Да будет тьма

Границу Ондовы пересекли на пятый день пути. Рубеж Солнцеликой империи охраняла приземистая сторожевая башня, сложенная из крупного камня, на крыше которой при их приближении вспыхнул огонь. Повалил густой дым. — У ондовичей целая система дымовых сигналов, — пояснил Аро. — Такие башни стоят вдоль всей границы на расстоянии двух лиг друг от друга. — Так и есть, — кивнул Горан. — Я служил на ондовичской границе три года, но не здесь, а севернее, у Восетовой Пустоши. От башни к ним спешил отряд из дюжины всадников. Их встретил капитан охраны принца, рослый воин в доспехах вороненой стали. Предъявил путевые грамоты, в том числе и Горановы. Пограничник, явно неграмотный, принял нарядные письмена с почтением, с видимым усилием пересчитал отряд тарнажского посольства, отдал какие-то распоряжения и разрешил проезд. Часть его отряда вернулась в башню, но сам он с тремя всадниками увязался следом. Горан с тревогой заметил, как пограничный воин поравнялся с надутым от важности ондовичем, под личиной которого скрывался Ольгерд, и завёл с ним беседу. Темный что-то отвечал, не теряя спесивого вида, пограничник же утрачивал важность на глазах и в конце концов принялся мелко кивать и заискивающе улыбаться, обнажая редкие желтые зубы. «Да, это он умеет, — подумал Горан с гордостью. — В любом обличье он тебя в порошок сотрёт, этот тёмный змей». Но тем же вечером, по обыкновению делясь силой с Ольгердом, все же спросил: — О чем с тобой толковал этот щербатый? — Как обычно, — проговорил Ольгерд. — Нужно было выяснить, у кого больше… бляха. — Разумеется, у тебя самая наибольшая, тёмная ты нечисть, — ласково сказал Горан. Ольгерд ответил ему слабой улыбкой. Его била мелкая дрожь. Дорогой ценой давалась ему дорога. На четверых они делили один шатёр. В первый же день пути Аро, гневно дрожа ноздрями, обратился к нему: — Горан, это легко исправить. Одно ваше слово — и у вас будет собственный шатёр, лучший из всех, которыми мы располагаем. Более того, я буду рад принять вас гостем в моем шатре. — Благодарю, Аро, за доброту, — ответил Горан, немало смущенный таким откровенным приглашением. — Но лучше мне не дразнить своих ондовичских псов. Ведь мне ещё свидание с дочерьми выпрашивать. Уж лучше быть покорным и скромным до поры до времени. — Но имейте в виду, Горан, мое предложение остаётся в силе, — взмахнул ресницами принц. Горан лишь усмехнулся про себя. Теперь он знал: это называется Крылья Бабочки. Нет надежнее защиты, чем такое знание. Один шатёр на четверых — это именно то, что и было нужно им, несчастным заговорщикам. За шелковыми стенами переливались огни костров, постельные скатки укрывали землю, а Горан всегда ложился с краю, чтобы его тёмный ночью не замёрз. Так бы и ехать хоть всю жизнь, зная, что есть у тебя цель в конце пути, а в дороге — любимые друзья. Только вот тёмный с каждым днём становился все мрачнее. Видимо, от усталости. Просто чтобы развлечь его, Горан спросил: — Откуда ты знаешь по-ондовичски? Ольгерд взглянул на него с удивлением. Потом пояснил: — Прости, мой свет, я все время забываю, насколько ты младше. В моей жизни был такой период, когда я увлекался изучением языков. Двадцать или тридцать лет, столько же языков. Большинство из них забыл, конечно, за отсутствием практики. Но как раз в ондовичском недостатка в практике не было… Я владею этим языком свободно. Горан удивился: чего же ещё не знал он о своём тёмном? Спросил: — Чем же ещё ты увлекался? — Ты будешь смеяться, — криво усмехнулся Ольгерд, — пустяками. Играл на лютне, писал стихи, ужасные, как выяснилось. Сделал собственный похожий на лютню инструмент, это китара. Теперь на ней играют все кому не лень. Но в основном, конечно, увлекался магией. Когда мой учитель, он же мой первый возлюбленный… О да, мой свет, я знаю, насколько это банально. Так вот, когда он погиб, я увлёкся некромантией. Мне хотелось не только поднять мертвого, но и вернуть ему жизнь, способность думать и принимать независимые решения, мыслить логически, понимать мотивы своих поступков и обладать способностью предвидеть их исход. — Это и многим живым не под силу, — заметил Горан. — О, как ты прав, мой свет! — воскликнул Ольгерд, и Горан обрадовался, увидев легкий