дурная привычка

— Для начала отдели белок от желтка, а потом вылей его в миску. Ага, правиль… Чонгук, не желток в миску, а белок, твою мать! Чонгук раздраженно и утомленно вздыхает, вытирая пот на лбу тыльной стороной ладони, пачкая его мукой, и Тэхён хихикает, забывая о том, что буквально пять секунд назад бесился. Чонгук мог и сам догадаться, что для белкового крема нужен белок, а не желток. Желткового крема не бывает, что за фигня? — Не думал, что это будет так сложно, — вздыхает Гук и запрокидывает голову назад, смотря в потолок. — Не страшно, просто теперь убери желток и вылей белок, — говорит Тэхён, и Чонгук повинуется. От стараний он умилительно высовывает кончик языка и морщит нос, и, удивительно, Тэ перестает злиться на него окончательно. Чтобы простить этого засранца тому не требуется даже извиняться, достаточно просто быть собой. — А теперь высыпь пачку сахарной пудры и добавь чайную ложку ванилина, — Чон медленно кивает, чтобы ничего не перепутать и вместо чайной ложки ванилина и пачки сахарной пудры не насыпать пачку ванилина и чайную ложку сахарной пудры. Чонгук справляется и с этим этапом. Смотрит на Тэхёна щенячьими глазами, ищущими одобрения, и Тэ даже хочет в шутку потрепать его по голове, но понимает, что это будет уже перебор. Поэтому просто чмокает того в щеку и подходит сзади. — А теперь бери в руку венчик и взбивай то, что у тебя в миске, — Чонгук поворачивает голову, смотря на Тэхёна с опаской, и это не может не веселить. Человек, который пытается быть во всем лучшим и первым, не умеет готовить и боится косячить. — Давай, я помогу. Чон берет в правую руку венчик, в левую руку берет миску и начинает неуверенно взбивать непонятную массу. Хаотичным движением руки содержимое расплескивается из миски на стену и щеку Чонгука, и Тэхён берет в свою ладонь его, чтобы направить движения в нужное русло. Чонгук от этого жеста неожиданно вздрагивает и отрывисто выдыхает, а когда Тэ кладет вторую ладонь на чужую поясницу — алеет кончиками ушей. Тэхёново горячее дыхание щекочет кожу на шее, отчего становится по-страшному жарко, и медленно сводит с ума. — Ну вот, мы почти справились, — шепчет Тэхён на ухо, словно не замечая чужого состояния (хотя на самом деле просто дразня), и отходит на шаг, позволяя доделать все самому. Чонгук же разочаровано, досадливо мычит в ответ и начинает взбивать содержимое в миске, да так яростно, что на руках вздуваются вены. Тэхёна, несомненно, такой Чонгук до трясучки возбуждает. Тэхёну тоже, может быть, хочется (а ему хочется), только вот доделать дело, несомненно, нужно, потому что после секса Чонгуку ничего не можется, а самому готовить (Тэхён никогда не признается) самую малость скучно. — Ладно, я признаю, готовка — это сложно. Готовка — это страшно, Тэхён, избавь меня от этого, пожалуйста, — вау, Ким думал, что Чонгук продержится чуть больше. Несгибаемый, упрямый, идущий до конца Чон Чонгук сдается перед приготовлением торта. — Ты победил. — Мы с тобой и не соревновались, — победная ухмылка так и ползет на лицо, а сам же Тэхён чувствует себя нашкодившим ребенком, потому что нагло врет. Ему хотелось немного Чонгука поиспытывать, пощеголять на оголенных нервах, а потом станцевать ламбаду на своем пьедестале, потому что Чон Чонгук, в кое-то веке, проиграл. Так и хочется высунуть язык и покривить рожи, поттрунивая и дразня. — Да-да, твое лицо прям светится, — бурчит Чонгук, нервно стряхивая с одежды муку. — Ну давай, злорадствуй. «Злорадствуй» от слов «зло» и «радость». Радость, может быть, и