Право Первой Ночи

      Барон прибыл в Йорк с грохотом и большей помпой, чем обычно, в День Св. Криспина. Он никогда не задирал нос, но обычно не удосуживался обменяться приветствиями с местными, прежде чем добрался до своей любовницы. Он был целеустремленным человеком. Теперь, рисуясь на фоне утренней дымки, Бен хлопнул перчатками по бедру, чтобы стереть с них дорожную пыль. Это был праздничный день; барон должен был присутствовать на мессе или доброжелательно наблюдать за мероприятиями, предназначенными для того, чтобы пугать детей и воспитывать взрослых, а не кататься на лошадях. — Моя лошадь потеряла подкову. Кузнец хмыкнул. Подняв железный прут, он ткнул в горячую кузницу. Удовлетворившись, мужчина положил прут в угли, скрестил свои массивные руки на груди и застыл в ожидании того, чтобы прут раскалился. Он произнёс редкие слова с упрёком. — Сегодня — выходной. — Я могу это сделать. — Рей слышала его слова. Бен перевёл на неё взгляд; он не узнал её в тяжёлом, покрытом пятнами фартуке. Его полные губы дёрнулись. — Я думал, ты боишься лошадей, малышка Рей. Рей приподняла подбородок. — Нет. Это была ложь. Сделать подкову было достаточно просто — девушка изогнула щипцами кусок железа в ладный полумесяц, постучала по нему молотком и с шипением окунула в ведро с холодной водой. К тому времени когда она повернулась и расправила плечи, решив встретиться с массивным зверем, её лицо раскраснелось и покрылось потом от жара кузницы. Бен, забавляясь, наблюдал за ней, скрестив на груди свои огромные руки. Гигантский боевой конь послушно стоял позади барона, однако вздрогнул и начал переминаться с ноги на ногу, когда Рей приблизилась к нему. Он поднял заднее копыто размером с дерево, покрутил им и издал нервный звук. Превозмогая себя, Рей шагнула в сторону. Барон расхохотался. Это только придало девушке решимости. Борясь с тяжестью копыта, Рей нырнула вниз, лицом к крупу коня. Она положила огромное копыто на бедро и сравнила тёплую железную подкову с формой копыта лошади. Та была почти нужного размера; пока Рей возилась с изделием, её солёный пот капал на копыто. Когда подкова была прибита, Рей выпрямилась и благодарно похлопала зверя по боку. Её не пнули, не затоптали и не укусили. Лошадь заржала и топнула копытом; девушка поспешно отдёрнула руку, как будто обжёгшись. Бен усмехнулся. В уголках его глаз появились лукавые морщинки. — Раз уж ты такая храбрая, поехали со мной. *** Никто не трудился в полях, простирающихся на многие мили вокруг обнесённого стеной города. День Святого Криспина был священным днём; даже самые бедные из бедных слушали мессу и вытягивали шеи, чтобы увидеть парад пышности на улицах. Бен позволил рассёдланной лошади пастись в роще среди деревьев. — Это день отдыха. — Барон потащил Рей вниз, в мягкую траву. — Отдохни со мной. Они лежали вместе в прохладной влажной траве. Его камзол стал чёрным, а её платье запятналось пеплом и сажей. Рей ничуть не заботила спина, окрасившаяся в зелёный цвет. Маз и кузнец прекрасно знали, что Рей ложится под барона, и она скорее ляжет в поле, чем на шаткой кровати. В полях никто, кроме лошадей и коров, не слышал её стонов и криков. Бен закинул руку за голову, задумчиво разглядывая свою дорогую одежду и бледную, словно у пастуха, кожу. Рей прижалась к его тёплому боку и коснулась его лица, на мгновение представив, что он и есть пастух. Возможно, они были влюблены — по-настоящему влюблены, а не просто увлеклись друг другом, как в детстве. Нос барона был странным и большим, с угла обзора Рей он врезался в голубое небо, разделяя его пополам. Она проследила за ним, и щёки барона налились краской. В детстве он всегда стеснялся своего огромного носа и нелепо выступающих ушей. Бен целомудренно целовал её пальцы, а потом один за другим втянул их в рот. Его слюна была тёплой, горячий язык ловко обежал мозоли. Если он и возражал против них — что Рей не леди и даже не может ей притвориться — то ничего не сказал. Барон с легкостью разорвал её лиф, не став возиться со шнурками. Они делали это, казалось, сто раз — никогда, однако, так. Бен перевернул Рей на живот и засунул руки под её бёдра, приподнимая их и прижимаясь пахом к спине. Даже сквозь юбки и пальто она чувствовала, как его член скользит между её бёдер. Её