румянец на бледных щеках. — Так вот, — продолжал Ольгерд, — я хотел не только поднять покойника, но и вернуть ему все особенности его личности. Безусловно, я потерпел сокрушительное поражение, но при этом стал очень неплохим некромантом. Там, у Дома Тьмы, я поднимал мёртвых сотнями и одновременно держал портал… — Ольгерд, я так и не повинился перед тобой, — проговорил Горан, сжимая в ладонях тонкую руку. Ольгерд перебил его быстрым: — Не нужно, мой свет! Я всё знаю, не нужно, ни слова больше! Так о чём это я? Ах да, о магии. В Немиранской войне, ты не знаешь, это было еще до твоего рождения, мой старший сын получил тяжёлые раны. Тогда я стал его лечить. Почти два года я склеивал кровеносные сосуды, кости, мышцы и сухожилия. Разрезал и снова сращивал. Мне удалось полностью восстановить сильный и здоровый организм, а в процессе — стать хорошим врачевателем. — Силы Света, Оль, у тебя есть дети? — ахнул Горан. — Больше нет, мой свет, — тихо ответил Ольгерд. — Больше нет. Но мы не будем говорить об этом сейчас. — Нет, ночка ты моя весенняя, не будем, — так же тихо отозвался Горан и переплёл с ним пальцы. Пограничники так и не отстали, увязались следом. На другой день новый отряд в два десятка всадников появился откуда-то с востока, окружил посольство, поехал следом. Аро снова предложил объяснения: — Это кочевники из свободных племён. Формально они все являются подданными империи, но на самом деле сохраняют значительную автономность. Кочуют, где хотят, нападают на караваны, на приграничные деревни. Именно такие племена разоряют наши окраины, Горан, и император Солнцеликой ничего не может с этим поделать, даже если бы и хотел. С каждым днём следующая за ними процессия росла. Другие такие же дикие отряды появлялись откуда ни возьмись, спали на земле, даже шатров не ставили, а наутро продолжали путь. Ехали они по весенней степи, и Горан помимо воли заглядывался на бескрайние просторы, покрытые нежной первой зеленью с яркими пятнами цветов. Аро заметил его интерес и тотчас же пояснил: — Настоящее цветение еще не началось. Цветущая степь — незабываемое зрелище, ослепительный ковёр ярчайших красок. Надеюсь, на обратном пути мы застанем это великолепие. «Надеюсь, обратного пути не будет, — думал Горан. — Мы уйдём порталом, и бесы Бездны побери эту степь со всеми её цветами». В тот же вечер Ольгерд сказал: — Лис не на шутку увлечён тобой, мой свет. — Он хороший мальчик, — встал на защиту Горан. — Его люди ему преданы, а это о многом говорит. — Надеюсь, ты понимаешь, что мы являемся частью его свиты, а следовательно, он несёт за нас ответственность? И когда мы выкрадем твоих дочерей и исчезнем, ему придётся держать ответ. Как минимум это нарушит его планы, если таковыми является восстановление дружественных отношений с Ондовой. В худшем же случае… Головы снимали и за меньшее. Горан тяжело сел на землю, запустил пальцы в волосы, дёрнул. Нет, конечно же, он не подумал об этом. А если предупредить… Тёмный будто прочитал его мысли: — Если же ты в припадке раскаяния решишь открыть ему наши планы, то лучше отказаться от них вовсе. Увидишь дочерей, обнимешь, убедишься в их благополучии. И мы уедем домой. Ничего страшного не случится. — Нет, другого случая не будет. Янину замуж выдают, этого допустить невозможно, — проговорил Горан. Тихо ахнул Фродушка. Горан взглянул на него виновато: — Прости, друже, что раньше не сказал. Не хотел душу тебе травить. Вызволим девочку, так не все ли равно, чьей невестой она была, а не вызволим, тем более тебе знать незачем. — Так как же Лис? — спросил Ольгерд холодно. — Что Лис? — вздохнул Горан. — На то он и лис, выкрутится как-нибудь. Только с того дня Горан беседы с Аро не поддерживал. На вопросы отвечал односложно, своих разговоров не затевал, глядел угрюмо. Замолчал и Аро, но не отстал, все так же ехал рядом и на привалах садился рядом, немым укором. И вина с ним Горан больше не пил после ужина, а так хорошо было сидеть у костра и вести неторопливую беседу. Но с тем, кого хочешь обмануть, чарку не поднимают. Легко ли глядеть на того, кого скоро предать собираешься? Вот Горан на Лиса и не глядел. Зато смотрел по сторонам, замечал огромные стада быков, мохнатых, будто медведи, войлочные