Соседи

Даже в квартире, в которой живут два холостых парня, наступает момент, когда дальше откладывать уборку попросту невозможно. Момент, когда один из соседей, сгибаясь от тяжести, выносит многочисленные пакеты с мусором, а другой, оставаясь один на один с требующим чистоты жилищем, пытается решить — с чего бы лучше начать. Сегодня в квартире остался Паша. Музыченко, проклиная самого себя, Личадеева, пятый этаж, алкоголь, производителей пластика и стекла, с трудом собрал в обе руки все пакеты и ушел. Теперь его не будет до четырех утра. Если, конечно, он доберется до мусорки, благополучно избавится от пакетов и отправится на работу. Под тяжестью мусора немудрено было бы свалиться с лестницы и что-нибудь себе сломать. Так что Паше стоило порадоваться — ему, по крайней мере, не грозили сегодня переломы. Однако радости Личадеев не чувствовал абсолютно никакой: ему предстояло разбираться с квартирой, в которой месяц не было уборки. Закрыв за Музыченко дверь, Паша с минуту стоял в коридоре, раздумывая и набираясь решительности. Он пришел к выводу, что начинать стоит с самого простого, что требует минимум усилий. Поэтому, оттолкнувшись от стены, о которую опирался, Личадеев пошел в ванную, взял с полки резинку и собрал мешающие волосы в небольшой хвост на макушке. С такой прической он выглядел довольно смешно, а потому никогда не делал хвост при соседе — тогда бы их и без того не слишком содержательные редкие разговоры превратились в бесконечное обсуждение его, пашиных, волос. Завершив нехитрую косметическую процедуру, Личадеев — не без горестных вздохов — принялся за квартиру. Вещи из корзины для белья — в стиральную машину, туда же вещи, которые до корзины для белья не были донесены. Порошок, кондиционер, пара кнопок — стирка пошла. Грязные тарелки и бокалы — в посудомойку, протереть раковину и стол, потратить полчаса на оттирание с плиты чего-то, что когда-то было едой. Время для сигареты. Вытащить пылесос из кладовки, вспомнить, как он работает — и пройтись им по всем поверхностям: горизонтальным, вертикальным, выпуклым. Несколько раз пробежать по квартире с влажными тряпками, пытаясь достать до каждой пылинки. Чудом откопать под ванной средство для мытья стекол и протереть все (два) зеркала. Снова — время покурить. Когда Личадеев к девяти вечера закончил с мытьем полов и развесил на сушилку вторую партию постиранного белья, его и самого пора было помыть. Выбившиеся из хвоста волосы прилипали ко лбу и вискам, мокрая от пота майка неприятно холодила спину, когда Паша сидел под приоткрытой форточкой на кухне и с удовольствием курил последнюю посвященную уборке сигарету. У этой был особый вкус — победный. Он смог, выиграл бой с беспорядком, и теперь квартира — пусть даже всего на несколько дней — стала опрятной. Пахло чистящими средствами и порошком. Правда, победа омрачалась слабым, но навязчиво зудящим на окраинах сознания ощущением — что-то Паша упустил. И он даже знал что. Оно стояло у него в комнате под столом и третий месяц не разбиралось. Им было разложенное по двум коробкам всякое одновременно важное, и в то же время ненужное барахло, которое Личадеев перевозил с собой уже на третью квартиру. Старые дневники, которые он когда-то вел; периодически пополняемая стопка журналов; несколько университетских тетрадей; еще со школы копившиеся поздравительные открытки и подарки; горсти карандашей, которыми никто никогда не пользовался; несколько альбомов с обычными фотографиями, а еще, кажется, настольная лампа. Не то, чтобы все это некуда было класть — скорее, не слишком-то и хотелось. Нужно было набраться решительности и повыкидывать большую часть, хранившегося в этих коробках, но Личадеева всегда что-то останавливало. Из ленивой задумчивости Пашу вырвал телефонный звонок. — Да, да, я слушаю. — Ты блять домофон вообще слышишь или как? — без приветствий рявкнули ему в ухо. Удивляться не приходилось: Аня, лучшая пашина подруга, быстро выходила из себя. Особенно если ей приходилось стоять перед дверью на промозглом ноябрьском ветру. — Ой, мы его выключили пару недель назад, — попытался оправдаться Паша, незамедлительно отправившись исправлять оплошность. — Хуиключили! — рявкнула в трубку подруга. Личадееву осталось только понадеяться, что преодолев пять этажей Серговна успокоится. — Включил? — Ага. Аня сбросила вызов и тут же затрещала трубка домофона. Дернувшись, Паша несколько раз промахнулся мимо