Да будет тьма

— Теперь ты понимаешь, мой свет, открыть портал можно где угодно, но пункт назначения, он же круг, должен быть приготовлен заранее. Открыть портал не слишком трудно, я, разумеется, научу тебя, но вот создать круг — довольно тонкое искусство. Я за всю жизнь построил всего четырнадцать кругов и скажу без ложной скромности: вряд ли кто-либо из ныне живущих магов добился большего успеха. Кстати, вот этот самый, в Анконе, тоже сделал я… Ольгерд сидел в огромном кресле, обтянутом зелёным бархатом, поигрывал хрустальным бокалом с темным вином, и Горан не мог отвести глаз от тонкой ключицы в распахнутом вороте белоснежной рубашки, от легкой улыбки на бледном лице. Впрочем, бледность казалась естественной. Ондовичская стрела задела легкое, и Ольгерд провёл в постели целую декаду, но Фродушка залечил рану, даже шрама не осталось. Только бледность напоминала о прошедшей опасности да манера задумчиво касаться пальцами ключицы. Горан подошёл к окну, взглянул на солнце, играющее в струях фонтана, на пышные розы, на ярко-зелёную траву. На девушку с золотыми волосами, на то, как медленно ступала она по траве и с улыбкой глядела на серьёзного черноволосого юношу. Оана и Фродушка. Быстро же забыли они Янину. Снова сжалось сердце. Ошибся он, ох как ошибся! Надо было схватить девчонку, перекинуть через плечо — да и в портал. Она, может, и поплакала бы, может, и заругалась бы, но со временем сумела бы и понять, и простить. Дурак, ох и дурак. И не исправить, такой шанс даётся раз в жизни, и он его упустил. А что с ней теперь будет, об этом лучше и не думать. Жених откажется от неё, как заложница она тоже теперь никому не нужна. Первая красавица Ондовы станет чьей-нибудь постельной рабыней, если доведётся ей пережить гнев солнцеподобного… Захлебнулся беззвучным стоном и сразу же почувствовал целую волну тепла, заботы, сочувствия. Ольгерд оказался рядом, протянул бокал, сказал негромко: — Пей, мой свет. Я нашёл ловкого человека, завтра на рассвете он отправляется в Тарнаг. — В Тарнаг? — тупо переспросил Горан. — Да. Кто-нибудь из их посольства непременно вернётся из Ондова-Кар, хотя бы для того, чтобы привезти ультиматум. И мы узнаем всё, что произошло после нашего бегства. — Спасибо… — А сегодня к ужину мы пригласили главу лиги мореплавателей. Он, как ты понимаешь, один из самых влиятельных людей в Анконе. Мы дадим ему понять, что интересуемся любыми вестями из Ондовы. Как правило, он узнаёт новости одним из первых. У него целая армия вестунов очень высокого порядка. — Спасибо… — А завтра, хочешь, мы все вместе отправимся на прогулку? Я покажу тебе город, ведь ты ещё нигде не успел побывать? Это любопытное место, тебе понравится, а Оана будет в полном восторге. Во дворце префекта есть зверинец, это развлечёт её, не так ли? Ей ведь тоже нужно развеяться, отвлечься от печальных мыслей. Горан потянулся к теплу, к тихому голосу друга. Кожа Ольгерда показалась горячей на ощупь, будто тёмный пытался врачевать его каждым словом, каждым прикосновением ласковых губ. — Не нужно никаких прогулок, Оль, — отозвался Горан, пряча лицо в седых прядях. — Ты ещё не оправился от раны. Тёмный отстранился и, заглянув ему в глаза, произнёс с хитроватой улыбкой: — Поверь мне, мой свет, я оправился совершенно. Прогулка всё-таки состоялась. По чистым широким улицам, утопающим в тени пышных деревьев, несли их текинские лошади вороной масти, необычной для этой породы, позванивали серебряные бубенцы в сбруе, стучали копыта по выбеленным солнцем камням мостовой. Ехал впереди капитан личной стражи Высокого лорда Ольгерда по имени Сигвалд, слабый тёмный маг и очень сильный боец, темноглазый и черноволосый франт, во всём подражающий