За мгновение до...

Она сотню раз, наверное, представляла себе, как скажет: "Дело было так, дети…" Тихо и мирно, грациозной кошачьей походкой подберется разговор. Случиться он должен непременно осенью, в самом преддверии зимы, когда природа замирает в предвкушении сна. Потому что... Да потому что детей этих не будет и в помине! Скорее всего им просто не суждено прийти на эту землю с таким набором генов и тонкоматериальной сущности. Мир этой Гермионы и этого Снейпа не расширялся, а все скручивался, заставляя их ютиться буквально в раковине. Сталкивая и подводя все ближе и ближе. Сращивая. При всей надежде на свой умудренный опытом разум она не могла сказать точно, как так получилось. Куда уж молодому, горячему, амбициозному юноше, не предполагающему по сути обременять себя семьей и детьми, (Лили, как болезненное состояние души, не в счет) думать наперед, что он творит. Для Северуса, без малого двадцатилетней давности, метка являлась скорее пропуском в яркое, словно вспышка, никуда. Там подвизались немногочисленные благодетели и просто приятели, с которыми элементарно хотелось поговорить. А талантливый молодой зельевар полнился приземленными желаниями прикладного характера: познать всю мощь науки, ощутить силу малого, но творения. Получить хоть что-то из абсолютного ничего равносильно тому, как если бы себя, нищего полукровку, буквально вытащить за волосы из болота безрадостного, полуголодного будущего: магическая Британия не резиновая. Но, возвращаясь от противоречивых размышлений к суровой реальности, толкуя на все лады поступки Северуса и движущую их силу, она все равно не могла понять себя. Изучила бы в свое время «Психологию бессознательного» или, на худой конец, труды отца-основателя, Фрейда, по которому все они держали в руках отъявленный фаллический символ — волшебную палочку. Гермиона с ужасом приходила к мысли, что оказалась заложницей своего влечения и космического масштаба пробудившейся сексуальности. Она сидела за их общим столом для диалогов и при свете настольной лампы с зеленым стеклянным абажуром рассматривала свою руку. Рисунок на теле нарушал уютную обстановку спокойных вечерних посиделок. Взрослея, она иногда обращала свое внимание на магические татуировки: одни обещали охранять от дурного глаза, другие сулили успех в делах, а иные в делах амурных. Но ничто не шло в сравнение с черепом и змеей. "В будущем, — вяло думала путешественница во времени, — можно добавить букет из роз по периметру и зеленые блики. Будет модненько выглядеть, но не для тех, кто знает, чего стоит основа." Снейп тоже смотрел, и она никак не могла понять по его глазам, что же он при этом чувствует. Нельзя сказать, что в его взгляде читалось одно лишь отвращение. Скорее наоборот, как будто Гермиона своим жестом подтвердила верность его выбора. Поставила жирной красной пастой учительское «Р». Снейп уверенно открыл рот, намереваясь что-то сказать набрал полную грудь воздуха, но тут же, не произнеся ни звука, резво его захлопнул. — Вот и не говори ничего. Сказавши «А», будь готов сказать «Б», а потом и все остальные буквы алфавита. — Все равно не понимаю, как можно так просчитаться. Мне казалось он совершенно насытился, а ближний круг скорее сужается, чем расширяется. Должно быть, это — шикарный жест доверия в мою сторону! Очевидно, он и не подозревает, кто скушал змею на ужин, — вместо ликования по этому достойному поводу Снейп вздохнул. — В наступившем будущем ни разу не слышала, чтобы кто-нибудь пытался свести эти художества. Я говорю о тех, что на свободе, — произнесла она довольно мрачно. — О, думаю, Люциус так повернул общественное мнение, что его посчитали невинной жертвой. В его сарказме сквозило столько боли, что Гермиона невольно бросила разглядывать занимательный предмет. Она переместилась на подлокотник его кресла и прижала голову возлюбленного к груди. Любые метки меркли по сравнению с возможностью любить и быть любимой. Для воскрешения былых чувств и воспоминаний потребовалось довольно много усилий… Любил ли ее Рон? Тогда их союз казался закономерным. То есть, если судить чисто внешне, то Рон выигрывал. Он заставлял трепетать девичье сердце. И потом, его воспитание и хороший пример семьи