Ведь если спрошу, для чего вы пожаловали в Рондану, не ответите? — Вам отвечу, — склонил голову принц. Раненый или нет, а причёсан он был по обыкновению идеально, и на юбке темно-синей шерсти — ни пятнышка. — Мне велено было лишь наблюдать и ни во что не вмешиваться. И принять решение, стоит ли нашему посольству оставаться в Авендаре. Как вы понимаете, я это решение принял. А теперь я еду с похожей миссией в Ондова-Кар. Хотите со мной? — Вы смеётесь! — не удержался Горан, фыркнул насмешливо. — В это самое сердце мира чужеземцев не пускают. — У господина посла приглашение от самого императора, — не обиделся принц. — Посол может взять с собой свиту в количестве десяти человек. Вы проявили себя человеком незаменимым, и ваши люди — хорошие воины. Я счёл бы за честь разделить с вами дорогу. Горан даже не смог закончить этого разговора. А что если и вправду?.. Что если ему удастся увидеть дочек? Он уж и мечтать перестал. Вышел на задний двор, стал глядеть, как малиновое небо на западе наливается синевой. Он казался себе обнажённым, будто не только щиты содрали с него, но и одежду, и кожу с мясом, оставив лишь голые нервы, лишь душу, дрожащую на снегу. И по этим нервам огненным клинком полоснула чужая боль. Горан схватился за шею, будто талисман из седых волос грозил его задушить. Где-то далеко, за тёмными ветками дорог, за серыми простынями заснеженных полей, кричал от боли его тёмный.