Волчья колыбельная

Дан       Просыпаюсь непривычно резко, хватаясь за голову и садясь на сбившейся простыне, тело, неготовое к резким нагрузкам, моментально отзывается тянущей болью. Шея ноет адски, прикладываю пальцы к ране, удивляясь, почему затягивается так долго, продолжая бедно кровоточить. Если это проделки Вика, то он за это получит, даю слово. К тому же, метки на меня ставить бесполезно, так же как и травить химией, и пробовать иные методы воздействия на крови, она выжигает всё, сама как отрава, да и я, похлеще яда, ничего хорошего принести не могу: одни неприятности. Кстати, о неприятностях, где мой оборотень?..       Сползаю с кровати, едва сохраняя устойчивость на ногах, в теле гуляет слабость, и кружится голова. Пережрал. Слишком много хапнул энергии, которая не усваивается, но чем дальше иду по коридору, тем больше прибавляется сил, всё, что не усвоил организм — выжигает злость: в доме были чужие!       Вика не нахожу, оно и понятно, забрали свои, мои бы не рискнули хозяйствовать на моей территории. Обхожу кухню, ванную, стою на балконе, проветриваясь, словно дитя, надеясь, что волк выскочит из шкафа, и моё беспокойство останется в прошлом. Но чуда не происходит. Чудеса вообще покинули меня много лет назад.       Звук сообщения встречаю нервной дрожью, заранее зная, что там указана дата и время, когда нужно явиться в отделение на доклад. Собираюсь поспешно, надевая всё чёрное, сам не понимаю: откуда это траурное настроение. Ну, забрали пацана свои, ну, накажут, не убьют же они его, слишком нужный сотрудник, или как там у них — член клана, а в клане своих не убивают, их перевоспитывают. Вик сильный, продержится, по крайней мере, я в него верю, но постараюсь ускорить процесс освобождения, мне он и самому нужен, хотя я по-прежнему не понимаю зачем так сильно.       На улице мокро и пасмурно, ночью шёл дождь, и сейчас эта влага осталась на одежде и волосах, неприятно раздражая сыростью. В отделении, как всегда, суета и беспорядок, кто-то орет, доказывая свою правду, кто-то молча всех ненавидит, прям как я. Это место невозможно любить, здесь ломаются судьбы, здесь болью пропитаны стены, а в воздухе, как с помойки, тащит отчаяньем, и хочется зажать нос, чтобы не чувствовать всего этого.       Я зашел в свой кабинет, который и моим-то не был, разделенный на три приблизительно равные зоны, на троих хозяев: Ирочка, вечно зарытая в бумаги по самую рыжую макушку, и Виктор — амбал из шестого отдела, делающий вид, что разбирается в программах, на самом деле оба приглядывали за мной в те редкие минуты, когда вынужден был сидеть за этим столом, заваленным папками, к которым не имею никакого отношения, и даже комп ни разу не включал. Виктор держал под столом ствол и шокер, Ирочка всегда носила в кармане препарат, от которого вырубает за семь секунд, но каждый раз они здоровались и прощались, когда приходил или покидал их. Их я ненавидел тоже. За лицемерие и вранье, особенно — за показное дружелюбие.       Время ближе к двенадцати, за дверью меня уже ждут и с радостью проводят. Залепляю укус пластырем, не хочу привлекать внимание. Закатываю рукава до локтей, без анализов не обойтись, а это значит, что снова будет тошнить от нехватки крови, снова стану слабее, а значит — злей.       — Давно ты не выходил на связь, — начальник отдела безопасности сидит за своим столом, отгородившись от меня парой метров свободного пространства. Я — на коленях, с заломленными за спину руками и сплевывающий кровь на его новый, только отремонтированный пол. По его указке с меня снимают наручники и помогают провалиться в кресло. Растираю запястья, часто моргая, возвращая нормальный обзор. Не люблю анализы. Совсем. Но тем не менее они берут кровь сколько им нужно. Лучше так, чем как раньше, запирая в комнате без окон и дверей на месяцы, проверяя сколько выдержу, ставя эксперименты и подсовывая мне подопытные образцы, не жалея пускать их в расход. Лучше так, чем снова убивать.       — Не было необходимости, — прокашливаюсь и стараюсь дышать ровнее.       — Мне не нравится, что ты отошёл от прямого задания и занялся самоуправством.       — Моим заданием было выяснить: для каких целей клан приобретает оборудование и его назначение, а заодно, составляют ли опасность для гражданских обитатели Салана. Все данные у вас в отчёте. А брать сувениры никто не запрещал.       — Ты оборотня сувениром назвал? — он гадко рассмеялся, меня передёрнуло. — Ты бы хоть узнал для начала с кем связываешься. От чистокровок одни проблемы. И почему кобель, а не сука?       — Плевать, — ещё одно пренебрежительное слово о Вике, и могу сильно сорваться.       — Забываешь о субординации.       — По званию я вас выше, по прожитым годам — тем более, и даже по умственному развитию превышаю на порядок, это если мы перешли на личности! — медленно встаю, придерживаясь за ручку, желание заставить этого выродка ползать передо мной на коленях такое сильное, что почти становится навязчивой идеей. Уже в последний момент отдёргиваю «руки», выдыхая с сожалением. — Что же касается моего задания, то информация собрана в полном объёме, — про двух пущенных в расход туристов молчу, это пока информация секретная. — Оборотни вполне адаптированы к жизни в социуме.       — Ты же не хочешь, чтобы оборотень, под именем Виктор, попал под программу «исследование»? — не верит ни единому моему слову, словно он знает о них то, чего не знаю я. Тогда какова вероятность, что отправляя меня на задание, он не хотел намеренно подставить меня под удар, а туристы были случайностью… — Мы же оба помним, что будет, если эксперимент выйдет из-под контроля…       Эксперимент я не забуду, и вряд ли захочу забыть, он останется воспоминанием и глубокой раной на всю жизнь. Этого парня я не знал, познакомились уже в лаборатории. Обычный студент-биолог, любящий до чёртиков свою работу. Иные особи не вызывали у меня интерес, а значит с ними я не раскрывал свой потенциал по полной. Но с ним все было иначе. Я привязался к мальчишке, и он, по своей глупости, потянулся за мной. Влияние на влюблённого оказалось сильнее в разы, и за год, что провели вместе в стенах полной изоляции, у него выработалась сильнейшая зависимость. Так не было раньше, и впервые я не знал, что делать, не мог помочь, даже оставаясь рядом. Зависимость была хуже героиновой, со временем перестало помогать даже моё влияние. Это действовало, как отрава, от которой нет лекарства, которая убивает тебя, даже если принимаешь лечение. Я познал сумасшествие на всех его стадиях, прошёл с Ним всё от любви до жгучей ненависти, воспарение от влюбленности до мучительной смерти, его организм изничтожил сам себя, испытывая сильнейший эмоциональный голод. Полюбив однажды, я убил того, кто стал дорог. Зато эксперимент прошёл успешно, только вот из моей крови, как из крови других инкубов, не удалось вывести сыворотку, яд просто пожирал реагенты, и я стал бесполезен в области медицины, но воспоминания остались.       Я знал, что с Виком может быть так же. Знал, и всё равно хотел его забрать себе, хотя бы ненадолго, пока не начну видеть его болезнь, пока смогу оставаться рядом и чувствовать себя живым. Тогда я бы отпустил, всё прошло, и он смог бы жить нормально. Другие смогли, главное было ни к кому не привязываться и всегда быть одному, без любви, без доверия, без желания быть рядом с кем-то. Но почему-то мальчишка-оборотень не идёт у меня из головы даже после всего, что было.       — Угрожать будете — ответ не заставит себя долго ждать. У меня иммунитет к вашим угрозам, и уровень защиты позволяет послать вас и ваши приказы на хуй, поэтому: или мы работаем мирно дальше, или разбегаемся каждый по своим делам.       — Не боишься одичать? Без медикаментозной терапии зависимость у твоих жертв будет наступать быстрее.       — Плевать. Я не привязываюсь больше к людям.       Стряхиваю с рук бинты, раскатываю рукава и, не прощаясь, ухожу. Следующее задание всё равно вышлют почтой, так что слышать его треп нет никакого желания.       Проходя мимо отдела безопасности, встречаюсь взглядом с таким же, как я, нечеловеком. Ему повезло больше, он рожден полудемоном, что даёт ему определённые преимущества, только вот ошейник на шее и поводок, который держит в руках невысокий брюнет, стоящий рядом с ним, свидетельствуют о том, что где-то он сильно накосячил. Следуя мимо, не могу не вздрогнуть от его взгляда, в точности копирующего мой. С лёгкой полуулыбкой, даже в ошейнике, который может убить его в любой момент, стоит только «хозяину» на него разгневаться, сидя на цепи, как пёс, он смотрит на каждого прохожего с ненавистью и превосходством. И я знаю, и каждый в этом здании: стоит только ослабить поводок, и он будет убивать всех без разбора. То же чувствовал я, пока не выбили всё человеческое и не научили жить по законам, прописанным в уставе. Людей убивать нельзя — если не по приказу. За неподчинение — путёвка в медицинский отдел, откуда не возвращаешься прежним. Уж лучше молча пройти, чем снова к капельницам и бинтам, от которых до сих пор болят запястья и лодыжки, и голос стал грубее от крика, а ненависть чище, искреннее, почти родной.       — Ты бы поосторожнее, — Даймон окликает, когда отдаляюсь от этой парочки на пару шагов. С интересом оборачиваюсь, осматривая его с ног до головы. Его бы в мою коллекцию… Он понимающе усмехается, в этот момент его смотрящий нажимает кнопку, и ошейник на его шее тонко трещит от электрического разряда, парень с трудом остаётся стоять на ногах. Болевой шок быстро сходит. Собственно, поэтому его и держат, отправляя на задание, откуда люди не возвращаются. А он живой. Его привозят порванным и переломанным до неузнаваемости, зашивают, обкалывают, льют наркоту, чтобы от болевого шока не орал, и снова в строй, на восстановление не больше двух недель. Мне его жаль, по-своему, со мной поступали так же. Со всеми особенными. В такие моменты думаю, что оставаться изолированно в клане от людей не такая уж плохая идея.       — Поконкретнее, — прошу серьёзно, зыркнув на Макса, его смотрящего, и приструнив зарвавшегося щенка. Тоже — не человек. Вампир. Только конченный, созданный искусственно, и если не будет делать то, что велят — сдохнет без лекарств. Поэтому Даймон всё ещё на цепи, человек бы не удержал.       — Ликвидируют вашу стаю.       — Чью нашу?       — Теперь и твою, тебя же заклеймили.       — Это пройдёт…       — Это — нет, — Даймон зло рассмеялся, сам прыскаю со смеху, этого мне ещё не хватало. — Кстати, если убить всех членов клана, ты тоже можешь сдохнуть. Так уж у них заведено.       — Заткнись! — рыкнул на него Макс и снова ударил током, в этот раз сильнее, Дай упал на колени и схватился за шею, широко распахнув глаза. — Это секретная информация.       — Он свой. Ебать я хотел тебя и твою информацию. И начальство твоё.       — Амбиций не хватит, — так же монотонно и без эмоций.       — Давайте по существу, что там с моими родственничками?.. — помирать резко расхотелось. Хотелось отлупить тапком одну мохнатую гадину, которая кусается где не попадя!       — Их отряд отправят на задание. С такого не возвращаются, уж я-то знаю. Повезет тем, кто поляжет сразу. Остальных добьют военные. Людям стало казаться, что у оборотней слишком много влияния. Никому не нравится, когда ситуация выходит из-под контроля, особенно ментам.       — Ты на ликвидацию пойдёшь? — вот это уже опасно…       — Нет. Он неожиданно заболеет, — отвечает за него Макс, отталкиваясь лопатками от стены и нервно дергая за поводок.       — Он хочет сказать, что валить будут не только оборотней, но и нечей, которых отправят на зачистку. Популяция особенных разрослась, ими все сложнее управлять, взять хотя бы тебя. А ещё права защитников стали суровее к людям. Проще убрать раздражитель, чем пытаться его контролировать.       — Мне ты это зачем рассказал? — я чувствовал, как волосы на руках встали дыбом, как по спине скатилась капля пота, и сузились от злости зрачки. Нехорошее предчувствие заняло свою нишу, притупляя все остальные чувства.       — Ты мне нравишься. Не хочу, чтобы тебя завалили… — он не договорил, Макс его вырубил и в придачу пнул по рёбрам, когда тот упал. Ревность у него такая, что поделать… *** Вик       Киру я выпустил под тяжёлым взглядом Вагнера. Он всегда заходил неслышно, а потом врубал свой подавляющий запах на полную. Только на меня слабо действовало, коленки почему-то не подламывались, и не ощущал себя маленьким и слабым щенком неясного статуса. Девушка неспеша встала: она, как и я, не боится Кирилла, вожак понимает её весомость не только в стае, но и во взаимодействии с внешним миром. Альфа нехорошо поводит шеей: жест беспрекословного следования за ним. В янтарных глазах уже сгущается тьма, затапливая зрачок и остатки здравого смысла, и тут уже глупо надеяться на Мирославу, надо идти, чтобы не досталось девчонкам, надо уводить ослеплённого яростью вожака. Кира успевает обронить отцу странную фразу об ответственности перед стаей. Видимо, в меня опять что-то ценное вложили, требующее исследования.       