За мгновение до...

Вопреки всему поцелуй катализатором не стал. Страсть не расплющила их, заставив забыть обо всем на свете. Вероятно, от того, что Гермиона настоящего, еще не вкусившая запретного плода, была сдержанна. Или потому, что сам Снейп внезапно отрезвел. Закономерного продолжения не последовало. Хотя, что считать закономерным? Мысли упорядочились. Двойственность восприятия наконец-то исчезла. Он сфокусировался не на ком-то, а на себе самом. И мог двигаться дальше. Он вновь взял ее за руки, сжав кисти, чуть отстранил и пристально посмотрел. Хотелось запечатлеть в памяти ее образ именно таким: немного растрепанным и растерянным, но в то же самое время абсолютно цельным. Никаких доказательств не требовалось, чтобы понять — единожды вступив на выбранный путь, отступать она не станет. Эта Гермиона, как и та, что прожила жизнь, не нуждалась в лишних аргументах. Она действовала, как умела, как понимала и, главное, как чувствовала. — Идем, — странно прозвенел в тишине его голос. — Куда? — встрепенулась она. — Туда, откуда удобно трансгрессировать. — Но разве директор не может… — она осеклась, увидев заговорщицкое подмигивание. — Я тяну время! Губы девочки дрогнули и растянулись в искреннюю улыбку. С ней было так просто, что эти последние минуты перед неизведанным хотелось продлить до бесконечности. В голове уже сложился сложный, но короткий план, потому что учесть все многочисленные переменные было невозможно. Он склонялся к тому, чтобы воплотить в жизнь постыдный побег, совершенный перед лицом учеников и самого Поттера. И дай Бог, чтобы тот уже начал менять свое мнение, но держал язык за зубами. А для этого они должны были постараться с объяснениями. Идею патронусов он отмел сразу же. Что-то слишком ненадежное и зыбкое виделось ему в энергетическом сгустке. Письмо же выступало гарантом честности. При случае его можно обратить против сочинителя, перенаправив куда угодно. И в то же время Северус знал, что Гарри не станет информировать ни Министерство, ни уж, тем более, Пожирателей. Он наложил дезиллюминационные чары, вновь сделавшие спутницу бесплотней призрака. Похоже, все его женщины (да позволено будет разъединить их), кто бы чьим продолжением не являлся, были лишь плодом его воображения… Откуда начать новый сеанс бега по кругу он не придумал и двигался инстинктивно. Пока в одном из коридоров не послышались довольно отчетливые шаги МакГонагалл (дробные, ни на кого не похожие и знакомые всем), а за ней маршевый шаг собранного класса. Беспомощно оглянувшись, он втиснул себя и Грейнджер в полуприкрытые двери какого-то кабинета. Заставил присесть между парт и понял, что сейчас рассмеется. Невидимая Гермиона робко прикоснулась к его щеке, провела пальцами по губам и вдруг повисла на шее, обдавая жарким дыханием. Это было так восхитительно, что просто не могло быть правдой. Замечательно, что она была практически бестелесной. Внезапно его замучила совесть. Нельзя настолько откровенно наслаждаться девочкой, пусть в ней крылось сто процентов истины, когда ничего не решено со старушкой. Да и действовали они на удивление одинаково. В образах одной и той же Грейнджер было столько тепла, нежности, неподдельной силы любви. Несмотря на то, что он понимал теперь, кого надо схватить в охапку и защитить от разрушающего действия страшного мира вокруг, ситуация вновь запуталась. Насладившись следующим невинным и, одновременно, яростным поцелуем, как будто раз этот был последним, он обнял свою малышку Грейнджер и трансгрессировал очертя голову, прорывая со звоном в ушах мощный барьер, поддающийся только персоне директора. Они очутились в холмистой местности. Среди пустоши, скрытое от глаз простецов, высилось странное, как и многое в волшебном мире, сооружение. Оно напоминало перевернутый улей диких пчел. Кокон на трехметровой ноге со множеством литков являлся частной совиной фермой. На всякий случай Снейп выставил мощный щит. Но никто не спешил атаковать чужаков. Владелец покинул свое детище или погиб. Гермиона сняла чары невидимости, слушая невнятное шипение. — Что за человек? На все есть свое мнение! Как мне заставить тебя