Волчья колыбельная

Дан       Смывая с чужого тела следы крови и очищая раны, затягивающиеся на глазах, не чувствую отвращения или страха. Только голод. Всепоглощающий, животный, неуправляемый, грозящийся выйти из-под контроля в любую минуту. Ненавижу это в себе. То, которое, как бы ни старался, не могу подчинить. И Вик это чувствует тоже. Хмурит тёмные брови, всматривается всё ещё мутными от боли и усталости глазами, изучает, скользя по коже теплеющим взглядом, и сам понять не может, почему возбуждается, пытается прикрыть стояк, неудачно поворачивается, коснувшись головкой моей щеки, забавно смущается и, психанув, заворачивается в полотенце.       Впервые в жизни не стараюсь понравиться или вызвать интерес, наоборот активизирую все блоки, надеясь, что получится так же, как и со зверьём недавно, но выходит наоборот, его разносит сильнее, розовеют скулы, и темнеет взгляд, он часто дышит ртом, привалившись спиной к стене, и с некой опаской косится в мою сторону.       Видя его таким, буквально источающим секс в каждом движении, самого непонимающего, откуда в нём это, и видящего, как перенимая его состояние, начинает накрывать меня, не выдержав рычит (натурально рычит, блядь!), а у меня усмешка с губ не сходит, коварная, плутовская, такая, что бесит его, и это он не скрывает тоже.       — Что за бесячьи фокусы? — сжав рукой пах, стекает на корточки, я остаюсь стоять там, где был, знаю — он сам подойдёт, если попробую я — не дастся, слишком гордый, а я тогда уже спрашивать не буду.       — Тебе кажется.       — Не кажется, — упрямо мотает головой, сжимает ладонь на паху крепче и протяжно, совершенно по-блядски стонет, сам же пугается и сам же злится. — Как ты это делаешь?       — Предлагаю выпить!       — Тебе жить надоело? — пока не понял, что он имел в виду, но фляжку достал оперативно и, отхлебнув, протянул ему. — Поможет расслабиться.       Долго стою с протянутой рукой, прошу, требую, предлагаю, не разрывая зрительного контакта, и в какой-то момент, когда пожар внутри перестает греть, а начинает сжигать, он делает шаг, забирает фляжку и, припав ртом, делает жадные глотки. Под такой дозой взорвавшегося адреналина не уверен, что даже спирт почувствовал. Руку убирает порывисто, пойло летит на пол, а я уворачиваюсь в последний момент, почувствовав, как острые когти царапнули бок. Когти?       — Как ощущения? — спрашиваю чисто с научным интересом, Вик ухмыляется белозубо, чуть вжав голову в плечи, медленно идёт на меня.       Мне нравится его сильное тело, и то, что с ним можно сделать, но сейчас все планы идут через одно место, потому что его голод сильнее, и даже несмотря на мой обширный жизненный и сексуальный опыт, даже у меня подкашиваются колени, вижу, как сейчас я не слабо выхвачу.       Захват на шее цепкий и властный, дыхание пережимается в горле, и жёсткие пальцы не пускают его в лёгкие. Вик легко отрывает меня от пола и швыряет об стену, следом придавливая собой и заламывая руки за спину. У него меняется цвет глаз, и по коже струится холодок. Страха нет. Есть интерес, а ещё возбуждение, которого давно не чувствовал. Не то сжигающее, ранящее тебя, с которым не удаётся бороться, а настоящее, желанное, и влечёт меня именно к этому… полукровка, что ли?..       Запрокинув голову, хватаю глотками воздух. Вик наклоняется, касаясь губ, и словно сам пугается, что творит, досадливо кусает за нижнюю, оставляя кровоточащую рану во рту.       — Зверьё, — ухмыляюсь в лицо, сползаю ниже по стене, коленом нажимая ему на пах, и следом теряю ненадолго обзор, от толчка в грудь и тесного контакта со стеной.       У него обжигающе горячее тело, словно температура на порядок выше, чем у человека, а ещё ему больно, не физически, нет, здесь его раны почти перестали ныть, а все мысли сошлись в навязчивой идее получить своё, страдает морально, находясь словно за барьером, не в силах себя контролировать. Намеренно не останавливаю, хотя мог бы, хочу знать, на что он способен, и просто, чёрт возьми, его хочу, чувствовать в себе, впитать его жар и ярость…       — Бля… — хрип вместо внятного мата. Вик роняет меня грудью на небольшой стол, сметая с него остатки утвари и что-то, разлетевшееся на осколки и очень легко бьющееся. Тяжело наваливается сзади, сдирая с меня штаны, тащит к себе, не нежничая и утыкается головкой мне между ягодиц.       