Да будет тьма

Казалось бы, много ли надо умения, чтобы насадить три головы на колья? Оказывается, много. Пока загонял эти колья в землю, разодрал ладони до костей. А после того и головы оказались скользкими от крови, и он как будто всё оглаживал их седые и светлые волосы, впалые щёки, бледные лбы. Но как-то всё же справился. Три головы глядели прямо на его шатёр, пострадавший в ссоре с Ольгердом. Три головы служили предупреждением каждому ронданцу, тарнажцу и данорцу: возврата к прошлому нет. Рондана возродится чистой и свободной от предательства. Или погибнет. Люди смотрели на него со стороны со страхом, с удивлением. Не испугался только Фродушка, схватился за его ладони, вытащил занозы, замотал полотном. Прочёл целую нотацию о том, что сильнейший маг и лучший воин их войска не сможет завтра ни заклятия наложить, ни за меч взяться. А Горан глядел на него и думал: «Неужели он и вправду подослан? Неужели все мы стали частью какого-то более крупного плана, призванного прогнать ондовичей и возвести на престол данорского принца?» Спросить не у кого. Те, кто мог бы пролить свет на эти политические интриги, глядели на его шатёр с грубо оструганных кольев. Он поехал в данорский лагерь, ещё не совсем оправившись от удара Молота Тьмы. В глазах двоилось, руки подрагивали, и во рту собиралась солёная и вязкая жижа. Но ждать он не мог, ни одного мгновения, ни одного удара сердца. Потому что, пока топтали землю эти трое, не было ему прощения. Не было на земле ни Света, ни Тьмы, ни победы, ни правды, ни свободы, пока жили эти трое. На верную смерть шёл, чтобы отомстить не за Ольгерда даже, за себя. За Милану и дочек, у которых украли и детство, и семью, за девочку Малку, что выбрала Горькое Слово, за Чёрного Лиса, погибшего в чужой войне. За двоих мальчишек, сыновей той толстой тётки, что набросилась на него в Анконе… За то, что руки его навечно в крови, а вместо сердца — воющая Бездна. Но и за Ольгерда тоже, чьё тело оправилось от мук, но душа носит шрамы такие глубокие, что может чувствовать лишь боль… За то, что Архимагус использовал его, как используют волкодава, натравив его на зверя по собственному выбору. Он встретился ему первым, Архимагус, и, видимо, понять ничего не успел. Горан задушил его Воздушной Петлёй, бросил смертельное заклятие небрежно, спрыгивая с седла, ни на что не рассчитывая, а лишь повинуясь инстинкту. А заклятие это оказалось таким сильным, что пробило щиты старого мага, как сталь пробивает бумагу. Старик ещё катался по земле, до крови раздирая горло, когда Дамиан и Чужак атаковали Горана. Чужак бился хорошо, и Горану пришлось бы тяжело, не будь Дамиан таким трусом. Но его прежний приятель думал лишь о собственных щитах и прятался за спиной Чужака, и в конце концов Горан перерезал ему горло Лезвиями Тьмы, чтоб не ударила в спину ядовитая гадина. Оставшись один на один с Чужаком, почувствовал ещё чьи-то удары, отражённые щитами. Детский голос отдал команду. Атаки прекратились. Прочные щиты Чужака приняли удар Копья Света, но взвились в вечернем воздухе кровавые петли Бича Агни, и Чужак дрогнул. Белая Молния завершила дело. Когда Горан отсекал головы, ему никто не мешал. Лишь потом, уже направившись к коню, заметил он богато одетого высокого и худого мальчика с узким лицом и взрослыми глазами. Проговорил, едва кивнув: «Князь…» Получил в ответ такое же сдержанное: «Пресветлый…» Ему позволили уйти. Кто-то протянул ему мешок, куда он сложил головы. Кто-то держал повод его коня, когда он садился в седло. Ему было всё равно, зачем князь оставил его в живых. Завтра будет битва, в которой он погибнет. Тёмная армия не придёт. Они могут победить и без тёмных, но он, Горан из рода Велимиров, из этой битвы не вернётся. Когда Фродушка закончил с его ладонями, он вышел из шатра, сел у порога, стал смотреть на яркие майские звёзды, на огни костров, мерцающие во тьме. Подошёл Фарн, сказал, что видит огни ондовичского лагеря. Они совсем близко. Завтра будут здесь. Горан и сам это знал. Позвал Касю, велел передать всем вестунам: «Враг близок, возможно ночное нападение. На постах не спать, за частоколы не шляться». Сон не шёл. Он не думал о своём тёмном. Запретил себе думать о нём. Думал о том, что Оане тёмный мстить не станет, ведь она ни в чем не виновата. Возможно, она и дальше будет жить на красивой белой вилле на берегу тёплого моря. Ей скажут, что её отец погиб за родину, а что может быть лучше такой доли? Снадобья Фродушки теряли силу. Руки наливались болью, острой и тяжёлой. Он вспомнил, как летел через метель, загоняя и коней, и самого себя, от того, что почувствовал боль Ольгерда. Сейчас он не чувствовал ничего. Его тёмный поднял щиты. А он, Горан, этого не сделал. Интересно, а Ольгерд сумеет понять, как больно ему сейчас? Нет, он не станет слушать. Он ушёл навсегда, обозвав его предателем. Майские ночи коротки. Полоска света тронула небо на востоке, как раз там, откуда придёт к ним смерть. Утром оказалось, что Оньша пропал. Видимо, уехал вслед за своим тёмным демоном. Ну что ж, может, и ему найдётся место в тёплой Анконе. Конечно, беспечный и добродушный дурачок отпустил старого слугу, пожалел. А тот оказался магом, сильным и хитрым, с такими прочными щитами, что им и в голову не пришло, что старый слуга не так прост. Впрочем, кто смотрит на слуг? Кто пытается пробить щиты старика, который варит тебе водянистую кашку и разжигает огонь в камине? Горан спросил у Фродушки, вновь занявшегося его руками: — А ты почему остался? Тебе-то сам Творец велел уйти с тёмными. Скачи, может, ещё догонишь. Хороший врачеватель нигде не пропадёт, а уж в Анконе и подавно. — Я приехал к вам, к вашей семье, а не к лорду Ольгерду, — проворчал тёмная бестолочь. Да ещё и окрысился: — Не двигайте руку, вы мешаете мне работать! Ондовичи появились рано утром, с визгом и свистом окружили лагерь, растеклись по равнине грязной рекой. Попытались с ходу атаковать лагерь с юга, как и предполагал Ольгерд, но подъем там оказался хоть и покатым, но длинным. Маги-огневики сделали своё дело, и атака захлебнулась. Горан отдал приказ: «К оружию». Как только начнётся настоящая атака, они будут готовы. А часом позже из лагеря тарнажцев прискакал большой отряд, все в одинаковом чёрном доспехе, все со значками Чёрного Лиса. Привёл отряд Лаутар, ближайший друг и соратник Лиса. Горан встретил его как товарища, а тот вдруг отвёл глаза и сказал неприятное: — Лорд, я принёс плохую весть. Генерал Илларейна отдал приказ: тарнажское войско в бой не вступит. — Как так? — не поверил своим ушам Горан. — Генерал сказал, что у него приказ императора — действовать только наверняка, без лишнего риска. Что наше войско и так уже понесло значительные потери, большие, чем ронданцы. Что без армии Анконы силы неравны и победа маловероятна. — Силы примерно равны, и у нас лучше позиция. На Лимрее и того хуже было. — Тогда ещё жив был наш принц, — опустил голову тарнажец. — Теперь спорить с генералом некому. Помощи от Тарнага не будет, лорд. — Ну что ж, — пожал плечами Горан. — Значит, и слава победы достанется только нам. Да и торговые обязательства тоже можно не выполнять. Удачи вам, Лаутар. Можете возвращаться. — Мы останемся с вами, лорд, — заявил тарнажец, снова удивив Горана. — Нас меньше сотни, но все мы — опытные воины. Личная гвардия принца. — И почему же это вы решили своего генерала ослушаться? Снова Лаутар потупил очи, будто девушка. Но ответ его Горану понравился: — Наш принц хотел бы этого. Он сам пришёл бы к вам на помощь. — Благодарю, — кивнул Горан, принимая ответ. Он понял гвардейцев прекрасно. Они винят себя в смерти принца и теперь желают восстановить репутацию. Смыть вину кровью. Доказать всему миру и прежде всего себе, что они не трусы. — Будете моей личной гвардией. Имейте в виду, что это самое опасное место на поле боя. Лаутар просиял, на мгновение напомнив Горану Лиса. Между тем ондовичи атаковать не собирались. Окружили их позицию, череду пологих холмов, спустились и в лощину с ручьём, принялись устраивать свой лагерь. — Они хотят, чтобы мы атаковали первыми, — высказал предположение