За мгновение до...

Девушка шла между однотипных домиков с увядшими палисадниками. Тоненькие ноги, мешковатая куртка с чужого плеча, да и кроем не женская. Но это был как раз тот самый случай, когда и половая принадлежность и возраст угадывались безошибочно. Сначала она довольно бодро, почти вприпрыжку, переставляла ноги. Но каждый новый шаг давался ей все труднее. Пока она и вовсе не стала запинаться. С великим усилием переступив порог лавки мясника, она буквально легла на стеклянную витрину. — Мисс, осторожней. А лучше — укажите кусок, и я дам вам его и понюхать, и подержать в руках. Я же вижу, что вы не местная. Но покупать будете точно у меня! — завершил он с гордостью. — Почек… Чтобы хватило на пирог… — выдавила она с шипением и потянула капюшон с головы. Лицо юной особы было темно-серого цвета. Губы зияли открытыми трещинами. Пучок на темечке свалялся в паклю. — Вы больны? — справедливо отшатываясь, спросил дородный мясник. — Н-не должна… Сама она с трудом отлепилась от единственной опоры и попыталась разглядеть отражение в выпуклом стекле. Потянула руки ко рту. И вдруг испустила подобие крика, такого мерзкого, который мужчина в жизни еще не слышал. — Чем вы там все ширяетесь? Что такое курите? Я ж не против, что выпить, того, можно. И крепко выпить, ежели горе какое или радость. А у вас что?.. Помирать тут мне не надо! Я потом с санитарным надзором в жизни не расквитаюсь. Внезапно двери распахнулись с такой силой, что колокольчик сорвало. Несколько бумажек, подхваченных ветром, неряшливо разлетелись в разные стороны. А на стеклах расцвел узор изморози. Против света высокая фигура вошедшего казалась черной тенью, имеющей только очертания. Она будто росла с каждым шагом. Худой, как швабра, мужчина в щегольском и в то же время старомодном, слишком длинном, как сюртук, пиджаке наклонился над устрашающей своим видом особой. Смоляной черноты волосы слипались в сосульки и занавешивали его лицо. Он по-свойски подхватил даму под руку и поставил на ноги. — Ох, Мерлин! Флоббер-червь, скрещенный с соплохвостом, а не женщина. Что у того, что у этого мозгов нет. Только второй еще и ядовит, и агрессивен. — Батюшки, мистер Снейп! Господин Снейп, вы-то какими судьбами? Прищурив один глаз визитер уставился на лавочника. Другой — пустой и черный, холодный, как ночное небо, буравил собеседника похуже стоматологического сверла. — Дома, разумеется, нет. Лет уж как десять. Но я надумал продать землю. — Кому? — не обращая внимания на пугающий антураж ситуации, с интересом немедленно спросил мясник. — Если удастся, — отрезал узнанный в лицо посетитель и уволок несчастную в двери. Пока мясник, прилагая все усилия, выбирался через черный ход, странная пара исчезла. Гермиона чувствовала, как жизнь по капле вливается вновь. Растекается по венам, позволяя дышать и двигаться свободнее. — Что ты затеяла? — Северус спрашивал с такой силой сдавив руку, что она стала вырываться. — Я хотела сходить за продуктами. Прогуляться. Видишь, чтобы не выделяться, я надела маггловскую одежду. — Такие люди, вроде мясника или молочника, знают всех в нашем пригороде. Я не помню, когда он последний раз мог меня видеть, хоть бы и мельком, но, тем не менее, вспомнил. — Тебя забудешь… — Твой же промах заключается в другом: кто тебе сказал, что ты можешь выходить из дома?! — Я же присвоила часть тебя. Завоевала! — Сильное заявление! Берешься лезть в область кровной магии — отнесись к ней с уважением. Я прямо не узнаю заучку Грейнджер. Чтобы дом посчитал тебя частью системы, мы должны были обменяться кровью. Но вкушать твою я нисколько не собираюсь: мне претит даже сама мысль об этом. Я не вижу пока между нами ни одной связи, способной довести меня до такого идиотизма. И все остальные способы, о которых ты можешь