Ты не разучился жить!

      Пройдя по серому коридору больницы, Юнги оказывается в своем кабинете. В окна помещения лениво заглядывает солнце своими первыми лучами, наполняя комнату причудливыми тенями. Бросив папку на заваленный бумагами стол, Мин накидывает на себя халат и усаживается в скрипучее кресло. Глубоко вдохнув, Юнги расправляет плечи и потягивается, нос привычно щекочет не выветрившийся после ночной уборки запах хлорки, а в воздухе стоит умиротворяющая тишина. Вокруг сплошной порядок. Всё лежит на своих местах, корреспонденция возвышается аккуратными стопками. Правда иногда Юнги кажется, что она размножается на его столе в геометрической прогрессии. Отодвинув к краю стола все конверты, Мин замечает бумажный стаканчик с зеленым чаем, что стоит среди бумаг в теплой компании румяного круассана. Протянув изящную ладонь, Юнги берет еще не остывший стакан и обхватывает его двумя руками, грея замерзшие пальцы. Мысленно поблагодарив Чонгука, Мин делает долгий глоток любимого напитка, который тут же обволакивает язык приятной горечью. Такие тихие минуты в рабочее время настолько редки, что кажется, будто их вообще не существует, поэтому омега даёт себе возможность окунуться в редкое спокойствие. Зажмурившись, он забывает на целую секунду обо всём на свете и просто растворяется в тишине пустого кабинета.       Но стоит Юнги лишь открыть глаза, как тут же на лице появляется маска холодного доктора. Отставив чай, Юнги начинает сортировать письма. Проворно вскрывая конверты канцелярским ножом, Мин пробегает глазами по строчкам, сортируя все бумаги по стопкам. Письма с предложениями о переводе тут же летят в мусорную корзину. Вопросы и приглашения на симпозиумы - всё это откладывается в сторону, они не так интересны сейчас. Юнги отбирает несколько посланий, вдумчиво вчитывается в каждое. Пока нет новых пациентов он должен ознакомиться с ними лично, чтобы не пришлось доверять это дело никому другому. Главное для него - прочитать письма с просьбами провести операции. Обычно там послания от толстосумов, которые просто хотят попасть к известному на всю страну хирургу. Такие просьбы Юнги читает мельком, выуживая только самые странные случаи, его не особо интересуют несерьёзные операции. Он давно уже понял, что работа стала для него наркотиком, и ему нужно что-то потяжелее. Поэтому Мин ищет самые сложные случаи, он берётся за тех, от кого отмахнулись все. И нет, в нём нет ни капли гуманизма или любви к ближнему, всё это осталось в прошлом, а сейчас ему слишком всё равно, он только лишь способен производить обмен: чья-то спасённая жизнь на его смертельную усталость.       Разобравшись с корреспонденцией. Юнги хватает папку с историями пациентов и направляется к двери, чтобы начать плановый обход. Но стоит выйти в коридор, как тишину нарушает отдаленный шум в холле, который обычно не предвещает ничего кроме работы.        Поэтому Юнги, не мешкая, быстрым шагом направляется в сторону приёмной. Мин приближается к стойке. Разум чист, а лицо не выражает ни одной эмоции. Юнги не готовится ни к ужасающим картинам, ни к слезам папы или истинного, для него исчезло всё, он лишь предвкушает. Предвкушает заветную работу. Доктор Мин во всей своей завораживающей, циничной привлекательности.       Запахнув на ходу развевающийся халат, уже издалека Мин видит толпу санитаров и перемещающегося между ними медбрата. Все они словно по закону броуновского движения мельтешат и загораживают каталку с пострадавшим. Но одного беглого взгляда на новенького, бледного как мел, фельдшера хватает, чтобы понять, что случай если не очень тяжелый, то точно нелицеприятный. И действительно, подойдя к каталке и, раздвинув суетящихся вокруг людей, Мин видит жутковатую картину.       Перед ним лежит молодой человек явно на несколько лет младше его самого. Неожиданно для себя Юнги подмечает, что лицо этого парня, несмотря на разбитую голову и сочащуюся из раны кровь, выражает какое-то странное притягательное спокойствие, из-за которого бесконечно хочется смотреть на эти прикрытые глаза и пухлые, искусанные губы. Что не скажешь про остальное тело. Кроме раны на голове, под бинтами скрыто разодранное бедро. Одного взгляда на которое хватает, чтобы понять, что парнишка потерял кучу крови. Ведь перевязь, которая должна была остановить кровь, пропитана этой алой жидкостью насквозь. Сзади синяки и гематомы покрывают, кажется, чуть ли не каждый сантиметр кожи, не прикрытый одеждой, под которой их должно быть ещё больше. Но самое страшное - это осколок стекла, который торчит непотопляемым айсбергом, поперек живота, окрасив идеально белую рубашку алыми пятнами.       Смотря на это всё, Юнги вдруг на долю секунды замирает, словно скован цепями по рукам и ногам, но нет, не от увиденного. Его не напугать кровью или ранениями, здесь что-то другое, что-то, что Юнги никак не может понять, да и сам он не успевает до конца прочувствовать ту дрожь, которая почему-то пробежала от кончиков пальцев до самой макушки, ибо в голове молниеносно срабатывает выключатель, который напоминает, что каждая секунда дорога, а медлить нельзя.       Взглянув на часы, Мин спрашивает про время наложения бинтов, и, прикинув на взгляд, подсчитывает сколько примерно крови потерял несчастный. -Он выпал из окна института. 