шатры стойбищ, все новые отряды, вливавшиеся в их поезд. Не меньше сотни ондовичей следовало теперь за ними, и было это странно и немного жутко. А степи не было ни конца ни края. Горан поражался: вот с этим они собрались воевать? С этими всадниками, что как ручьи вливаются в их поезд, а если переменится ветер — брызнут прочь, растают в бесконечных далях, будто и не было их вовсе. Разве возможно собрать их всех на одном поле боя, разве можно победить эту страну, взяв одну, хоть бы и самую мощную крепость? Да полно, есть ли такая страна? Или же Солнцеликая Ондова — это сказка, видение, навеянное коварной степью, выдумка, в которую удобно верить, облекая в знакомые рамки все то, чему нет названия, о чём поёт ночью сухой восточный ветер, о чём шепчет жёсткая осока у крохотного озерца? Да и всё это цветущее великолепие – не более чем мираж, личина для отвода глаз. Белым заревом полыхнёт апрельское солнце, вода расстанется с землёй, и сбросит степь прекрасное обличье, распахнёт иссушенные ветром глаза, обнажит желтые клыки. И все эти всадники с лисьими хвостами на шапках, в шитых бисером одеждах обернутся на север и на запад, туда, где бегут полноводные реки и зреет рожь на полях. Где живут и умирают его люди. Нет между ними мира и быть не может, как не могут жить под одним кровом овцы и волки… Ондова не захватила Рондану, она выпила из неё кровь и бросила подыхать на краю степи. На последней остановке перед въездом в Ондова-Кар их лагерь не спал до глубокой ночи. Уже в темноте приехал из столицы отряд императорских гвардейцев-нукеров, разогнал увязавшихся в пути кочевников, как волкодавы разгоняют подзаборных шавок. Горан вышел поглядеть. Было на что. Все, будто из одного теста слепленные: высокие, мощные, в одинаковых пластинчатых доспехах, в шлемах с гребнями, —  чистые демоны Бездны. Ольгерд из-за плеча проговорил: — Подними щит, Горан. Многие из них помнят Степного Волка Газана, ведь он был из их числа. Горан щита не поднял из гордости. Он чувствовал ненависть нукеров, как тяжелую ледяную волну, едва не сбивающую с ног. В шатре Оньша разложил на постели красивый синий убор, нарядный плащ, пригладил гребнем воротник из меха белой лисы. Ольгерд задумчиво проговорил: — Я знаю, ты будешь удивлён, мой свет, но я бы рекомендовал войти в сердце мира в доспехе. Горан ответил улыбкой, хищной, как волчий оскал. Это было правильно — въезжать во вражий стан во всеоружии. Солнце отражалось от начищенной до немыслимого блеска кирасы, лёгкий ветер трогал белоснежный плюмаж на шлеме, сила быстрым огнём текла по жилам, и кружила голову веселая злость. Взлетел в седло, не касаясь стремян. Зверь отозвался гневным храпом, почувствовав настроение хозяина, заплясал, заиграл. А впереди дожидался его принц Аройянн верхом на белоснежном коне, сам в белых шелках и чёрных с золотом доспехах, безупречный и холодный, как заснеженная горная вершина, сияющая на солнце. Молча пожали друг другу руки, поехали стремя в стремя. Впереди — четверо могучих нукеров, за ними капитан гвардейцев со знаменем Тарнага, тяжёлые складки золотистого шелка переливались нарядно и торжественно. Следом ехал молодой горнист, время от времени поднося к губам сверкающую трубу и извлекая из неё протяжные и тревожные звуки. Зверь этих звуков пугался, вскидывался, приплясывал и сбивался с шага, и Горану становилось досадно. Это Ондова, где мальчишки садятся в седло прежде, чем начинают ходить. Будет довольно обидно, если решат они, что Высокий маг не может сладить с конем. Его свита осталась далеко позади. Разделяться с ними не хотелось. Ондова-Кар, сердце мира, оказалась… военным лагерем. На сколько хватало глаз ровными рядами стояли одинаковые шатры, перед каждым — обложенное камнями кострище, на каждые двадцать шатров – загон для лошадей. Загоны пустовали: видимо, лошадей увели на выпас. Было странно пусто. Иногда мелькали между шатрами женские фигуры, мало чем отличающиеся от мужских, но к дороге никто не подходил и на их процессию не глазел. Тихо, будто про себя, проговорил Аро: — Такой лагерь можно свернуть за час… — И обратить в многотысячное войско с обозом и припасами, — продолжил мысль Горан. Принц лишь молча кивнул. Он был совсем другим в тот