своему господину. Глядел вокруг горделиво, поигрывал богато украшенной плетью, поторапливая зазевавшихся прохожих. Рядом с ним, стремя в стремя, не отставая ни на шаг, ехал Оньша, бело-золотой в нарядном длиннополом сюртуке цвета слоновой кости. В воздухе между ними звенела плотная и острая неприязнь, ощутимая, как заклятие Белой Молнии. За ними следовали Оана и Фродушка, она — в пышном голубом платье, в шляпе с широкими полями, закрывающей от солнца обнажённые молочно-белые плечи, он — изменившийся до странного мало, такой же строгий и скучный, каким был и в Рондане, и в Ондове, такой же настоящий. А Ольгерд ехал рядом, в каждом движении — небрежная грация наездника и танцора, в каждом взгляде — бесконечная уверенность в себе и такое же беспредельное терпение к этому несовершенному миру. Замыкали кавалькаду двое стражников из дома Алвейрнов. Да, был у Ольгерда свой дом в Анконе, с фонтанами в розовом саду, с беломраморной лестницей, сбегающей к морю, с текинскими коврами, певчими птицами, цветами в вазах, зеркалами в рост, с винным погребом и купальней с тёплыми бассейнами и ледяными водопадами. В этот дом хозяина принесли на носилках, с ондовичской стрелой в плече, и Горан извёлся от волнения за своего тёмного, от боли за Янину, от странных и страшных перемен. Но виду не подавал, шёл за носилками, придерживал под локоть испуганную и потерянную Оану, нелепую в ондовичском своём уборе. А маг сбежал, конечно. Все забыли о нём в заботе о раненом, в препирательствах с набежавшей стражей. Вспомнил только Ольгерд, едва придя в сознание, в приступах кровавого кашля он прохрипел: — Я повесил на него «светлячок»… Фродерик найдёт… И нашёл. Притащил в особняк потрёпанного старика, полуживого от страха, до того обомлевшего, что и браслеты снял только с третьей попытки. Но снял. Сила захлестнула и обожгла Горана, мятежная, злая, разъярившаяся за своё недавнее рабство. Горан принял её как награду и наказание. Так, наверное, чувствовал себя Ольгерд, когда Фродушка переламывал ему пальцы. Так его Милана приносила в мир дочерей. В первые же дни, когда Фродушка ещё боролся за жизнь Ольгерда и запрещал ему говорить, Горан многое узнал об Анконе. — Это — торговая республика, — шептал Ольгерд, — правит здесь префект… Он избирается на пять лет… Здесь ценят людей не по титулу или роду, а по количеству кораблей… — Сколько же у тебя кораблей, Оль? — спрашивал Горан, прижимая к груди руку раненого, пользуясь каждой возможностью поделиться силой. — У меня нет кораблей, мой свет, — слабая улыбка его тёмного резала, как нож. — Только одна прогулочная яхта. Мы обязательно пойдём на ней на закат, за край земли… — Помолчи, Оль, отдышись. — Нет, я должен объяснить. Мне принадлежит доля в торговом доме… Мы ни в чем не будем нуждаться. Более того, именно сюда Тёмный лорд открыл портал из Дома Тьмы. — Откуда ты знаешь? — поразился Горан. — Как бы иначе оказались здесь мои слуги? Сигвалд с его людьми? Я обманом заставил его пройти в портал, велел охранять беженцев. Иначе он никогда бы меня не оставил. — Я помню его, наглый такой тёмный. Прямо демон Бездны. На дуэли нашей был, чуть меня не удавил одним взглядом. И усики эти его тараканьи. — Я такие же носил лет двадцать назад… Но это пустое. Здесь все тёмные, которым удалось спастись. Здесь мы будем вербовать нашу армию, мой свет… Горан глядел на каменные дома с ажурными, утопающими в цветах балконами, на тёплое море, просвечивающее бирюзой сквозь пышную листву, на звонкие струи фонтанов и не мог себе представить, что вот в этом саду светлой мечты можно найти хоть одного тёмного беженца, готового собраться на войну. Готового променять это пышное великолепие на грязную, нищую