Лаутар. — Возможно, так оно и будет, — согласился Горан. — У нас есть еда, но нет воды. День-другой и мы начнём страдать от жажды. Тогда нам и придётся идти в атаку. — А может быть, они всё же потеряют терпение и атакуют первыми? — высказал надежду тарнажец. Горан лишь плечами пожал. Ему было всё равно. Он просто хотел, чтобы всё это поскорее закончилось. Но он всё ещё командовал этой армией и отвечал за каждого на этом поле. Офицеры собрались в его шатре к вечеру. В пологе зияли опалённые дыры, оставшиеся после тёмной атаки. Чужие слуги разливали вино. Новости обсуждали всё больше плохие. — Армии из Анконы не будет. Это всем понятно? — Генерал Илларейна приказал тарнажцам оставаться на позициях. Он вступит в бой только в том случае, если мы и без него будем верх одерживать. — Данорская и Ронданская армии разделены на два лагеря. Ондовичи уже заняли этот перешеек между нами. Могут стихийники что-либо сделать? Землю поднять, вал какой-нибудь насыпать? — После вчерашнего мы потеряли примерно четверть Данорский армии. Они отступили к Авендару, наши, между прочим, ронданцы. Данорцы остались. — Завтра нам будет нечем поить лошадей. Могут стихийники вызвать дождь? — Вы думаете, что мы, стихийники, прямо боги какие-то? — Можно послать отряд к ручью… — Зря только людей погубим… Дождя стихийники не обещали, но, пристыженные, всё же взялись за дело. Горан объявил боевую готовность и не ошибся. Когда над холмами заклубились тучи, засверкали молнии и первые тяжёлые капли упали на землю, ондовичи пошли в атаку. Полетели за частокол тучи стрел, поднялся ветер, потекли по склонам холма огненные ручейки. Страшно хотелось взять в руки меч и встать в строй на южном склоне, где враг уже проломил частокол и стена конской и человеческой плоти уже столкнулась со стеной щитов и пик. Но он заставил себя оставаться на месте. Столбы огня отбрасывали всадников назад, Бич Агни кровавым росчерком разрубал и людей, и лошадей, Лезвия Тьмы скашивали целые шеренги. Горан чувствовал силу как никогда прежде, но была она недоброй, кровожадной, ему самому противной. К вечеру дождь всё-таки пошёл, весёлый, шумный весенний ливень. К вечеру битва утихла сама собой. Ночью ондовичи атаковали данорский лагерь, но союзники оказались к бою готовы, и атака захлебнулась. Горан даже вмешаться не успел. А наутро предстала их глазам невероятная картина: ондовичский лагерь пришёл в движение. Деловито сворачивались шатры, седлались кони, выстраивался на столичном шляхе основательный обоз. К обеду примерно половина вражеской армии была уже на марше. Снова собрались в Горановом шатре полководцы, весёлые и оживлённые. Мелкий дождь всё ещё барабанил по полотну, смерть от жажды откладывалась. — Эй, — смеялся Фарн, — ну, признайся, Темидан, стихийники тут ни при чём, дождь сам по себе пошёл! Как нередко бывает в начале мая! — Господа мои, вестун из данорского лагеря передаёт: «Князь назначил нового воеводу. Это магнат Раендан. Он считает, что шад разделил войско: повёл половину на Авендар, а половину оставил, чтобы держать в осаде нас. Надо атаковать!» — А без магната мы бы не догадались, — фыркнул Эрхан. — Это не передавай, — приказал Касе Горан и оборвал всеобщее веселье. — Я знаю шада, хоть и не лично, понаслышке. Не верю я, чтоб он такую глупость устроил. Всё, что нам остаётся, это перебить оставшихся, а потом ударить в тыл тех, кто будет штурмовать столицу. Неужто он этого не понимает? Нет, други мои, это он хочет, чтоб мы в атаку пошли, выманить нас с хорошей позиции, завязать в бою, а потом и ударить туда, где слабое место… Порешили ничего не предпринимать, сидеть в лагере. А к вечеру Фарн сообщил, что войско, ушедшее на запад, стало лагерем за рощей всего в пяти лигах от Велесова поля. Осталось оно там и наутро, явно выжидая, к столице не двигаясь. Правда, не по-весеннему густой туман мешал магу разглядеть чужое войско. Всё было расплывчато в то утро, неясно, и серо, и холодно. Горану бы обрадоваться, что разгадал план врага, что не попался в ловушку. Но радости не