Да будет тьма

А на вечернем приёме Горан появился нарядным, в сине-голубом великолепии, с плащом, заколотым на плече сапфировой брошью, и с крупной сапфировой же серьгой, которую Ольгерд продел в мочку уха так ловко, что Горан и не почувствовал. Но, правда, поинтересовался: — Откуда это все? У нас и денег таких не было! Ольгерд пожал плечами, бросил небрежно: — Украл, разумеется. — Силы Света, как ты мог, тёмный! — попытался возмутиться Горан, но Ольгерд прервал его решительным: — Не забудь кольцо, мой свет, я запечатлел оберег. Сапфиры подчиняются мне лучше других камней, а в кольце он самый крупный. А на вечернем приёме принц Аройянн носил зелёные шелка, и алый пояс, и знак Чёрного Лиса на щеке. Он казался заморской птицей, случайно залетевшей в окно серого замка на скале. Горан не выпускал его из виду. Отчего-то казалось ему, что грозит принцу опасность. А впрочем, так оно и было. Он сам был этой опасностью. А на вечернем приёме Горан впервые увидел шада Венкара, чтобы навсегда запомнить его тёмное неподвижное лицо и яркие зелёные глаза, под взглядом которых хотелось поднять щиты. Для правой руки императора поставили отдельный стол на покрытом коврами возвышении, в стороне от прочих. Охраняли вельможу не нукеры, а создания странного вида, все на одно лицо, все небольшого роста, гибкие и тонкие. Горану они показались не совсем людьми, то ли поднятыми мертвецами, то ли големами, созданными в подземельях алхимиков. От них за версту разило магией смерти, даже браслеты не могли спрятать её холодного дыхания. Когда шаду хотелось задать вопрос, он обращался к тучному, пышно одетому ондовичу, а тот удивительно зычным голосом передавал: — Блистательный принц Аройянн, было ли приятным ваше путешествие по землям Солнцеликой Ондовы? Принц ответил витиеватой речью, прославляющей красоту цветущей степи. — Высокий лорд Горан, процветает ли Рондана под материнской опекой Ондовы? — Нет, лорд советник. Рондана гибнет. В полной тишине стало слышно, как журчит струйка вина, вытекая из кувшина обомлевшего от страха раба. В первый и последний раз что-то дрогнуло в лице вельможи, будто тонкая трещина появилась на маске из тёмного дерева. А толстый герольд озвучил: — Сиятельный шад позовёт Высокого лорда для личной беседы. Императорскому дому небезразлична судьба нашей новой провинции. Горан почтительно поклонился. Это было, пожалуй, хорошо. Он скажет всё, что думает, и заодно попросит свидания с дочерьми. Встреча действительно состоялась. Через два дня после приёма за ним пришли четыре тени, похожие одновременно на изголодавшихся подростков и на демонов Бездны. Один из них вдруг вскинул совершенно чёрные глаза и уставился на Ольгерда, будто копьем пригвоздил к стене. Но пожилой ондович с тупой мордой скривился презрительно и пробормотал что-то вполголоса, и чёрный взгляд угас и опустился к полу. Горан рассказал советнику о стране, разоренной войной, о непомерных налогах, на которые уходит последнее серебро, зерно, ткани, посуда. И ремесленникам нечего продать, чтобы купить себе хлеба, а фермерам тоже не на что купить себе лошадь, соху, телегу. А значит, с каждым годом все меньше становится хлеба, а цены на него все выше, и нет неурожая, а люди голодают, и бросают землю, которая не может их прокормить, и закрывают мастерские, оттого что некому покупать их ткани, посуду и гвозди. Кто может сбежать из Ронданы, тот бежит, кто не может — умирает. Советник слушал внимательно, задавал вопросы, на просьбу Горана увидеть дочерей ответил согласием, но дня-времени не назначил. И потянулись долгие дни ожидания. По вечерам заходил иногда Чёрный Лис и рассказывал о своих делах, совсем Горану не интересных: с кем из ондовичских чиновников виделся, о чем говорил, и что он по этому поводу думает. Ольгерд тем не менее слушал его с особым вниманием. От скуки Горан принялся по утрам упражняться с тренировочным мечом, деревянным и тяжелым. Сначала с Оньшей, хотя тот и не был достойным соперником, потом с любым желающим. А желающие находились ежедневно. Оньша рассказывал, что во всей Ондова-Кар произошло большое оживление: за право сразиться с Ронданским