Перехватываю его руку, опускаю себе на пах, давая понять, что готов, что хочу, что позволяю, а то больно его дрожь становится болезненной, а вместо дыхания сплошной рык, от которого сам начинаю вибрировать.       Собственное тело подстраивается под желания партнёра, ему плевать как, лишь бы получить удовольствие, и это в себе я тоже ненавижу. Вик       Меня начинает охватывать неистовый жар: вполне естественно, что молодого парня мучает сексуальный голод, но у этого прихода другая природа. Он разбужен во мне настолько властно и бесцеремонно, словно разложен сложный пасьянс — каждое ощущение накатывается яркой новой волной, бьёт куда-то в центр нервной системы, и каждая — сильнее предыдущей… лавой по коже… И встал у меня не на мужика, а по велению неведомой силы. И меня самого уже почти не осталось: покоряюсь, позволяю вытянуть наружу всю дикую необузданность, хотя сам не уверен, чем закончится эта игра. Ведусь на разогрев… не сдерживая рычания и хруста в суставах, темнота балансирует у самой крайней черты… вот-вот шагнет наружу, просочится через глаза, и тогда этот манипулятор ощутит на своей шкуре результат приворота. По-другому даже назвать не могу… хочу одновременно обтереться и вылизать с ног до головы, чтобы пах только мною… и был моим, а потом оттрахать горячо и грубо, чтобы стоны и выдохи разрывали горло, и выгибался подо мной задом кверху, как сука… нет… не хочу… как… хочу всего без остатка, выглаживать ладонью от плеч к пояснице, сминать тонкую кожу, оставляя алые следы от пальцев, прикусывать основание шеи до сладкой дрожи, пока поршнем хожу внутри него, не в силах прийти в себя и остановиться.       Алкоголь поступательно обжёг губы, глотку, пищевод, но он не действует на меня, как на других. Очевидно, сказывается постоянная протрава организма всевозможной химией, которую уже употребляю, как соль и сахар. Кофе меня больше возбудит, чем виски, хотя сегодня моим наркотиком стал этот… Хватаю грубо, швыряю на стол, сбрасывая две миски и стакан, что-то разбилось… если наступим, пойдёт кровь… Кровь… Зверею… накрывает с головой… Вот оно! Рёвом через горло и испариной сквозь поры. Теперь… держать Дана лицом в стол, чтобы не видел, как выглядит моя темнота. Быстрее бы толкнуться в горячий податливый проход. Какого органа… податливый?! Тянет мою руку себе под живот, пытается оглянуться, не позволяю, сжимаю затылок, и неожиданно для себя надрачиваю каменный член чужого мужика. Плюю себе на пальцы — слюна вязкая, тягучая, её неожиданно много — провожу ими между ягодиц, немилосердно вгоняю. Бля… выгибается, подаваясь назад, почти насаживается на пальцы. А пусть больше ни на что не надеется, чёртов идиот… наваливаюсь всем телом и украшаю первым укусом плечо, влажно провожу по следу языком, по проступившим алым капелькам под глубокий вкусный стон, вхожу резко на всю длину и впитываю содрогание. Ты даже не знаешь, насколько зверским бывает мой голод… Следующий жестокий укус, как и атаку члена, встречаешь слишком довольным криком, даже не пытаясь скрывать, с каким мазохистским нетерпением ты этого желал. Так вот… я не разочарую, из-под меня не выползешь просто потому, что кончил, пока не наемся… этим телом. Молись, чтобы хватило игры клыков по коже… Хотя кто из святых существует для нас?       Удовольствие через всполохи боли, танцы на стёклах, нетерпение дрожащих бёдер. Мокрые от пота, смешавшие горловые звуки и рычание… ты подходишь моему члену слишком идеально, а я достаю наружу всю твою порочную развращённость, даже не зная, что способен на такую яростную страсть. С яйцами бы влез, а так… трусь о спину, по свежим следам исступления, горячо вылизываю шею, по-собачьи заливаю слюной… в первых позывных острого оргазма делаюсь грубее и злее. Начинаю дрочить тебе, даже не смочив ладонь… вскрикиваешь и передёргиваешься от новых ощущений, сжимая внутри так, что едва не спускаю махом. Распятое на столешнице, ходящей ходуном, татуированное тело крышесносно… картинки словно оживают на коже, бесстыдно и жадно алеет растраханный вход… твой стон сладок… на искусанных губах кровь, но облизать её — значит позволить увидеть… Смотрю, как маньяк, на игру мышц на сильной спине… провожу когтями до поясницы, потом бархатным языком по свежим царапинам… взрыкиваю… срываюсь на бешеный темп, под пошлые шлепки и стоны.       