2 этаж. Мы попытались остановить кровь, но рана в бедре слишком глубокая, задета артерия, мы прибыли через 8 минут после вызова. Несмотря на это, крови ещё на месте он потерял много. Давление 120 на 70, стабильное. Дыхание самостоятельное. — скороговоркой выдыхает санитар.        Развернувшись, Юнги дает короткие инструкции в пространство: — Мне нужен нейрохирург, позовите доктора Ли. Необходимо сделать узи и рентген, взять общий анализ крови, биохимию и ЭКГ. Готовьте 3 операционную, ассистировать будет доктор Чон, позовите его в мой кабинет.       Стоит последним словам прозвучать, как все мигом разбегаются. В больнице мешкать нельзя, особенно когда работаешь вместе с Мин Юнги, который остановился, провожая взглядом каталку с парнем. Но стоит ей скрыть в глубине больничных покоев, как доктор направляется в свой кабинет. — Доктор Мин. Вы меня звали? — выпрямившись, словно по стойке смирно, встречает Юнги вопросом молодой врач. — Да, Чонгук-щи. Ты мне нужен. Поступил пациент с тяжелой раной бедра и открытой раной брюшной полости. Сейчас им занимается нейрохирург, но думаю, что трепанацию делать не придется. — Вы так считаете? — Чонгук старался не выдавать удивление, но совсем не был уверен в том, что это у него получается. -Скорее чувствую.       Но тут в кабинет заходит медбрат. — Доктор Мин результаты анализов, можно приступать к операции.       Не прошло и 15 минут, как несчастный уже находился в операционной, а Юнги смотрел на него через стекло, продолжая обсуждение с Чоном, молодым подающим надежды, хирургом, боготворящим Юнги. -Итак, ваше мнение, доктор Мин? — Чонгук смотрит на Юнги с некоторым сомнением, даже без детального осмотра пациента, ему понятно, что оборудования, которое есть в их больнице просто недостаточно для оказания всей помощи пострадавшему, и парень может умереть на операционном столе, вне зависимости от того на сколько Мин Юнги профессионален. -Скоро принесут снимки. Скорее всего задета брюшина, может желудок и тонкая кишка. -Что насчет головы? -Трепанация не нужна. КТ не показала крови. У него максимум сотрясение. -Но как вытаскивать стекло. Любое лишнее движение может привести к летальному исходу! Может стоит собрать собрать консилиум? -Может привести…- Юнги подходит к двери и оглянувшись через плечо, обжигает Чона холодным, но вселяющим уверенность взглядом-А секунды промедления, не то, что минуты болтовни приведут. Чон, мне нужен ассистент, ассистент с которым я могу работать, и я думал, что ты подходишь на эту роль! — отвернувшись, и уже входя в стерильную операционную, добавил хмуро- Ты не сможешь вечно избегать летальных исходов. Войдя, в операционную, Юнги бросает быстрый взгляд на бледное лицо искалеченного парня и подходит к столу. И тут время замирает, Мин ощущает каждую секунду как минуту, а минуты как часы.       Чонгук тут же появляется рядом: -Вы, как всегда, были правы, задеты брюшина и тонкая кишка.       Юнги и слышит, и не слышит, его мозг научился запоминать и откладывать информацию во время операции, чтобы оставаться полностью сфокусированным на том действии, которое сейчас выполняют руки. А руки сейчас обрабатывают края раны на бедре, чтобы начать зашивать артерию. Стежок за стежком, окрашивая перчатки в алый, Юнги вырывает это искалеченное тело из рук костлявой. Время ускользает сквозь пальцы, и вот уже пора приступать к удалению стекла.       Мин останавливается, руки замирают над краем стекла. -Всем замереть… не говорить… не дышать… Чон, будь готов перехватить брюшную аорту, Тен следи за аппаратами. Приготовьте дефибриллятор и адреналин.       Юнги медленно выдыхает и опускает пальцы на торчащий край стекла. Время останавливается вовсе. Для Юнги исчезают все звуки, затихает и дыхание коллег, и шум аппаратов, лишь отдающийся эхом размеренный ритм сердца, которое стучит где-то в горле, напоминает о материи. Твердые руки, не давя, начинают осторожно миллиметр за миллиметром доставать грубый предмет из пациента. Просто ещё одного пациента, так почему же сердце учащает частоту ударов. Но Юнги кажется спокойным, словно высеченным из камня. И все всегда диву даются, как он может быть таким хладнокровным.       Но ведь никто же не видит, как под одеждой, каждый его мускул напрягается, чтобы оставлять тело несгибаемым, никто не обращает внимания, как вздувается венка на виске, и никто не хочет заметить, что среди черных, как уголь густых волос появляются седые ниточки.       Вот и сейчас аккуратно, с безучастным выражением лица Юнги извлекает окрашенный кровью кусок стекла и опускает его на стол. Вздох облегчения… Он сделал это! И Мин вдруг чувствует, чувствует, что доволен, а ещё чувствует, что что-то непонятно обжигающее наполняет его, снова, как в тот момент, когда он подошел к каталке. Ему вдруг становится страшно, он отходит, стараясь не показать испуга. Легкие словно сжимаются, Юнги сам не замечает, как начинает чаще вдыхать, вдыхать необычный, но безумно манящий запах еловой смолы, от которого кажется, что всё внутри горит. И это лавиной обрушивается на омегу, но тут из этого состояния его вырывает противный звук кардиомонитора. По экрану которого, словно лезвие, побежала прямая.