Волкодавом, убийцей Степного Волка, сражались на мечах, устраивали состязания в стрельбе из лука, скачки и драки. Такое право также можно было купить: за него отдавали золото, рабов, дочерей и лошадей. Каждый день против него выходил кто-нибудь из нукеров, а уж после — воины степи: огромные, как медведи, маленькие и юркие, как кошки, бесстрашные, умелые. Горан в основном побеждал, но случалось ему и терпеть поражение. Те, кому удавалось его победить, мгновенно становились героями. Поймав минуту наедине, Фродушка зажимал горячими ладонями его ссадины, синяки и порезы, Ольгерд же глядел хмуро. Он таких развлечений не одобрял, повторяя: — Ты дразнишь собак, мой свет, причём собак, натасканных именно на такого зверя, как ты. Однажды какой-нибудь нукер не остановит клинка. Просто не сможет, инстинкты возьмут верх над здравым смыслом. О да, его потом разорвут конями, но ты этого уже не увидишь. Твое тело сожгут на закате за день до казни. — Умеешь ты воодушевить, тёмный, — усмехался Горан. Но однажды Ольгерд сказал ему: — Если вдруг один из санкаров выйдет на бой против тебя, откажись сразу. Это будет не бой, а заказное убийство, так и знай. — Санкаров? — переспросил Горан. — Это что, стражники советника? Они похожи на детей, которые выросли, но повзрослеть забыли. — Так оно и есть, мой свет, — вздохнул Ольгерд и отвёл глаза. Фродушка вдруг попросил: — Расскажите, лорд. Я слышал о них, но мне трудно понять, где кончается правда и начинается тёмная мифология. — В том-то и дело, что в этом случае мифология не так уж далека от правды… — В самом деле, Оль, расскажи! — попросил и Горан. — Нам надо знать, с кем мы имеем дело. — Санкария — аспект тёмной магии, слияние алхимии и некромантии… — начал Ольгерд, и Горан перебил: — То-то я чую, что от них мертвечиной за версту тянет! — Да, в некотором смысле санкары не совсем живы. Но и не мертвы. Они поддерживают форму существования, к которой понятия жизни и смерти неприменимы. Ольгерд сбросил с себя ондовичское обличье, улёгся среди подушек, приготовившись к рассказу. Понятливый Оньша устроился у входа в павильон, чтобы вовремя предупредить о непрошеных гостях. Ольгерд заговорил с неохотой. Было заметно, что тема разговора ему неприятна и он с удовольствием избежал бы её. — Санкарию запретили в Рондане больше века назад. Эта практика была признана бесчеловечной и несовместимой с совестью мага и с благополучием общества в целом. Но я ещё застал то время, когда эти существа ходили по улицам Авендара. Готовили их так. Выбирали кандидатов из тёмных магически одаренных детей, уже начавших обучение в академии. Предпочтение отдавалось сиротам или детям из бедных крестьянских семей из глубокой провинции. Приглядываться начинали заранее, задолго до срока. А лет в двенадцать-тринадцать проводили первый обряд Отсечения. Те каналы, по которым течёт энергия, пробуждающая половое созревание, отсекались. Санкары навсегда остаются мальчиками, им нет нужды бриться, они никогда не познают желания, у них не бывает эрекции. Зато освобожденная энергия целиком и полностью потребляется магией. Санкаров забирали из академии, они, разумеется, не могли жить и учиться со сверстниками. Вскоре они достигали весьма значительного уровня силы, при этом их учили только боевой магии, шпионажу и мыслечтению. Из них делали телохранителей и наёмных убийц. В возрасте, когда нормальный человек становится взрослым, проводили второй и последний обряд Отсечения. В этот раз блокировались все каналы жизненной энергии. Многие мальчики при этом погибали, но выжившие переставали быть людьми. Они не испытывали никаких чувств, не знали ни голода, ни страха, ни боли. Понятие жестокости или милосердия становились им одинаково недоступными. В этом отношении они, безусловно, близки к поднятым мертвецам, но при этом сохраняют достаточно высокий интеллект и способность мыслить независимо в рамках полученного задания. Например, достаточно дать санкару приказ убить Высокого лорда Горана, и убийца окажется в состоянии выяснить личность своей жертвы, выбрать время, место и орудие убийства, позволяющее выполнить повеление с предельной эффективностью. — А