смогли сгладить все шероховатости юности. Став самостоятельной боевой единицей, он, как по волшебству, превратился не в мужа, а в загляденье какое-то! И… Он достаточно сильно любил ее и все, что к ней прилагалось, чтобы закрывать глаза на довольно очевидный адюльтер, именуемый деловым сотрудничеством и консультациями. Другое дело — Люциус… Она не собиралась! Ну, в общем… Темную сторону можно держать в узде, покуда не отравишься чьим-нибудь ядом посильнее собственного. Он буквально обволакивал. Тягучий и дурманящий, как выдержанный алкоголь. Его устами вещал сам змей-искуситель. Малфой опоил ее и склонил к сексу в первый же день. Она не помнила, хорош или ужасен получился их первый раз. Помнила только, что сотрясал он ее много раз, крутил и вытаскивал из желанного забытья, заставляя стонать… Но это скорее от досады… Визит затянулся до утра. А когда она проснулась — зажимая рот убежала в туалет, с набитым червями чугунком вместо головы. И вот странное дело: его тяжелая, как свинец, рука вдруг оказалась на лбу, придерживая, в то время как другая отвела спутанные локоны. И что-то явно пошло не так. Буквально в течение следующей недели (богатой на командировки) она узнала совсем другого человека. Понятливого, язвительного, но легкого, умеющего веселиться со вкусом. Ну, и любовника, такого изобретательного и неутомимого, что молодость Рона, скажем так, померкла. Подводя итог Гермиона задумалась: "Чем Снейп отличался от тех мужчин, с которыми прошла вся жизнь? Да всем! Тем только, что он — Снейп, а значит не вписывается в обычные рамки. Его не назовешь красавцем. Но от него глаз не отвести, и, при долгом разглядывании, черты в конце концов трансформировались в привлекательный облик. Его нельзя любить, но ненавидеть возможно с такой силой, что и любви никакой не нужно. С ним всегда интересно спорить, но слаще соглашаться. А отдаваться ему значило терять себя. И сладчайшей музыкой звучали его признания в полном единении. Он знал, что и когда сказать. Он всегда и все знал. Именно поэтому так хотелось помочь ему не заиграться в величие." Она встрепенулась и вернулась к беседе. — Нынешний Люциус мне откровенно не нравится. Когда пал хозяин, он изменился в лучшую сторону. Но сейчас он являет собой жалкое зрелище, способное увлечь только женщину с разумом птеродактиля. — Ты расширяешь мой маггловский словарный запас. Ведь до одиннадцати лет он наполнялся всеми формами брани, что в принципе — основа существования в некоторых жизненных обстоятельствах. В маггловском пабе я смогу изъясниться браво. — Все просто, Северус. Я имела в виду, что, будучи человеком, мозга у меня, как у курицы. Дуракам ведь проще живется. Но я все равно не понимаю… — Гермиона мучительно нахмурилась. — Ему же невозможно противостоять. А мне казалось, что у нас всегда были силы взглянуть в красные глаза и рассмеяться. — В том случае, если бы ты представляла силы добра, ты бы смеялась ему в лицо. Но у тебя, пожалуй, не было выбора. Словно взглянув в омут памяти, она вновь увидела тот день: ванна старост действительно оказалась созданной для разврата. Полная тишины, неги, восточной роскоши, волшебных мыльных пузырей, кружащих в воздухе (невинно, но романтично). Она выбрала аромат роз, наполняя атмосферу благоуханием райского сада. Плескались они в общей сложности часа два, с хохотом соскальзывая мокрыми попами со скользкого мрамора и целуясь в толще воды, под слоем пены. Гермиона не испытывала стеснения. Она даже слишком открылась, лаская сама себя, слушая словно музыку его нетерпеливое сопение… Но спать они предпочли дома. Усталые и довольные, свернувшиеся в позе зародыша, они чувствовали приближающийся мир, осязали его, слышали громогласные победные крики. Но всей идиллии суждено было распасться на части. Метка звала слугу явиться пред светлые очи Повелителя. Снейп собрался не мешкая. Казалось, он выказывает даже излишнюю покорность судьбе. Молча встал, оделся и перенесся, ничего не обещая. Гермиона понимала, что его могут разобрать на части, или уничтожить, сохраняя целостность оболочки. А могут дать и следующее невыполнимое задание. Когда переговоры с совестью вести бесполезно. Перещеголять Темного Повелителя в этом мог только