Право Первой Ночи

       Священник, Лор Сан Текка, был человеком с определёнными достоинством, несмотря на свою непритязательную паству. Он родился бедняком, но был священником; он служил немытым толпам и близко общался с бароном, когда служил мессу в их личной часовне. Сан Текка, должно быть, недоумевал, почему нечестивый молодой барон вызвал его в личную часовню в южном углу поместья в день, который не был воскресеньем. Мужчина слегка наклонил голову. Как член третьего сословия, он не был обязан высказывать такую же верность, как крепостные. — Мой господин. — Отец, — маленький кивок Бена был столь же поверхностным. — Вы вчера присутствовали на свадьбе мельника? Глаза Сан-Текки мелькнули в тот угол, где стояла Рей, в тени, возле алтаря. — Здравствуй, дитя моё. Бен выглядел раздражённым. — Платт — импотент. Сан Текка оглянулся на Рей, нахмурив брови. — Вы звали лекаря? — Нет необходимости в лекаре. Его растоптала лошадь, — прервал его Бен. Он двинулся вперёд, заслонив Рей от священника, будучи гораздо шире и выше ростом. — Брак должен быть расторгнут. — Архиепископ не расторгнет брак, если врач не поклянётся, что свершение брака невозможно, — сказал Сан Текка с упрёком, но с долей уважения. — И если жена не поклянётся, что это ещё не произошло. — Я клянусь! — Высокомерно ответил Бен. — Она была в моей постели прошлой ночью. Он как-то странно гордился тем, в чём должен был стыдиться признаваться священнику. Со своей стороны, Рей почувствовала, как горячий стыд затопил её тело. Её словно парализовало. Священник на мгновение задержал взгляд на бароне, а затем произнёс гораздо более прямо, чем следовало бы, даже если бы он был священником и пользовался всеобщим уважением: — Ты должен был позвать меня сюда, чтобы покаяться в своих грехах. Я не позволю тебе снова грешить, и архиепископ тоже. — Очень хорошо! — Ноздри Бена вспыхнули, но голос остался ровным. Он отказался каяться. — Я убью мельника, и тогда она станет вдовой. Лучше вдова, чем прелюбодейка. — Бен! — выпалила Рей прежде, чем смогла остановить себя. Оба мужчины повернулись к ней, и она поняла, что натворила. Она предала их близость — вернее, близость, которую они разделяли в детстве. Барон просил её называть его по имени, но не перед другими людьми. Лор Сан Текка внимательно рассматривал её, прикрыв глаза. — Нет необходимости в том, чтобы архиепископ аннулировал брак, если брак является недействительным ab initio. — Он пересёк каменный пол, приближаясь к алтарю. Рей вздрогнула. — Вы дали согласие выйти замуж за мельника? Ваше духовное согласие? Воцарилась долгая тишина. Бен вскочил на ноги, как будто он был в ярости от того, что Сан Текка уступает Рей, а не ему. — Нет, — прошептала Рей. Она не согласилась духовно. Она дала своё согласие по необходимости, но душа её иссохла, когда она произнесла эти слова. Сан Текка вздохнул. Он не казался удивлённым. Репутация Ункара Платта была такова, что даже он, избавленный от сплетен и ссор деревенской жизни, знал это. Мужчина оглянулся на Бена, который, казалось, испытал странное облегчение. — И вы согласны на это? Было ясно, что имел в виду Сан Текка. Он знал, чего хочет барон — это не секрет, — но он хотел знать, чего хочет она. Рей думала о свободе — около ста одного дня — и о тёплых руках барона на её обнажённой коже. Её тонкий голос был полон стыда, когда она выдохнула: — Да. Священник глубоко вздохнул. Он нежно коснулся её макушки, словно благословляя. — Тогда я одобряю это. Да помилует Бог твою душу. *** Неожиданный экстаз от разрыва её законных связей с Ункаром