Дан ни разу не попытался меня остановить, словно дикость и жестокость то, чего ему не хватало в сексе. Но дело не во взаимовыгодном процессе совокупления. Тут другое… мы насыщаемся друг другом, будто совпали каждой гранью плоти… даже сильнее… срослись нервами, и его уже чувствую продолжением себя, усмирившим звериное бешенство, вытерпевшим сильную разрывающую боль и укусы, до сих пор принимающий и при этом наслаждающийся… Чувствую, как почти одновременно подбираемся к выплеску. Он, несмотря на возбуждение, измучен ожиданием, уже толкается в мою руку, и там израненное «внутри» распаляет сокращением мышц. Ещё несколько неистовых толчков, Дан кончает кипяточными брызгами под невероятный по интонации «ммма-а-ах-х», нагоняю с разницей в один вздох… хватает сил вынуть член и выплеснуться на влажную спину. Иначе была бы сцепка. Настоящая, качественная… Смотрю сверху на светлый поджарый зад, облизываюсь, сминаю одну половинку.       — Ты же не хочешь сказать, что это всё? — хрипло спрашивает Дан и потягивается.       — А тебе мало? — собственный голос кажется чужим и не уверен даже, что я — это все еще я, скорее какая-то часть меня, которая к парню тянется и слышит его голос, отвечает.       — Я хочу ещё, — произносит упрямо, сам едва стоит на ногах, поддерживаемый моею рукой под животом, — если сейчас остановишься, тебе будет больно, — голос сорванный, хрипловатый, кажется урчанием в собственном рыке. Припадаю к его спине, утыкаясь носом в шею, жадно тяну горько-терпкий запах, возбуждаясь по новой, только… ещё сильнее. Страх начинает душить, хорошенько сжав горло, несмотря на запредельную температуру тела, руки холодеют, что-то тянет из меня все жизненные силы. Кружится голова.       — Я понял, откуда так тащит мокрой псиной, — расслабившись, откидывается мне на грудь, закрываю ему рукой глаза, не хочу, чтобы видел меня таким, он не к месту улыбается и кусает мои пальцы, совсем как заигравшийся щенок. — Забей. Это не важно. Просто трахни меня. Иначе… тебя трахну я.       Угроза кажется шалостью, вплоть до того момента, как у меня начинает раскалываться голова, и трещать каждая мышца, словно их вытягивают по одной из тела.       — Ну? — просит устало, руку опуская вниз и сгребая в ладонь мою уже затвердевшую плоть. — Не доводи до статьи…       Тьма всегда выбирала невест. Женщины ощущают нас и приходят на зов: а дальше раздаёт крупье-провидение. Может статься темнота поглотит её, а может сделает соломинкой, что потянет разум к возвращению. Только я, зная, насколько становлюсь бесконтрольно злым и жестоким, никогда не звал просто из похоти. Всю жизнь сознательно жил одиночкой после смерти Алисы, не стоял в очереди за скупым счастьем…       Дан недвусмысленно трётся задницей о мой стояк. Мало… ему мало… и мне… Провожу ладонью по лицу до горла, чуть сжимаю, поддушивая. Моя грубость — это привычка и блажь, он должен понимать — зверь никогда не полюбит, как человек. Он может поверить, неистово привязаться и быть рядом, но не любить.       