есть, но уж точно не злая. Как злорадство может уживаться с любовью в одном ограниченном квартирой общем мире? Тэхён не понимает и не поймет. — Ни за что не позлорадствую, но забавно наблюдать Чонгука, который с чем-то не справляется, — улыбается Тэхён, подходя ближе, и обнимает за шею, чувствуя прилив неожиданной нежности. — Уж очень редкое явление. Чонгук краснеет мгновенно, алея кончиками ушей и щеками. Тэхён не может налюбоваться открывшимся видом, смущенного Гука хочется целовать везде, куда могут дотянуться губы, а словами доставать до глубин, до которых не достают руки. И ведь Чонгук знает же скорее всего, как действует этим на Тэхёна, нагло пользуясь этим знанием, и просто оставляет его в счастливом неведении. Смущает еще больше и то, что Ким мягко оттягивает покрасневшие щеки, намекая на то, что Гук слишком восприимчивый к чужой похвале. Наглые пальцы отпихиваются в сторону, а сам Чонгук влепляет усмехающемуся Тэхёну горсть муки в слишком самодовольное лицо. Тэ заторможенно моргает, раскрывая рот от удивления, а Чонгук пыхтит, но уже не так зло и вообще… Переборщил с солью, и борщ пересолил. Не комильфо. Чонгуку прилетает ответ, только более развернутый с подробным описанием мелких деталей. Тэхён кидает в него мукой, осыпает волосы и вообще все, куда можно попасть, гоняется за ним по квартире, а, нужно отметить, Чонгук же, зараза, немного мстительный, и тоже не любит проигрывать. Мука заканчивается — в ход идет сахарная пудра. Каким-то невиданным образом Тэхён валит Чонгука на пол, восседая на его бедрах и крепко прижимая своим весом к земле, запястья мертвой хваткой сцепляет одной своей рукой, что удивительно, рвет пакетик с сахарной пудрой зубами и высыпает содержимое сначала на лицо, потом на шею, а потом… Наклоняется, лениво и медленно облизывая сладкие губы. Чонгук от неожиданности вздрагивает, а потом тянет воздух носом, когда чужой любопытный язык тянется вниз, слизывая сладость с подбородка, мощной шеи и ключиц. — Т-Тэ… — коварный план, коварный мужчина, коварный язык. Как хорошо, что они могут найти общий. А Тэхён не думает останавливаться. Не чувствуя сопротивления, он снимает с Чонгука мешающуюся процессу исследования рельефов футболку, и осыпает пудрой грудь, живот и ямочки на тазовых косточках. — Ты извращенец, — бурчит Чонгук, но голос недовольным не звучит. Он послушно ждет продолжения экзекуции как полный мазохист, дышит тяжело и часто, наблюдая за Тэхёном и прослеживая за чужим взглядом, изучающим его тело словно в первый раз. — И нам это нравится, — о Боже, это «Нам» звучит так правильно. Чонгук нервно сглатывает, чувствуя, как тянет внизу живота, а Тэхён, ловя глазами взгляд Чонгука, обводит языком ареол соска и цепляет зубами, обсасывает губами, делает все, чтобы выбить из Чонгука первый стон. И Чонгук стонет. Этот звук разливается по квартире как что-то чистое, правильное, как что-то, чему не придадут порочного значения. Потому что Чонгук никогда так не стонал с другими, потому что Чонгук Тэхёна любит и любое касание, любой взгляд, любое слово туманит разум, тревожит грудь. И все становится интимнее в тысячи раз, все становится значимее и острее, потому что трогают тело руки, что затронули душу. Сплетение конечностей и душ на холодном полу общей квартиры. Сахарная пудра там, где быть не должна, мука в волосах, а та, где ударение на первый слог — сердечная, с которой справиться не суждено, покуда хочется любить и быть любимым. И они ни о чем не жалеют. Кроме пирога, который так и не поставили в духовку.