Платтом продлился недолго. Рей была бесцеремонно брошена на круп лошади, и на рассвете они скрылись из деревни. Держась обеими руками за пояс барона, девушка чувствовала себя свободной, как ястреб, парящий в небе. По дороге в Йорк они никого не встретили. В течение прекрасного отрезка времени Рей чувствовала, что в Англии не осталось ни единой души. В одном Йорке было больше душ, чем Рей могла себе представить. Окружённый стеной город был громче и оживлённее, чем любое фантастическое место, о котором Рей мечтала в одинокие тоскливые ночи. Девушка сидела в седле, неловко сжимая поводья белыми пальцами, а барон вёл свою лошадь по узким, заполненным грязью и экскрементами улицам. Для Рей было небольшим утешением то, что никто из людей, мимо которых они проезжали — нищие, продавцы фруктов, студенты, негодяи — не смотрели на неё с любопытством или суеверным страхом. Она была бы изгоем в Альдераане. Один тяжёлый день изнуряющей езды — и она уже была незнакомкой. Деревянный забор и каменный дом в Йорке примыкали к собору. Высокий и узкий, он возвышался через мощёную площадь от дома гильдии. Это было неправильно — находиться в тени Церкви Божьей, живя при этом в отвратительном грехе. На мгновение Рей забеспокоилась о том, что её привезли в публичный дом. Бен протянул поводья конюху и выжидательно вытянул руки. С некоторой неохотой Рей соскользнула в них с дрожащего, загнанного зверя. Её ноги тряслись, как от нервов, так и от усталости. — Это гостиница? — Это дом члена гильдии. — Бен шагнул к двери. — Теперь он свободный человек, но служил моему отцу много лет.  — Он — свободный человек? — повторила Рей, чувствуя толчок в животе. Она пыталась сохранить невозмутимое выражение лица. — Он выковал доспехи, которые спасли жизнь моему отцу, — объяснил Бен. Подняв свой огромный кулак, барон гулко постучал в дубовую дверь. Дверь открыл крупный мужчина — крупнее, чем барон. Они разговаривали тихими голосами. Рей не могла не смотреть на кузнеца с негодованием. Старый барон оказал ему неслыханную милость из благодарности или любви. Теперь Бен был бароном. Он мог освободить её, но он не захотел. Он намеревался держать её при себе. Это было гораздо более терпимое и приятное рабство чем то, к которому она привыкла, но тем не менее это было рабство. Взмахнув пальцами, барон жестом приказал ей следовать за ним в дом кузнеца. Рей беспомощно подчинилась. Она могла бы бежать и попытаться ускользнуть от него на год и день. Она этого не сделала. Она не знала ни души в Йорке. Она знала его. Она знала его всю свою жизнь. Шаткая лестница была невероятно скрипучей. Рей задавалась вопросом, предупредит ли шум, который они поднимали, каждого жителя дома — кузнеца и его ученика на нижнем этаже, а жену кузнеца на втором о том, что они собираются на третий этаж, чтобы совершать нечестивые вещи. — Я снимаю комнату за два шиллинга в неделю, — объяснил Бен, закрывая за собой дверь. — И ты тоже. Ощутив необоснованную злость, Рей вспыхнула. Она полагала, что он должен обращаться с ней, как со шлюхой, — она отдала своё тело, чтобы получить свободу, которая была милее, чем золотые или серебряные монеты — но это шло вразрез с теми глупыми романтичными словами, которые Бен произнёс в доме Ункара перед ревущим огнём. Бен, казалось, не заметил её сердито задранного подбородка. Подойдя к окну, он распахнул ставни, ненадолго ослепив девушку ярким светом. Стоя у окна, барон начал расстёгивать камзол, ни капли не стесняясь. Он кивнул на низкую, неровную кровать в углу маленькой, тусклой комнаты. — Ещё рано, но я хочу, чтобы