догадаться (хвала Мерлину, не первый год на земле живешь), меня не вдохновляют. — Но я выходила из дома! — не унималась она. — Я не могу гарантированно указать расстояние, на которое ты можешь отойти. Возможно, со временем оно сократится или увеличится. Последнее маловероятно. — Что же делать? Получается, я в тюрьме! А как же в таком случае я помогу тебе? Они стояли в узком слабоосвещенном коридоре. Лицо Снейпа являло конгломерат самых худших из подвластных ему гримас. — От старости совсем из ума выжила… — заключил он издевательским тоном. — Очень приятно! Думаешь, я не понимаю, что ты можешь вывести меня отсюда. И ничего со мной не случится. Но это значит, что ты ограничиваешь мою волю. — Между прочим, я забочусь о тебе, — он нахмурился. — Час от часу не легче! Теперь тебе кажется, что самая надежная защита для небезразличных тебе людей — темница. Лили находилась под защитой скрытого дома! — выкрикнула она в сердцах. — Зачем? — звякнуло в тишине. — Мне показалось, что ты уже не так… — Мне тоже, — согласился он тихо, возвращаясь к безразличию. — Прости, — выдавила она поскорее, пока демоны противоречия не овладели. — Лучше расскажи, откуда ты взялся. Я не ждала тебя. Не звала. Просто кричала. Мне было страшно и больно. — И мне, — объяснил он совершенно просто. — Как раз именно поэтому я не стал бы связывать нас еще сильнее. Страшно и больно мне бывает все чаще. Я не хотел бы, чтобы ты знала эту боль. — Но я знаю… Беллатриса пытала меня круциатусом. Это произойдет довольно скоро. Я надеюсь, что наши действия идут своим чередом. Внезапно он крепко ухватил ее лицо, вглядываясь в глаза. На самом деле, некоторое время, проведенное вместе, принесло свои плоды. Снейп стал немного мягче на нее реагировать. Это заключалось в изменившейся интонации шуток. Иногда он заходил, чтобы побеседовать на отвлеченные темы. А раз притащил уйму ингредиентов и распечатал лабораторию с просьбой провести часть исследования. Северус перестал вздрагивать, когда она случайно прикасалась к нему (или даже намеренно), поправляя воротник перед выходом или беря за руку без особой цели. — Я хочу, — произнес он с расстановкой, — чтобы этого не было. — Но как? Мы ведь оговаривали, что не стоит… — А вдруг стоит?! Изначально я не понимал, зачем мне выживать. Но ты столько раз повторила, что мне стоит увидеть знамена победы, что я поверил в это. И я даже хочу снизить ее цену для тебя! Надо просто постараться. Гермиона преодолела ослабевающую хватку, повернула лицо и поцеловала его ладонь, а затем и другую. Она наслаждалась таким знакомым трепетом сердца в груди. — Ты веришь мне? Тьма обрушившейся страсти была ужасна. Их губы сомкнулись со звоном бьющегося в голове стекла. В ушах гудело от бесконечного неподвижного поцелуя, в который умещались желание и страх нарушить хранимое годами равновесие. Она отстала первой и прижалась к его груди, обнимая поверх рук. — Я хочу, я очень хочу, чтобы ты понял и ощутил, как бывает, когда любят тебя самого. Чтобы ты понял: можно быть любимым, можно любить просто так, можно восхищаться самыми странными качествами. И это уже не вычеркнуть. Это не выжигается никакими зверствами. Я отдаю тебе свою любовь и свою защиту. Она чувствовала его мелкую напряженную дрожь в руках, словно внутри вибрировала задетая струна. — Я хочу кое-что сделать, — произнес он отрешенно. — Тогда не бойся. Мне точно не будет страшно, — произнесла она с гордостью и облегчением. — Довольно странно бояться патронуса, — заметил Снейп менторским тоном. Невозможный человек! Он отступил, чтобы достать палочку и легким росчерком, не произнеся ни слова, вызвал удивительную переливающуюся птицу. Глаза Снейпа округлились, а рот исказила обычная гримаса отвращения. — Ну вот, не хватало мне еще малфоевского