страну. Которую ещё предстояло завоевать, разбив самую сильную армию в мире. — Вот Дом менял. Как ты понимаешь, мой свет, они не только обменивают монеты, но и дают деньги в долг, а также выписывают векселя, которые принимаются к оплате во всём цивилизованном мире. А от строгого особняка красного камня спешил к ним тучный человек, на бегу застёгивая тёмный камзол. Сигвалд двинулся навстречу, хвост длинной плети лениво коснулся мостовой. — Пропустите, Сигвалд, — приказал Ольгерд. — Высокий лорд, какое счастье! Наконец-то! — пропел толстяк. — Доброе утро, мастер Викас! Хорошо ли идут ваши дела? — Ну, как вам сказать, лорд, времена нынче трудные, опасные даже. Впрочем, отчего же нам не встретиться, не поговорить? Угодно ли будет вашей милости посетить банкет, который мы устроим в вашу честь? — Благодарю, милейший мастер Викас, но я лишь недавно вернулся из путешествия и, признаться, изрядно утомлён. Милости прошу к нам на скромный ужин. Высокий лорд Горан, позвольте представить вам уважаемого мастера Викаса, главу гильдии менял. — Польщён знакомством, — кивнул Горан, важно сложив руки на луке седла. — О, какая честь, сам Высокий светлый лорд Горан, какая честь… Сердечно благодарю за приглашение. Высокий лорд, вы будете довольны вашей долей за последние годы, я обещаю… Поехали дальше, оставив толстяка с почтением кланяться вслед. — Высокий лорд Ольгерд, — усмехнулся Горан, — да вы, оказывается, не брезгуете ростовщичеством. — Поверь, в эту лавочку не несут жемчужного кокошника, чтобы занять денег на свадьбу дочери. Но если тебе, к примеру, захочется заложить новый галеон… — Или же вооружить и снабдить армию… — Вот именно, мой свет. Вот именно… В саду префекта ходили по лужайкам те же пёстрые птицы, опостылевшие ещё в сердце мира. А в клетках скакали забавные обезьяны, и Оана хохотала и хлопала в ладоши, снова превратившись в маленькую девочку. Да и Оньша застыл у клетки с огромным полосатым котом, пока Сигвалд не прошёл мимо и не проронил сквозь зубы: — Деревенщина, рот закрой, мухи налетят… Выехали за городские стены, свернули с тракта и вскоре оказались на плоском плато, с которого открывался вид на весь город, амфитеатром сбегающий к идеально круглой бухте с узким выходом в море. Вода в бухте переливалась бирюзой, а за проливом темнела густой синевой. Ольгерд указал на белые стены бастионов, охраняющих вход в бухту: — Светлые боевые маги несут стражу в этих башнях. Всё, что они умеют, это огненные шары, но зато — невероятной силы. Каждый такой шар может сжечь галеон. Видишь, южнее три причала? Они принадлежат торговому дому Кендалла, частью которого я владею. Следующие пять, включая ремонтный док, — гильдии мореплавателей… Горан глядел на залитую солнцем фигуру, на тонкую руку, протянутую вдаль, в морскую синеву, и казалось ему, что не сидел он в седле, а летел над бирюзовой водой и белыми стенами, а солёный воздух разрывал его грудь и пронизывал насквозь, смешивая восторг и боль. Высокий лорд Ольгерд, человек богатый и влиятельный, благородное чёрное серебро, был далёк от него, как в старые довоенные времена, и никогда ещё не был ближе и желаннее. Их выезд в свет не остался незамеченным. К ним зачастили гости. Поутру приходили слуги в богатых ливреях, деловые и вороватые трактирные служки и опрятные немолодые люди в камзолах с аккуратно залатанными локтями. Они приносили записки, каждая из которых содержала вежливые приветствия и приглашение на обед, ужин, верховую или морскую прогулку. Ольгерд просматривал записки и раскладывал на две неравные пачки. На одни секретарь Ольгерда отвечал вежливым отказом, на другие, впрочем, тоже, но с последующим приглашением на ужин. За ужином Высокий