слушаться? Она споткнулась на бегу и не полетела кувырком только потому, что он ухватил ее под локоть. У самого основания птичьего домика Снейп отпустил ее и проворно вскарабкался по своеобразной лесенке, состоящей из палочек, закрепленных по спирали. Он толкнул плечом люк в полу. Круглая дверца откинулась, а на голову отчаянных беглецов просыпался мусор. Гермиона отряхнула сухой помет с головы и спешно забралась следом. Внутри было пусто. Гнезда покинуты. Останки мышей усохли и истлели. Они, задрав головы, осматривали гротескное сооружение, испытывая ужасное ощущение, как будто сами осиротели. Гермиона понимала, что отправить письмо теперь будет проблематично. Больше не было незарегистрированных сов. Северус отряхнул полку, идущую по кругу, присел и повесил нос, запуская руки в волосы. Гермиона не смогла долго выдержать безучастного наблюдения этого вселенского отчаяния. Она присела перед ним точно так же, как он во время короткого объяснения в стенах Выручай-комнаты. Сжала лицо и приподняла, попав немедленно в плен непроницаемо-черных глаз. Глаза у Снейпа были страшны. В который раз она подумала, что ее воин света между тем являет собой сгусток властной, непроглядной тьмы. — Ты сдался?! — воскликнула она запальчиво. — Отчего же? Нет ни одной причины. Если сейчас ничего путного не придумаем, пошлешь патронус. Они ведь знают твой? — спросил он как-то без надежды. — Если ты бросил меч в озеро, то и патронус в виде лани был твой. Не лучше ли вновь послать его?.. — начала она медленно. — Нет! — обрезал Снейп по понятным причинам, но поспешил объясниться. — Теперь он выглядит иначе. Гермиона вздохнула и сдвинула брови, с удвоенной скоростью шевеля извилинами. Она не боялась послать патронус. Напротив, страшно было сейчас встретиться лицом к лицу с друзьями. А иных возможностей изложить все подробно и доходчиво не намечалось. — Найди мне, пожалуйста, перо. И желательно черного цвета, — попросил он самым серьезным тоном. Когда Грейнджер, с присущим ей перфекционизмом, выполнила его просьбу, Снейп встал на колени и задумчиво уставился на перышко. Вопреки своему любознательному нраву она молчала. Пока он не рассек палец складным ланцетом, припасенным в обширных карманах мантии. Темно-вишневая капля росла до тех пор, пока не покатилась по пальцу в ладонь. А с ней и немота у всезнайки прошла. — Что ты делаешь? Мы не колдуем на крови! — воскликнула она с укоризной. — Кровь — не более чем индивидуальный почерк, который нужен мне сейчас… Это частица и символ жизни. Если хочешь, я потом прочитаю тебе лекцию, — он все смотрел на пол. Гермиона поняла, что происходит нечто, когда он написал несколько рун на полу. Руны Уруз и Манназ недвусмысленно говорили, что он взывает к собственным ресурсам, пытается высвободить резерв энергии, требуемой для совершения колдовства. Кровь сворачивалась, но он словно заведенный открывал ранку вновь и вновь. Следующее движение насторожило ее не на шутку и заставило вмешаться. Показалось, что он тянется лезвием к запястью. Гермиона ухватила его за руку и охнула: ее ударило током так, словно она прикоснулась к оголенному проводу. — Не беспокойся, это всего лишь кровь, — проговорил он монотонно. — Разве ты не знаешь заклинания способные врачевать раны? Она думала, что может отпустить его, но будто примагнитилась, наблюдая страшное. Снейп поднял окровавленное перо и поднес его ко рту. — Я взываю к защитнику. Явись. За моей спиной пока встанет она. Гермиона с радостью прикрыла бы спину человека полностью овладевшего ее вниманием, но двинуться не могла, пригвожденная к полу, привязанная к его руке, не в силах моргать, когда лучше было бы закрыть глаза. Его стало выгибать и корежить со страшной силой. Рот распахнулся так, что можно было разглядеть все розовое нутро, в отвратительной нечеловеческой гримасе обнажились мелкие, чуть кривоватые, зубы. Внезапно изо рта показалась голова ворона. Живые глаза внимательно смотрели по сторонам. Разрывая с треском свое странное вместилище, он вырвался наружу. Расправил крылья и приземлился подпрыгивая. В тот же миг морок рассеялся. Снейп отдышался и обратился к