день. В тот день он надел фарфоровую маску высокомерной отстраненности, подходившую ему лучше собственного лица. Лиги две ехали между этими рядами шатров, потом начали появляться деревья. Тщательно ухоженные, даже лелеемые, с мелкими ярко-розовыми цветами на чёрных голых ветвях, они казались странно лишними среди серого войлока и вытоптанной земли. И в то же время удивительно красивыми. От этого сжималось сердце, и приходил на ум некий Высокий тёмный, утонченный аристократ в убогой избушке, заметённой снегом… Шатров становилось меньше, а деревьев больше. Среди цветущих ветвей просвечивали тонкие кружева белых беседок, лёгких, как лебединый пух. Вдоль дороги протянулись клумбы с неяркими весенними цветами. Скоро они ехали среди цветущего сада, а вдали зыбким миражом задрожала белая стена, похожая на туманное облако. В стене обнаружились ворота в ажурных каменных кружевах, слишком широкие, явно для красоты. А за воротами началась сказка, да не простая, ондовичская. Сила тех, кто ограбил полмира, кто унёс то, что можно было унести, а остальное предал огню. Ровные аллеи сбегались к звонким фонтанам, где покрытые позолотой скульптуры отражали солнечные лучи, а на зелёных лужайках важно вышагивали большие птицы с оперением ярким, как весенняя радуга. Легкие белоснежные павильоны стыдливо прятались в дымке цветущих садов, где-то недалеко пела флейта, волнующе и грустно. По посыпанным белым гравием дорожкам прогуливались фигуры в одеяниях из парчи, и бархата, и драгоценных мехов. Контраст с военным лагерем за стенами дворца поражал. В дальнем конце аллеи показалась сверкающая золотом процессия. Подъехали ближе, оказалось — золоченые носилки с шелковым балдахином, которые несли шестеро полуголых рабов, чья кожа была выкрашена золотистой краской. За носилками нестройной толпой продвигались разряженные придворные, в одеждах таких цветистых, что куда там давешним ярким птицам. Негромко проговорил Аро: — Как жаль, Горан, что вы не можете посетить Тарнаг. Там бы вы увидели, что означает истинная утончённость. Ничего общего с этим… Горан подумал об Ольгерде. — Я знаю, Аро, что такое настоящая голубая кровь. Такая, что на нём мешок из рогожи покажется королевской мантией. Золотое недоразумение между тем приблизилось. Рабы поставили носилки, опустились на колени и прижали бритые головы к гравию аллеи. Солнце весело играло на их золоченых макушках. — Нам следует спешиться, — сказал Аро и первым спрыгнул на землю. Горан последовал его примеру. В конце концов, принц Аройянн — дипломат. Он лучше знает обычаи этой страны. Бок о бок они направились к носилкам, впрочем, без особой спешки. Золотистая занавеска колыхнулась, один из рабов тотчас же вскочил на ноги и помог выйти вполне ладному, ещё не старому человеку среднего роста и средней же комплекции. Плечи его укрывала соболья шуба, голову украшала высокая шапка с драгоценной брошью. Под шубой переливалось что-то золотое. Он обратился первым, заговорил по-ондовичски, голосом приятным и звучным: — Принц Аройянн, Высокий маг Горан, добро пожаловать в сердце мира. Меня зовут шейян Ашенар, я первый секретарь блистательного шада Венкара, правой десницы солнцеподобного императора Ардашира. — Благодарим вас за встречу и тёплый приём, почтенный шейян, — ответил принц, и холодность его тона не соответствовала вежливости слов. Горан лишь молча склонил голову, качнув пышными перьями. — Будьте любезны проследовать за вашим покорным слугой, — круглым жестом вельможа указал на павильон, едва заметный в бело-розовом мареве цветущих деревьев. Слуги приняли лошадей. Зверь шарахнулся, взвился на дыбы, Горан обернулся, с трудом сдержав злорадную улыбку. И увидел, как невысокий жилистый раб умело дернул поводья, заставив непокорного красавца низко опустить голову, смиряясь. Да, лошадиной магией в Ондове владели. Горан огорчился в первый раз: не видать ему больше Зверя, а ведь он успел привязаться к этой злонравной скотине. Второй раз пришлось огорчиться уже в павильоне, где за стенами плотного шёлка ждала их целая вереница рабов. — Прошу вас, господа, отдать оружие вот этим людям, — указал Ашенар на двоих рабов, вышедших из общей шеренги. — Они заслуживают доверия и позаботятся о вашем оружии