Похищение с пристрастием..?

Выстрелом в темноте служат тихие шаги за стеной, которые для Ньюта становятся чуть ли не скотобойным пистолетом в мозг, и бьющий по ушам, противный лязг несмазанных дверных петель. На грязный каменный пол падает тонкая полоска света, а в дверном проёме показываются мыски тяжёлых кованых сапог с крупными серебряными бляшками, от которых ярким солнечным зайчиком отскакивает блик пламени свечей. Мордред. Когда же всё это кончится?! В голове набатом стучат крохотные молоточки, созвучные с резким, рваным биением ньютовского сердца. Он не хочет видеть этого человека. Не хочет думать о нём. Проживать через эти мгновения вновь, когда, не дай Мерлин, во рту пересыхает от одного лишь взгляда, когда пальцы на ногах поджимаются от бархатистого тембра и в груди печёт. Чёрт. Скамандер обмякает на цепях и быстро прикрывает глаза, пытается притвориться, будто спит. Серьёзно? Его руки закованы в жёсткие наручники и цепью прибиты к стене. Всё время, что он находится здесь, волшебник провёл стоя или повисая на цепях таким образом, чтобы наручники не так сильно натирали запястья, дабы парень смог хоть немного поспать. Как же глупо думать, что настолько могущественный волшебник не сможет понять – спит он или нет. И вправду. — Ньютон Скамандер... Моя главная мигрень. Жёсткие слова затупившимся и старым рыболовным крючком цепляют изнутри, оставляют кровавые царапины, разодранную надвое плоть. Магозоолог сжимается в крохотный комочек и закрывает сердце на воображаемый замок. Он постарается. Изо всех сил постарается не угодить в ядовитую ловушку вновь. Гриндевальд мягко улыбается, а в глазах – огонь. — Проявил немыслимое своеволие, сбежал... — недовольно цыкает, подходит ближе. — Предал меня. Тихий свист и глухой вскрик. Тёмный маг – настоящий мастер беспалочковой магии, ему не составило ни грамма труда сформировать буквально из воздуха призрачную плеть. Спасибо, Мерлин, что хоть воздушную, а не огненную, иначе вместо рассечёной кожи на груди и плече, он, возможно, лишился бы руки. — Одно твоё существование приводит меня в неописуемый восторг, Mein lieber... И чуть слышно, словно паря над землёй в двух сантиметрах, Геллерт подходит ближе, пока не останавливается нос к носу с магозоологом, а потом резко хватает его подбородок жёсткими пальцами, крепко стискивая до тянущей боли в скуловых косточках. И тихим, проникающим под рёбра, едва уловим на слух шёпотом: — Мне кажется, я схожу с ума, Mein persönlicher Schmetterling in meinem Bauch... Ньют всхлипывает. — Мерлин... Геллерт вскидывает брови и хохочет, а отсмеявшись, выдыхает волшебнику прямо в лицо: — Надеюсь им стать. Мужчина чуть отходит и, степенно расхаживая по небольшой камере, начинает говорить. — Знаешь, когда домашнее животное сбегает из дома, то первым делом его непутёвый хозяин ждёт, что негодника вернут обратно, безукоризненно определив, куда нужно обратиться, по надписи, выгравированной на новеньком ошейнике. — хмык. — В ином случае, хозяин сам находит потеряшку, дёрнув за тонкую ниточку наложенных чар. Гриндевальд неожиданно оказывается совсем рядом и, не заботясь об ощущениях Ньюта, больно дёргает его за кудри на затылке, вынуждая вскинуть голову, открыть взгляду беззащитную бледную шею с парой хаотичных родинок. — А бывает и так, что чужого питомца кто-то хочет забрать себе, и его настоящий хозяин остаётся с пустыми руками. — разочарованное поцокиванье. — Не в силах смириться с потерей любимца. В таком случае... Разозлённый хозяин хочет вернуть своё. Тёмный Лорд говорит всё тише, опускается до пронзительного шёпота. — И, конечно, наказать глупого питомца, чтобы впредь не думал своевольничать... Затем резко, с силой проводит острыми ногтями по тонкой кожице за ухом, там, где остались видны только выжженные края шрамов от метки даров смерти, так, что свежие царапины сначала белеют, а потом медленно набухают красным. Ньют тихо стонет. Кожа там очень чувствительная и малейшее касание причиняет