***
Воспользовавшись случаем, Снейп пристально наблюдал за первоначальной Гермионой. Он сам себе удивлялся. Девочка, входившая в Золотое трио, раньше его совсем не беспокоила. Он не мог представить, что у нее есть хоть какой-то авторитет. Да, отличная учеба позволяла предположить, что она играет роль ходячей энциклопедии для авантюристов и экспериментаторов, какими Поттер с Уизли, собственно, и являлись. Чтобы те могли совершать самые безрассудные поступки, и при этом не заиграться до смерти. Если бы ее не было как таковой, ее стоило бы придумать. Но в то же самое время грандиозный объем знаний сочетался в ее арсенале с академической закостенелостью. Сама по себе она не способна была на преодоление стереотипов. Этим друзья друг друга и дополняли. Трехголовый змей вышел удивительно жизнеспособным. Беда лишь в том, что человек такого уровня развития, какой была мисс Грейнджер, к моменту первых школьных приключений, просто не мог не задаться массой вопросов и, как следствие — начать мыслить творчески. Сейчас в ее милой головке происходил целый фейерверк формирования новых выводов и закрепления логических связей. — Отвернитесь, я оденусь, — указала она чуть обиженно. Снейп повиновался и вдруг (который раз за утро? а с вечера и вовсе не счесть) испытал… Что? Точно определить он не мог, но это было до ужаса похоже на разочарование. Следовало немедленно разделить в воспаленном разуме двух Гермион. Он почувствовал душащие спазмы истерического смеха. Реакция вообще не свойственная ему как таковая. Ведь от истинных проявлений чувств у него остался лишь искусственно созданный панцирь. Обе Грейнджер, каждая на свой манер, меняли его грубо и безжалостно. Одна растопила айсберг, заставила чувствовать и сопереживать, более того, он стал волноваться за свою шкуру. Что совсем уж никуда не годилось для человека, которому, как пить дать, предназначалось умереть. Он влюбился второй раз в жизни! И это чувство способно было доконать его. Сила и напор новой любви мешались с опытом потери, разочарованием одностороннего чувства. Поэтому посыл Гермионы-второй сработал подобно разорвавшемуся снаряду. Северус предполагал, что она может ускользнуть в любую минуту, что бы ни сулила и о чем бы ни говорила. Безликое существование стало похоже на жизнь. Но жизнь оказалась невыносимой мукой! И с этим следовало как-то работать и идти дальше… А девочке удалось в считанные часы растоптать эту сладкую агонию, в которой сердце переворачивается по десять раз за сутки. Она несла свежесть, радость, чистоту и веру. При этом была еще и нетронутым холстом, на котором хотелось писать только летний день, пионы, тенистую веранду и лимонад, а не фантасмагорию Босха. Северус вдруг так ясно и так четко нарисовал в уме сочную картинку, что уже не мог от нее отвязаться. Она наполнялась звоном ос, кружащих над янтарными грушами. Лукавый взгляд сквозь упавшие на лицо темно-медовые локоны. Негодяйка затеяла какую-то каверзу. И вдруг она так четко, так легко позвала его по имени, что заставила очнуться. Ощущение было сродни тому, что испытывает человек, вышедший из поезда на полном ходу. Она и правда болтала с его спиной, не обращая внимания на безучастность собеседника. Оставалось выяснить, как долго. — Профессор, уделите мне минуту времени. Я пятый раз начинаю и срываюсь на вопросе "как вы думаете?" Если вы никак не думаете, подберем более удобное место и время. — Я как раз-таки и думаю сразу обо всем… Прошу прощения. А теперь повтори свой вопрос, — Северус сдавался, понимая, что его уже подхватило неумолимым потоком. Он давно чувствовал, что информационное поле истончилось, смущая и сбивая даже тех, у кого раньше не возникало и капли сомнений. Ведь в первоначальном варианте событий, рассказанном Гермионой, никто из действующих Пожирателей не проявлял такого рвения в борьбе с Хозяином, кроме него самого — заложника многих обстоятельств и обетов, данных практически в состоянии безумия. Судя по интонации, Гермиона поняла, между ними внезапно рухнул барьер подчеркнутой вежливости. Профессор нуждался в духовной близости больше, чем хотел показать. Как будто ему не с кем было поделиться. В той ситуации она не успела увидеть и осмыслить, была ли та женщина действительно рядом с ним или не ближе прочих. Да и что она могла знать о его жизни? Черноволосая ведьма возрастом вряд ли сильно превосходила их самих — выпускников Хогвартса. Но сколько не силилась, вспомнить такую студентку она не могла. Эта девушка могла по собственному желанию лишь изобразить пытки, а могла действовать и по чьему-то научению. Вон их сколько оказалось — заговорщиков. А было, вероятно, и еще больше. Ведь дураку становилось ясно, что конец этой войны близок. — Как я понимаю, вы в курсе, в какие предметы помещены крестражи? Так где же все-таки находится диадема Рейвенкло? И она ли это? Как вы