лицо пылало. — Мы не можем… — Вот как это делают лошади и коровы. — Бен увлечённо задирал её юбки, откинувшись на корточки. Она могла уползти или перевернуться, но не стала, задрожав, когда прохладный воздух коснулся её обнажённой кожи. — А почему бы и нет, здесь, в полях? Рей отрицательно покачала головой, прислушиваясь к скрипу его кожаных шнурков. Его член скользнул между её бёдер, цепляясь за нежные складки кожи. Его колени надёжно утвердились между её ногами, раздвигая их ещё больше. Когда её бедра раскрылись, глаза девушки наполнились слезами унижения. Её немое возражение было оправдано; это не было возражением против боли. Это было возражение против позиции, в которую он её поставил. Эта поза — терго — была категорически запрещена. — Церковь… — Церковь говорит, что женщина должна подчиняться мужу. Ты не подчинишься мне в этом? — Голос Бена звучал хрипло, а не нагло; Рей поняла, что он был так же потрясён своей греховностью, как и она. — Ты мне не муж! — Рей вонзила ногти в грязь, когда его тело деликатно вонзилось в её. Она знала, что он никогда этого раньше не делал. Он не знал, как это сделать. Его руки сжали складки её платья, и барон начал двигаться в ней, притягивая её хрупкое тело назад и вперёд за юбки. Бен не был её мужем, но нельзя было отрицать, что он знал её тело так же хорошо, как муж, даже лучше. Муж оттрахает её из чувства долга; Бен трахал её, потому что ему нравились её порядочность, её неугомонность, её непослушные волосы, её острый язык. Он трахал её и занимался с ней любовью по очереди, но это никогда не было из чувства долга. Во всяком случае, несмотря на чувство долга. Одна из тяжёлых рук барона опустилась на затылок Рей, прижимая её щёку к земле. Трава щекотала девушке нос и щёки. Пахло очень свежо — не как мыло, но как земля, дождь и цветущие поля. От Йорка воняло грязью и потом; Рей скучала по запаху полей. Даже секс не казался греховным или грязным в полях. Его член приносил с собой тяжесть в её живот каждый раз, когда он вбивался внутрь. Ровный шлепок его бёдер по ягодицам заставил Рей покраснеть, и она была рада, что её лицо прижато к траве. Когда её рот раскрылся и округлился в безмолвном вздохе, она попробовала траву на вкус. Это была привычка заглушать крики в матрас или в плечо Бена. Барон не делал этого — он ворчал, пыхтел и стонал, когда они занимались любовью. У него напрочь отсутствовал стыд. Рей же, напротив, была весьма стыдлива. Трава не заглушала постыдное острое удовольствие, о котором, однако, Рей не нужно было беспокоиться — вряд ли кто-то подслушивал их здесь. Сладкая песня её оргазма подстегнула Бена; это заставило лошадь заржать и топнуть ногой. Рука, которая держала Рей, резко вцепилась в волосы и растрепала косу. Кожа головы девушки напряглась, спина выгнулась, Бен издал низкий гортанный звук, а затем снова стало тихо. Он рухнул на траву рядом с ней, подняв небольшое облако пыли и пыльцы из полевых цветов. — Я так давно не нюхала траву… — наконец-то произнесла Рей. Небо над ней было очень голубым и ясным. Она перевернулась на спину, не потрудившись скромно опустить юбки. Вокруг никого не было, и ей нравилось ощущение прохладного воздуха на её влажном, потрёпанном лоне и влажных бёдрах. Её конечности были мягки и расслаблены, как у новорождённого телёнка. — Ты должна знать, что я никогда не позволю тебе выйти замуж, — трезво сказал Бен, как будто не слышал её и небо не было таким голубым и безоблачным. Его голос был хмурым и мрачным. — Я не потерплю мужа! — Она была свободна от Ункара Платта по милости Божьей — или по милости ревности и жестокости Бена — и не собиралась связываться с другим животным. Рей хотела быть свободной. Бен мрачно усмехнулся. — Хорошее дело браком не назовут… — Что вы имеете в виду? — Моя невеста выглядит как, — Бен огляделся. Его взгляд остановился на военном коне, пасущемся неподалеку, не обращая внимания на их выходки. — Лошадь! На мгновение Рей подумала, что он шутит. — Твоя… твоя невеста? Бен наклонился и засунул свой мягкий член обратно в штаны, завязывая их. Он пробормотал: — Мне казалось, ты знаешь. Рей ошарашенно моргнула. У неё горели уши. По какой-то причине ей стало неловко. Всё, что она знала об Альдераане, она узнавала от Бена. Он рассказывал ей, какие