действительно сильную боль. Когда перед глазами перестают плавать цветные круги, а тьма, наконец, рассеивается, Скамандер видит, что снова остался один. Напоминанием о том, что Геллерт был здесь, служит тонкий мужской аромат, витавший в воздухе, и жуткая ноющая боль за ухом; магозоолог чувствует, как по нежной коже шеи медленно стекают крупные тёплые капли. Скорее всего кровь. А стоит ему шевельнуться, как грудную клетку пронзает резкой вспышкой жжения так, что он начинает задыхаться. Ме-ерлин... Парень чуть хнычет и медленно обвисает на цепях, прикрывая глаза. Как же хочется домой. *** После прошлого визита Гриндевальда проходит уже три дня. Ноги болят невыносимо, но не так сильно, как могли бы, потому что где-то через час после прошлого визита тёмного мага цепи чуть ослабли и удлинились сами собой так, что Ньют смог с облегчением опуститься на холодный грязный каменный пол. А рядом с ним сначала незамеченные, а потом явно бросившиеся в глаза стояли две глиняные миски: одна с водой, другая – с едой. Простая мясная похлёбка и свежая вода, разве может быть в этом грёбаном мире что-то слаще? А на следующее утро Скамандер обнаружил рядом флакон с целебным зельем, от которого резко пахло боярышником и полынью, Слава Мерлину, потому что спать волшебник был фактически не в состоянии: из-за сильной боли после удара геллертовской магией рассечённая кожа на груди вспухла и покраснела, шевелиться было неимоверно тяжело, вся ночь прошла в липком бреду. Но вот, стоило только принять лекарство, как края раны чуть посветлели, внутренности обдало приятным холодком и Скамандер, наконец-то, забылся нормальным сном. В камере зудело тягостное молчание. Следующий день прошёл в молчаливом разглядывании гладко отёсанных стен да неровных трещин на каменном полу, в безуспешных попытках выкрутить большие пальцы на руках так, чтобы суметь выскользнуть из наручников, но бесполезно – только кожу содрал. И вот, где-то к вечеру третьего дня за дверью вновь послышался тихий шелест шагов. Вообще-то всё это было до жути странно. Зачем держать его здесь целыми днями, разве не легче просто убить его? Снова кормить, лечить, навещать... Скамандер предполагал, какую цель преследовал Геллерт, но настолько боялся даже подумать об этом, что самые малейшие мысли гнал от себя прочь. Ведь, зачем это нужно, парень не понимает и понимать не хочет, не хочет думать о Тёмном в этом ключе, ему это нафиг не нужно. Он пережил это, претерпел. Выстрадал. Гриндевальд больше никто для него. Ньют глубоко вздыхает и, звякнув цепями, поднимается, чтобы встретить собеседника гордо – на своих двоих. Мерзкий скрип дверных петлиц режет по ушам. Магозоолог морщит нос. Геллерт тихо заходит внутрь, погружаясь в прохладный полумрак тюремной комнаты, осматривается как бы невзначай и медленно, текуче переводит свой странный взгляд на Ньюта. Он молчит и просто смотрит. Без улыбки, лишь с искрами безумия в тёмно-карем глазу. Кудрявый сглатывает и осторожно ведёт плечами, словно пытаясь скинуть, смахнуть с себя этот жуткий, словно неразумный, неосознанный взгляд. Он не выдерживает первым. — Что Вам нужно от меня? — говорит с опаской, но оттого не менее настойчиво, с толикой мнимой агрессии. — Что? — Гриндевальд наклоняет голову к плечу и опасно ухмыляется. — Вам? Короткий смешок. — Уже на Вы, Скамандер? А как же то, что между нами когда-то было, м? — мужчина резко повышает тон голоса. — Уже не имеет никакого значение для Вас? Затем снова говорит тихо, едва слышно. — Ах, точно... Как же я мог забыть... Искренне, счастливо улыбается. — Приношу свои извинения, запамятовал. А потом скалится так, что у магозоолога кровь стынет в жилах. Тёмный маг резко, будто морской волной, приближается к парню и всем своим весом вжимает того в стену, навалившись. Что-то не так, Ньют это понимает, жаль, что не сразу. — Ч-что Вы... Что... Пусти! На пальцах Гриндевальда вспыхивают синие искры, что означает, тот теряет контроль и это плохо. Для Ньюта — очень. От