За мгновение до...

После трансгрессии Гермиона поняла, что не может отнестись к этому месту должным образом. Ее накрыло смесью чувств гадливости, страха, неуместного возбуждения… Адреналин в крови зашкаливал. Да и Северус ведь знал (он видел наверняка!), чем обернулось магглоненавистничество лет этак через шесть после победы над злом. Малфой-мэнор ассоциировался у нее, увы, с плотскими утехами. Обставленными со вкусом и подкрепленными ценными советами — до, прямо в процессе, и после оного.Советы касались всего: от поведения, умения подать себя и до рычагов давления на власть. Люциус был той еще политической проституткой! Но это обстоятельство сейчас, как никогда, играло ей на руку. Страх не должен был преобладать. Она не собой жертвовала… Если оперировать шахматной классификацией, Гермиона была не то что пешкой, ферзем или королевой — она была истинным игроком целой партии. Что касалось борьбы двух чувств… Заходить в одну и ту же реку дважды она не собиралась. Ее восприятие действительности изменилось. Сейчас, как и в детстве, она скорее с презрением отнеслась бы к холодной красоте Малфоя. Нельзя сказать точно, когда расцвело его своеобразное пламя и когда оно было ею замечено. Почему она сочла вдруг, что можно поживиться на этих руинах, скорее обратившись к самому стержню этого человека, чем к антуражу окружавшему его? На данном этапе она познала иное: честность того, кто всегда врал. Она познала любовь настолько сильную по накалу страстей, насколько сильным внутренне был этот человек. Настолько долгожданную для него, что он обретал и терял ее с каждой встречей, умирая и возрождаясь вновь. Разве могло что-либо сравниться с этим непередаваемым чувством?! И, как всегда, в тех случаях, когда оцениваешь чужое поведение, этот мир и все его персонажи существовали полноценно только в ее голове. Так же как и Северус отнесся благосклонно к предлагаемому суррогату, будучи не против классического облика. Выстроив свою иллюзию в своем лишь разуме…

***

Поместье Малфоев встретило их неприветливо. Темная громада замка напоминала нахохлившуюся ворону, хотя день выдался не мрачнее предыдущего. Пленников пинками загоняли в двери. Ох, что за извращеннейшие чары, какие страхи, какие шутки больного сознания позволили тогда участникам этого странного фарса усомниться в составе троицы, которую знали, казалось, как «Отче наш»? Гермиона вновь видела себя. Как и в эпизоде убийства змеи она показалась себе ребенком и подмечала эту незрелость в каждой черте. В странной манере демонстративно открываться там, где следовало бы прогнуться чуть-чуть, но при этом было бы менее больно, как для тела, так и для психики. Гарри (ее родной Гарри!) и то был куда собранней со своей раздутой до состояния воздушного шара головой. Он понимал, что бравада здесь вовсе не к чему. А Рону было просто страшно. Он и действовал так, как человек, находящийся в смертельной опасности. И только, привыкшая к его ужимкам, Гермиона могла уловить предельную сосредоточенность. Довольно открытый, располагающий к себе юноша готов был сейчас действовать по обстоятельствам. То есть и торговаться, и жертвовать собой. В целом картина представлялась удовлетворительной. Лестрейндж, выскочившая словно собака, принимающая стойку, все же отвлеклась на их появление. Практически утеряв интерес к пленникам Белла повернулась всем корпусом и с издевкой уперла руки в боки. Гермионе еще не доводилось видеть такой ненависти. Когда-то казалось, что сумасшедшая от всей души ненавидит ее, пытая скорее не ради признания, а ради собственного удовольствия. Но оказалось, что есть в этой среде объекты посерьезней. Вероятно, ей казалось, что Снейп достаточно сильно перетягивает одеяло на себя. А она не умела делить внимание Повелителя. Она, и только она должна была стать примером в его устах. На большую благосклонность, за неумением проявлять простые человеческие чувства, она и не рассчитывала. — И ты здесь?.. Не мог сдохнуть! — она брызнула слюной. Во взгляде тлел огонек безумия, но безумия не лишенного расчета. — Как ты умудряешься появляться и фигурировать всюду, где происходят самые важные события? Кто твой информатор?! Гермиона невольно напряглась. Это определение из старого шпионского боевика натолкнуло ее на мысль, что Снейп давным-давно уличен. Но это было порождением всезнания. Повелитель справился бы с определением черного и белого, угодного и полезного и без своей террористки. Она понимала, что Белла смертельно хочет уличить Северуса