***
Гермиона рассматривала явившегося с поручением домовика. Час был поздний. Но обоим не спалось. Отложить стратегическое планирование на потом было просто невозможно. Ряд предпринятых шагов привел их не просто в пропасть, а туда, откуда не было видно солнца. По хорошему, если рассудить здраво, а не доигрывать в победителей, им стоило делать ноги. Причем прямо сейчас. Желательно в те области, где население обитало либо с наименьшей, либо с наибольшей плотностью. На ее взгляд посланник настолько отличался от привычных домовиков, что навевал мысли о существовании рас у этих разумных существ: Фока, в отличие от других знакомых ей эльфов, кряжистого телосложения, козлиная бородка задорно топорщится, на плечах много густых и длинных волос, нос картошкой и довершали картину совершенно человеческие уши. Но при всем при том язык не поворачивался обозвать его человечком или карликом. Домовик домовиком. Пусть и непривычный. Он поклонился и заговорил: — Хозяин предлагает господину Снейпу присоединиться к дружескому вечеру. Хозяин просит извинить его за то, что визит не оговорен заранее. Но ему пришло наконец в голову, как отблагодарить господина Снейпа за спасение родственника от страшной участи, так как долг жизни и прочие непреложные обеты непосредственно в момент оказания помощи заключены не были. — Ступай, доложи, что я — с радостью, только приведу себя в порядок. Эльф прищурил маленький, янтарно-желтый глаз. — Не трудитесь, у нас сегодня по-семейному… — Что это будет? Что?! — она в страхе сжала его лицо, вглядываясь в глаза. После визита чужого домовика осталась странная атмосфера уюта и покоя. Как раз это и раздражало! Ничего ведь хорошего не произошло. И посулили неизвестно что. А кота в мешке приобретать всегда рискованно. И что им, собственно, давал даже непреложный обет со стороны Долохова, подобный тому, что давал Северус? Что Долохов мог сделать за него? Умереть? Ей стало дурно. Захотелось выйти на улицу прямо как есть, в рубашке, застегнутой на две пуговицы, чтобы замерзнуть и перестать наконец думать. Они просчитали такое количество вариантов, что фантазия иссякла. А возможное число переменных все росло и росло, путая планы. В дело теперь однозначно была втянута Гермиона этого времени. Насколько она знала себя прежнюю. Потому что на нынешнюю совсем нельзя полагаться. Она уже спаслась и сидела в коттедже Ракушка, приходя к страшному и правдивому умозаключению. При том, что Снейп становился несомненным союзником, после этого эпизода — кем становилась она (новая Гермиона)? Ее недюжинный ум, наблюдательность и способность анализировать уже натолкнули всезнайку на определенные мысли. Ох, бедная она-я… И непонятно было, как теперь мисс Грейнджер решит это выражение: Гермиона + (Гермиона +Снейп) =? Северус зеркально повторил ее жест, сжал лицо, посмотрел в глаза и промолвил: — Ты очень умная и благоразумная девочка! Ты никогда не раскисаешь и не действуешь сгоряча. Поэтому тебе достанет терпения досмотреть, что ты сама еще натворишь… Я уверен! Он бережно, но сильно, оттолкнул ее, не стал целовать и трансгрессировал с места, давая понять, что вмешиваться в этот разговор ее точно не звали. — Редукто! — она уставилась на символичные осколки зеленой лампы, выдохнула. — Репаро… На все есть свое Репаро даже на смерть иногда…***