павлина! Если знаешь, быстрее скажи, как его видоизменить. Нам ни одна тварь с таким патронусом не поверит… Ей бы хотелось отругать его или удивиться внезапному повороту. Но действия Северуса были безошибочны. Он хватал удачу за хвост, не изменяя себе. Ведь бухнись он на колени, с рыданиями и признаниями в вечной любви, все немедля бы превратилось в фарс. А так она волею судеб была осведомлена о его постоянстве в чувствах. Теперь с уверенностью можно было говорить, что она не просто подвинула живущую в памяти соперницу, а видоизменила само отношение к ней. Гермиона ни в коем случае не взялась бы искоренять Лили из души Снейпа. Но уживаться с его «всегда» хотелось комфортней, на правах хозяйки. А для этого не хватало сущей малости — познания. — Душа у тебя удивительно красивая, если патронус такой мощный. Теперь можно и мне попробовать. Выдра — милый зверек. Но хочется что-то более нежное. — Ежика, — предложил Северус. — Он прекрасно отражает твою суть. Нежное пузико, но в минуты опасности — надежная круговая броня. — Ежика-ежика… — она засопела, оттесняя его к стене и не встречая сопротивления новому поцелую. Почему-то оказалось легче легкого смотреть на его бледную кожу, изувеченную несколькими страшными шрамами, на худую и жилистую грудь. Руки, перевитые заметными голубоватыми венами. Шею с выступающим кадыком и тонкими ниточками давно затянувшихся ранок, нанесенных ее же рукой. Гермиона зацеловала их: пульсирующие сосуды, судорожно дергающийся при каждом глотке хрящ. Она еще не встречала такой отзывчивости, такой податливости. Он будто на краткий миг превратился в инструмент, оживая под ее ладонями, пальцами и губами. Замирая и подаваясь навстречу ее настойчивой уверенной ласке. Она ни на секунду не давала повода усомниться в его желанности, не давала разочароваться в навыках. Вышивая их первое соитие, как сложный цветок на полотне аскетичных простыней, в рамках строгого ложа. То, что Северус не был девственником, сомнения у нее не возникло. Но плотские удовольствия не были поставлены во главу угла. Скорее всего, у него не было не только времени, но и элементарного желания ложиться с женщиной, не вызывающей эмоций. Что-то заставило его испытать эту сторону жизни. Или кто-то. Люциус любил секс и знал в нем толк. Если бы речь шла о другом человеке, он даже мог бы привить вкус к разврату. Но она была безмерно благодарна этой гармонии, встреченной в таком сложном действии, обнажающем не только тело, но и массу комплексов. Ведь самой ей пришлось столкнуться с невинностью, вернувшейся вместе с телом и временем, в которое она попала. Ощутив давно забытое сопротивление и боль, она форсировала события, но поняла, что сколько не бейся, следует отдавать полномочия. Ей не пришлось говорить. На лицо набежала легкая тень сомнения, сменившаяся вдруг нежностью. Он с силой пригладил распушившийся одуванчик волос и подмял ее под себя с усмешкой. Гермиона несколько раз коснулась его губ, запоминая каковы они в таком несвойственном положении и раскрылась без сожалений. Тяжесть двух тел — свинцовая, намагниченная. Магия древнейшего на земле ритуала, возведенного со временем в абсолют соединения не только материи, но и душ. Зияние оголенных нервов, по которым раскатывалось все больше нарастающее напряжение. Все было правильно. Все так и только так, как она хотела и представляла себе. Гермиона вслушивалась в тональность вздохов, чтобы не нарушить невпопад гармонию своим жалобным стоном. Он вырвался на волю вместе с волной наслаждения… Бледное лицо с пятнами лихорадочного румянца, длинный крючковатый нос и лоб в крупных каплях испарины, мокрые у корней волосы вновь слиплись. Но тонкие губы с замершей улыбкой блаженства сочетались со складкой страдания меж сошедшихся бровей. Совершенство…