ослушаться они могут? Передумать, раз они такие умные? — спросил Горан. — Нет, это совершенно исключено. Цель их существования — выполнение приказа господина. Это, собственно, и составляет основу их личности. — Да, я что-то подобное слышал, — кивнул Фродушка. — Но не знал, стоит ли верить. — Кто ж не слышал, — поддержал Горан. — Только я думал, враки это все, светлые страшилки про злых некромантов, чтоб дети по вечерам из дома не высовывались. — К сожалению, это правда, и сейчас мы видим её своими глазами. Очевидно, адепты санкарии не разбили свои магические кристаллы, не переквалифицировались в честных некромантов и не отправились в пустыню возносить молитвы Творцу. Они аккуратно упаковали все, что нужно для их профессии, и открыли лавочку там, где вопросы совести мага и его ответственности перед людьми имеют лишь абстрактный смысл. Если вообще какой-нибудь имеют. — Что это означает для нас? — спросил Горан. — Только то, что мы окружены сильными, бесстрашными, магически одаренными врагами, всецело преданными своим господам. — Как же хочется сжечь к бесам весь этот гадюшник! — простонал Горан, укладываясь на пол рядом с Ольгердом. Тот прижался лбом к щеке и чуть слышно проговорил: «Матушка Тьма, я так тоскую по тебе…» Горан понял это прекрасно. В Ондове они не позволили себе ни одного, даже самого короткого мгновения близости. Вокруг постоянно вертелись разные ондовичи, то ли рабы, то ли шпионы, то ли просто любопытные бездельники, да и давешний светлый маг всегда маячил где-то поблизости, уж этот точно шпионил. Дни тянулись бесконечно, каждый последующий повторял предыдущий. С утра Оньша бежал к шейяну, чтобы от имени Горана испросить свидания с дочерьми. Потом поединки. Потом омовение и завтрак. Прогулка по саду в наивной надежде увидеть дочерей, надежде, умершей в первые же дни: женщин он не встретил ни разу. Шейян пояснил: высокородные женщины живут отдельно, на своих половинах, либо в домах их отцов, либо в домах мужей. Посторонним мужчинам они не показываются. Горан вспомнил женщин в войлочных шатрах по ту сторону белой стены, дочерна загорелых, одетых в кожаные штаны, и подумал, что, может быть, те простые ондовички счастливее пленниц белоснежных шелковых павильонов. В то утро, когда Оньша уже отправился к шейяну, Горан решил вместо поединка поработать с плетью. Нашёл в багаже красивую плеть, купленную в Кандаре. Красные глаза рукояти-змеи теперь были для него обычным украшением. Надел холщовые штаны, рубаху не стал: только зря потом стирать, да и порвать недолго. Направился во двор, а у входа столкнулся с Оньшей. А у того голос пропал и глаза сумасшедшие. Еле выдавил: — Ваши дочки, Янина, Оанушка, лорд… Ждут вас. Сейчас! — Силы Света! — ахнул Горан. — Как же это? Куда идти, что делать? И лишь потом заметил караул во дворе: шестерых мощных нукеров. Одевался в спешке: зелёный камзол, зелёный же плащ, на груди — тяжелая цепь с изумрудами, явно тоже украденными. Волновался так, что не мог в рукава попасть. Вышел во двор, а следом Оньша и Ольгерд с Фродушкой в ондовичском обличье. Нукеры попытались Ольгерда оттеснить, но тот пояснил с беспримерной надменностью, что имеет приказ самого стольника Тамира глаз с Высокого лорда не спускать, а иначе головы ему не сносить. Наверное, не обошлось без Убеждения, но Горан этого не знал и не чувствовал. Он даже о побеге забыл и мыслил только о том, что увидит девочек. Силы Света, неужели всё-таки увидит? Прошли по дорожкам мимо клумб и фонтанов, мимо скульптур и павильонов. И оказались снова у стены, на этот раз не слишком высокой, в два человеческих роста. Ещё прошли вдоль стены и остановились у закрытых ворот. Один из нукеров, видимо, старший, постучал, ему ответили и после короткой беседы ворота отворили. Горан увидел двоих высоких и крепких воинов явно не ондовичского племени, с кожей тёмной, как лесной орех. Один из них проговорил высоким, почти женским голосом: — С нами пройдёт только лорд Горан. Остальные ждут здесь. Снова пытался заспорить его ондовичский друг, но в этот раз слушать его не стали. Горан шагнул вперёд, шагнул один. Ворота захлопнулись у него за спиной. Он