Следую за Вагнером, проверяя готовность едва отдохнувших мышц, обернуться успею, но надолго ли хватит сил сдерживать альфу, пока он насытится игрой и перейдёт к другому излюбленному занятию…       Мы сразу спускаемся в тренировочный зал: Кир сканирует радужку глаза и уже не определяется человеком, приходится использовать магнитный ключ. Захожу, как обычно, первым, успеваю за пару секунд сгруппироваться и, вслед за щелчком закрывающейся двери, прыгнуть на ближайший блок, проводя оборот. Мой личный рекорд пять секунд. Кирилл это делает за семь, но в свете моей неготовности, две — неслыханная фора. На месте не задерживаюсь, несусь по платформе вперёд, выигрывая ещё пять заветных делений секундомера. Сзади накрывает горячее дыхание и усиливающийся дурманящий запах.       Я не мазохист и в боли не нахожу наслаждения, хотя после стольких лет дрессировки Вагнером, должен был научиться кончать только полуживым от ран с раздолбанной в хлам задницей.       Меня скогтили. Наверное по инерции выбрал свой излюбленный маршрут побега, а Кир считывал его на раз. Сброшенный между блоков, оказался уязвим, прямо передо мной спрыгивает вожак: в боевой трансформации он ужасен, с пеной, стекающей с оскаленных клыков, изождавшийся желанной дозы насилия. Собираюсь, наблюдая за каждой его играющей под шерстью мышцей, не завидую себе самому совсем, просто готовлюсь к первому всполоху острой боли. Вагнер не заставляет меня томиться в ожидании. Бросается, зная, что молниеносно ускользну, а куда — это интуиция. Сейчас она подводит зверя, слышу свист жутких костей мимо уха и понимаю, что игра будет крайне жестокой. Бегу, мимо блоков и столбов, рассекая собой пространство, особенно не поманеврируешь, но выбора нет. Делаю отчаянную попытку прыгнуть, риск получить нехилое ранение в спину не просто велик — неминуем, но я могу отрегулировать глубину вонзающихся когтей. Удалось. Кир лишь полоснул, даже не зацепившись. Взлетаю на самый высокий блок, и с разворота камнем вниз на прыгнувшего следом вожака. Досада оскаленной морды очевидна, но я сбиваю его на пол и, рванув когтями широченную грудь, исчезаю за поворотом.       Настиг меня Вагнер явно позднее, чем планировал его член. По жадному хвату и броску об бетонный столб, понимаю: ебать будет, скорее всего, бессознательное тело. Вскакиваю, собирая остатки силы и упрямства, сильно ведёт вправо, что немудрено, опора до сих пор звенит от удара. Оглушенный, не успеваю среагировать, мой взмах, Кир отбивает шутя, и я получаю по морде наотмашь, отчего красиво и легко проворачивает в воздухе, словно не вешу ничего. Кровавый веер расписывает колонну: приземляюсь на четыре конечности, мотая головой, вытрясая из ушей мерзкий нарастающий гул. Надо мной нависает Вагнер, его дыхание жаром опаляет затылок, успеваю только сгруппироваться, выдерживая качественный пинок поддых. Подлетаю не меньше чем на полтора метра, сухой хруст подтверждает кончину пары рёбер справа. Удерживаю вой, глотаю его с порцией крови, собравшейся во рту, бью ногами Кирилла наугад и — ирония судьбы — попадаю по живой плоти. Поддеваю, с наслаждением пропарываю шкуру, пуская первую кровь вожака в этой демонической сессии. В ноздри забивается пряный дурманящий запах, и я издаю короткий рык. И наконец-то заставляю себя посмотреть на Кира: природа создала его облик по лекалам первобытного ужаса. Тот, кого всегда боишься встретить во тьме, соприкоснувшись сначала осознанием, а потом кожей ощущая жар смрадного дыхания, влагу капающей слюны и леденящее рычание. Вагнер давно отторг всё человеческое, и ему постоянно нужна была разрядка, чтобы не рвать себе подобных. Оборотни существуют в двух мирах, мы — неистовые воины и защитники, не несём смерть, а отводим её и перегрызаем глотку. Вот что я говорил молодняку, которого Кир доверял мне. Я хотел вырастить их в свободе и понимании ценности любой жизни, не видеть жертву и потенциальную добычу в слабых. Объяснял, что силой не кичатся, потому что на любую мощь найдётся со временем управа и её сметут нещадно, вырвут с корнями и выжгут напалмом ненависти.       