в двуличности. Но после убийства Дамблдора у нее по определению не было шансов. — Предположим, я имею уши… Но почему, по-твоему, мне нельзя посмотреть на спектакль из первого ряда? Тем более, я собирался показать малышке, как у нас бывает весело! Со мной ведь невыносимо скучно, не правда ли Белла? В течение несколько секунд растрепанная, неопрятная и вращающая глазами, как африканский шаман, ведьма не могла понять, что речь обращена не к ней. Только тогда Гермиона сообразила — она одета в брюки и мужскую сорочку, что вкупе со всем остальным делало ее невероятно похожей на субтильного мальчика. Лестрейндж разразилась фирменным смехом, от которого иней пошел по стенам. — Так ты у нас по мальчикам оказался?! — Ты ошибаешься, Белла, уверяю тебя! Но я не игрушку притащил всем на потеху. Она — моя! — оскалился он так страшно, что собеседница и еще несколько человек отпрянули. — И ты будешь представлять ее? — Более того. Я доверяю твоему чутью и предлагаю, как лучшей из нас, оценить ее навыки. К примеру, можно как следует допросить эту грязнокровку… — Да, Северус, послушай, — внезапно она пришла к странному умиротворению, — тебе ли не знать, как выглядит Поттер! Посмотри-ка внимательно, не он ли это? А то все тут в один голос мелют, что этот мальчишка с неба упал. И он не то кузен рыжего, а не то и вовсе третьекурсник с Хаффлпаффа. Словно в замедленной съемке Гермиона видела как крючковатый, длинный нос возлюбленного приближается сначала к зеленому глазу Гарри (будто он пытался таким образом пронзить его), потом ко лбу с обратившейся в бледную ниточку подозрительно знакомой царапиной. Снейп с шумом втянул воздух и скривился. — От мальчишки несет тухлятиной и страхом. Ты ведь доверяешь моему нюху? А я не знаю никого более безрассудно-смелого, чем Поттер. Этот дурак не преминул бы сам ударить себя в грудь кулаком. Успокойся, это не он. А вот где он может скрываться, пускай узнает моя протеже. Кстати, если она сделает достаточно больно грязнокровке, это рыжее недоразумение расколется значительно быстрее. Не будем мешкать, отправьте мальчишек в подвал… А моя малышка сделает так, чтобы и там было слышно. — С каких это пор ты здесь командуешь? — Лестрейндж готова была взорваться вновь, что пугало. — С тех самых, что ты могла бы доверять мне, как делает это Господин. Я не подведу… Остались только они… Гермиона смотрела в собственные глаза, ощущая, как холодок высокого энергетического напряжения, готового лопнуть с эффектом атомной бомбы, пробирается под кожу. Встречаться с собой категорически противопоказано. Разве что стать кем-то иным. Ее трясло от приближения к собственному прототипу. Поэтому, когда Гермиона схватила саму себя за воротник, содрогалась она достаточно, чтобы встряхнуть худенькую девчонку, еле стоящую на ногах. — Я уничтожу тебя! — Я не боюсь! — собственный голос стегнул по нервам. — Значит, бояться должна я? Повинуясь странному внутреннему голосу, она повалила на пол и вскочила верхом на несчастную себя, сомкнув руки на шее. — Ты ведь маггл, грязное существо! Ты — ошибка! Но я знаю, чего ты можешь бояться. Ты ведь не веришь, что я задушу тебя просто так — руками, без применения магии? Она давила достаточно сильно, чтобы почувствовать эту тяжесть зеркально. Гермиона номер один была обескуражена настолько, насколько можно удивить человека, приготовившегося умереть. — Спроси ее! Спроси! — выкрикнула Лестрейндж. От предвкушения ее глаза были как две совиные плошки. — Где он?! Так как ее собственный голос охрип до неузнаваемости, бояться, что ее узнают по речи, было странным. Но одними разговорами, видимо, ограничиться не получалось. Она должна была как-то выйти на сносный диалог или пытать пришлось бы себя саму. А Гермиона отнюдь не была уверена в своей способности применить круциатус, тем более к себе. Пленница не сопротивлялась. Предпринимать следующий шаг следовало немедленно. Гермиона наклонилась к собственному уху и, остро ощущая человеческое тепло, запах давно немытых волос и несвежей одежды, произнесла: — Сейчас я помогу тебе решиться сказать правду. Будет немного больно, но некоторым даже нравится… Круцио! —  так и не удосужившись встать, она направила палочку прямо в собственный лоб. Юная Грейнджер пропустила долю секунды, прежде чем издать первый робкий крик. Ее глаза увлажнились от понимания всей зыбкости происходящего спектакля. Поэтому, набрав побольше воздуха, она заверещала так страшно, что Люциус жеманно прикрыл уши. Малфой приблизился к Северусу