ты лежала в постели. Рей поднялась во весь рост. — Вы — не Барон Йорка! Бен остановился, распахнув камзол до пояса. Мгновение он выглядел донельзя удивлённым, а затем удивление медленно сошло на нет. Мужчина вальяжно подошёл к Рей, снял перчатки и бросил их на пол. — Я барон, куда бы я ни пошёл, милая. — Так что же я здесь делаю? — Рей стояла на своём. — Моя госпожа, — сказал он прямо, касаясь её щеки тыльной стороной пальцев, на его лице была написана невыразимая тоска. Его голос упал на октаву, словно растеряв всю надменность, с которой он велел Рей лечь на кровать. Барон умолял. — Ты не ляжешь со мной в постель, пока я не вернусь в Альдераан? Рей тяжело сглотнула. По низу живота разливалась тяжесть и странное тепло, несмотря на нервное биение пульса. Она задалась вопросом — была ли его мольба всего лишь иллюзией — была ли она не более свободна отказать ему здесь, чем в Альдераане. — Снимай сапоги и камзол. Её любовник сделал, как она велела, заодно скинув с себя всю одежду. Голый, он был бледен и широк, как берёза. Мясистый орган между его ног был ещё более пугающим, когда он не был прикрыт слоями ткани — багрово-красный и с прожилками. Даже огромная ладонь Бена казалась карликовой, когда он протянул её, стоя перед Рей без капли стыда или смущения. Он увидел её широко раскрытые глаза, и начал: — Диковинная вещица висит на бедре человека, под плащом его хозяина… Рей очаровательно залилась краской. — Это грубо. Барон легкомысленно продолжал, всё еще поглаживая свою «вещицу»: — Он хочет ткнуться головкой своей висячей штуковины в то знакомое отверстие соответствующей длины, которое он часто заполнял раньше. Рей прикрыла рот рукой, невольно рассмеявшись. — Это не чувствуется соответствующей длиной. — На этот раз вы познакомитесь поближе! — Бен прижал её к кровати, его член ткнулся в её живот сквозь растрёпанные пыльные юбки. В его глазах появился озорной блеск, когда он играл со шнурками её рубашки. — Мне что, предлагается искать твою киску под всеми этими юбками?! Рей покраснела сильнее, задаваясь вопросом, привыкнет ли она когда-нибудь к этому. Надменно и храбро, как только могла, она выдохнула: — Отпусти меня! — Я не умею раздевать женщин, — пробормотал Бен, теребя шнурки. — Я бы предпочел порвать это. — Не надо, другого у меня нет. Бен прильнул губами к тонкой шее девушки, касаясь прямо мочки уха. — Теперь ты моя любовница, а не жена другого мужчины. Я куплю тебе другую одежду. На этот раз Рей поверила его обещанию. Балахон упал на пол, и Бен стащил с неё рубашку, безжалостно скомкав её. Он жадно усмехнулся, увидев бледную кожу живота девушки, всё ещё немытую — на её коже ещё блестело его подсохшее семя. — Ложись на спину, упрямая девчонка! Соломенный матрас громко захрустел, когда Рей села на него. На мгновение она задумалась, почему же так охотно, так бессмысленно раздвигает ноги. Затем она поняла, что так же иррационально, как его забавляла её строптивость, ей нравилось его дразнить. Это напомнило ей о том, как он дёргал её за волосы в детстве, высовывая язык, когда она заливалась слезами. Теперь его влажный язык ловко работал в ложбинке под её горлом. Бен наклонил голову и укусил молочно-белую кожу над её соском, откинув челюсть и вобрав полный рот плоти между зубами. Когда они погрузились ей в кожу, Рей тихо завыла в потолок. Как огромный кот, барон лизал следы укусов в качестве извинений, его язык был шершавым и грубым. Его рука скользнула вниз по её животу и между ног, на мгновение замирая. Рей было больно; его пальцы причиняли ей боль, когда он двигал ими в