тёмный появлялся одетым со сдержанной роскошью, тщательно причесанным и ухоженным. Чтобы каждому пришло на ум: лорд Ольгерд здоров, богат, силён и полон энергии. Первым пришёл на ужин все тот же мастер Викас, король ростовщиков, способный вооружить армию, построить эскадру и свергнуть правящую династию в королевстве средней величины. Или же купить это королевство, смотря что дешевле обойдётся. Он сыпал комплиментами, пожеланиями здоровья и процветания, а за десертом преподнёс Ольгерду похожий на вексель свиток, который тот, не разворачивая, небрежно уронил на стол, как раз между миндальными пирожными и желе из розовых лепестков. Мастер Викас говорил много приятного и ничего не обещал. Впрочем, его ни о чем и не просили. За ним стали приходить тёмные маги, каждый из которых глядел на Горана зверем. Ольгерд неизменно представлял Горана своим другом, которому он обязан и жизнью, и свободой. При этом держался с ним вежливо и немного церемонно, без всякого намёка на особенную близость. Горан это и понял, и принял. Тёмные маги радовались освобождению своего Высокого, справлялись о здоровье, но тоже ничего не предлагали, а многие обращались с просьбами. И это тоже было понятно, не каждый из них имел долю в лиге Викаса. Большинство бежали среди ночи, бросив всё, потеряв состояние, дом, родных и близких, бежали в никуда. Некоторых из них Горан узнавал. Его, разумеется, узнавали все, и это их военным планам не помогало. — В ночь Света я потерял жену, дочь и двоих сыновей, — говорил пожилой тёмный маг. Говорил с Ольгердом, а глядел при этом на Горана, причём так глядел, что хотелось поднять щит: — Остался только самый младший. Если он погибнет, род Эгдебергов прервётся, а ведь он по древности может сравниться с Алвейрнами. Другой, худой и нервный, выражался яснее: — Кто теперь в Рондане у власти, тот и останется, лорд Ольгерд, попомните моё слово. За этих людоедов тёмную кровь проливать просто глупо. Разве не напились они ею досыта? И тоже при этом глядел на Горана. А однажды на городской улице рядом с ними остановились носилки, из которых с трудом выбралась немолодая и тучная богато одетая женщина и вдруг бросилась на Горана с воем и визгом, целя в лицо скрюченными пальцами. Ольгерд среагировал первым, оттолкнул друга плечом и поставил щит, а женщина билась в невидимую преграду и кричала срывающимся голосом: — Убийца! Зверь! Палач! Двое сыновей, двое мальчиков! Будь ты проклят, светлый! Ты помнишь их? Помнишь? Потом её увела стража, но она ещё долго вырывалась и кричала: — Помнишь? Мальчики, мои мальчики! Будь ты проклят! Будь ты… Дома Горан заперся в своей комнате. Нет, он не помнил её сыновей, да и откуда? В боевом безумии всё скручивалось в одну кровавую воронку, из которой выплывали опалённые усы Сигурда, бледное лицо Хестена, разрубленное горло Карна. И Ольгерд, лежавший на чёрных камнях, раскинув руки. А те, кто для матери навеки остались мальчиками, они могли быть кем угодно из дюжин, убитых им той ночью, из сожжённых магией, разрубленных мечом, молодых, старых, сильных, слабых, мёртвых, мёртвых… Горан напился в ту ночь, а за завтраком сказал Ольгерду: — Пока я рядом с тобой, нам тёмного войска не собрать. Меня все знают и ненавидят, и есть за что. Мне не верят, и это понятно. — Достаточно того, что тебе верю я! — резко бросил Ольгерд и швырнул салфетку на стол. — Недостаточно, — тихо сказал Горан. Его тёмный поглядел на него с горечью, надменно поджал губы. Проговорил: — Это мы ещё увидим. Но дни шли, а всё оставалось по-прежнему. К ним приходили, просили помощи, глядели на Горана с ненавистью и с недоумением, а воевать не хотели. А Горан смотрел, как Ольгерд выписывал векселя, и