со всем рвением. Они лично вернут вам клинки в день отъезда и, уверяю, у вас не будет повода для нареканий. Ножи для еды можете оставить. Значит, и с клинком придётся расстаться. Его прежний меч из особой, огненной магией закалённой стали, выкованный специально для него, после войны пропал. В плен Горана взяли раненым, он никому не сдавался и меча никому не отдавал, а значит, и потребовать назад не у кого, и следа не сыщешь. Но и этого, в богатых, украшенных бирюзой ножнах, хорошо сбалансированного и пришедшегося по руке, было жаль. Добрый клинок перешёл в чужие руки. Это огорчение забылось через мгновение, когда рабы расступились, пропуская вперёд ничем не примечательного человека с лицом уроженца Ронданы или Берники, но одетого на ондовичский манер. Горан сразу почувствовал в нем мага. В руках незнакомец держал чёрную лаковую коробку, при виде которой дыбом встала шерсть на загривке, запел об опасности каждый нерв. — Мне очень жаль, лорд Горан, но каждый маг, ступивший на землю Ондовы, обязан носить браслеты, — проговорил шейян так, будто и вправду ему было жаль. — По досадному недоразумению этого не было сделано на границе. Виновные наказаны. Но сейчас мы просим вас подчиниться этому правилу, нерушимому для каждого мага. Незнакомый маг открыл шкатулку. Горан не мог отвести глаз от двух золотых браслетов, матово поблескивавших на чёрном бархате. — Этот человек — маг, но на нем браслетов нет, — он кивнул на незнакомца со шкатулкой. Голос шейяна стал ещё мягче: — Этот маг — верный слуга Солнцеподобного императора. Ему дано особое право пользоваться магией во славу Солнцеликой и ее земного Отца. — А я — нет? Я не верный слуга? Я ли не служу стольнику Тамиру пять лет верой и правдой? — взвился Горан, уже предчувствуя поражение, понимая, что снова загнали его в угол, снова посадили на цепь. — Мне не остаётся ничего другого, Высокий лорд, как только проводить вас до границы. Со всеми возможными почестями и с тяжёлым сердцем. Чтобы надеть браслеты пришлось снять наручи. Прохладный металл прильнул к коже, и Горан содрогнулся от ужаса и отвращения, будто ядовитая гадюка проползла по рукам. От мгновенной слабости едва устоял на ногах. Сила, запертая злой магией, вспыхивала сотней пожаров, впивалась сотней игл в сердце и виски, сжимала горло огненной петлей, бежала по венам яркой болью, раскалённой добела. Только злость удержала его на ногах, да ещё не дала упасть гордость. Постепенно боль утихла, отпустило липкое удушье. Горан осторожно перевёл дыхание, вытер кровь с прокушенной губы. Его мир изменился необъяснимо. Из него будто пропал свет. Так же плавно подрагивали на легком ветру шелковые стены павильона, так же пахло цветущим садом и слышалось близкое птичье пение, но исчезло что-то неподвластное ни слуху, ни зрению, и показалось Горану, что он ослеп и оглох. — Я подчиняюсь законам Солнцеликой, — проговорил он хрипло. — Прошу лишь об одной милости — увидеть дочерей. Для этого я готов ходить не то что в браслетах, но голым и на четвереньках, если то будет угодно любезным моим хозяевам. — Вы непременно увидите их, Высокий лорд, ведь вы проделали такой нелёгкий путь. И сердечно благодарю вас за понимание… А сейчас позвольте проводить в приготовленные для вас покои. Вечером блистательный шад Венкар даёт приём в вашу честь, а пока что отдыхайте от долгого пути. Покои для Горана и его свиты тоже представляли собой легкий павильон, беседку, искусно сложенную из тонких реек с ажурной резьбой, со стенами из белого шелка. Никакой приватности этот шатёр не предоставлял. Повсюду сновали безмолвные рабы, одетые в одинаковые белые рубахи, приносили то воду для омовений, то еду и сладости, то длинные узкие трубки, источавшие пряный дым, то снова воду. Оньша помог снять доспех, и Горан без сил рухнул на разложенные прямо на ковре цветастые подушки. Ольгерд, все ещё в обличье пожилого ондовича, присел рядом на пятки, прикусив губы, замер в немой тоске. — Я не смогу делиться с тобой силой, — едва слышно прошептал Горан. — Я смогу, — оказался рядом Фродушка. — Я правда смогу, лорд. Берите сколько надо. — Не нужно отчаиваться, мой свет, — так же тихо ответил Ольгерд, крепко и тепло сжимая его руку. — Ещё не все потеряно.