было, только одна усталость. Спать он не мог, есть не хотел, вино не приносило хмеля, только горькую тяжесть и тупое раздражение. Хотелось плюнуть на всё, и бросить людей в бой, и броситься самому, взорваться одним огненным шаром, Бичом Агни взлететь в небо, обрушиться на землю Ледяным Градом. И пусть другие подбирают осколки и строят из них что придётся. Хотят — Рондану, хотят — Ондову, да хоть саму Бездну со всеми её демонами. Его тёмный не раз говорил, что век мага долог. А он и до сорока не дожил, а как же умаялся, Силы Света! Как же запутался, как заблудился в этом вечном тумане. Но остался ещё один, последний долг, не отдав которого, он не может уйти, осталась ещё одна битва, самая последняя. Вражеское войско вернулось к вечеру, когда понял шад Шайямал, что хитрость его разгадали. Огни огромного ондовичского лагеря тусклыми багровыми пятнами просвечивали сквозь туман. А поздно ночью на западном крыле вражьего лагеря загорелись совсем другие огни. Они плясали и бросали в небо снопы искр, и в рёве огня слышались крики, и звон оружия, и стук копыт. Горан растолкал сонную Касю, та похлопала глазами, посидела неподвижно, а потом огорошила: — Воевода Раендан велел сделать вылазку. Князь гневается. Говорит, что их всех перебьют. И перебьют. И правильно сделают. Но терпение Горана тоже подошло к концу. Он велел седлать коня. С сотней гвардейцев Чёрного Лиса выехал из лагеря. Дюжина магов-огневиков, не дожидаясь приказа, выскользнула за частокол следом за ними. Ехали вдоль холмов сколько возможно, пока не заметили их ондовичи. С визгом бросились к ним чужие всадники, чёрные на чёрном, и с визгом покатились по земле, прибитые Ледяным Градом. Засвистели в темноте стрелы, и кто-то упал с криком, и закричала раненая лошадь, и Горан пустил несколько огненных шаров наугад, в дальний конец чужого лагеря. Там тотчас же вспыхнули войлочные шатры, закричали люди. Его огневики поняли задумку, отблески пламени заплясали в ночи, сразу несколько костров вспыхнуло во вражьем стане. Стрелой железной и огненной прошли по склону холма, на полном скаку врубились в сечу. Визжали раненые лошади, кричали люди, звенела сталь, а на смену мёртвым врагам приходили новые, но всё же они успели. Стеной огня заслонил Горан горстку ещё сражавшихся данорцев, стеной стали закрыли их тарнажские гвардейцы и отстояли, спасли. Вернулись в Данорский лагерь, посчитали потери. Горан удивился, какой малой ценой обошёлся им ночной рейд. Только вот данорских храбрецов осталось в живых немного. — Так мы их хоть расшевелили! — горячился новый командующий, молодой темноглазый парень в простом кожаном доспехе. — Вот увидите, завтра они пойдут в атаку! А то что нам здесь сидеть? Скоро своих же лошадей есть начнём! Ладно, дождь пошёл, хоть немного воды набрали. Но у нас лошади, чем их поить? Это мы здесь, как в осаде, на этих холмах, а у ондовы — свобода! Посылай фуражиров во все концы, привози скот, зерно, лошадей! Горан ничего не ответил. Не хотелось ему ничего доказывать и объясняться не хотелось. Лишь велел вестуну передать в ронданский лагерь: они здесь, у данорцев. На утро — полная боевая готовность. Наутро все решится. Ему отдали чей-то шатёр, откуда наспех вынесли вещи. Он посидел там немного, допил кувшин вина, глядя на неяркие всполохи костра за плотным полотном. Вышел прочь, поднялся на самый гребень холма, откуда открывался вид на все три лагеря — пригоршни неярких огней в ночи. Снова спустился на землю туман, полным облаком накрыл лощину, погасил огни ондовичских костров. А над головой горели звёзды, и висел в синеве тонкий серп луны. Какая дорога привела его сюда, на вершину этого холма? Горан не знал. Знал только одно: где-то сбился он с пути. Ведь даже умирать теперь придётся среди чужих. А в тумане шевелились тёмные тени, собирались грозной тучей… Горан вскочил, бросил горсть огненных шаров, они взорвались за частоколом яркими искрами, не долетев до цели. Заорал во всю глотку: — К бою! Оружие к бою! Успели взяться за оружие, оседлать лошадей, встать в строй. А вот