дивился. Однажды сказал: — Так ты по миру пойдёшь, тёмный. — Пустое, хороший врачеватель без гроша не останется, — легко улыбнулся Ольгерд, но быстро утратил весёлость. Пояснил: — Я им должен. Мы все должны, ведь мы не смогли их защитить. Но все погибли, а я выжил, значит, мне и платить. Однажды ранним, но уже жарким утром, когда Ольгерд принимал в купальне прохладную ванну, прибежал вестун от главы лиги мореходов. Его отвели к Горану, вестун помялся недолго, но все же передал послание на словах: «Есть новости из Ондовы. Мастер Удан просит принять его, чтобы лично рассказать всё, что ему известно. Или, если же будет угодно Высоким лордам…» Горан только собрался дать ответ, как появился благоухающий мятой и розмарином Ольгерд в халате серебристого шёлка и с каплями воды в серебристых волосах, послушал вестуна, тотчас же крикнул слуг и велел запрягать лошадей. Не стесняясь ни вестуна, ни слуг, Горан запустил пальцы в мокрые волосы тёмного и прижал его к себе, лицом к лицу, выдохнул в прохладный висок: «Спасибо, ночка моя…» И тотчас же отпрянул, почувствовав, как тёмный вздрогнул, коротко и сильно, всем телом, будто попав под Белую Молнию. Проскакали по улицам просыпающегося города, Оньша и Сигвалд едва за ними поспевали. В Садовом квартале оставили лошадей у ажурных ворот белоснежной виллы. Расторопные слуги провели гостей во внутренний дворик, где у фонтана в тени огромной магнолии их встретил хозяин, сильно пожилой сухощавый человек с глубокими морщинами и пронзительно голубыми глазами на тёмном лице. — Высокие лорды, большая честь. Прошу простить, что не могу встать вам навстречу, подагра… Ольгерд ответил за обоих: — Не стоит извиняться, почтенный мастер Удан. Примите нашу искреннюю благодарность за ваше участие. Слуги принесли напитки в хрустальных запотевших кувшинах, блюда с фруктами и сладостями и тотчас же исчезли. Остался только один, тоже пожилой и чем-то похожий на хозяина. Он разлил по бокалам ледяное летнее вино и замер чуть в стороне. — Итак, господа, я, к сожалению, не знаю всего, но, что знаю, скажу. К тому же сведения верные, пришли к нам из самого дворца. Один из нукеров императора делится новостями с торговцем лошадьми, тот же передаёт их вестуну в Ондова-Кар, в степном городе. Но вот уже ему приходится садиться в седло и скакать до стойбища, откуда его может услышать другой… Впрочем, вам это неинтересно. — Мне очень жаль, мастер, но императора охраняют не нукеры, а санкары… — с болезненной гримасой ответил Ольгерд. — Возможно, и ваши вести не слишком достоверны? — Я не могу ручаться за то, что услышал Высокий лорд, но зато я вам могу назвать число императорских охранников-нукеров, так же как и санкаров, и меркатов. Видите ли, Солнцеподобный недолюбливает ущербных и лишенных мужского сана вроде санкаров и меркатов, поэтому в ближнем круге его охраны таких нет. — Вы устыдили меня, — слегка поклонился Ольгерд. — Я располагаю лишь теми сведениями об императорском дворе, которые доступны всем. Я склоняюсь перед вашими знаниями, неизмеримо более глубокими. — Вы очень любезны, лорд. Так вот. Когда вы бежали из сердца мира, там поднялся переполох. Всё тарнажское посольство взяли под стражу, оказавших сопротивление убили. Впрочем, таких было немного, принц Аройянн велел сложить оружие. — Он жив? — перебил Горан слишком неторопливое повествование. — И Янина? Жива? — На момент, когда передавалась весть, лорд, леди Янина была жива. И, скорее всего, Чёрный Лис тоже. Впрочем, с ним может быть по-всякому. Ему с двумя соратниками удалось бежать из-под стражи. Но надо же ещё выбраться из страны. А это почти невозможно. Ведь он не маг, ондовичем прикинуться не сможет. — Он Лис, он выкрутится, — улыбнулся