тотчас же заметил впереди ещё одну стену, совсем близко, шагах в тридцати, и понял, что в женские покои его никто не пустит, а встретиться с дочками предстоит ему в своего рода предбаннике. Впрочем, предбанник этот оказался красивым и уютным садиком с крохотным озерцом размером с большой щит и с вытекающим из него веселым ручейком. На берегу озерца стояли вырезанные из камня скамьи, на сиденьях — яркие подушки. Провожающие его воины велели сесть, он сел. Стал глядеть на тропинку, убегающую через горбатый, будто игрушечный мостик куда-то в заросли цветущего кустарника. Вдруг пришло на ум неважное: вода в Ондове — большая ценность. А здесь и озеро, и ручей, а за стеной повсюду фонтаны, и воду для омовения им приносили по пять раз на дню. Ведь это признак богатства, как золотая посуда или драгоценные камни. И вдруг на тропинке показалась высокая и тонкая фигура, а за ней — вторая, поменьше. И вторую он узнал сразу. Показалось ему, что это Милана идёт по тропе, такая, какой он повстречал её впервые, ещё не девушка, а девочка, не дар, а обещание, но зато обещание верное, без обмана. А вот та, что шла впереди, на первый взгляд, показалась незнакомкой. В длинном до земли платье, строго застегнутом до самого подбородка, в шитой золотой нитью шали, скрывающей волосы, с золотым тонким венцом, украшенным крупным синим камнем, она казалась иноземной принцессой, строгой и недоступной. А когда подошла она ближе и подняла на него глаза, мгновенно наполнившиеся слезами, Горан задохнулся, и бросился вперед, и мгновение спустя уже держал их обеих в объятиях, прижимал к груди и тихо выл в золотистые пряди и в мягкий шёлк богатой шали. Это были его девочки, и пахли они все так же, одна — воробейкой, другая — молоком и сдобой, и сводила с ума сильнейшая магия, которую никакими браслетами не запереть, и заставляла эта магия плакать от счастья и задыхаться от боли, хуже которой не придумать на свете. А когда утих немного шум в ушах, Горан услышал, как приговаривает Оана, легкими ладошками стирая слезы с его щёк: — Не плачь, отец! Силы Света, счастье-то какое! Как шейян Ашенар сказал, что ты здесь, в сердце мира, так мы ни о чем другом и думать не могли. — Я лишь об одном жалею, что мой жених шад Сагомрат сейчас в отъезде, — вступила в разговор Янина, сияя подведенными глазами. — Он бы тебе понравился, ведь он тоже воин. Главный воевода всего императорского войска! — Да! — засмеялась сквозь слезы Оана. — Вот Янина и задается! Она у нас в Ондове первая красавица, а жених её — первый воевода, куда уж нам, худородным! — Ладно, отец, расскажи, как ты? Нет, садись, садись же! — скомандовала Янина. — Как ты живешь? Служишь ли? Шейян Ашенар говорил, что ты служишь самому стольнику Тамиру, правда ли? — Да, правда, — Горан сел на скамью, Янина присела рядом, чинно сложила на коленях руки, украшенные крупными перстнями. Оана опустилась прямо на землю, и положила ладони ему на колено, и обратила к нему сияющую счастьем мордашку. — Но я не хочу об этом. Служба как служба. Лучше про вас. Не обижают вас тут? И почему вы так по-разному одеты? Ты, Янина, словно жрица Творца, вся замотана, а ты, Оана, и вовсе, как… гм… танцорка на ярмарке? Снова ответила бойкая Оана: — Да это все то же, потому что она у нас теперь невеста! И никто, кроме её драгоценного жениха, не имеет права смотреть на её прелести. А мне женихов ещё приваживать, поэтому мои прелести все на виду! Она легко вскочила на ноги, закружила, вскинув руки над головой, и легкий шёлк её полупрозрачной юбки взлетел над коленями, обтянутыми узкими шароварами. — Вот же глупости болтает! — возмутилась старшая, на мгновение становясь прежней Яниной, рассудительной и правильной. — Сейчас отец подумает, что ты и вправду перед чужими мужчинами так ходишь, почти что нагишом! Отец, сюда мужчин не пускают, только меркатов. — Она бросила быстрый взгляд на воинов, неподвижно стоящих за спиной Горана. — А ещё можно родственникам навещать, но только и их дальше внешнего двора не пускают. — Как же ты тогда познакомилась со своим женихом? — удивился Горан. Странно складывался разговор с девочками, совсем не так, как он