и, намереваясь что-то сказать, полированным ноготком отвел прядь от его лица. Гермиона могла бы изрядно посмеяться над шутницей-судьбой, если б могла расслышать сквозь крики слова и собственное шипение. — Ну, приятель, спектакль конечно же достоин внимания, но я бы со значительно большим удовольствием посмотрел, как эти курочки запытают друг друга насмерть мягкими павлиньими перышками. Я даже не стал бы присоединяться и менять что-либо в их расположении. Твоя все еще сверху… Хотя, если так подумать, они даже чем-то поразительно похожи… Будь на месте Северуса человек с меньшей выдержкой, непривычный контролировать мимику и собственные слова, операцию можно было считать проваленной. — Оставь свои фантазии при себе. А лучше забери грязнокровную зверушку и выдрессируй как следует. Северус удивлялся сам себе. Сию секунду он напрямую лепил несбывшееся будущее, будто предполагая, каким оно станет после стольких вмешательств с их стороны. По сути он давал Люциусу установку не отказывать из предубеждения изначальной Грейнджер и воспитать в ней тонкого политика, да и любовницу на свой вкус. Он не чувствовал, что делится. Вторичная авантюристка давно жила свою собственную жизнь и принадлежала только ему и душой и телом. Именно поэтому оба тела на полу такие разные, но заключающие в себе похожие как близнецы души, следовало спасать немедленно. — Довольно! — воскликнул он в сердцах. — У нас сейчас кровь ушами пойдет. Пускай отлежится в темнице, а ее сердобольные дружки с радостью подтолкнут ее сознаться. А нет, так испытаем мальчишку Уизли. Жаль, что он чистокровный и Хозяин может не одобрить наши действия. Гермиона-Белла смутно помнила дальнейшее. Мозг отказывался воспринимать происходящее. Она не понимала, как Снейп, находясь недавно в шаге от смерти, мог влиять на кого-то здесь? И если он собирался помочь узникам, то как? Если же эта роль все еще отводилась Добби, то станет ли она концом самого свободного домовика? Да и не была ли степень свободы и закрепощения этого магического народа весьма относительным понятием. Возможно, смерть доблестного эльфа послужила тогда очередным катарсисом, ступенью, на которую оперся Гарри в своей решимости. Многие вопросы, роящиеся в голове, как голодные пчелы в улье, не давали сосредоточиться. За Снейпом она следовала молча, беспрекословно, не обращая внимания на посторонние реплики и то, что ее беспрерывно пытались ухватить за руку или край одежды. Она доверяла своему шпиону и теоретически представляла, что отношение к нему «Золотого трио» отныне станет совсем другим. Настороженным — да, но не радикально отрицательным. Для друзей в этот день сверкнул тоненький лучик надежды. Она увидела огромный камин в столовой. Когда холодными зимами его заполняли дровами, он превращался в жерло вулкана. Сейчас черный от копоти исполинский камин готовился принять путешественников по сети. Северус кинул щепоть летучего пороха и сказал довольно отчетливо: — Хогвартс. Кабинет. Чего же еще можно было ожидать? Назвать дом в Паучьем тупике означало демаскироваться. Любое публичное место автоматически равнялось хвосту. Она не стала сопротивляться его решению. И лучше бы придумать не смогла. В портретной галерее, куда они попали, Северус церемониться не стал. Не собираясь выслушивать чужие советы, он живо сотворил спасительный занавес. Вот так, раз за разом, они нарушали закон за законом! В спальне, куда он затащил (почти бесчувственную от усталости) спутницу, перед огнем на подушке сидел Шеспи. Он вылавливал тончайшие огненные нити и плел из них вязь в воздухе на непонятном языке. Когда эльф обернулся, его глаза были пусты и черны, пугая до полуобморока. Он сжал в кулачке послание, выпрямился и с поклоном спросил: — Хозяин желает, чтобы я унес только детей? Всех или выборочно? Либо же я захвачу всех, кто томится в узилище? — Как тебе кажется… — отвечал Снейп уклончиво. — Значит, на сегодня внесение корректив стоит ограничить, — малыш щелкнул пальцами и растворился. — Ничего не спрашивай у меня про эльфов! — довольно враждебно предупредил Северус. Но тотчас же его лицо поплыло, являя такую нечастую в обыденной жизни улыбку исполненную искренней радости, что у Гермионы сердце сжалось. А Снейп крепко обнял свою талантливую актрису и поцеловал ее в макушку. — Знаешь, что мы сейчас сделаем? — Вопрос риторический? И сопротивляться бесполезно? — Именно! Мы пойдем в ванную старост, забаррикадируемся и проверим, прав ли был Люциус, считая это место лучшим для оргий…