этих искр на нежной коже остаются красные пятна ожогов, которые чуть позже, вероятно на следующий день, вспухнут некрасивыми волдырями. Ох, Мерлин. Геллерт свёл его запястья вместе, зажал одной рукой и прижал к стене, не давая младшему волшебнику вырваться из оков самой смерти. В нос ударяет терпкий запах табака, мужского парфюма, однако всё перекрывает удушающая нота женьшеня и лимонника. Мордред. Ньют задыхается от понимания ситуации. Это же дракклов афродизиак! Лошадиная доза. В голове мгновенно складывается вся шахматная партия нынешней ситуации, в которой ему абсолютно точно ставят шах и мат. Это лишь предположение, но магозоолог думает, что Геллерта могли опоить его же соратники, чтобы он в приступе сумасшедшей, дикой страсти навредил парню, или же, что один из подчинённых Гриндевальда подлил Тёмному снадобье, чтобы вместе разделить ложе, добиться благосклонности, но этот кто-то явно не ожидал, что выдержка Тёмного, вероятно, окажется столь сильна, так как тот не накинется на несчастного сразу, а спустя время неосознанно спустится к пленённому магозоологу, чтобы, дракклы его раздери, утратить чёртов контроль. Или же... Из вихря мысленных рассуждений Скамандера вырывает острая вспышка боли в левой ключице, настолько резкая, что парень вскрикивает. Он чувствует, как вторая рука Тёмного сжимается на талии так сильно, что трещат рёбра. — Пожалуйста... Не трогай меня! Мужчина огрызается мгновенно, дьявольски слизывая с губ пару капель ньютовской крови, он прокусил ему тонкую кожу на ключице. — А кто тогда будет тебя трогать? — Кто угодно, но только не ты! — Не я? Настроение в комнате сразу меняется и магозоолог в высшей степени жалеет, что сказал такие резкие слова. Похолодало. Геллерт медленно разжимает свои руки, которыми крепко сжимал тонкое тело Ньюта, и излишне, неестественно спокойно отходит на два шага назад, подошва его сапог неприятно шаркает по каменным плитам. Внутри всё сжимается и начинает дрожать, потому что лицо Гриндевальда превращается в равнодушную бледную маску. В комнате вязкой трясиной растекается плотная, липкая тишина, которая, словно паутина, окутывает тебя при малейшем вздохе и грозится задушить, передавить тонкой ниточкой тёплую содрогающуюся шею, чтобы резким движением перерезать пополам. Кожа взбухнет неровными буграми и оплавится карминовыми каплями лавы. Стечёт по остывающему телу крупными каплями и голова прокатится рядом. Мордре-ед. Они смотрят друг на друга, глаза в глаза, испуг Скамандера и показное безразличие Гриндевальда, лишь прерывистое дыхание разбавляет напряжение. — Значит, не я... А кто? Твой дорогой бра-атец? Или тот черноволосый юноша в мантии колдомедика? Вы так мило обжимались. Сердце Ньюта замерло, пропустило удар и бахнуло в груди со всей силы, так, что чуть не проломило рёбра изнутри. Как?! Как он узнал о Джиме? Неужели видения, наподобие тех, что он продемонстрировал в колизее? О, Мерлин, парень всей душой надеется, что в тех смутных красочных видениях ничего не было сказано об Эйдане, иначе ситуация примет ещё более скверный оборот, нежели сейчас. — А может, — уголок губ дрогнул в намёке на ядовитую усмешку. — Может все твои мысли заняты малышкой Тиной? Бойкая Голдштейн... Неужели тебе хочется, чтобы она сделала так? Мужчина кладёт свою горячую руку на шею Скамандера, крепко сжимая, но одновременно с этим почти неощутимо проводя по чувствительной коже загрубевшими подушечками пальцев, зубами прикусывает мочку уха и вжимается пахом в пах настолько резко, что магозоолог дёргается, издаёт тихий писк и замирает, тяжело дыша. — Геллерт... Ты... Ньют сглатывает и обречённо закрывает глаза. — Да, mein Schatz? — Ты как яма, которая засасывает в себя без остатка, поглощает душу целиком, до последней крошки – не вырваться, даже если сдохнешь, то именно внутри тебя. С тобой. Гриндевальд хохочет и больно сжимает руку в волосах парня, тянет вниз. — Du hast verdammt recht, meine liebe Motte... А теперь поработай ротиком.