думаете? — Я не думаю, я знаю, — отмахнулся он устало. — Она здесь. У меня даже есть основание полагать, что Дамблдор тоже вычислил ее нынешнее местонахождение. Остается понять, почему он не начал поиски. Когда Гермиона будущего рассказала, как диадема почила в Адском пламени, он невольно задумался, был ли другой способ ее уничтожить. — Так почему бы нам не заняться этим делом?! — воскликнула она запальчиво. — Уж не считаешь ли ты себя умнее Альбуса Дамблдора? — Снейп покачал головой с выражением скорби на лице. — Нет, не считаю. Тем более он сам поручил нам это дело, а с вами делился той информацией, которой нет у нас. Что дает основание думать, он считал вас достаточно умным для решения этой задачи. — Он считал меня достаточно глупым, — губы Снейпа зазмеились в саркастической усмешке, — чтобы не отступиться и продолжать таранить закрытые двери. А я до сих пор не могу решить, выполнен ли мой обет в полной мере или все еще остаются долги совести. — Тогда, — она запнулась и сделала еще шажок навстречу, чтобы снизу заглядывать в его глаза, — просто расскажите мне все. Я не обязана догадываться, чтобы помочь. Я не могу понять, нужна ли тебе вообще! — выпалила она, ужасаясь собственной смелости. — Ах, да… Откровения — хлеб наш насущный… Повинуясь внезапному порыву, не зная кого играет: Пожирателя смерти, шпиона на стороне света или самого себя (раздраженного, усталого и запутанного человека) он схватил девицу за подбородок и глянул в ее разум. Она испугалась. Спираль образов все скручивалась, искажая лица друзей. Голоса звучали все глуше и отрывочней. Как вдруг его окатило жгучей волной жалости и несформированного желания, которое бедняжка испытывала впервые. Острое желание прикоснуться. Она корила себя за слабость. Пыталась высмеять свой порыв, но не находила аргументов. Гермиона Грейнджер мыслила яркими образами, а так же весьма часто облекала их в слова. Перед ним возникла огненная скрижаль, буквы бурлили и оплывали от нестерпимого жара содержания. «Взял бы да и сказал, что я просто нравлюсь ему! И поцеловал… Стало бы хоть чуточку понятней.» Сама же себя она с обреченностью висельника считала дурой, прибежавшей на первое свидание. Детская головка забитая всяческой ересью про чувства, не способная отличить элементарную чувственность от любопытства, гипертрофированного чувства долга и гормонального всплеска, сама собой дошла до того, чего все подспудно боялись. Боялись или ждали? Усмехнулся он внутренне. Искусственно созданное пересечение их персон в прошлом окончательно разрушило всю будущность. Эта Гермиона все еще могла начать устраивать свою жизнь по закономерному сценарию. Связать ее с Уизли… Но она уже не смогла бы отмахнуться от эпизода противозаконного вожделения. От того, что сама назвала влюбленностью. Оставалось радоваться, что свои хотелки она пока еще не сформировала в однозначное — люблю! — Мне больно, — она поморщилась. Северус приготовился к потоку нравоучений. Он мог представить ее озлобленной, обиженной. Но перед ним был не Поттер. И событий с тех пор произошло столько, что дети постарели на целую жизнь. — Извини. Легилименция причиняет боль, как и любое другое насилие, — он чувствовал, что устает с каждой минутой все больше. В конце концов, перед той Гермионой не надо было оправдываться. Та сама находила оправдание любым его поступкам. Та отдавала, а эта однозначно брала… Ей так хотелось помочь ему, что она до крови стучала в закрытые двери. Он не чувствовал, что должен изливать душу. Но еще немного сопротивления, и они рисковали поссориться. Почему-то этого исхода хотелось избежать любой ценой. — Она в Выручай-комнате, в месте, где все спрятано, — продолжил он после паузы. — И я ума не приложу, что еще можно сделать, кроме как спалить ее к чертям при помощи Адского пламени. Гермиона задумалась. Хорошо, что она не могла представить, кем надиктован этот выход. — Яд василиска и Адское пламя — это все, что способно уничтожить крестражи? — спросила она неуверенно. — Это классические средства. Я не представляю себе, чтобы кто-то осмелился экспериментировать в этой области. — Но от Адского пламени разве не сгорит все до основания? — она присела на краешек кровати и разгладила машинально складки на одеяле. Ее вопрос отозвался эхом собственного. Гермиона-вторая ничего не говорила про обугленные руины Хогвартса. Может, позабыла? Информацию следовало срочно уточнить. И придумать заодно, что делать теперь с заложницей. Путей, как водится, было два. И это если не считать разнообразные тупиковые ветви и повороты на каждом углу, ведущие в никуда. Ее можно было запереть в директорских покоях (так же, как он запер в Паучьем тупике гостью из будущего). Можно предложить вернуться к друзьям. Пусть сидят, зализывают раны и ждут особого сигнала. Но ведь были еще и абсурдные варианты: наподобие второго свидания двух Гермион, и будь, что будет. Он отказывался верить сам себе. Это походило на издевательство над судьбой. Впрочем, разве не это происходило до сих пор? — Я провожу тебя, — он вдохнул поглубже, — в Выручай-комнату. Удачное место, чтобы спрятаться. И удачное место, чтобы спрятать нечто особенно ценное. Потому, возьми и поищи. А как нужда настанет, запалим костер. Лично у меня Хогвартс ассоциируется больше с унижением и ограничениями, нежели с веселой порой детства. — Почему я не удивлена? — задала риторический вопрос Гермиона настоящего.***