Тело Вагнера в полуобороте — это монолит из литых мускул, огромный, даже по нечеловеческим меркам, он непрерывно занимался физическими нагрузками, пожирая препараты и животный страх стаи. Пока не появился я: нелюдимый, упёртый волчонок, смотрящий вперёд и всегда видящий достижимую цель, а не тупик. С тех пор Кирилл без передышки точил об меня зубы, но поняв, что боли не боюсь, перешёл к другого рода воздействию.       Вагнер разводит чудовищные лапы-руки и скалится, приглашая в объятия смерти. Редкие минуты в игре, когда он демонстрирует свою дикую похоть, привязанность к прочной и упрямо неломающейся игрушке. Что вожаком движет в такие секунды? За пару минут до того, как сметает меня на пол, вжимая лицом в бетонную крошку и пыль, и оглушает серией сильных ударов по почкам и ногам, чтобы не вскочил сразу в судорогах. У Кира уже сильная эрекция, а в глазах алое безумное марево, и если не подчинюсь, он пойдёт к другим игрушкам, менее сильным.       Из смазки сегодня опять будет кровь. Наша общая кровь… А потом его длинный язык пройдётся по разорваному входу, но не пытаясь хоть немного снять боль, а лишь мучая новым её всполохом по свежей ране. Укусы-поцелуи покроют исполосованную спину, где плоть обнажена в зияющих прорехах содранной шкуры. Только в этом случае у Кира стоит, его более не возбуждают грациозные тонкие тела волчиц, призывно манящих сладким запахом, ему нужен содрогающийся в клыках упрямец, который не должен дожить до того времени, когда сможет бросить вызов вожаку.       Выдерживаю серию ударов, получаю несколько сильных жестоких укусов, калечащих правую руку и ногу. Я обездвижен ровно настолько, чтобы начать меня пользовать, но продолжаю биться под тяжёлым беснующимся прессом. Хуже всего первое вторжение: к нему не приготовишься, даже если не раз проходил через такую боль. Раздвигающий узкие стенки грубый толчок, первые трещины, тут же оплывающие кровью, жуткая резь внутри, обрывающая судорожный вдох… Внезапно что-то меняется, вожак силой поворачивает мою голову и лижет в окровавленную пасть. Смаргиваю, даже не пытаясь поверить, что чудовище, ломающее меня, испытывает… Нет! Щёлкаю клыками, и в его злобном взгляде током искрит восторг. Рычу, вою, не позволяю наслаждаться покорностью, защемляю его внутри, не дав рвать себя дальше. Кир откусывает кусок моего плеча, я вгрызаюсь ему в левое предплечье. Жрём друг друга заживо, а он кончает даже без фрикций с ужасным воплем. Наверное, теряю сознание, потому, что наступает временное облегчение и пустота.       Возвращаюсь от боли, меня осторожно обмывают в общем душе, приперев коленом к холодной выложенной плиткой стене. Кир всё делает сам, по мне стекают кровавые ручьи, водоворотом скрываясь в канализацие, регенерация медленная — от большой потери сил. Не находя другой поддержки, опираюсь на вожака. Он ухмыляется, тянется поцелуем, но успеваю отвернуть лицо. Зачем? Акт милосердия — это скорее бережливость, ведь даже оборотня можно прикончить. Вагнер уносит меня в своё логово, здесь же в подвале. Тут пахнет смертью из каждого угла, хоть и чистота почти стерильная. На огромном траходроме оставляет в покое на ночь, сам спит рядом, не делая даже попытки обнять, а я не могу заставить себя вцепиться ему в глотку — проваливаюсь в сон, как в омут, и на время исчезаю из этого проклятого посёлка, чтобы вынуть из памяти и разгладить ставшее таким необходимым лицо… Я целую мягкие наглые губы, оглаживаю красивое лицо с идиотской пепельной шевелюрой и тону в ультрамариновом небе его глаз…       Будят настойчивые прикосновения, приоткрываю глаза: бледная Мирра обрабатывает раны. После Вагнера они не заживают быстро, рубцы не разглаживаются бесследно, остаются белыми расчерками и тонкими веточками на загорелой коже. Староста подавлена, видно, что сглатывает тоску через силу, и, касаясь меня, сильнее проваливается в отрешённость. Ловлю тонкие пальцы, чуть сжимаю. Она вспыхивает, как девчонка, и вижу, насколько нуждается в объятиях. Но сейчас я — лишь пустая оболочка, меня даже тьма пока оставила в покое.       — Кирилл сходит с ума! — с надрывом шепчет женщина, и всё-таки прижимаю её к своей груди. — Он всех погубит… всех в Салане… Его компанию расформировывают, по причине крайне жестокого обращения с оборотнями и людьми. Вскрылись нарывы. Всплыли трупы со дна. Он сказал, что мир потонет в крови, Вик! Что он всё для этого сделает.       — Говори! — почти приказываю, и Мирра, наша железобетонная староста, сжимается под моим взглядом.