думал. Представлялось ему, что будут они говорить о Милане, о старом доме, в котором обе они родились, о слугах, знакомых им с детства, о милых мелочах: рябине во дворе, о лошадях и собаках, о том же Фродушке, в конце концов! Но выходило, что все это дочерям не интересно. А ему не интересно слушать о женихах и меркатах… — О, мы ведь считаемся воспитанницами самого шада Венкара, — охотно начала рассказ Янина. — А он ближайший друг императора. И вот однажды он взял нас во дворец представить императору! О, я знаю, в это нельзя поверить! Но Солнцеподобный был очень добр и щедр к нам и даже сказал, что я красива, как сливовое дерево, что расцвело на снегу. И что для любого мужчины его империи будет честью взять меня в жены. После этого в дом к шаду Венкару стали приходить женихи, а я глядела на них через ширму… — Эта ширма так сделана, что в одну сторону видно, а в другую — нет! — перебила Оана. — Не мешай! — скомандовала старшая, а младшая показала ей язык. У Горана стало тепло на сердце. — Вот, я смотрела, и тем, кто мне не нравился, шад Венкар отказывал. Женихов было много, но приглянулись мне лишь трое. Шад Венкар рассказал мне о каждом, и то, что сказал он об одном из этих троих, мне тоже не понравилось. Значит, осталось всего двое. Шад Венкар выбрал шада Сагомрата, и тому было позволено встретиться со мной… Почувствовав движение за спиной, Горан обернулся. Оба воина, которых Янина назвала меркатами, смотрели в сторону ворот. Оттуда по дорожке шли трое санкаров, а с ними маг, что надел Горану браслеты. Один из санкаров встретился с Гораном взглядом и чуть заметно кивнул. Сердце подпрыгнуло от радости и ужаса. Меркаты двинулись навстречу непрошеным гостям, но Горан оказался быстрее. Цепь с изумрудами, обмотанная вокруг кулака. Удар в висок. Та же цепь, обвитая вокруг вражьего горла. Минута бесшумной борьбы — и второе безжизненное тело тяжело опускается на траву. А рядом уже не санкары, а Оньша, Фродушка и Ольгерд. Тёмный бросил: — Господа, надо спешить. Наш манёвр не прошёл незамеченным. И в самом деле, совсем недалеко кто-то с криком стучал в ворота. Темные соединили ладони, будто хоровод водить собрались, а когда они сделали шаг в сторону, между их руками протянулась голубая переливчатая радуга, которая вскоре превратилась в дугу, преломляющую пространство. — Готово, — хрипло проговорил Ольгерд. — Вперёд! Горан одной рукой схватил за шиворот мага, другой обнял перепуганных девчонок. Скомандовал: — Пойдём, скорее! Но Янина вдруг выскользнула из его объятий. Шаль сползла, из-под тёмного шелка выбилась длинная золотая прядь. — Отец, я не могу! Сагомрат отвечает за меня, если я сбегу, его могут казнить! — Янина, прекрати! — рявкнул Горан. — Мы все жизнью рисковали… — Не проси, не могу! — выставив ладони вперёд, она отступила на несколько шагов. — Я его невеста, я дала ему слово! Я не могу бросить его сейчас, не могу так обмануть! Горан толкнул притихшую Оану к Оньше, скомандовал: — Вперёд, быстрее! Через мгновение они пропали из виду, лишь дрогнула голубая арка портала, померкла и снова налилась светом. — Быстрее! — сквозь стиснутые зубы вымолвил Ольгерд. А от ворот к ним уже бежали нукеры, и у многих в руках были луки. — Янина, девочка, последняя возможность! Будем жить, как раньше, найдём тебе другого жениха, вон Фродушка за тобой пришёл! Помнишь Фродушку? Помнишь, как он тебе за пряниками?.. Стрела вонзилась Ольгерду в плечо. Он вскрикнул, но портал удержал. Истошно завопил маг, забился у Горана в руках. — Беги, отец! — крикнула Янина. — Беги, они убьют вас! И Горан побежал. Втолкнул в портал упирающегося мага, влетел следом и рухнул на пыльные горячие камни. Раздался крик: «Освободить круг!», сильные руки волоком потянули его прочь, он оттолкнул чужих, торопливо вскочил на ноги. И увидел большой каменный круг, похожий на жернов, весь изрезанный неизвестными ему рунами. А через мгновение воздух над кругом подернулся, пошел рябью, как бывает в жаркие дни, и на камень упали две тесно сплетённые фигуры. Горан мгновенно оказался рядом, подхватил на руки легкое тело, увидел кровь на губах и услышал быстрый шепот: «Освободить круг…»