Оценив состояние двух собутыльников, как «готовое», Снейп раскланялся. Пристроившись на мягком квадратном пуфе, начать он предпочел с моченого яблочка. Опоры под спину не было, но держать осанку ему было не привыкать. — Поговорим… — Долохов ловко налил всем присутствующим. — Вы тут, смотрю, господа, договорились… А вас не смущает тот факт, что для достижения взаимопонимания нам ночи не хватит? — Ничего, — Люциус интенсивно потер уши, превращая их в два малиновых лепестка. Что поделаешь, все у него слишком совершенное, язык не поворачивался назвать его уши лопухами. В способностях своих приятелей пить не пьянея, Северус не сомневался. Их состояние — сплошной, искусственно поддерживаемый, обман. Иначе они не находились бы рядом с такой непринужденностью. Приемы первой помощи применялись со знанием дела. Судя по ощущениям, разговор ожидался судьбоносный. — Умение пить — не наука, а искусство! — начал Антонин философски. — Почти как «Искусство войны»… — Мы можем не быть голословными, но это всегда небезопасно. Возьму на себя смелость утверждать, что все мы знаем друг о друге достаточно, чтобы погубить немедленно, — стальные, холодные и абсолютно трезвые глаза Люциуса испугали. Быстрее ожидаемого. Снейп хлопнул себя по коленям и опрокинул первую без приглашения. — Ты перестал быть эгоистом и романтиком? Из тебя выйдет отличный алкоголик! — Снейп не стал делать пауз. — Предположим, так оно и есть. Но стоит ли убиваться и ради чего? Если мы перегрыземся, как пауки в банке, для кого наступит чудесный новый мир? Кто первым будет открываться?.. — спросил для проформы, без особой надежды. — В «новом» мире ничего чудесного не будет при любом раскладе. Выпьем! — приказал Долохов. Следующая рюмка перестала запинаться, разлила тепло в груди. Уровень озабоченности чужими бедами немедленно возрос. От необходимости выговориться по-дружески язык зачесался. Способствовала этому и кошачья улыбка Антонина. Малфой тоже приодел обычную презрительную мину. Все шло, как надо. — У меня семья, — он пожал плечами, будто извиняясь перед холостяками за нюни. Семья! И этим все сказано. Северус мог с благоговением подтвердить, что ответственность за близкого человека — тяжкий труд и порой абсолютная доминанта в голове. — Что вы теряете? — послышалось характерное бульканье: это Долохов автоматически занимался своим делом. — Он настолько зол на меня, что просто жаждет посмотреть, как я переживу смерть сына, а точнее, не переживу… Я теряю их… Мне кажется, что они стали бесплотными, как призраки. Тянешься, словно во сне, а ухватить не можешь. Все катится в пропасть! — Пропасть, — машинально повторил Снейп. — Мы, — он выделил интонацией, о ком идет речь, — оба носим клеймо. Сдается мне, что при победе, — он почесал нос, — ничего особенно не докажешь. — Забавно! Я не слышу уверенности в голосе. Кто победит? — язвительно спросил Антонин. Все выпили молча, как по команде. Наугад выбрали закуску и даже вкуса не почувствовали. — Мифическое добро — живучая штука. Я закрыл все долги совести и сам выбираю, на чьей стороне быть. Поэтому я, господа, на своей стороне. В этом заключается и сила, и проклятие. Но мне просто не хватает ресурсов для осуществления грандиозного плана по ловле блох. Например: я не имею никакого влияния на Лестрейнджей. А мне нужна одна вещица из их сейфа. — Для эксперимента! — Долохов потер руки. — Нет. Я уверен, что присутствующие должны совершенно четко понимать масштабы будущей кампании. Дело сложное, относящееся к войне косвенно. — Ты уничтожаешь крестражи?! — Люциус нахмурился. Говоря, «всем все известно», Долохов не просто не промахнулся, он выложил карты и обозначил свое недоумение заодно. А Северус развеселился, пусть и не по-доброму. На глаза невольно навернулись слезы. Это надо же!.. — Я знаю их количество, форму и местонахождение… — Шантажируй его! — Люциус даже привстал. — Глупости, — осадил Долохов. — Это верная авада в лоб. Северус, я тебя уважаю, поскольку давно слежу за твоей игрой. Лестрейндж-младший пойдет на сотрудничество. Я расколю скорлупку, в которой он заперся под видом звездочета-схимника. — Выпьем? — с легким блеском в глазах осведомился Северус. — Обязательно, но по последней. А иначе мы убьем друг друга, не покинув этой комнаты!