птице: — Отнесешь письмо. Ворон с некоторым презрением осмотрел девушку и заговорил вдруг голосом хозяина. — И это она увидит то, что скрыто от глаз? Всего лишь ребенок… Гермиона хотела возмутиться, но сама ситуация сдерживала. Не понимая сути колдовства, она не могла ручаться, что прозвучали слова самого Снейпа. И он по сути имел полное право называть ее так. А ребенку, как изволил выразиться ворон, никто не запрещает влюбиться и встать на защиту своего избранника. Она до сих пор побаивалась назвать вещи своими именами, шла, куда поведут… И вдруг, как гора свалилась с плеч. Стала ясна и цель и то, что она оправдывает любые средства. — Пиши, — Снейп достал пергамент и перо из обширных недр своих карманов, напоминая о чарах невидимого расширения. — Что писать? — впервые она не могла и двух слов связать. Потому, что слишком много надо было высказать. А на бумагу просилась эмоциональная ересь. А если ограничиться сухим фактом уничтожения очередного крестража, поверят ли ей? И стоит ли упоминать одиозные личности действующих Пожирателей, которых еще ни одним судом не судили? Она не хотела бы выгораживать этих мутных типов без веских оснований. — Пиши, как чувствуешь. Они должны поверить, что это ты и не только по почерку. Но я надеюсь прочесть письмо… — напомнил он сдержанно. «Гарри, Рон…» Она запнулась и продолжила вслух: — "Я жива, со мной все хорошо, потом все объясню, если не поймете сами. Вы должны меня выслушать. Пусть мои слова покажутся вам бредом, но мы не одни в своем поиске. У нас есть неожиданные союзники. Чаша с гравировкой барсука уничтожена. Осталось самая малость. Хотя, кого я убеждаю? Я лишь молю прислушаться к моим словам. Тот, в ком мы окончательно разочаровались, непостижимым образом все еще на нашей стороне и ему замечательно удается командовать..." — Напиши, — прервал ее Снейп. — "Постарайтесь, как и я, вернуться в Хогвартс. Его двери всегда открыты для тех, кто просит помощи. Но, чтобы этот день не стал последним, обратитесь к Дамблдору…" Не хотелось больше пускать ситуацию на самотек. Все рисковало затянуться мучительно, а впоследствии свернуть и вовсе не туда. Он догадывался, что противостояние Хозяина и Поттера не может закончиться иначе. Однако же, убив изначально осколок собственной души, Темный Лорд мог вполне удачно убить следом и мальчишку. Карточный домик никак не хотел фиксироваться, рассыпаясь на множество пестрых разрозненных факторов. — К кому? — ее глаза, наполнившиеся было влагой, потеплели. — Аберфорт… Может быть, стоило сказать напрямую? — Я бы не стал облегчать им задачу. Потому что нам необходимо время. — Почему мне кажется, — спросила она настороженно, — что ты знаешь, чем все закончится? — Как говорит господин Долохов: "Когда кажется, креститься надо". Я не просто знаю, чем «все» закончится. Я, как в случае с пророчеством, подтягиваю действительность к доступным мне знаниям, чтобы этот мир не провалился в тартарары. — Хорошо, я не буду тебе мешать. Но зачем я понадобилась тебе здесь? — Как бы тебе сказать?.. Он опасался этого вопроса, заданного в лоб при нынешнем раскладе. Девочку не хотелось слишком сильно привязывать, да и судьба сделала все за него. Грейнджер любила. А к любви, как и к науке, подходила с полной самоотдачей. Но, если сейчас обронить правду о собственных чувствах, он рисковал. Гермиона и так бы пошла на его защиту, но с умом, а так еще и бездумно слепо. — Я хочу, чтобы ты была рядом! У меня никогда не было поддержки. Я всю жизнь один. А мне кажется, что ты могла бы помочь бороться мне с самим собой. — Хорошо, — она вновь хмурилась. — Если вы закончили, то, с вашего позволения... — ворон, гротескно изъясняющийся языком Снейпа, поднял письмо, взмахнул крыльями и улетел. Северус, не долго думая, прихватил слишком податливую Гермиону и поспешил вернуться в Хогвартс. На сей раз в собственные покои, минуя приемную с портретами. Слушать, что скажет Дамблдор и иже с ним категорически не хотелось. Он отпустил ее худенькие плечи и скинул мантию, оставшись в сюртуке. Хотелось есть. Но голод отступал на второй план. Следовало бы немного поговорить самому с собой или