Доставить юную Грейнджер к Выручай-комнате особого труда не составляло. Она шла и замирала от страха, все время норовя уцепиться за край его одежды. Но Северус знал, что дисциплина, по сравнению с прошлым годом, значительно возросла. Не было больше праздношатающихся. Любое появление в коридоре во время пар влекло дисциплинарное взыскание, сводившееся, в свою очередь, к пыточному проклятию. И саму персону директора ученики чувствовали шестым чувством, бросаясь наутек. Как только стена за ее спиной сомкнулась, Снейп поспешил трансгрессировать в свой дом. Его, почти не жившего здесь до этих событий, тут же окутало тем странным умиротворением, которое несет только родной дом. Здесь вкусно пахло, было уютно… А ее присутствие ощущалось всеми накаленными нервами. Гермиона вышла навстречу, как всегда, в рубашке застегнутой на пару пуговиц и носочках. Какая-то взъерошенная к тому же. Словно галчонок. Совсем недавно она вновь подстриглась и подкрасила корни. Так что ничем теперь не могла напомнить о той, которую он вероломно оставил в Хогвартсе. — Где ты был? — спросила она с такой дежурной непосредственностью, будто ей на самом деле не было интересно. — В Хогвартсе. У меня все еще есть обязанности, продиктованные высоким постом, — излишне дергано вырвалось у него. — Это и вправду важно! Похоже, в последнее время я слишком многого требую, — она чуть насупилась и подошла вплотную. — Спроси меня лучше, почему я так мало требую в последнее время?! Он рванул рубашку, выдрал с мясом пуговицы. Охнул, ослепленный белизной нежной кожи, чуть позолоченной небольшим количеством веснушек. Это все еще работало… Ее тело вызывало жадность, будоражило инстинкты. Но он все еще мог соображать. И понимал — почему не так просто искоренялся этот эффект. Почему одного дня точно было маловато, чтобы вот так же накинуться на эту девочку. Старушка Гермиона крепко заарканила его признанием в любви. И сколько бы ее не было до сих пор, куда бы она не делась и во что не превратилась к концу фарса, но Северус не мог пропустить ее признание мимо ушей, как нечто незначительное. Он брал ее не грубо, но с таким мужественным напором, с такой силой, что казалось, она не иссякнет. А на фоне стоит невысказанный вопрос и попытка: нет, не наказать, а доказать что-то самому себе. Поэтому, когда он кончил, Гермиона еще некоторое время, как оглушенная не могла этого понять. Ей совсем не хотелось сравнивать двух любовников, и уж тем более не хотелось рассуждать на эту тему. Тем не менее, она понимала, что уличить ее ничего не стоит. И, в тоже время, Северус сам не станет искать черную кошку в темной комнате. Устраивать легилиментные допросы отнюдь не входило в их повседневную практику. Она обнимала своего и больше ничьего Снейпа с неистовой силой. Северус Снейп этого момента без преувеличения был ее детищем. Именно она вернулась, чтобы вдохнуть в иссушенную глину жизнь. И пожинала сполна плоды своего творчества. Гермиона приноравливалась к успокаивающемуся дыханию любовника. Она знала, что Северус спать не будет, и не боялась опоздать с вопросом. — Ты все время хотел о чем-то меня спросить. Вопрос буквально вертелся у тебя на языке. Говори, я отвечу… Почему-то она готова была к супружеской перепалке. К встречному вопросу, наполненному всей мощью снейповского сарказма: а где, собственно, была она? Но Северус все еще способен был удивлять. — Что стало с Хогвартсом после того, как по Выручай-комнате прокатилось Адское пламя? — выпалил он словно мальчишка, которому позволили задать всего один вопрос на самую непристойную тему. — Кхе-м… Ничего… По-моему комната просто перестала существовать, но она точно утащила его с собой. Все разрушения произошли вследствие иных причин, — отвечая, она даже на локте привстала. — Так просто! — почему-то почти обиделся Снейп. — А ты решился? На самом деле, на это не так просто пойти. А вдруг совокупность факторов сыграла свою роль? Вдруг человеческие жертвы что-нибудь да значат? Ведь теоретически его не возможно усмирить. — А я все ждал, когда же ты заговоришь, как настоящая Грейнджер, которую мне довелось слушать все утро, — пошел он ва-банк. — Где я?! То есть, где она?! — возопила Гермиона-вторая. — В Хогвартсе, разыскиваешь диадему среди мусора, пока я пытаюсь выяснить, целесообразно ли это.