Дамблдор… Вот, собственно, почему ей никогда не нужен был как мудрый совет, так и пинок под зад. Она чувствовала себя настолько причастной и способной влиять даже на эту ситуацию, что на миг ей показалось, что она — единственный манипулятор этой истории. Юная спасительница-провокатор неоднозначных ситуаций поднялась и трансгрессировала следом, нимало не заботясь о том, что на ней линялые джинсы и рубашка в клетку на голое тело. Она шла, раскидывая желающих спросить: "Куда?" да "Почему?", одним взглядом, легким шиканьем через губу. Перед самыми апартаментами, куда ее привело чутье и все усиливающийся холод, Гермиона встретилась лицом к лицу с самым страшным противником — Беллой. Но даже та оказалась несобранной. Перед дверями, нервно заламывая руки, топталась растрепанная, уже совсем немолодая женщина. Годы ее юности вроде бы и недавно канули в Лету, но она сдулась, словно гнилой фрукт, который поддерживали вливаниями извне. Она бормотала: — Он выпьет, выпьет его до капли, заберет саму жизнь, а взамен не даст ничего. Наполнит страхом, набьет липкой паутиной… — И что? — спросила Гермиона довольно громко. — Достойно ли это поклонения, или подражания? — Весьма достойно, — елейно произнесла ведьма в ответ. — Уж, поверь мне, достойней, чем ластиться к этому ворону. Он все равно не покажет тебе правильный путь, только будет скидывать со своей ветки гнилые орехи. А ты будешь радоваться. Иди туда! — приказала она, расправляя плечи. — Иди и узри истинную власть. Из всего разговора Гермиона смогла вычленить только недовольство Лестрейндж, скорее всего порожденное тем, что не все внимание уделено ей. Но, вполне возможно, корни ее слов находились в значительно более глубоких слоях переживаний. Хотя, могли и не иметь особенного значения, как речи умалишенной. Гермиона распахнула дверь и шагнула в комнату, изрядно наполненную миазмами тления, как если бы труп пролежал достаточно долго времени, чтобы потечь. Высокий, абсолютно лысый мужчина в черном стоял у огня, боком к языкам пламени. В профиле у него наблюдалось странное, отталкивающее отсутствие носа. Северус же сидел в низеньком, каком-то крошечном, похожем на кукольное, кресле, куда только он и мог втиснуть свой тощий зад. Могучий орлиный профиль Снейпа контрастировал с гладкостью черепа серокожего упыря. Но во всей сцене читалось настроение непринужденной беседы, которую она прервала своим бесцеремонным вторжением. Эх... Лестрейндж — прирожденная мастерица подвести любую хорошую инициативу под монастырь… Однако Волдеморт и бровью безволосой не повел. Он лишь отсканировал ее взглядом, одним движением выворачивая подштанники. Повезло ей, что он не собирался добираться до настоящей Грейнджер. Менталист из нее был дырявый, как решето. А перед любопытствующим представали споры, трапезы, трансгрессии и много секса, совсем не скучного, изобретательного, яркого, порой жесткого, но всегда к обоюдному удовольствию. Снейп выпутался из прокрустовых объятий кресла и, как и подобает в приличном обществе, представил даму. — Что ж, — начал злодей, зажимая подбородок в кулаке, — мой преданный слуга никогда не стал бы действовать, не уверившись в том, что эксперимент сработает. Да и слухи в Большом доме донесли, что твоя подруга, Северус, даст фору нашей любимой Белле. Так ли это? — Она молода, Повелитель! Ей многому надо научиться. — Ученики, Северус, это — по твоей части. Что я могу дать юным, увлеченным общим делом, да еще и полным страсти натурам? Свое одобрение?! — он будто спросил у большой аудитории. — Будь с нами! Подойди… Ноги Гермионы зажили своей жизнью, как под заклятием таранталлегра. Рука взметнулась сама собой. Прикосновение ожгло сперва почти ласково, но через мгновение боль усилилась. Чуть высунув от усердия кончик языка, чудовищный мастер скрупулезно ставил свою индивидуальную роспись, с годами доведенную до совершенства. Уходящим всплеском сознания она поняла, что не бывает двух одинаковых меток —каждая была нарисована от руки. Каждая, возможно, имела индивидуальный смысл. Но общий оставался одним: героиня войны, женщина почти спасшая Северуса Снейпа, а по существу старая бабка отныне носила клеймо Пожирателя Смерти. Со всеми вытекающими последствиями.