Горан. — Если захотите побиться об заклад, я на него поставлю. Но что Янина? Что про неё говорят? — О ней уже сложили прекрасную сказку, лорд, — улыбнулся мореход. — Её опекун, шад Венкар, подвергся опале, но он влиятелен, умён и нужен императору. Вот тот и сообразил, что раз девушка — невеста, то за неё теперь отвечает не опекун, а жених. Дождались возвращения шада Сагомрата в столицу, а тот, надо сказать, прискакал очень быстро, будто на пожар, вновь допустили Венкара к особе императора, а Сагомрата, наоборот, взяли под домашний арест. И грозили казнить за неуважение к императорскому дому и похищение имущества государя. Это обвинение, кстати, выдвинуто и против вас, лорды. Вы оба приговорены императором Ондовы к смерти. Заочно. Ольгерд презрительно усмехнулся: — Гнев императора поистине ужасен. Я в отчаянии, ведь нам придётся ещё долгие годы нести груз его неудовольствия. — Да, когда за три моря, это не так страшно, — усмехнулся Удан. — Сагомрату пострашнее пришлось. Он и вправду был в опасности, ведь у них там, в Ондове, женщины ни за что не отвечают. Правда, ничего и не смеют, но и ответа не несут, как дети. Так вот, сидел этот прославленный воевода в собственном доме под стражей, ждал участи своей нелегкой. И тогда его красавица-невеста босиком, вся с головы до ног в белом траурном наряде, будто уже кого похоронила, подкараулила императора в саду, когда он со свитой любовался цветением первых роз, да и бросилась ему в ноги, умоляя пощадить жениха, а казнить её. Потому что она могла помешать побегу, но её остановили женская робость и почтительность к отцу. Как вы понимаете, ни то ни другое преступлением в Ондове не считается. А вовсе наоборот, приветствуется как главная добродетель. К тому же говорят, но это, может, и выдумывают, что когда девушку попытались поднять на ноги, а она норовила припасть к стопам императора, с её головы упала накидка, и ослепительная красота юной невесты покорила многие сердца. — Суки, — не выдержал Горан. — И чем же закончилась эта в высшей степени неожиданная встреча? — усмехнулся Ольгерд и накрыл ладонью руку Горана. — Казнь отменили, сыграли скромную свадьбу и сослали воеводу с молодой женой на тарнажскую границу. — Вот как? — Как обычно, господа мои, головы полетели с небольшой высоты. Казнили нукеров, упустивших беглецов, стороживших ворота меркатов, кого-то из слуг девушек. — Прелестно, — кивнул Ольгерд. — Я начинаю уважать этого солнцеудобного. Выгнал из страны тарнажское посольство, при этом и принца пощадил, и перед всем миром стал пострадавшей стороной. Загордившемуся первому советнику преподал урок и присмиревшего снова заставил работать. Убрал из столицы слишком популярного воеводу и направил его именно туда, где он нужен больше всего. При этом прославился защитником прекрасных дев и вообще душкой. Браво. Горан, император Ондовы должен дать нам по ордену. — Орденов у них не бывает, — засмеялся Горан. От облегчения закружилась голова. — Разве что по лисьему хвосту на шлем. — Тогда мне — два! — со смехом отозвался Ольгерд. — Я все же кровь пролил на императорской службе. Дома устроили праздник, с таким же, как у мореплавателей, легким летним вином, с фруктами и сладостями. А Горану стало вдруг грустно. Он понимал, что скоро придётся им расстаться, что ждал он только вестей из Ондовы, а теперь в этом солнечном раю ему не место. Рядом с Ольгердом — не место. Ни один из тёмных не пойдёт за своим Высоким лордом, пока рядом с ним стоит светлый. Тот самый, демон ночи Света, которого, оказывается, все слишком хорошо помнят. Ольгерд тоже притих, стал смотреть на Горана так, как глядят, желая запомнить, или прочесть мысли, или же, напротив, сказать