нарисовать несколько схем. Но заложница обстоятельств так пристально его разглядывала, что буквально парализовала волю. Внезапно она приблизилась и вновь ощупала слишком выдающиеся рельефы лица, будто ослепла. Она лепила какого-то своего Снейпа, что уже не походил на вчерашнего, а на того, который существовал пару месяцев назад и подавно. Их губы встретились. Она наслаждалась поцелуем, пробуя его на вкус, как запрещенное лакомство. Упивалась его мягкостью, преодолевала безответность. Северус шестым чувством знал, что сейчас произойдет. Он хотел этого и одновременно — нет. Забываться с ней было все еще страшно, потому что слишком по-настоящему. Потому что знал: он будет ее опытом, счастливым нет ли, тогда как Гермиона будущего была опытом для него. Опытом чувств, прозрения, вернувшегося на место куска атрофированной души. И в этом крылась существенная разница. Бояться надломить себя и кого-то другого, кто стал так дорог, — несопоставимые величины. Она потянула свитер вместе с майкой через голову. Вздохнула и прикрыла грудь одной рукой. Он отвел ее в сторону с силой, глядя на бледные веснушки. Что-то со звоном лопнуло в голове. Девчонка смеялась и охала, и слезы скатывались по щекам, когда он лишал ее гардероба. Когда, путаясь в своей одежде, предстал беззащитным, худющим и высоченным, с уродующими шрамами, которые она уже видела. И вдруг она так беззастенчиво принялась ласкать его, прикасаясь губами невесомо и бесстыдно к мужской плоти, что само собой со стоном сорвалось имя: — Уизли?! — Нет! — ее щеки запылали алыми маками. Он заткнул поцелуем вероломные уста. Настойчиво ощупывая нежные складки, проникая в лоно. Она извивалась, пытаясь уйти от ласки и льнула. По ее телу прокатывалась неподражаемая крупная дрожь страха. Но это же перед новым любовником?.. И он взял ее натужно, понимая, что поспешил: она была невинна, безрассудна в своем порыве, но чиста. До последнего казалось, что любовники не стремятся навстречу друг другу, а сражаются. То он тянул ее к себе, пряча лицо на груди, накрывая и сдавливая, то вдруг отстранялся, чтобы видеть ее целиком. Стоя на коленях, обвитый ее ногами, сжимал бедра, соединяясь безжалостно. Он так хотел ее, что не мог понять себя. Не мог понять, что выражение ее лица скорее напоминает страдание. Пока неповторимое ощущение рвущегося наружу семени не выкинуло его из порочного круга. Гермиона молчала. Слова закончились. Пережитое оказалось сильнее, чем жалкая оболочка, созданная речью. Но и это был не конец. С удивлением и ужасом она вновь ощутила тяжесть его тела. Он покрывал поцелуями шею и нежную грудь, вытягивая соски, пока те не заныли, порождая дивную истому во всем теле. И стон сорвавшийся с губ невольно, когда его горячий язык оказался в истерзанной плоти неумолимый, яростный и сладостный как первый грех. Небольшое количество крови разливалось во рту как раскаленный металл, такая же солоновато-кислая, с железным привкусом. Напряженная бусинка — средоточие нервных окончаний срывалась с языка синхронно с ее стонами. Пока она не забилась, словно пойманная птичка, сокращаясь и расслабляясь. Гермиона стихла, будто заснула. Она не пыталась прийти в объятия или завершить сделанное поцелуем. На ее лице разливался абсолютный покой. А в его голове царила звенящая пустота с ленью. Сейчас Северус из всех подвигов готов был только наблюдать за нею и хранить мнимый покой, достигнутый такой странной и страшной по своим последствиям ценой. Ничто уже не могло вернуть их назад к исходной точке. Чувствуя, как мурашки скорого возмездия слонами топают по спине, он смахнул пот со лба и аккуратно пригладил одуванчик разметавшихся по подушке рыжеватых прядей… Грейнджер тут же, словно и не спала вовсе, распахнула чистые, совершенно прозрачные глаза человека, который прав и ни секунды не сомневается. — Молчите, ради Мерлина, молчите! Не смейте не только произносить вслух, но и думать, что что-то идет не так или не туда. Рано или поздно, но все на свете происходит в свой срок: время разбрасывать камни и время собирать их. А время любить, быть любимым, верить в нежность, в добро и силу любви — есть всегда!