Лижу солоноватую кожу на сильной шее, продолжая удерживать в руках, оборачивается, подсаживается на стол, широко разводя колени — смотрит в душу со странной улыбкой. А мне хочется смутиться и покраснеть, мне…       — Давай так. — хрипло шепчет и обнимает за шею, совсем не пугаясь. Поцеловать уже не могу, любая попытка оборачивается кровавыми укусами, но он лишь слизывает кровь с губ и тянется снова, доверительно отдавая себя госпоже-тьме. Беру его снова…       Спина Дана трётся по грубой столешнице, пока закинув его ноги на плечи, неистово долблю ненасытное тело. Стонет горячо и пряно, душу вынимая, а татуировки живут на медовой коже своей жизнью: двигаются, дышат, светятся. Он смотрит мне прямо в глаза, определяя теперь и навсегда нерушимость этих уз. Словно спаиваемся всем существом и сознанием. До очередного оргазма три глубоких толчка и два рваных выдоха… взлетаем выше облаков… сжимаю его до хруста, метя укусом чуть выше пробитого штангой и безумно меня заводящего розового соска… кричит в голос, не скрывая любви к боли, и обильно кончает. Помогаю ладонью, мучая и выжимая до капли — Дана трясет, глаза сияют, румянец полыхает на щеках, он жадно выпивает мою ярость до последнего глотка, не давая переступить порог бесконтрольного падения во тьму. И я остаюсь в этом мире впервые после подобного прихода. Разряжаюсь на судорожно втягивающийся живот, наваливаюсь, награждаю движением языка по линии ключиц.       — Ещё! — ноги обвивают мою поясницу, и на отдых милостиво выдаются десять минут, пока он любуется обескураженной мордой огромного молодого оборотня, рождённого ненавидеть и убивать всё живое. Если я продолжу — начнёт кровоточить, а вид и запах крови слишком мощный катализатор. Пристально смотрю в синие бесовские глаза, пытаясь дать название природе этого влечения, усиленно напоминаю себе, что передо мной мужик с красивым крупным членом, причём тот ещё гемор во плоти, или демон…       — Сдохнуть подо мной… не боишься? — рычу низко, теряя голос.       — После двух заходов? Пф! Считай тебе выдан безлимит — сколько продержишься, столько и получишь.       — Яйца бездонные?       — Нет… тьма во мне, — последнее выдыхает прямо в оскаленную пасть, — я, кстати, хочу тебя снизу.       — Похоже, бессмертный... — развожу ноги пошире, придирчиво рассматривая призывно пульсирующий, ещё не сомкнувшийся вход.       — Не знаю… Всё может быть. — нетерпеливо ёрзает подо мной.       — Будет больно…       — То что нужно. — бесцеремонно сжимает мой член, гоняя шкурку по самой головке. — Ну так что?       Вогнал по самые яйца без лишних слов под судорожный всхлип, наблюдая, как по бедру заструился кровавый ручеёк, задрав голову, взвыл и оскалился в опасной близости к его горлу. Дан тут же вдохом втянул опасную волну, а я впервые при виде крови не ощутил жар в глазах, только сожаление. Наглая, до одури счастливая мордаха откровенно бесила, разворачиваю Дана в прежнее положение, раздвигаю половинки задницы с диким желанием вылизать и подлечить — нетерпеливо лягает.       — Наверное, я всё-таки тебя трахну!       Отвечаю лающим смешком, похожим на кашель — горло уже огрубело и слов членораздельно пока больше не произнесу, а впереди ночь, и если Дан выживет, то пожалуй, соглашусь с тем, что мне повезло. Дан       Чердак трещит, как после жуткого похмелья. Состояние передоза плавно рассасывается по организму, и уже непонятно, где болит, а где искрит, чувствую себя электриком, которого током ёбнуло, вроде сам полез, а вроде как и больновато. Вик сидит у противоположной стены, низко опустив голову и обхватив ее руками. По виду — переживает.       С третьей попытки встаю, но вот бесшумно это сделать не выходит, ноющие рёбра прострелило болью и вместо дыхания протяжный болезненный стон, хотя уже почти всё заросло.       — Сидеть! — рявкаю на его попытку подорваться, ещё мне не хватало куриц-наседок, которые со мной носиться будут!       Вик послушно плюхается на задницу обратно и смотрит на меня, как на восьмое чудо света. Не люблю этот неловкий момент, когда он вроде как и не виноват, но, глядя на меня покоцанного, испытывает чувство вины. А я любуюсь. Впервые вижу молодого оборотня. Нет, я слышал, что где-то они есть, и не такого в мире полно, взять хотя бы меня… но это пока не важно… но чтобы настоящего и своими глазами…       — Тебе сколько лет? — спрашиваю осторожно, выпутываясь из одеяла и осматривая себя на предмет повреждений. Вроде не смертельно, заживает быстро, рана на шее только саднит.       — Уже можно, — рычит из своего угла и обиженно блестит глазами.       — Уже — нельзя, — не без сарказма, как назло между ног все стянуло и противно заныло. — Уже хватит, — из меня так и прёт улыбка, ну что поделать — перенасытился, теперь я добрый, хороший, просто чудо… — Возраст? — теперь с нажимом.       — Двадцать пять.       Что я там говорил про хорошего? Все, бля, кончился.       — Как, блядь, двадцать пять?! Пацан совсем. Малолетка!       — Эм… ты на себя посмотри. В паспорте сколько написано?       — В паспорте двадцать восемь, но с моими связями я там что угодно написать могу, каждые десять лет меняю…       — Что?..       — Что? — невинно хлопаю глазами, создавая наидебильнейшее выражение лица. Сук, спалился.       — По волчьим меркам сколько?       — По волчьим, — понял пацан, что секрет его больше не страшная тайна, упёрся в меня взглядом, скалится сидит, какие мы характерные, надо его ещё напоить, как жопа заживёт, и вспомнит, для чего она вообще нужна. — Шестьдесят.       — Все равно - пацан, — отмахиваюсь и, путаясь в одеяле, с трудом, но встаю. Кровь циркулирует по венам быстрее, регенерация идёт полным ходом, главное перетерпеть.       — Я бы так не утверждал, будь на твоём месте, — гордость взыграла или обида, или то и другое, но на ноги он все же поднялся и перестал изображать из себя мученика на исповеди. Помог мне выпутаться, молча налил воды, протягивая стакан, так то я чистый, видать позаботился заранее. Раны почти затянулись, зализывал, что ли… фантазия бурно взыграла, представляя, как он вылизывает каждую оставленную собой метку… как всегда возбуждение ударило в голову Вику, а не мне, что поделать, я пока не проголодаюсь к себе не подпущу, ещё бы это ему объяснить.       — Как я понял по твоему виду — искать убийцу тех двоих уже бесполезно, да? — молча кивает, тянет ко мне свои руки и намертво сжимает в кольцо. Я бы промолчал, но эта зараза вцепилась мне зубами в загривок, что чуть не заорал, ладно сдержался.       — Это ты так извиняешься? — выгибаю шею, с трудом разжимает челюсти, и прежде чем я успеваю закончить мысль, прижимается к губам. Целует непривычно мягко, слишком… да просто слишком не так, как должен, это выбивает почву из-под ног и переворачивает ненадолго мир вверх тормашками.       — Тебе надо уехать. Сейчас.       — Тебя забыл спросить, куда мне ехать. Блин, дышать нечем, пусти! — выбрыкиваюсь и отхожу на безопасное расстояние, Вик, как привязанный, идёт следом, и вот это уже реально напрягает, не привык я, чтобы моё личное пространство нарушали так нагло.       — Ты совсем не боишься умирать?       — Я совсем не планирую это делать здесь и в ближайшее время, так что будь спокоен, живым не дамся… если конечно ты меня сам не придушишь, — его щенячья нежность вызывает улыбку, и даже злиться не хочется. Такое чувство умиротворения длится секунды три, а потом резко, как обухом по голове, тревога и паника, и я начинаю её чувствовать раньше его, потому что Вик сначала непонятливо всматривается в моё лицо, ладонью приглаживая мурашки на спине, а уже потом сам понимающе усмехается.       — За мной? — вопрос вполне резонный, будь я на месте общины — тоже бы убрал свидетелей. — Или за тобой?       — Ты побудешь здесь, пока я не вернусь.       — Щас!       — Это не просьба, а приказ.       — Я старше по званию!       — Что?..       — Что?.. — кажется это уже было, язык мой-враг мой.       — Тебя не тронут, если я выйду сам. Со мной только поговорят.       — Расскажут, как нехорошо бросать раненых товарищей и пряник дадут? Вик, ты дебил? Тебя же в расход пустят! — ненадолго затыкаюсь, прислушиваясь, чувство опасности буквально звенит в ушах, и всё время хочется опустить руку на кобуру, которой нет. — Скажи, что я тебя не отпустил.       Ему не нравится моё упрямство, а ещё он давно просёк, хотя и не полностью, что силы физической в избытке, смогу дать отпор, да и дури в голове больше, чем заложено природой. Всё это стоило бы заткнуть подальше, но я не смог, чёртово беспокойство за него оказалось сильнее, и это он увидел, поэтому и разбираться не стал, принял решение за двоих…       Тишина оглушила, боль в области шеи и темнота, в которую проваливаюсь, как в вязкое болото…       Очнулся уже один.       Вырубил, сукан!!!