что-то без слов. И Горан подумал, что, наверное, это и есть прощание. Назавтра Ольгерд куда-то пропал. Горан гулял по саду с Оаной, играл в кости с Оньшей, а тому мешала челка, за которой он пытался спрятать подбитый глаз. Вышел во двор поразмяться с мечом, позвал себе в противники Сигвалда, с удовольствием отметив его опухшую скулу и разбитую губу. К вечеру все же пошёл к Ольгердову секретарю, но тот ничего не знал или же не желал говорить. Горан попытался заглушить тревогу ревностью: его тёмный ушёл, не предупредив, к тому же поднял щиты, чтобы никто не смог прочесть его чувства. А значит, ушёл он на свидание. Половина тёмного Авендара нашла приют в Анконе, конечно, повстречалась Ольгерду какая-нибудь вдовушка, молодая и красивая, знакомая ещё по довоенным балам и театрам. Она ничего не знает о том, что случилось с Ольгердом, ее стесняться не надо… Но тревога не стихала, и душно становилось в опустевшем особняке, и резали нервы нестройные звуки лютни. Какие бесы Бездны нашептали его тёмному учить Оану музыке? Впрочем, все равно, лишь бы вернулся. Пусть нетрезвый, пахнущий бабскими духами и бессовестной случкой, лишь бы вернулся, Горан и слова не скажет… А когда уж собирался отправиться на поиски, надел дорожный костюм, подпоясался мечом, нашёл плеть и метательные ножи, подошел к нему вдруг Фродушка. И сказал, пряча глаза: — Лорд Горан, лорд Ольгерд велел мне привести вас. Он ждёт вас в назначенном месте и очень просит поторопиться. — Что это значит? Я никуда не пойду, пока ты мне все не объяснишь! — разозлился Горан. — Пожалуйста, лорд, просто доверьтесь мне! Как только мы придём, вы сами всё увидите. Так захотел лорд Ольгерд, и я не имею права вам сказать, только могу попросить, — заныл Фродушка. Горан сдался. Как же, не пойду. Только что сам готов был бежать в ночь куда глаза глядят, а тут, главное, не пойду. Пошёл, конечно. Сначала ехали верхом, далеко, к самому порту. Оставили лошадей на конюшне большой таверны, причём Горан с некоторым облегчением увидел в соседнем стойле вороного текинца Ольгерда. Пошли пешком по местам неожиданно пустынным, какие нечасто встретишь так близко от порта, поднялись по довольно крутому косогору к самой городской стене и вскоре достигли белой башни, одной из двух, замыкающих вход в залив. Фродушка постучал в дверь, его окликнули, он назвался. Дверь отворилась, и молодой парень в кирасе городской стражи молча дал Фродушке связку факелов. От круглой площадки на первом этаже башни вела вниз крутая и тёмная лестница. Фродушка зажег факел и протянул его Горану, тот только фыркнул и скастовал сферу. «Простите, я позабыл», — пробормотал тёмный дурень, но свой факел всё же не бросил, понёс вниз по лестнице. Чем дальше спускался Горан по выщербленным ступеням, тем яснее становилось чувство опасности, не смертельной, а другого рода, неясного, неправильного. Видимо, Фродушка вёл его в засаду. Тёмные Анконы, у каждого из которых имеются к нему свои счёты, решили объединиться и расправиться с чудовищем ночи Света. И пусть. Он вдруг решил. Он не поднимет на них оружия: ни магии, ни клинка. Он попытается им объяснить. Не для того, чтобы они простили его, нет. Он просто расскажет о невыносимом стыде за себя и за других. За Архимагуса, за Дамиана, за то, что они — одного рода, светлого. Расскажет о Милане, об ондовичской оккупации, о том, какой стала Рондана. Пусть только дадут ему сказать, пусть сначала выслушают, а уж потом он примет их правосудие, каким бы оно ни оказалось. Так решил Горан, и страх пропал. Спуск наконец закончился. Они оказались перед дверью тёмного дерева, окованной железом. Фродерик толкнул дверь, пропуская спутника вперёд. Горан шагнул во тьму.