поисках чего-то. Через несколько мгновений боль утихла, и он, казалось, нашёл то, что искал. Тяжело дыша, барон засунул мокрые от её соков пальцы в рот и с наслаждением облизал их, а затем снова опустился между их телами. Поморщившись, Рей пошевелила бёдрами, когда он всерьёз надавил на неё. Её дыхание перехватило, когда Рей наблюдала за странным продвижением его члена в её тело, её острый подбородок опирался на грудь. Когда Рей приподнялась, она увидела только его покрасневшую грудь. Она запомнила странные следы и веснушки на теле Бена, когда он двигался над ней, мышцы на его массивных руках напрягались. Было бы неестественно для неё сидеть верхом на нём, как на лошади. Мужчина должен лежать на женщине, — предупреждала Церковь. Церковь также запрещала блуд, а это было именно то, чем они занимались. И всё же она не могла утолить жар в животе, когда представляла, как он повинуется ей, лежит на спине и смотрит на неё тёмными похотливыми глазами. Рей не привыкла, что вокруг так много людей. Невозможно было о них не знать — она слышала их через открытое окно, сквозь тонкие стены. Она знала, что они тоже слышат их — движущаяся солома матраса, всхлипы и крики Рей, рычание Бена, шлепки его мокрой кожи о её кожу, когда он приступил к соитию. Она зажала рукой рот. Её зубы до крови впились в ладонь, когда она ещё сильнее стиснула их. Барон был похож на дикое животное во время гона. Кость у основания живота резко столкнулась с верхушкой её лона. Рей ожидала, что будет больно, но боли не было. Девушка сдавленно всхлипнула в ладонь. Барон вздрогнул и поднял голову. Короткая, дразнящая улыбка пересекла его вытянутое лицо, и он схватил Рей за бедро, направив его так, чтобы он мог тереться о неё снова и снова, его бёдра вращались и били её. Это было болезненное наслаждение, от которого захватывало дыхание. Рей была не более религиозна, чем того требовали социальные нравы, но в тот момент она чувствовала себя ближе к Богу. У Бена, должно быть, был похожий квазирелигиозный опыт. Он впился в паутину кожи и мышц между её плечом и шеей, и вбивался в неё так сильно, что её зубы стукнулись друг о друга, барон застонал, как последняя шлюха, оставляя синяки на коже Рей, его бёдра конвульсивно дёргались.  — Матерь Божья! *** После столь жаркого соития было до странности интимно просто лежать обнажёнными рядом друг с другом. Рей вспомнила, как они вместе купались в реке, когда были детьми, плескались в спокойных водах и валялись на тёплых скалах. Голые и невинные, их мокрая кожа сохла на солнце. Теперь часть его тёплого белого тела сочилась между её ног и высыхала на бёдрах. — Ты не должен был… — Рей не могла подобрать слова для того, что он сделал. Она знала, что его спина выгнулась, как будто могла сломаться, а лицо исказилось в агонии. Она почувствовала жар в животе, такой же горячий, как и её позорное возбуждение, но чуждый её телу. — Ты мог зачать ребёнка! Бен рассмеялся, его дыхание стало прерывистым. — Я — барон. Мой долг — зачать сыновей. — Сыновей, а не бастардов. Бен пожал плечами, проводя своей огромной лапой по вспотевшей груди. — Ублюдки всё равно сыновья. Вильгельм бастард завоевал Англию. Рей нахмурилась, натягивая одеяло на себя. Оно было грубым и тяжёлым — тёплым, но не роскошным. — А что, если я подарю тебе дочь? Бен снова рассмеялся, удивлённый её упрямством. Он перевернулся, прижимая хрупкое тело девушки к кровати с игривым, низким рычанием. Его зубы впились в основание её трепещущего горла. — Тогда я буду держать тебя голой и на спине до тех пор, пока ты не родишь мне сына.