маленькой кнопки трясущимися после уборки пальцами, но в итоге все же совладал со своими руками. Послушал, как подруга умудрилась хлопнуть тяжеленной домофонной дверью. Вздохнул и остался стоять у входа в квартиру — чтобы хоть эту дверь открыть быстро. Они с Анной Серговной стали друзьями на втором курсе. История становления их дружбы была весьма запутанной: на первом курсе Паша пытался за Аней ухаживать, потом переключился на другую девушку, не предупредив об этом саму Аню. Получился скандал перед университетскими дверями — Серговна-то уже начала думать, что у них отношения. С той, другой, девушкой Личадеев провстречался полгода, потом было расставание, страдания, звонок Ане и совместная пьянка, которая закончилась хоть и странным из-за степени опьянения, но в целом вполне приятным сексом. Собственно, после той ночи они и начали снова общаться, теперь уже без всяких романтических порывов с обеих сторон. Периодически вспоминали проведенную вместе ночь, не без смеха и даже с некоторой ностальгией. Паша знал, что отношений у них уже никогда не получится — Серговна на его счет давно перегорела, а сам Личадеев слишком привык в ней видеть только друга. Он же первым назвал ее Серговной, и прозвище это прицепилось к Ане прочно и, похоже, навсегда. Как называла его в отместку подруга, Паша предпочитал не вспоминать. Звонок только начал звонить, а Личадеев уже распахивал дверь. Если подъем на пятый этаж успокоил Серговну, не стоило ее заново раздражать. — Пиз… — Аня ввалилась в квартиру, задыхающаяся и с большим пакетом в руках, — ...дец. Скорее бы ты снова переехал куда-нибудь, — кинув пакет на пол, Серговна обняла друга, обдав его холодом от пальто и терпким запахом духов. — На первый этаж например, как в универе жил. — Мечтать не вредно, — хмыкнул Паша, убедившись, что подруга не собирается на него орать. Взглянул на пакет. — Ань, это то, о чем я думаю? — А то, — повесив на вешалку пальто, Серговна сняла с головы платок и в прихожей как-то сразу стало меньше места: огромная копна густых темных волос, доходивших Ане до пояса, всегда была предметом зависти всех ее знакомых девушек и объектом вожделения всех ее знакомых парней. — Я зарплату получила вчера, вот и решила тебя поддержать в твоем бедственном положении. Пока она заканчивала предложение и расправляла волосы перед большим зеркалом, Паша уже отнес пакет на кухню и выгружал из него — одну, две, три, четыре — полторашки с пивом и пару пачек сигарет. — Не перебор ли? — поинтересовался Личадеев. Серговна звонко рассмеялась. — Как бы ты потом не отправился за добавкой, дорогой, — она прошла мимо и уселась, закинув ногу на ногу, на стул, который обычно занимал Музыченко. — Доставай бокалы, в горле пересохло. Оооо, — взгляд девушки скользнул по кухне, после чего остановился на Личадееве, все еще потном и в грязной майке. — Ты никак уборкой занимался? — Вот только перед твоим приходом закончил, — кивнул Паша, послушно доставая из посудомойки два идеально чистых (ненадолго) больших стакана. — Хотя еще кое-что осталось. — Просвяти меня, — Серговна достала из пачки Личадеева сигарету и подожгла, поморщившись. Аня была из тех, кто курит только когда выпивает, а потому первые сигареты всегда заходили у нее с гримасами. Паша пытался убедить ее бросить совсем — делов-то, раз тебе противно, но Серговна была непреклонна. По ее словам, пить без сигарет было “не то, отъебись”. — Помнишь мои коробки? — Те самые? — Те самые. — Не говори только, что хочешь разобрать их прямо сейчас. — Нууу, — Паша, уже разливший пиво по стаканам, пытался развязать хвост. Получилось только спустя несколько вырванных волос и крепких ругательств. — Не прямо вот сейчас, может спустя пару бокалов. — Заметив, что Аня уже готовится объяснить, почему она против, Личадеев поспешил добавить: — Дам почитать что-нибудь из своих подростковых дневников. Серговна прищурилась, глядя на друга поверх стакана. — Не пойдет. — Но… — Суть ты ухватил правильно, — на лице Ани начала появляться ехидная улыбка, которой Паша, честно сказать, иногда побаивался. — Дневники меня могут убедить разбирать твой хлам. Но твои подростковые записи меня нисколько не интересуют. И как только это женщина узнала, что Личадеев до сих пор имеет привычку время от времени делать личные записи на бумаге? — Только ты это, — продолжая курить и морщиться, Серговна окинула друга слегка презрительным взглядом. — В душ сначала сходи.