культуры сажают и собирают, кто на ком женится, кто забеременел, кто умер, кого арестовали за браконьерство. Казалось, он не говорил ей ничего важного. — Откуда… откуда мне знать? — Это мой долг, — сказал Бен. Он уставился на облака, на его челюсти заиграли желваки. Рей почувствовала, как внутри всё перевернулось. Он говорил ей, что её долг — родить сыновей. Никаких ублюдков, — сказала она ему с упреком тогда. Он нашёл — или, вернее, его мать нашла для него — женщину, с которой можно завести сыновей. Несмотря на все его разговоры о бастардах и лживые слова любви, он женился бы на этой женщине, даже если бы она была похожа на лошадь. Даже если он её не любил или не симпатизировал. У Рей перехватило дыхание. Конечно, она знала. Она всегда это знала. Он был бароном. Она не имела права злиться — кричать или топать ногами. У неё не было на него никаких прав. У него тоже не было на неё никаких прав — по крайней мере, через год и день. Поднявшись на ноги, Рей поправила юбки и побежала к лошади. Она не умела ездить верхом, боялась лошадей — но всё равно забралась на спину лошади, хватаясь за седло. Бен дернул её назад, когда лошадь шарахнулась и заржала. — Отпустите меня! — взвизгнула Рей, пытаясь вырваться из цепкого круга его рук. Она беспомощно хлопнула его по груди. — Отпустите меня! — Я не позволю тебе уйти! — взревел Бен. Его волосы развевались, рот был приоткрыт от злости и ярости. — Я буду терпеть её, но любить лишь тебя! Рей оттолкнула его и побежала. Сердце колотилось как бешеное под грудной клеткой; её маленькие ножки утопали в мокрой траве, когда она споткнулась, запнувшись о подол. Она спрашивала себя — промчится ли он по ней на лошади, как промчался по Ункару; она задавалась вопросом, закричит ли он, что она принадлежит ему, что он сохранит её для себя, что это его законное право трахать её и жену, если он хочет и то, и другое. Земля содрогнулась от топота копыт, но её никто не преследовал — Бен не последовал за ней. Он поехал прочь от города-крепости Йорка, в сторону Альдераана; она побежала к высоким каменным стенам своей тюрьмы, а теперь и к своему личному аду. *** Что Рей любила больше всего и меньше всего в Йорке, так это то, сколько людей там жило. Она ненавидела их всех. Ей нравилось быть тенью. Незнакомцы смотрели на неё, когда она бежала по улицам, её щёки были мокрыми от слёз, а юбки испачканы об траву. Она нашла дорогу к возвышающемуся собору и к высокому узкому дому рядом с ним. Она упала дважды, поднимаясь по узкой, шаткой лестнице. Ослеплённая слезами, Рей пересчитала царапины на деревянном столбе в своей каморке на чердаке. Она принюхалась, вытирая тыльной стороной ладони слизь и слёзы с щёк. Тридцать. Она сжала кулак, и ногти впились в ладонь. Рей никогда не могла представить того, что Бен возьмет жену. Она говорила себе, что это потому, что она всё ещё думает о нём, как о маленьком озорном мальчике, а не как о человеке, достигшем брачного возраста и достаточно богатом. Теперь она поняла, что не может представить себе его жену — высокая ли она? Крепкая? Деликатная? Милая? — потому что она по праву должна быть его женой. Если бы он не родился бароном и она не родилась ублюдком, она стала бы его женой. Шестьдесят. Слова «обручён с девушкой» резали как острый нож. Она не могла вынести слов «моя жена» или «мой сын». Нет — нет, она могла потерпеть это ещё немного. Она должна. Она получила бы свободу, если бы могла терпеть эту ужасную боль до тех пор, пока не пройдёт год и день. Тогда она освободится от барона и этой душевной боли. Эта мысль должна была заставить её сердце подпрыгнуть, но вместо этого оно упало в живот. Она хотела свободы, но не хотела быть свободной от него. Рей считала вслух, её дыхание прерывалось.  — Девяносто. Девяносто один. Девяносто два. Девяносто три. Её горло сжалось от лёгкого бульканья. Она опустилась на колени и дрожащими пальцами пересчитала чёрточки, уверенная в том, что совершила ошибку. Она не умела считать и складывать числа. Бен дразнил её, когда она пыталась помочь ему с бухгалтерскими книгами — нет, она не могла думать о его кривой улыбке. Это вызвало новую волну слёз и отвращения к себе. Рей сосчитала в третий раз, используя пальцы. За тридцать два дня она не перечеркнула ни одной царапины.