отстоять частокол у южного склона не смогли. Ондовичи закинули крючья на верхний край частокола, потянули конями, и с грохотом пали деревянные стены, не такие уж и прочные. Лавина хлынула в пролом. Горан сорвал бинты, потёр липкие от крови ладони. Особая магия рвалась из рук. Как гной из воспалившейся раны, выпускал её Горан, магию крови и слез, горечи несбывшихся надежд, магию гнева и боли. Она не взлетела в небо Копьем Света, она змеёй поползла по земле, убивая мгновенно, оставляя за собой только пепел. Горела и плакала земля, и отвернулась луна, закрывшись облаком цвета старой крови, и раздумал вставать рассвет. И даже маги-огневики сбежали от него подальше, туда, где горит правильная магия и правильно убивает. Лишь тарнажская гвардия осталась подле него, ведь им и бежать было некуда. Отступили ондовичи, оставив за собой пологий склон, усеянный чёрными холмами. Тогда магнат придумал хитрость: разобрать по брёвнам ненужный уже поваленный частокол. И когда уже при полном свете дня новый строй ондовичской конницы показался на склоне холма, данорцы столкнули эти брёвна вниз, а огневики ещё и подожгли катившиеся по склону смертельные копья. Тогда ондовичи пустили в ход луки. Сотни стрел взвились в воздух. Горан не умел вызывать ветер, только огонь. Стрелы сгорали, стрелы пронизывали стену огня, стрелы убивали. А потом ондовичи снова пошли в атаку. Их встретила стена щитов, поднявшаяся на месте частокола, хищными жалами выдвинулись перед щитами длинные ударные копья. Дрогнула земля, когда первые ряды ондовичской конницы столкнулись с данорской фалангой. А битва уже охватила всю гряду холмов. Горан видел, как пылал ронданский лагерь, где ондовичи казались чёрной саранчой на склоне холма. И не было рядом Фарна, чтобы увидеть всё полотно, нарисованное кровью и огнём, и куда-то запропастился глупый вестун, а вот Кася осталась бы рядом, и дрогнула данорская фаланга, и лишь Белая Молния, будто паутина, охватившая врагов, дала пехоте время снова сомкнуть щиты. Время близилось к полудню, когда захлебнулась ондовичская атака. Враг отступил. Горан тяжело опустился на землю. Он не жалел силы, и теперь её осталось немного. Может быть, на две огненные стены. Может быть, на десяток шаров. Кто-то принёс ему флягу. Руки дрожали. Крепкий эль пролился на кольчугу. А рядом вдруг оказался мальчик-князь в аккуратных, сделанных по росту доспехах с тонкой золотой насечкой. Горан хотел встать, но мальчик положил ему на плечо руку. — Сидите. Горан протянул князю флягу. Тот хлебнул, вернул. Сказал: — Я хочу драться. — Нельзя, — покачал головой Горан. — Вот и магнат говорит, что нельзя. Но ведь нужно. Ведь мы не победим, да? Мы все погибнем? Так это по-детски прозвучало, что дрогнуло что-то в груди, будто проснулась струна, давно оборванная. — Отчего же? Велите ваших драконов наладить. Они ведь огнём плюются, не так ли? — Я уж велел. Так мне сказали, что дождь намочил огненный порошок и, пока он не просохнет, драконы пламени не извергнут. Чего-то подобного Горан и ожидал. Где это видано, чтобы без магии кастовать огненные шары? А проходимцев и среди людей хватает, и среди магов. — Вот что мы сделаем, князь, — тяжело вздохнул Горан, поднимаясь. — Сейчас позовём вашего вестуна, пусть он свяжется с Касей. Соберём сотни четыре воинов: конных, тяжелых латников. Наилучших. Поскачем в ронданский лагерь. С помощью Творца пробьёмся. Там нас встретят. Там есть у меня один тёмный маг. С ним на пару мы откроем вам портал. Можно в Авендар, но лучше в Анкону или Леонвар. И вы уйдёте. Подумайте, кого ещё хотите взять с собой: верных людей, воинов. И золота прихватите, оно вам повсюду пригодится. — Не получится, — с сожалением проговорил мальчик. — Ведь мне ещё княжить, если не в Рондане, то в Даноре. А как я после этого буду править? — Вздор, — ответил Горан. — Кто поражения не терпел, тот войны не знает. Отлично будете править, не хуже других. А князь вдруг спросил, указывая куда-то вдаль: — Что это? Почему они уходят? «Эх, Фарна бы сюда!» — только и успел подумать.